– Теперь я уверен, что отец никогда не назначит меня на серьезную должность, даже при том, что, как и мои дед и прадед, он сам стал падишахом, когда был вдвое моложе меня.

Вытащив из ножен на поясе свой парадный кинжал, Салим нанес удар по розовой шелковистой парче, покрывавшей диван, на котором он отдыхал жарким полднем во дворце в крепости Лахора. Лезвие было притуплено, но кинжал все же прорезал тонкую ткань и вонзился в хлопковую набивку.

– Я ждал-ждал – и чего дождался? Ничего! Я не командующий, не наместник – и никакой надежды ни на что. Даже доброго слова не дождешься… Что мне делать? – вопрошал он у Сулейман-бека, который лежал, опершись на одну руку на соседнем диване, и держал чашу с соком манго в другой руке.

– Даже не знаю, – задумчиво ответил тот. Затем, сделав еще один глоток сока, продолжил: – Говорят, успех приходит к тем, кто умеет ждать и терпеть.

– Хоть ему уже далеко за пятьдесят, мой отец пребывает в добром здравии, как никогда, если ты это имеешь в виду. Я даже не уверен, что он смертен. Он так рьяно защищает свою власть и так мало внимания уделяет подготовке преемника, что мне начинает казаться, будто отец думает, что будет жить вечно. С возрастом он, кажется, только еще больше уверился в том, что его мнение – единственно верное.

Салим снова атаковал диван, на сей раз более яростно, отчего поднялись клубы пыли.

– Но если твой отец в ближайшее время и не собирается отправляться в рай, то этого нельзя сказать о твоих единокровных братьях – соперниках в престолонаследии. Они оба полностью поддались вину, верно? Если они продолжат в том же духе, то долго не протянут, даже если от природы здоровы как быки.

Салим улыбнулся про себя, так как вспомнил, как себя вели Даниал и Мурад за десять дней до этого. Акбар без предупреждения вызвал всех троих своих сыновей на просторную пыльную парадную площадь перед дворцом, когда солнце еще едва встало, воды реки Рави были укрыты белым туманом и в Лахоре пели самые ранние петухи. К счастью, предыдущий вечер был одним из тех, когда Салиму удалось справиться с собой и, следуя совету хакима, устоять перед соблазном принять опиум с вином. Вместо этого он пошел в гарем. Хотя тоска по Мехруниссе никогда не оставляла его, он решил больше не думать о ней. Впервые за долгое время Салим провел ночь с Джод-бай. Она игриво поздравила его с новым пробуждением мужской силы, когда они лежали рядом, нагие и покрытые потом, после второго любовного соития. Салим должен был признаться себе, что воздержание от дурмана увеличило его желание. Размышляя об этом, он возбудился вновь и занялся любовью с Джод-бай в третий раз. Поэтому принц был удовлетворен и трезв, хотя чувствовал себя усталым и сонным, когда появился на площади на рассвете по приказу отца.

Когда они появились, стало очевидно, что ни Мурад, ни Даниал не были так же воздержанны предыдущим вечером. Когда средний брат шел через высокие каменные ворота, ведущие к площади, слуга еще пытался завязать на нем пояс. Мурад, сжав квадратную челюсть, отогнал его в сторону и, во всеуслышание заявив, что не нуждается в мелочной опеке, небрежно повязал пояс сам. Даниал шел медленно и преувеличенно прямо, как пьяный, который старается делать вид, что не пил вовсе. Подходя к отцу, он неестественно держал голову, устремив взгляд налитых кровью глаз прямо перед собой, но споткнулся, не дойдя несколько шагов, и попытался согнуться в необходимом низком поклоне. Акбар тогда приказал, чтобы все трое его сыновей сели верхом на лошадей, которых конюхи уже держали наготове, и начали состязаться со стражниками, стараясь пронзить копьями арбузы. Когда Мурад попытался взобраться на лошадь, его небрежно повязанный пояс распустился, он споткнулся о тянувшийся за ним кусок ткани и, не устояв на ногах, плашмя упал на землю лицом вниз. Когда ему помогли встать и сесть в седло, он проскакал всего сто ярдов и снова свалился на землю.

У Даниала лучше вышло сесть верхом на лошадь и пустить ее вскачь. Но, пытаясь нацелить копье на арбуз, он также упал. Пошатываясь, младший принц поднялся на ноги, и его обильно вырвало через руку в перчатке, которую он поднес ко рту, стараясь сдержать зловонную струю.

Салим между тем успешно справился с арбузом. Отец не то чтобы похвалил его, но сказал:

– Я вижу, на этот раз ты не пил, Салим. Помни, что это не последняя моя проверка. Можешь идти.

Когда принц уходил с площади, он услышал, что отец приказывает братьям возвращаться в их покои, а затем распоряжается, чтобы те из стражников, кто пользовался наибольшим доверием падишаха, проследили, чтобы эти двое не покидали свои комнаты в течение четырнадцати дней и чтобы никто не приносил им алкоголь. Все это время они должны будут находиться под пристальным наблюдением, дабы удостовериться в их воздержании.

– Когда их заключение закончится, они ведь успокоятся, верно, Сулейман-бек?

– Вряд ли. Я уже слышал, что их друзьям удалось тайно пронести им спиртное. Говорят, что толстый слуга Мурада пронес бычий пузырь, наполненный вином, под своими просторными одеждами и что Даниал подкупил одного из стражников, чтобы ему принесли конопли – ее набили в ствол мушкета.

– Этого не может быть. Отец велит растоптать стражника слонами за такое неповиновение.

– Удивительно, на что люди готовы ради денег… Но может быть, это всего лишь слухи. По крайней мере, все сплетничают об этом.

– Может, ты и прав, и они мне не соперники в борьбе за престол моего отца, но это не означает, что у меня сейчас есть хоть какая-то возможность получить власть, на которую я имею право. Я мог бы сделать многое для нашей династии, если только мой отец позволит.

– Что, например?

– Ну, избавить его от некоторых льстивых и своекорыстных советников… Абуль Фазла для начала.

– Но ты знаешь, что отец не одобрил бы их отставки. По крайней мере, сначала ты должен будешь показать себя хорошим наместником, прежде чем подвергать критике его собственных советников и управляющих.

– Как это возможно, когда отец не дает мне высокий пост? – Салим обрушил свой кинжал на диван еще раз, глаза его загорелись. – Иногда я думаю, что у меня нет выбора, кроме как взять на себя управление провинцией без дозволения отца и показать, на что я способен!

– Но это будет мятеж.

– Называй как хочешь; я бы сказал, что действую по собственной воле.

– Ты это серьезно, да? – тихо спросил Сулейман-бек.

– Да, – сказал Салим, глядя своему молочному брату прямо в глаза. – Именно об этом я думал многие месяцы темными ночами, когда пытался побороть свою тягу к дурману. Не удивляйся так – у меня есть много друзей среди молодых командиров среднего ранга в нашей армии на востоке. Они также негодуют на самодурство своих старших начальников – и также хотят власти и самостоятельности.

– Это верно. Я знаю, о чем они ропщут, – сказал Сулейман-бек. – Еще их привлечет возможность получить продвижение и вознаграждение.

– Вижу, ты начинаешь допускать, что это возможно. Ты готов идти со мной?

– Ты же знаешь, что готов. Мы вместе так много пережили… Я верен лишь тебе одному. – Затем, немного подумав, исполненный той же серьезности и полный решимости, что и Салим, Сулейман-бек добавил: – К тому же так ты смог бы завоевать внимание и уважение своего отца. Если ты начнешь действовать, каковы будут твои первые шаги?

– Разведать настроения кое-кого из молодых сановников в восточной армии. Я не могу отправиться туда без позволения отца – но ты можешь.

– Я съезжу. У меня все еще есть кое-какие связи среди правящих кругов в Бенгалии, и я могу посетить их, не вызывая подозрений.

– Благодарю тебя за верность.

К своему большому удивлению, сказав это, Салим услышал новые властные нотки в своем тоне – он мало чем отличался от тона его отца. Теперь принц решился действовать – и ожиданию и неопределенности придет конец. Независимо от исхода, ему не придется корить себя за нерешительность.

Три месяца спустя из своего большого шатра в центре лагеря Салим смотрел, как над рекой Чамбал садится солнце. Стаи водоплавающих птиц темными силуэтами на фоне бледно-оранжевого заката снижались по воздуху к воде, усаживаясь в тростнике, окаймляющем берег реки. Шесть недель назад, под предлогом охотничьей экспедиции для ловли тигра в дальних краях, Салим покинул дворец своего отца. В последние дни он с тревогой посматривал на горизонт – не приближаются ли отряды всадников. Принц надеялся увидеть Сулейман-бека, возвращающегося из своей тайной миссии на востоке, но отчасти боялся, что завидневшиеся наездники могли оказаться людьми Абуль Фазла, которые едут заключить его под стражу, так как его заговор раскрыт.

В тот же день сразу после полудня появился отряд всадников. Когда они приблизились, появившись из мерцающего знойного марева, он увидел, что их так мало, что вряд ли они едут его схватить. К большому облегчению Салима, это был Сулейман-бек. Однако он был так истощен долгими днями в седле, что лишь заверил своего молочного брата в том, что имеются самые широкие возможности для осуществления его замысла, и просил позволения отпустить его спать. Они условились обсудить итоги его поездки более подробно за совместной вечерней трапезой.

Салим слышал, что позади него в шатре слуги уже начали стряпню. Заслонив рукою глаза от закатного солнца, он увидел, что к нему идет Сулейман-бек, и вышел вперед, чтобы поприветствовать его. Они обнялись – да так и вступили под навес окаймленного зеленого шатра. Здесь стоял низкий стол, обложенный шелковыми подушками и заставленный многочисленными яствами – цыпленок и ягненок, приготовленные в тандуре, тушеное мясо по-кашмирски с сухофруктами, неострыми приправами и кисломолочным соусом, горячие овощные блюда, приготовленные по гуджаратскому рецепту, и рыба из реки Чамбал. Когда они приступили к еде, макая в мясной соус лепешки нан, Салим отпустил слуг и начал разговор.

– Расскажи мне о твоих переговорах. На сколько командиров мы можем рассчитывать в восточных областях?

– Их приблизительно двести человек. Каждый из них предложил еще людей, кто мог бы разделять наши устремления. Это главным образом – как мы и ожидали – молодые люди, которые, как и мы, стремятся к самостоятельности, а также к награде, которую я посулил им от твоего имени. Есть среди них и пожилые – из тех, кто недоволен своим застоем в продвижении по службе, или тех, кто выступает против веротерпимости твоего отца и его сотрудничества с бывшими врагами.

– Сколько воинов под их началом?

– Тысяч тридцать.

– Этого должно быть довольно, чтобы показать моему отцу, что меня стоит воспринимать всерьез и предоставить мне больше власти.

– Многие были согласны присоединиться к нам, потому что ты не призываешь к открытому мятежу и свержению власти отца. Они уверены, что на каком-то этапе ты начнешь с ним договариваться.

– Пусть продолжают так думать. Да… да, я думаю, что к этому идет. Хотя иногда тешу свое самолюбие, воображая, что, если все пойдет очень хорошо, я мог бы заставить отца сложить полномочия сейчас, а не ждать его смерти.

– Остерегайся таких мыслей. У твоего отца очень мощная армия. Мы соберем достаточно людей, чтобы ты мог показать свой характер и пригодность к вершению важных дел, но никогда не поднимем настоящее восстание. Если ты попытаешься это сделать, мы потеряем некоторых из наших нынешних сторонников.

– Народ любит моего отца, я это знаю. Мне иногда кажется, что он понимает своих подданных лучше и заботится об их благополучии больше, чем о многих своих родных. Я, без сомнений, буду вести переговоры. Я только предлагаю быть готовыми ко всему, а потом увидим, как будут развиваться события.

– Когда мы делаем следующий шаг? Нам нельзя долго ждать. Везде соглядатаи Абуль Фазла. Он умеет тонко выведывать тайны и склонять людей на свою сторону.

– Оставь Абуль Фазла моим заботам. Он же не вездесущ, в конце концов. Но мы не станем задерживаться. Я уже послал гонцов к своим сторонникам в Агре и Лахоре и призвал их присоединиться ко мне в течение месяца. Когда ты отдохнешь и мы обсудим наш план более подробно, ты возвратишься на восток и соберешь там наши силы. Я же соберу свои собственные войска и, двинувшись вместе с ними, встречу тебя в Аллахабаде. Он лежит в месте слияния Джамны и Ганга, а это означает, что мой отец не сможет нас не заметить, если мы обустроим там наши позиции.

Салим поднял руку вверх, давая своей колонне знак остановиться. Гонец, посланный им к Нассеру Хамиду, командующему гарнизоном Аллахабада – до которого оставалось теперь всего четыре мили, и его купола и башни уже были ясно видны, – скакал назад к ним. Когда юноша обуздал лошадь, на его лице сияла широкая улыбка.

– Светлейший, въезд в город открыт. Нассер Хамид приветствует тебя.

Салим опустил плечи и расслабился впервые за последние недели. Нассер Хамид был его другом с юности и в секретной корреспонденции обещал открыть Салиму ворота в Аллахабад. Подъезжая к городу тем утром, принц чувствовал себя в полной безопасности.

Все, казалось, шло хорошо – даже слишком. С тех пор как уехал Сулейман-бек, он сумел привлечь на свою сторону молодых командиров из Лахора и Агры. Всего семь недель назад, почти не прерывая разговора с Абуль Фазлом, Акбар кивком одобрил просьбу своего старшего сына оставить дворец и Лахор, чтобы отправиться в очередную охотничью экспедицию.

На следующий день Салим выехал с отрядом своих последователей требовать внимания своего отца и подтверждать свою значимость, – так он решил для себя, хотя понимал, что многие назовут это мятежом. В пути принц задавался вопросом, как и при каких обстоятельствах снова увидит отца. Еще больше, чем то, как ко всему этому отнесется падишах, его заботило то, что он разлучен со своими женами и детьми.

Ни с одной из своих женщин он не был близок настолько, чтобы довериться им относительно своих замыслов. К тому же гарем печально известен своей жаждой сплетен. Его маленькие сыновья проводили бо́льшую часть времени с дедом, поэтому взять их с собой выглядело бы слишком странно, и это бы сразу заметили. Возможно, больше всего Салима расстраивало то, что он не мог рассказать ничего бабушке, которая столько сделала для его возвращения из Кабула. Принц знал, какую боль причиняет ей, бросая вызов своему отцу, да еще таким способом. Она любила их обоих и будет за них тревожиться, боясь, что их противостояние может превратиться в войну.

Однако пока что ничего на это не указывало. Его разведчики не сообщали ни о каких следах преследования, а когда по пути они столкнулись с подразделением всадников падишаха, их командир и Салим попросту раскланялись и поехали каждый в свою сторону. День за днем продвигаясь все дальше со своей растущей армией, принц начал получать удовольствие от власти и наслаждался ощущением свободы от отца. Он знал, что это не продлится вечно и что ему еще придется применить все свои способности, чтобы все вышло наилучшим образом – в его интересах и, напомнил он себе в который раз, в интересах династии. Сулейман-бек отправил посыльных с вестью, что идет во главе войска из Бенгалии и достигнет Аллахабада через две недели. Салим очень ждал встречи со своим молочным братом – и не только потому, что тот вел за собой крупные силы; ему не хватало его дружеского участия, спокойного взвешенного совета и абсолютной преданности Сулейман-бека. Но сейчас он должен быть уверен, что с размахом войдет в Аллахабад, чтобы произвести впечатление на его жителей и укрепить боевой дух собственного войска.

– Расправьте знамена, – скомандовал он, выпрямляясь в седле. – Прикажите трубачам на лошадях скакать вперед вместе со слонами, на которых едут музыканты с литаврами. Пусть наши войска сомкнут ряды – и под звуки труб и бой барабанов мы войдем в Аллахабад.

– Светлейший, от Бир Сингха прибыл человек, раджа Бундела из Орчхи, – объявил слуга, когда три месяца спустя Салим и Сулейман-бек стояли на высоких зубчатых стенах крепости в Аллахабаде, наблюдая учения конницы Салима на площади внизу. Поблизости на берегу Джамны длинными прямыми рядами стояли шатры, где разместились пятьдесят тысяч воинов, которые к настоящему времени собрались под его знамена, – почти вдвое больше того, на что он изначально рассчитывал.

– Я приму его. Приведите его ко мне сюда, на крепостную стену.

Пять минут спустя высокий худой человек с большими золотыми серьгами-обручами в обоих ушах поднялся по каменной лестнице на стену крепости. Одежда его была покрыта дорожной пылью, а в руке он нес джутовый мешок, вокруг которого роились черные мухи. Не доходя дюжину футов до Салима, человек положил мешок на пол и поклонился.

– Что хочет сообщить мне раджа?

Быстро выпрямившись, посланник усмехнулся, обнажив неровные белые зубы под густыми темными усами.

– Эти вести порадуют твое сердце, светлейший.

– Говори.

– Бир Сингх выполнил твое пожелание.

С этими словами человек снова поднял мешок и распорол шнур. Когда он раскрыл его горловину, в воздухе разнесся тошнотворный сладковатый запах. Тогда гонец запустил руку внутрь и вытащил за волосы разлагающуюся человеческую голову. Несмотря на то, что плоть уже распухла, лиловые губы раздулись и все лицо было покрыто запекшейся кровью, Салим сразу признал мясистые щеки и длинный нос Абуль Фазла. Бледный и потрясенный Сулейман-бек не мог отвести от головы взгляда, держась за живот, как будто его сейчас вырвет. Но довольный принц, нисколько не удивившись, просто сказал:

– Раджа хорошо справился с моим поручением. Я удвою вам обоим обещанное вознаграждение. – Затем он повернулся к Сулейман-беку. – Я не посвящал тебя в свой замысел, брат, для твоего же собственного блага, чтобы тебя не привлекли к ответу, буде меня предадут. Абуль Фазла необходимо было убить. Он был моим врагом. – Салим снова обратился к посланнику: – Расскажи мне, как погиб Абуль Фазл.

– Когда ты предупредил раджу о том, что Абуль Фазл должен проследовать через его земли, возвращаясь на север в Агру после инспекции имперских армий, сражающихся на границах Декана, у него было только две дороги, по которым он мог пересечь наши гористые земли, где ведется тщательное наблюдение. Приблизительно месяц назад раджа разузнал, что Абуль Фазл подъезжает с запада в сопровождении приблизительно пятидесяти воинов. Наши силы – я был с ними – заманили его войско в засаду, когда он поднялся по крутому и узкому проходу однажды вечером. Наши стрелки, укрывшиеся среди валунов над дорогой, перестреляли многих стражников Абуль Фазла, прежде чем те успели хотя бы достать свое оружие. Однако Абуль Фазл и около дюжины его воинов спрыгнули с лошадей и, не получив ранений, спрятались в скалах и кустарниках близ дороги. Из этого укрытия они вели прицельный огонь по всем, кто пытался к ним приблизиться, и успели ранить двоих. Среди них был один из моих собственных братьев – пуля ударила его в лицо, снеся большинство зубов и часть челюсти. Он пока еще жив, но не может ни говорить, ни есть должным образом, и для его же блага я призываю его смерть…

Посланник помолчал, и в его взгляде промелькнула грусть. Затем он продолжил:

– Когда раджа увидел, что Абуль Фазл полностью окружен, он послал воина под белым флагом с обещанием, что если тот сдастся, то сохранит жизнь тем немногим из его воинов, кому удалось выжить. Вскоре Абуль Фазл появился из-за кустов и, бросив свой меч, спокойно приблизился к радже. С бесстрастным лицом он сказал так: «Я не собираюсь убегать от тебя, ты, грязный, вшивый князек с гор. Делай со мной что хочешь, но помни, кто мой господин». Разгневанный его высокомерными словами, раджа выбежал вперед, на ходу вытаскивая из ножен свой зазубренный кинжал. Он схватил Абуль Фазла, который не стал сопротивляться, и рассек его толстую шею… Я видел смерть много раз, но даже не знал, что из человека может вылиться столько крови, сколько хлынуло из Абуль Фазла. Затем раджа перебил всех его стражников, живых и раненых, и приказал глубоко зарыть их, чтобы не добрались даже самые голодные дикие собаки.

– Почему он нарушил свое обещание и не пощадил стражников? – спросил Сулейман-бек.

– Раджа боялся, что весть о том, что случилось, дойдет до падишаха. Он знал, что Акбар очень ценил Абуль Фазла, а это означает, что если падишах узнает, кто убийца, месть его будет страшна.

– Так было нужно, Сулейман-бек, – добавил Салим. – Ради значимой цели нам иногда приходится действовать жестоко. Может статься, души тех храбрых стражей сейчас в раю. Их вина только в том, что они служили недоброму человеку. Абуль Фазл постоянно настраивал отца против меня, нашептывал ему, что я пьяница и выскочка, советовал назначать на высокие должности своих собственных родственников, а не меня или моих друзей. Даже бабушка говорила мне остерегаться его, говорила, что он мне вовсе не друг. Я его ненавидел. Эта его глумливая самодовольная улыбка, – Салим повысил голос, – это его едва скрываемое презрение… сколько раз я хотел затолкать ему обратно в горло те снисходительные лицемерные слова, что он говорил мне при отце!

При воспоминании о кознях Абуль Фазла Салима охватила ярость. Внезапно он резко пнул голову, и она покатилась вдоль крепостной стены; от нее отлетел кусок разлагающейся плоти. С глухим стуком голова приземлилась на мусор в сухом рву.

– Собаке – собачья смерть! Пусть звери отгрызут его лживый льстивый язык, а эти подобострастные и заискивающие глаза склюют вороны…

Тем же вечером Салим и Сулейман-бек расслаблялись в покоях принца. Последний теперь полностью воздерживался от опиума, но сейчас он пил вино. Оно было весьма неплохим, и он убедил себя, что уже достаточно силен, чтобы вовремя остановиться. Сразу после того, как слуга, принеся им еще вина, удалился, Сулейман-бек спросил:

– Не боишься ли ты возмездия отца за смерть Абуль Фазла? Зачем его так задевать, если знаешь, что он при желании разобьет наши силы?

– Я понимаю, что он располагает мощной и верной ему армией, но мы здесь уже много месяцев, а он так и не двинулся против нас. Отец предпочел не заметить моего мятежа, ограничившись лишь изданием фирманов, изображающих меня как неразумное и неблагодарное дитя и грозящих лишением имущества любому, кто переходит на мою сторону. Он собрал основные силы в Декане, чтобы подавить восстания на границах империи, и я не считаю, что он передумает и станет нападать на нас сейчас.

– Но Абуль Фазл был его другом, а также советником…

– А я – его сын. Отец знает, что должен думать о будущем нашей династии. Мурад умер около года назад, а внуки еще слишком малы, и теперь он, должно быть, признал, что у него в качестве наследников остаемся только вечно пьяный Даниал и я, и ему придется из нас выбирать. Он может питать сомнения относительно меня, но должен понимать, что у него по-настоящему нет выбора относительно своего преемника. Теперь я показал ему смертью Абуль Фазла, что могу действовать решительно и поступать столь же безжалостно со своими заклятыми врагами, как и он поступал с Хему, Адам-ханом и другими предателями, – и меня уже невозможно будет не замечать. И сейчас он не собирается отводить войска от южных границ, потому что не хочет со мною войны.

– Надеюсь, ты верно понимаешь намерения своего отца… это было бы хорошо для всех нас.

– В двух милях отсюда появился караван матери падишаха, – объявил один из горчи Салима.

Начиная с того момента, как накануне ее слуга-бадахшанец, крепкий человек средних лет, несколько лет назад сменивший хорошо знакомого Салиму седого старика, въехал в крепостные ворота Аллахабада, принц с тревогой ждал прибытия Хамиды. Беспокойно вздремнув несколько часов, он с рассвета мерил шагами свои покои, сдерживаясь, чтобы не прибегнуть к помощи спиртного или опиума для успокоения тревожных мыслей. Он будет очень рад встретить свою бабушку, которую не видел с того самого времени, как много месяцев назад покинул дворец своего отца, приступив к обретению собственной власти. При всех своих женах, а также любимой умной и волевой матери самую большую привязанность Салим чувствовал к Хамиде. Он всегда мог рассчитывать на ее спокойное сочувствие и неизменное здравомыслие и знал, что ею движет только любовь к нему. Однако поймет ли она, почему он был вынужден собрать войско против своего отца? Ее отправил отец? Или она приехала по собственной воле? Разумеется, бабушка должна привезти сообщение от Акбара, но в чем оно будет заключаться? Сейчас Салим гораздо больше сомневался в том, что правильно понимает, как ко всему этому отнесется отец, чем когда заявил это Сулейман-беку над головой Абуль Фазла. Но скоро все выяснится…

– Благодарю. Я сейчас же приду во внутренний двор поприветствовать ее в Аллахабаде.

Салим едва успел зайти под зеленый навес в освещенном солнцем внутреннем дворе, который по его приказу был усыпан ароматными лепестками розы, как увидел, что через открытые обитые железом ворота въезжают всадники, а за ними – и остальной караван бабушки. Затем под рев труб и гром литавр медленно вошел большой слон Хамиды; края его длинной расшитой попоны-джхул вздымали розовые лепестки. Позолоченный и украшенный драгоценными камнями паланкин-хауда на спине слона был тщательно скрыт от солнца и любопытных глаз светлыми тонкими легкими занавесями.

Как только махаут приказал слону мягко опуститься на колени, Салим распорядился, чтобы все слуги мужского пола и стражники покинули двор. Тогда он медленно подошел к паланкину, установил небольшую переносную скамейку, чтобы помочь пожилой путешественнице спуститься, и открыл легкий покров. Когда его глаза приспособились к полумраку внутри, он разобрал знакомую фигуру своей бабушки. Хоть ей и было уже за семьдесят, она по своей привычке сидела очень прямо. Напротив нее, почтительно склонив голову, сидела одна из ее любимых служанок, Зубейда, его старая няня, которую он спас из ущелья в Кашмире. Салим наклонился вперед и поцеловал Хамиду в лоб.

– Добро пожаловать в мою крепость в Аллахабаде, бабушка, – проговорил он, обнаружив, что у него это вышло неловко и скованно.

– Я рада приехать сюда. Ты слишком надолго покинул свои родные края и свою семью. – Затем, наверное, заметив, что Салим помрачнел, и предупреждая возможный поток оправданий, Хамида продолжила: – Поговорим об этом позже. Теперь помоги мне и Зубейде спуститься.

Тем же вечером, в сумерках, Салим медленно шел к женской части крепости, где располагались лучшие покои – на самом высоком ярусе, выходящем на Ганг. Там все было подготовлено к приезду бабушки. Сказав, что она устала с дороги и должна совершить омовение, освежиться и отдохнуть, Хамида настояла на том, чтобы отложить их разговор до того времени, пока не спадет дневная жара. Таким образом, у Салима оставалось еще время, чтобы поразмышлять о том, какое сообщение привезла ему бабушка, и попытаться уловить скрытый смысл тех нескольких слов, которыми они успели перекинуться. Он даже задавался вопросом, не привезла ли Хамида с собой согбенную и полностью седую Зубейду, которой было уже за восемьдесят, для того, чтобы напомнить ему о детстве и Кашмире, когда он был особенно близок к Акбару. В конце концов принц прекратил эти бесплодные гадания и занялся фехтованием на саблях с Сулейман-беком, а потом наслаждался баней в крепости.

Ступив на прохладную темную лестницу, ведущую к верхнему ярусу женских покоев, Салим ускорил шаг, страстно желая увидеть бабушку и услышать все, что она ни скажет. Когда он развел руками шелковую завесу, которая вела в ее комнату, он увидел, что Хамида, одетая аккуратно, но по-домашнему, в лиловые шелка, сидела на низком стуле, а Зубейда заканчивала прибирать ее все еще густые волосы, вставляя в них зажимы с аметистами. Увидев внука, Хамида попросила Зубейду оставить их, что та и сделала, уходя, поклонившись принцу.

– Сядь на тот стул, Салим, чтобы я тебя видела, – попросила Хамида.

Тот послушался, несмотря на то, что снедающая его тревога требовала выхода и он гораздо охотнее остался бы на ногах, дабы иметь возможность расхаживать по покоям во время разговора. Без особенных предисловий Хамида начала свою речь; ее голос был мягок и тверд, каким Салим помнил его всегда.

– Ради будущего династии нужно прекратить собирать войска и похваляться своей силой. Ты и твой отец должны примириться и объединиться, чтобы разбить наших настоящих врагов и расширить границы империи.

– У меня не было намерения вредить семье. Я премного уважаю наше происхождение и деяния наших предков. Я хочу, чтобы империя росла и процветала, но отец отказывается понимать мое желание помочь ему и разделить обязанности в управлении империей. Вместо этого он неправильно истолковывает мои действия как угрозу его власти.

– И это не удивительно, поскольку именно ты устроил убийство его главного советника и лучшего друга.

– Я…

– Не отрицай этого, Салим. Мы с тобой всегда были друг перед другом честны.

– Абуль Фазл видел во мне угрозу своему влиянию и положению советника. Я всегда презирал его льстивое лицемерие и едва прикрытое своекорыстие. Его смерть может означать перемены в управлении двором.

– Перемены действительно возможны – в твоих отношениях с отцом. Но ты можешь поставить себя на место Акбара и представить, какую боль причинила ему смерть Абуль Фазла? Думаю, что нет, учитывая все, что между вами происходило. Тогда я тебе расскажу. Вообрази, каково бы тебе было, если бы отец приказал убить Сулейман-бека. После предательства его собственного названого брата и кормилицы твой отец больше никогда и никому не доверял полностью. Я даже думаю, что именно из-за их предательства он отказывается предоставлять тебе и твоим братьям какие-либо серьезные полномочия. Однако со временем Акбар все же начал полагаться на Абуль Фазла. Подумай теперь, что он чувствовал, когда узнал, что его убили по приказу того, кому он должен был доверять, как самому себе. Твой отец получил это известие, когда посещал дворцовую голубятню, проверяя, насколько быстры его любимые птицы и как хорошо они обучены возвращаться к дому. Он едва не лишился чувств и в слезах был препровожден в свои покои, где пробыл два дня, не желая принимать пищу и кого-либо видеть. На третий день он вышел с покрасневшими глазами, взъерошенный и небритый, и приказал объявить при дворе недельный траур по Абуль Фазлу. А потом пошел к твоей матери, чтобы упрекнуть ее в том, что она родила такого непокорного сына. На что она ответила лишь, что рада тому, что у тебя достаёт ума, чтобы противостоять ему.

Салим улыбнулся, представив этот разговор.

– Горе твоего отца – не причина для веселья, – продолжила Хамида серьезно. – Когда я навестила его, Акбар снова разразился плачем. Он сказал: «Я знаю, что за этим стоит Салим. Что я, его отец, совершил такого, чтобы это заслужить? Мои воины и придворные любят и уважают меня. Почему мой старший сын не может поступать так же?» Я попыталась объяснить, что ты еще очень молод и больше печешься о собственных стремлениях и успехах, чем о чувствах других людей. Но еще я напомнила ему, что, несмотря на это, он был к тебе гораздо строже, безжалостнее и нетерпимее, чем ко многим своим сановникам. Что его собственный отец умер раньше, чем у них могли возникнуть любые разногласия по поводу его устремлений, и что в первые годы его правления он, Акбар, был нетерпелив и обижался на любые попытки сдержать его или дать совет. Он признал это, хоть и неохотно. Однако после долгих обсуждений в последующие дни, за которые я убеждала его проявить к тебе великодушие и мудрость, которой он славится во всей империи, Акбар согласился, чтобы я приехала сюда и узнала, сможете ли вы примириться.

– Я очень рад этому, но разве отец способен предоставить мне власть, которая мне требуется? Разве он не ведет себя как самец тигра, который пожирает свой собственный молодняк, если ему покажется, что они угрожают его силе?

– А ты сам, Салим? Ты сможешь признать, что временами бывал глупым и упрямым? И вел себя именно как молодой самец, когда соблазнил его наложницу Анаркали?

– Это все мое легкомыслие… Я не думал о последствиях своей страсти, желал лишь обладать ею. Я признаю́, что был неправ… Это стоило Анаркали жизни… и да, в тот раз я испытывал терпение своего отца.

– Это еще мягко сказано. Твой отец – великий человек, воитель столь же могущественный, как и его предки Тимур и Чингисхан, но также и более терпимый, более мудрый правитель. Я знаю, что родители и дети великих людей часто видят их не такими, как все остальные люди. Однако ты не проявил к нему уважения как к родителю, человеку и падишаху. Ты уронил его достоинство, которое столь значимо в его положении. Будь он менее великодушен или не пожелай оправдать это юной страстностью своего сына – тебя бы казнили точно так же, как Анаркали.

– Я знаю это, и я ему благодарен. Но в других случаях отец много раз пренебрегал мною и своим показным презрением заставлял меня терять лицо перед всеми придворными.

– Ты причинял ему боль, не умея обуздать и другие свои желания – не только свою любовную страсть. Как и твои единокровные братья, ты шатался вокруг дворца пьяный до бесчувствия или со стеклянными от принятого опиума глазами. Твой отец – гордый человек, он очень блюдет достоинство своего титула. Твое поведение оскорбляло и его, и тебя в глазах придворных.

– Но я попытался преодолеть свои привычки, в отличие от Даниала или Мурада, когда тот был еще жив.

– И поэтому отец идет тебе навстречу.

– Да? А как же Абуль Фазл?

– Акбар думает, что ты старался наказать его, своего отца, убив его лучшего друга, но он ставит кровные узы выше дружбы. На самом деле он знает, что должен будет поступить именно так. Мурад умер, Даниал спивается, поэтому ты и твои сыновья станете будущим династии.

Салима захлестнула волна облегчения. Он правильно понял намерения отца.

– То есть он признает, что я ему нужен?

– Да. Но и ты должен признать, что он тебе нужен еще больше. При желании Акбар мог подавить твой мятеж. Даже если бы он просто публично отрекся от тебя и лишил наследства, то тебе было бы трудно сохранить влияние на своих последователей. Ты ведь это понимаешь, верно?

Салим ничего не сказал на это. Бабушка права. Его собственное положение не было таким прочным, каким принцу нравилось его представлять. Его намерения надавить на отца, чтобы получить от него власть, ни к чему не привели. Казна Аллахабада быстро пустела. Вскоре ему придется искать деньги – или его войско начнет таять. Салим был оторван от двора и знати, а именно там находились многие фигуры, которых нужно обойти, если он хочет унаследовать престол своего отца. Принц хотел видеть своих сыновей, которые знакомы только с мнением своего деда относительно его мятежа. И самое главное, он знал, что – по крайней мере, в недалеком прошлом – в своих спорах они оба были не правы. Но гордость не позволяла ему этого признать. Наконец он просто сказал:

– Да.

– И ты согласишься примириться с ним?

– Да… при условии, что обойдется без унижений.

– Так и будет. Я даю слово. Твой отец согласился позволить мне взять все в свои руки и устроить церемонию во дворце.

– Тогда я согласен.

– Когда запоют трубы, ты войдешь в дурбар через правую дверь, – давала наставления Хамида.

Салим сопровождал ее в обратной дороге от Аллахабада до места, откуда до Агры, которую его отец недавно снова сделал столицей, останется день пути. Затем он вернулся в свой лагерь, в то время как бабушка продолжила путь в крепость Агры, чтобы сообщить Акбару о согласии его сына на примирение и уладить приготовления к церемонии.

– И ты уверена, что все будут действовать согласно твоему замыслу?

– Да. И ты тоже, вместе с остальными. Теперь приготовься. Я должна занять свое место за перегородкой-джали.

Улыбнувшись и похлопав его на прощание по плечу, Хамида вышла. У Салима оставалось немного времени, чтобы быстро оглядеть себя в зеркале и поправить узел своего зеленого шелкового пояса, прежде чем он услышал звуки трубы. Его сердце отчаянно колотилось, когда он пробирался к дверям, которые раскрыли для него два рослых стражника в зеленых тюрбанах. Войдя, он увидел отца, восседающего на своем возвышенном позолоченном престоле в окружении придворных. Падишах был полностью облачен в алую парчу, белыми были только пояс и церемониальный тюрбан с двумя павлиньими перьями, скрепленными четырьмя большими рубинами. На боку у него висел меч его деда, Аламгир, и когда Салим подошел ближе, он увидел, что его отец надел кольцо их предка Тимура, украшенное рычащим тигром. Не доходя нескольких шагов до престола отца, Салим приготовился низко поклониться в знак почтения, но Акбар внезапно поднялся с престола, подошел и обнял его. Затем, разжав руки, повернулся к придворным.

– Я призываю вас быть свидетелями моего примирения с любимым старшим сыном. Забудем обо всех наших прошлых разногласиях. Смотрите все: в знак нашего воссоединения я дарую ему свой церемониальный тюрбан. Впредь, если кто пойдет против одного из нас, будет иметь дело с обоими.

С этими словами Акбар снял свой тюрбан и водрузил его сыну на голову.

Слезы хлынули у Салима из глаз.

– Я обещаю чтить тебя во всем и быть преданным, во всем повинуясь тебе.

Однако четверть часа спустя, когда Салим покинул дурбар, его воодушевление стало понемногу рассеиваться. Отец обнимал его просто для виду, или это нечто большее? Принц вспоминал, с какой теплотой в голосе и с каким лицом Акбар перечислял все те незначительные обязанности, которые Салим для начала будет выполнять от его имени. И что, все получилось вот так запросто?