Первая кровь
Лучший. Момент. В жизни.
Ветер обдал лицо прохладой, когда я выехал на лесную дорогу. Как же хорошо было наконец оказаться в одиночестве. Никто не будет здесь унижать и высмеивать меня. Никто, кроме меня самого.
Долина Черепов осталась далеко-далеко позади. Пролетая мимо изумрудных деревьев, квадроцикл уносился в глубь леса. Солнце опускалось за верхушки сосен, отправляя последние лучи в гущу серой хвои. Покрытая грязью узкая дорога, уползавшая в горы, казалась вытоптанной сотни лет назад тайной тропой. Там и тут ее разрывали острые камни и могучие корни, напоминавшие выгнутые спины морских чудищ. Квадроцикл уверенно подъезжал к ним и преодолевал все препятствия. Я ехал пригнувшись, чтобы не зацепиться за нависавшие над дорогой ветки. На лице у меня была улыбка, в ушах гудел мотор, а за спиной висел охотничий лук. Он был в разы больше моего, но я привык носить отцовский лук после совместной вылазки в лес, так что тяжесть традиционного лука меня не сильно смущала.
Я решил ехать напрямик к тому месту, о котором рассказывал папа. Судя по отметке на карте, до него от долины Черепов было полтора часа езды и еще минут тридцать пешком. Я планировал добраться туда до темноты, чтобы остановиться чуть ниже заветного места, поставить палатку и развести костер с подветренной стороны. На охоту мне отвели всего сутки, так что рано утром надо было отправляться на поиски дичи.
Мысль о том, что там может вообще не оказаться оленей, я гнал прочь.
Посмотрев на часы, я с удивлением отметил, что еду уже целый час. Так, незаметно, я проделал двадцать-тридцать километров и неплохо укладывался в свое расписание.
Подбираясь все ближе к месту стоянки, я представлял, как выпущу стрелу в оленя, потом сниму с него шкуру, привяжу себе за спину оленью голову с раскидистыми рогами и выеду из леса победителем. Вот тогда Хамара не посмеет смотреть на меня сверху вниз, и из его взгляда уйдет унизительная жалость. А самое главное, отец будет мной гордиться. Понятное дело, он не ждет от меня подвига, но тем сильнее папа обрадуется, если мой трофей окажется не хуже медведя, убитого им в тринадцать лет.
Эти мысли напомнили мне о фотографии, которую я снял с доски почета в Охотничьем домике. Притормозив, я порылся в кармане и вытащил фото. Держа руль одной рукой, второй я сжимал старую карточку.
На ней — юный папа с головой медведя за спиной. У него очень свирепый вид: лицо вымазано в грязи и крови, губы сжаты, взгляд с вызовом устремлен прямо в камеру. Могу поспорить, никто не смеялся над папой за день до этого снимка, когда он, двенадцатилетний, ждал начала испытания.
Я прищурился и крепко сжал зубы, совсем как папа на фото.
В это мгновение ветка больно хлестнула меня по лицу.
От внезапного острого удара я отшатнулся в одну сторону, а квадроцикл занесло в другую. Он слетел с дороги, разметая колесами опавшие иголки, и покачнулся на краю неглубокого оврага. Пытаясь удержаться, я вдавил газ, мотор взревел, и во все стороны полетели мелкие камни и куски грязи. Тут же квадроцикл опрокинулся, скинув своего водителя.
Я подлетел в воздух, с высоты рухнул на бок и так лязгнул зубами, что прикусил язык. Четыре или пять метров я катился на дно оврага, ударяясь о все камни, пни и корни деревьев на своем пути.
Угодив в растущие внизу кусты, я остановился и открыл глаза. Вниз по размытому склону съезжал завалившийся на бок квадроцикл. Веревка, удерживающая вещи, развязалась, и по всему ущелью было рассыпано походное снаряжение. Но это было меньшее из зол. Тяжелый квадр быстро катился прямо на меня.
Не теряя ни секунды, я вскочил на четвереньки и пополз в сторону. Руки и колени заскользили по хвое и веткам, покрывавшим землю. Как в замедленной съемке, я старался отползти подальше, но руки вязли в грязной хвое. Я представил, что сейчас меня насмерть задавит квадроцикл и я навсегда останусь лежать погребенный под этой махиной.
Вдруг я нащупал ногой корень дерева, с силой оттолкнулся от него и откатился в сторону. Квадроцикл прополз мимо и остановился на дне, продолжая тарахтеть двигателем.
С минуту я лежал на животе, уткнувшись лицом в землю. Не в силах совладать с дыханием, я пытался понять, жив я все-таки или уже мертв. Песок скрипел на зубах, во рту был привкус крови и земли. Мои мышцы были пропитаны адреналином, так что я почти не чувствовал боли, но костяшки пальцев были содраны до крови, а лицо жгло. Я дотронулся до щеки, и у меня на руке остались кровавые следы. Было ощущение, что завтра я весь покроюсь синяками.
Я убедился в том, что меня еще рано предавать земле, но тут же подскочил как ужаленный, вспомнив о луке.
Тетива по-прежнему плотно перетягивала грудь, но надо было убедиться, что лук не треснул при падении. Поломать его было смерти подобно. От злости Хамара точно отрезал бы мне голову и насадил ее на кол рядом с другими черепами в долине.
Сняв через голову лук, я затаил дыхание и стал ощупывать древесину. Удостоверившись, что оружие цело, несмотря на пару щербин и царапин, я вздохнул с облегчением.
Но радоваться было рано. Завалившийся на бок вездеход еще работал, и в моей голове раздались папины слова: «Аккуратнее езди, ты за этот квадроцикл головой отвечаешь». Денег на новый у нас не было.
Я зажмурился и поклялся, что если все обойдется, то всю следующую неделю я буду колоть дрова за папу. Помолившись лесу и всем, кто мог меня услышать, я выпрямился, слизнул кровь с ссадины и поспешил к квадроциклу.
Навалившись на него всей тяжестью, я с невероятным усилием поставил квадроцикл на колеса, выключил мотор и проверил, все ли цело. Потревоженный лес начал возвращаться к обычной жизни. Птицы затянули вечерние песни, невдалеке застучал по дереву дятел.
Довольный тем, что квадроцикл на ходу, я вытер лицо рукавом и направился собирать разбросанные вещи. Мне удалось найти почти все рассыпанные стрелы, и я стал оглядывать землю в поисках мха. Увидев ярко-зеленое пятно между двух выпиравших корней, я опустился на колени и поддел ножом большой кусок мха, сильно пахнущего черноземом. Отряхнув мягкую губку от земли, я проложил ею колчан. Теперь его будет тяжелее нести, но зато стрелы не растеряются. Повесив колчан за спину, я вернулся к квадроциклу.
И тогда я увидел его…
Олень был такой огромный, что даже не верилось. Он спокойно стоял за поваленным деревом в каких-нибудь десяти метрах от меня. Казалось, ему совсем нет до меня дела.
Кривой ствол дерева наполовину скрывал оленя, но я отчетливо видел его голову и шею. Кожа туго обтягивала могучие мышцы животного. Он был ростом с меня, а может, и выше. Повернув голову, увенчанную рогами, в мою сторону, олень прислушивался, поводя ушами, и его большие карие глаза неотступно следили за мной.
Он был красив, само совершенство, и он принадлежал мне. Олень — вот мой трофей, как мама и говорила.
Я весь затрепетал. Сердце бешено заколотилось, и кожа покрылась мурашками. Не больше часа назад я пришел в лес, а он уже преподнес мне животное. Похоже, эта охота окажется не такой уж и сложной. Если я сейчас убью оленя, то смогу спокойно вернуться в долину Черепов. Посмотрим, что Хамара скажет на такой поворот.
Не сводя глаз от оленя, я нащупал колчан за плечом.
Животное вздрогнуло и навострило уши.
Я двигался еле слышно. Олень не знал, что я за зверь, и с любопытством разглядывал меня, но в любой момент мог убежать. Вот он уже напрягся и приготовился дать деру. Медлить было нельзя.
Достав стрелу, я представил, как получусь на фото: бледное лицо, все в крови и грязи, в одной руке лук, в другой — нож, а за спиной у меня — оленья голова. Папа будет с гордостью смотреть, как Хамара вешает мою фотографию на стену почета, как все признают меня настоящим мужчиной.
Вложив стрелу в лук, я вспомнил, как стоял сегодня на помосте и не мог натянуть тетиву. Как жалко, что пришлось оставить мой лук дома. Из него я бы точно… Стиснув зубы, я прогнал эту мысль. Мне надо было найти силы, чтобы совладать с традиционным оружием.
Набрав полную грудь воздуха, я начал натягивать тетиву.
«Успокой сердце, и рука не дрогнет», — раздалось у меня в голове.
Олень продолжал рассматривать меня, но уже в расслабленной позе. Он рассеянно шевелил ушами, прислушиваясь к звукам леса. Казалось, дичь уже не боится молодого охотника.
«Он знает, что тебе не натянуть тетиву», — настойчиво твердил кто-то у меня в голове.
Я прищурился и попытался заглушить этот голос. Медленно вдыхая, я старался почувствовать, как кислород постепенно, очень медленно, заливается в легкие (папа меня научил так дышать).
Жизнь вокруг остановилась. Существовали только я, лук и олень. Никого больше. Уже не слышалось пения птиц и стука дятла, даже ветер перестал дуть. Лес затих, словно все его жители затаили дыхание, наблюдая за нами.
Лук тихонько скрипнул, прогнулся. Тетива врезалась в пальцы. Мышцы задрожали. Выдохнув немного воздуха, я прищурил один глаз и прицелился. Справиться с волнением было непросто.
Тетива упрямо остановилась, когда от нее до моего носа оставалось расстояние в одну ладонь. Руки и плечи болели после падения и от борьбы с тетивой заныли еще сильнее. Меня била дрожь, я с трудом удерживал цель. Надо было стрелять немедленно. Но я понимал, что с такого расстояния, да еще при плохо натянутой тетиве, выстрел будет слишком слабый.
Собрав остаток сил, я рванул тетиву, но тут непонятный шум разрушил спокойствие леса. Глухой рокот быстро перерос в громовые раскаты, и все кругом неистово завертелось и зашумело. Казалось, что ураган обрушился на лес, неся с собой страх и смятение.
Металлический грохот оглушал, отдавался громкими щелчками в голове.
Тукка-тукка-тукка-тукка.
Воздушный вихрь раскачивал верхушки деревьев и, пролетая между сосен, поднимал в воздух сухие листья и хвою.
Тукка-тукка-тукка-тукка.
Звук становился все громче и громче, перерастая в оглушительный грохот. Вокруг меня все завертелось.
Олень оцепенел, а потом бросился наутек и скрылся в деревьях. Я оглянулся на пролетавший над головой вертолет, случайно зацепился ногой за корень дерева, и стрела улетела в небо.
Глаза наполнились слезами, и от злости я закричал, угрожающе размахивая луком:
— Будь ты проклят! Чтоб тебя!
Я поднялся на ноги и посмотрел на улетающий вертолет, неистово раскачивавший вершины деревьев. В лучах заката мелькнули черно-белые буквы на борту.
— Да чтоб тебя! — снова прокричал я, не зная, как совладать с распиравшим меня чувством злости и разочарования. В эту секунду я ненавидел вертолет и всех его пассажиров, желая им упасть и разбиться на тысячу кусочков.
Отлетев где-то на километр, вертолет завис в воздухе. В просвет между деревьями я увидел, что он начал снижаться, исчезая из виду.
— Ну, ты, махина, что дальше?
Меня очень злило, что вертолет пошел на посадку. Наверняка на нем прилетели браконьеры. Посмели вторгнуться в наш лес!
— Пату, — осенило меня.
Пату раньше жил в деревне, но переехал в город и открыл бюро «Сафари-Тур». Он говорил, что хочет подзаработать, показывая местные красоты туристам, но все были уверены, что он нелегально привозит сюда охотников, чтобы они забавы ради убивали медведей и оленей.
Надо было убедиться, что это Пату и что он привез браконьеров. Тогда, даже если ничего не удастся поймать, я не вернусь в долину с пустыми руками. Моим трофеем будет ценная информация.
