Глава 15

Жизнь начала налаживаться.

Рыска впервые почувствовала себя хозяйкой дома, и это ощущение ей жутко понравилось. Никто не будит, не понукает, не указывает, когда и что делать. Правда, делать приходилось все равно, и даже кропотливее – для себя ведь! – но девушка была совершенно счастлива. В Лосиных Ямах Рыскины желто-зеленые глаза никого не волновали – ну полукровка и полукровка, тут и цельных саврян полно. Девушка заметно осмелела, научилась торговаться на рынке и выносить ежедневную брань хозяйки чистого колодца, а не выдумывать причины, чтобы отправить за водой Жара.

А еще Рыска с изумлением обнаружила, что местные мужчины считают ее привлекательной. Любители поразвлечься на вечерок не в счет – выяснив, что девчонка не из таких, а ее приятель притопил в луже уже не один десяток буянов, сластолюбцы теряли к Рыске интерес. Но были и хорошие, серьезные парни, с которыми девушка понятия не имела, что делать. Нажаловаться Жару? Вроде не за что, они ж ее не обижают, только вздыхают под забором. Одного, к счастью, забодал козел, да так успешно, что больше Рыска его не видела. Но остались еще двое, пытавшиеся соблазнить девушку то семечками, то букетом подкинутых на крыльцо маков.

– Ты ж хотела замуж, – напомнил Жар, по стебельку скармливая букет козлу-душегубу, чтобы умилостивить его хотя бы на свой счет.

Рыска жалобно вздохнула. Ее и так уже все устраивало. Альк с Жаром больше не собачились почем зря – то есть по-прежнему сцеплялись языками по любому поводу, но это больше напоминало дружескую перепалку, чем копящуюся, готовую в любой момент полыхнуть ненависть. Но все равно мужчин в доме более чем хватало!

Друг с усмешкой покачал головой, поймал козла за ошейник и пошел привязывать возле самой калитки.

Коров удалось выгодно сдать напрокат, возить скучающих гостей по окрестностям. Рыска через день бегала проведывать Милку, но придраться было не к чему: буренка аж лоснилась, совсем избаловавшись на подачках от восхищенных ее окрасом детей.

А у хозяйки наконец-то появился новый плетень. Правда, для этого Рыске пришлось пойти на хитрость (по мнению Жара, подлость): повыдергать из старого забора гнилые прутья и невинно сообщить вернувшемуся с работы другу: «Глянь, как я тебе помогла!» В получившиеся дыры запросто пролезла бы не только курица, но и человек, так что вору пришлось срочно плести замену, покуда козы не добрались до распушившейся, вымахавшей по колено морковной ботвы. Хозяйкой всегда быть хорошо, что в доме, что на гряде.

– Ведь умеешь же, когда хочешь! – шутя упрекнула девушка друга, принимая работу.

Жар только вздохнул, посасывая заноженный палец.

– Смотри, как нарвало! – ткнул он его под нос подруге. – Вот доползет щепка до кости, нутряная гниль начнется, и помру из-за твоего плетня.

– Да ты его просто насосал! – возмутилась Рыска, тщательно осмотрев «смертную рану». – Поболит и выйдет.

– А вдруг нет?

– Пойди у Алька спроси, если мне не доверяешь.

Жар доверял, но пытался обезопасить свое будущее от починки плетней и стенал над пальцем еще два дня, отказываясь поднимать что-либо тяжелее ложки. На третий день вор спросонья перепутал, какой палец у него болит, и был с позором отправлен вскапывать грядки.

– А ты представь, что клад ищешь, – посоветовал ему Альк, проходя мимо.

Жар мрачно запустил в него комом земли, взорвавшимся о дорогу в шаге позади саврянина.

– Видун недобитый, – уязвленно проворчал вор, зная, что по простому человеку не промахнулся бы.

Саврянин насмешливо шевельнул бровями и пошел дальше. Но стоило Жару снова согнуться над грядой, как ему в зад стукнула маленькая зеленая паданка. Парень с гневным воплем подскочил, но Альк уже скрылся за кустом сирени.

– Ну погоди у меня, гад, – зловеще пообещал вор, подбирая яблочко (и еще штучек пять) и пряча в карман, чтобы достойно встретить саврянина с работы, когда тот будет думать о другом.

Жизнь налаживалась и одновременно казалась предгрозовым затишьем – наслаждайся, пока дают! Прошло уже две недели с драки на жальнике, а раненый путник как в воду канул. На осторожные намеки (а вдруг?.. а что?..) саврянин только огрызался. Но Рыска с Жаром знали, что Альк его ищет. Никогда не ляжет, не обойдя дом, а в городской толпе весь напрягается и непрерывно высматривает поверх голов, не обходя вниманием даже скорчившихся под стенами нищих. В кормильне на него тоже нарадоваться не могли: экий бдительный вышибала, даже в самое пекло не дремлет. Альк загорел, чуть поправился, но понять, что творится у него на душе, было невозможно. Сторонние люди и вовсе не догадывались, что с саврянином что-то не так. Сива, например, вообразил его чуть ли не закадычным другом, то зазывая за свой стол на кружку пива, то напрашиваясь в гости. Альк не возражал, и, хотя болтал по большей части сам наемник, явственно распуская хвост перед Рыской, все было почти прекрасно.

Почти.

Солнце только-только сменило цвет со слепяще-белого на уютный рыжий, когда выходящая с рынка Рыска неожиданно столкнулась с Альком.

– Ты уже домой? – удивилась девушка.

– Хозяин в гости уехал, – пояснил саврянин. – Закрыл кормильню пораньше.

– Ох, как хорошо, – обрадовалась Рыска. Она устала как собака, взмокла, сорвала голос, торгуясь с плутоватыми купцами, которые нарочно кочевряжились, чтобы подольше поболтать с хорошенькой девушкой. – На, неси корзину, а я тогда еще свеклы прикуплю.

К Рыскиному изумлению, Альк шарахнулся, словно девушка предложила ему ядовитую змею.

– Я тебе не вьючная корова, – надменно заявил он, с омерзением косясь на корзину, из которой торчали луковые перья, колбасный хвостик и прочие низменные продукты. – У нас в Саврии женщина постыдилась бы даже намекнуть мужчине о подобном!

– Так мы же в Ринтаре, – ехидно напомнила Рыска.

– Достоинство у меня одно на весь мир, – отрезал Альк.

– И что, оно позволит тебе бросить женщину в беде?

– Вот именно – в беде! А когда баба что-то тащит – ведро ли, ребенка или корзину, – это ее нормальное, Богиней назначенное состояние.

Тут уж Рыска разозлилась всерьез:

– Чего-о-о?! А для мужчины, значит, нормальное состояние – в теньке под яблоней дрыхнуть? Хорошо же вам в Саврии живется!

– Можно подумать, вашим мужикам хуже, – не остался в долгу белокосый. – У каждого по две жены, и обе ему пятки чешут.

– Не у каждого, а только если хозяйство большое, – обиделась за родину Рыска. – И они вовсе не для ублажения мужа, а друг другу в помощь! Это ж и убирать, и готовить, и ребенка смотреть, и грядки полоть – как тут одной управиться?

– А служанки на что?

– Им же платить надо!

– А женка дешевле, да? Кстати, часто ты видела, чтоб Сурок за ней корзины тягал?

– Но ты же мне не муж!

– Значит, тем более ничем не обязан, – торжествующе заключил Альк.

Рыска лишний раз убедилась, что спорить с саврянином бесполезно: он так все переиначит, что боровик поганкой покажется. Раздосадованная девушка шваркнула корзину на землю, демонстративно отступила на шаг и заявила:

– Хорошо, тогда бросим ее здесь! Только есть с этих пор мы будем в кормильне, за твой счет!

И, не давая Альку возможности возразить, развернулась и быстро пошла к рыночным воротам, благоразумно заткнув уши (впрочем, кое-что все равно пробилось).

Оглянуться девушка рискнула только на подходе к дому. «Вьючная корова» брела в двадцати шагах позади и по другой стороне улицы, чтобы никто, упаси Божиня, не подумал, что они вместе. С женской, узорного плетения корзиной в руке он и впрямь смотрелся очень смешно, так затравленно озираясь по сторонам, словно каждый прохожий тыкал в него пальцем и глумливо хихикал.

Поймав Рыскин взгляд, Альк злобно сощурился и прошипел:

– Молодая здоровая девка – а мужчина за ней корзину несет!

Рыска проказливо ухмыльнулась, согнулась крючком, придерживая рукой поясницу, и заковыляла, как древняя старуха, кряхтя и охая.

Альк сплюнул и отстал еще больше, добравшись до дома пятью щепками позже девушки. Уронил корзину у порога и, не останавливаясь, прошел в Жарову комнату, хлопнув дверью. «Еще бы, – с досадой подумала Рыска, – на печи-то хлопать нечем». Впрочем, друг вернется не скоро, а в спальне прохладнее, чем в кухне, девушка сама там передремывала днем. Но настроение все равно оказалось слегка подпорченным, к тому же Рыска спохватилась, что из-за ссоры с Альком забыла про свеклу и придется варить не борщ, а щи.

Прошло четыре лучины, начало темнеть, а саврянин из комнаты так и не вышел. Только пару раз кровать скрипнула. Рыска начала беспокоиться, чувство вины грызло все сильнее, хотя девушка и пыталась убедить себя, что нахал получил по заслугам. В самом деле, не переломилась бы она под той корзинкой, донесла…

– Альк, выходи! – сдавшись, поскреблась Рыска в дверь.

– Отстань, – нехотя отозвались изнутри раза с третьего, поняв, что иначе девка не отвяжется.

– Щи сварились.

– Я не голоден.

Рыска ущипнула себя за ухо, болью изгоняя гордость, и шепотом, в самую щелку, попросила:

– Ну прости меня, пожалуйста.

Альк не ответил.

Девушка с досадой (а она-то готовила, старалась!) отошла от двери и прикрыла расставленную на столе посуду полотенцем, от мух. Не хочет – не надо, им с Жаром больше достанется!

– М-ме-е-е! – раздалось под самым окном. Опять молодая непослушная коза вырвалась из хлева и забежала на их половину двора! Рыска выскочила из избы, поймала негодяйку за рог и потянула назад к хозяйке.

– До чего хитрющие твари, будто люди! – заметила тетка Ксюта, огрев беглянку палкой по мохнатому боку. Палка отскочила, будто от надутого пузыря, а вид у козы стал еще более зловредный. – Чуют, что мне невмоготу за ними гоняться, и пользуются. Может, подоишь это наказание? А то мне что-то спину прихватило, еле сгибаюсь.

– Да, конечно! – Рыска уверенно взялась за подойник. Ей уже приходилось доить и эту козу, и прочее стадо, когда хозяйке надо было отлучиться по торговым делам.

Белые струйки весело стреляли из-под пальцев, молоко было жирное: плотная белая пена поднималась вдвое быстрее, чем сам надой. Девушка облизнулась – на хуторе это было первейшее лакомство, Сурок держал пару козочек для «малокровных» детишек, ну а на пену с ложками нападали Рыска и Жар, поджидая Фессю у дверей хлева, чтобы женка не видела.

Хозяйка, прислонившись к косяку, оживленно болтала, пересказывая поселковые новости и сплетни. Девушка слушала вполуха: она еще мало кого здесь знала, в ценах на кормовое зерно не разбиралась, а слухи о приближающемся конце света ходили каждый год. Правда, теперь к ним какой-то Хольгин Глас добавился, но это лучше у Жара расспросить. Опять враки, наверное.

Мимо забора прошел какой-то человек, лица в сумерках не разобрать, но если с хозяйкой не поздоровался – чужой. Щенок проводил его беззлобным визгливым тявканьем, подражая лаю соседских псов.

– Скорей бы уже этот дурень вырос, – заметила тетка. – Мне поспокойней было бы, особенно зимой, когда одна в доме. А твои мужики еще не вернулись?

– Альк дома… – Рыска не удержалась, вздохнула.

– Случилось что? – прозорливо спросила хозяйка.

– Да так, ерунда…

Выслушав красочный рассказ девушки, тетка Ксюта захохотала так, что коза шарахнулась, чуть не опрокинув уже наполненный подойник.

– Ну ты ему и подгадила, милочка! Они ж, савряне, дурны-ы-ые! Дома со своих баб пылинки сдувают, в глаза – щенками-цуциками, а на людях всенепременно надо причиндалами потрясти. Для него женщине такой почет оказать – все равно что без штанов по улице пройтись было. Ох девка, ох и молодец, эк поганого двукосца в грязь мордой макнула! Так его! Будет знать! – приговаривала тетка, рукавом утирая выступившие слезы.

Рыске, напротив, стало совсем плохо и стыдно. Она-то думала, что всего лишь чуток проучила Алька, а оказывается, унизила дальше некуда!

Хозяйка же раздобрилась, пригласила девушку в дом, за стол. Подвинула тарелку с куличом, нарезанным толстыми ломтями.

– Может, винца ради компании?

– Я вино не люблю, – смутилась Рыска.

– И правильно, – не огорчилась тетка. – Молоко лучше пей, а то вон какая худющая, все кости напоказ. А я себе чуток плесну, чтоб спалось лучше. Что-то к старости совсем у меня сон испортился, по полночи ворочаюсь.

Молоко было еще теплое, сладковатое, пахнущее козочками и луговой травой. Кулич сам таял во рту, только мак на зубах поскрипывал.

– Тетенька, а откуда вы так хорошо саврян знаете? – осмелев, спросила Рыска. – Вы в Саврии были?

– Еще чего! – фыркнула тетка, отхлебнув из своей кружки. – Мне их, кровопийц, и тут хватило. Даже болтать по-ихнему чуток научилась, пока войско в поселке стояло. Если медленно говорят, то почти все понимаю. Слушай, – хозяйка лукаво подмигнула Рыске, – а этот шалопай в рясе – точно твой брат?

Девушка поперхнулась.

– Точно, – сдавленно подтвердила она, под напором совести добавив: – Сводный.

– А с белокосым у тебя чего?

– Ничего!!!

– Ну и ладно, – с интонацией «не верю, но не мое дело» согласилась хозяйка. – Ничего так ничего. Я в молодости тоже краси-и-ивая была, – мечтательно протянула она. Щеки у нее уже разрумянились от вина, глаза заблестели. – Два десятка женихов прогнала, хотела, чтоб и богатый был, и ладный.

– Вы и сейчас не старая, – возразила Рыска с набитым ртом. – Наверное, до сих пор сватаются.

– Да ну, – со смешком отмахнулась хозяйка. – Кому я такая нужна – толстая, полуседая? А вот тогда… У моего мужа триста коров было, представляешь? Когда с горы смотришь – вся долина будто пегим ковром застелена.

– Здорово, – честно сказала девушка. – Не зря так долго выбирали.

– Да уж, – вздохнула тетка. – Говорят же: развилки Хольга придумала, а выбор на них – Саший. Через полгода налетел коровий мор, все наше богатство так там под горой и полегло. А муж как принялся горевать – то из канавы его домой волоку, то из чужой постели, не знаю, что и хуже. Война началась – он будто даже обрадовался, мечтал: «Притащу из Саврии телегу добра, пригоню новое стадо…» Говорят, в первом же бою и полег. А наш поселок савряне с лету взяли: ограды нет, замка нет, защитников и тех нет – кого в тсарское войско не замели, по лесам разбежались. Одни старики, сироты да бабы с малыми детьми остались, которым идти некуда. Ну, белокосые нас тоже не тронули, даже домов жечь не стали – устроились на постой. В моей избе тоже один поселился. Велел готовить на себя, обстирывать, ну и ночью ублажать по-всякому.

Рыска молчала, не зная, что тут и сказать.

– Как же вы такое пережили-то? – наконец пробормотала она, чувствуя себя очень неловко.

– Сначала противно было. А потом привыкла даже… эх. – Тетка с усмешкой махнула рукой. – Ну мужик и мужик, все они ниже пояса одинаковые. Еще и дите мне заделал, мерзавец, только скинула до срока. Тогда радовалась, а сейчас жалею: было бы подспорье на старости лет. Больше-то я замуж так и не вышла… А через неделю наши вернулись, посреди ночи напали и всех белокосых под корень вырезали. Я даже проснуться толком не успела – огни, звон, крики, вся кухня в кровище…

Хозяйка допила вино и пригорюнилась, подперев рукой щеку.

Девушка уже собиралась вежливо распрощаться и удрать, но тетка внезапно вздохнула и глухо сказала:

– Я его хоронила потом, в овраге. Тайком, чтоб соседи не увидели. Завернула в покрывало и поволокла. Десять шагов протащу – постою, отдышусь, а дождь так и сыплет. Ох реве-е-ела…

– Почему? – опешила Рыска. – Он же вас…

– Да потому что дуры мы, бабы, – горестно, с глубокой убежденностью заявила тетка. – Сами не знаем, чего нам надо. Иди-ка ты спать, девонька. Что-то заболтала я тебя ерундой всякой, а завтра вставать рано.

Рыска поспешно вскочила, радуясь окончанию тягостного разговора:

– Спокойной ночи, тетенька, спасибо за угощение!

Хозяйка благодушно кивнула.

– А саврянина своего, – тетка подняла кулак, – во где держи. Пусть знает наших баб!

Когда Рыска закрывала дверь, хозяйка все сидела за столом, грея в руках пустую кружку и глядя на закрытые ставни, словно надеялась, что кто-то в них вот-вот постучится.

Нет, у этого саврянина совсем ни стыда ни совести!!! Пока Рыски не было, Альк выдвинул щи на шесток, снял крышку и теперь неспешно черпал ложкой прямо из горшка, вылавливая кусочки повкуснее. Свесившаяся через плечо коса почти макала в варево кончиком – а может, уже разок и макнула!

– А в миску трудно было налить?!

– Тебе ж, бедненькой-слабосильной, меньше мыть. – Альк поболтал ложкой в горшке и выудил ободранную голову, здорово напоминающую крысиную, только размером с кулак. Рука саврянина предательски дрогнула. – Ты б их еще из собачьих ушей сварила!

– А бобровая голова чем тебе не нравится? – обиделась Рыска. – Она ж вкуснющая, наваристая. И дешевая, две штуки на медьку. Я целую дюжину купила, завтра еще с картошечкой потушу!

Саврянин брезгливо уронил «мясо» обратно в горшок и закрыл крышку.

– А мы с отцом после охоты их собакам отдавали, – тоскливо протянул он. – И что ждет меня послезавтра? Уха из рыбьей чешуи? Жаркое из куриных перьев?

– Готовь сам! – Девушка сердито задвинула горшок обратно, чтоб не остыл до прихода Жара. – Или у вас в Саврии это тоже жуть какой позор?

– Смотря в каких случаях. – Альк неожиданно заухмылялся. – Гуся, так уж и быть, могу испечь. Хочешь?

– Где ж я тебе гуся возьму? – растерялась девушка, присаживаясь на лавку. Он же большой, дорогой… Хотя за удовольствие поглядеть, как белокосый будет у печи корячиться, можно и отжалеть!

– Ты согласна на утку? – вкрадчиво уточнил Альк.

– Да меня в общем-то и курица устроит, – осторожно сказала Рыска, чуя какой-то подвох.

Саврянин уже еле сдерживал смех:

– Ну купи тогда завтра. Приготовлю, пока твоего дружка не будет.

Жар, будто услышав, что речь зашла о нем, выбил задорную дробь на входной двери и сам же ее открыл.

– Наконец-то! – обрадовалась Рыска, радостно вскакивая ему навстречу. Парень с удовольствием чмокнул подругу в щеку, от него слегка попахивало легким молельным вином – надо ж проверить, что прихожанам наливаешь! – Слушай, мне тут хозяйка про конец света рассказывала – правда?!

– Все в Хольгиной власти, – напыщенно отозвался Жар и тут же рассмеялся: – А, очередной пророк объявился, ходит и людей будоражит – в плохое-то верить проще, чем в хорошее. Из столичной молельни отписали, чтоб его не слушали, а лучше поймали и выпороли за дурь.

Рыска успокоилась и захлопотала вокруг стола. Друг от ее щей нос не воротил, съел полную миску и добавки попросил. Саврянин тоже не спешил уходить на печь, сидел за компанию, пощипывая ломоть хлеба.

– А Альк обещал мне завтра курицу приготовить, – похвасталась девушка.

Вор позеленел и закашлялся, выказывая знакомство с пикантной саврянской традицией. Альк бессовестно расхохотался, вскидывая руку к лицу – на случай если ревнивый Рыскин «братец» все-таки попытается посадить ему синяк.

– А что тут такого? – пискнула мигом смутившаяся и сжавшаяся девушка.

Жар метнул на саврянина злобный взгляд и попытался помягче объяснить подруге то, что ему с таким же смехом рассказывала знакомая «цыпочка», большой знаток чужеземных купцов, в пути истосковавшихся по женской ласке.

– У них принято… ну, когда с девушкой… ее потом накормить надо. На свадьбе быка ради этого забивают, а если просто так – овечку там, гуся…

Судя по Рыскиному лицу, она все поняла и гуся, а тем более курицы расхотела.

Драться Жар не полез, но решительно потребовал:

– Кончай над девочкой издеваться, нашел забаву – в краску ее вгонять!

– Да ей палец покажи – покраснеет, – лениво возразил саврянин.

– Неправда! – возмутилась та, нервно комкая поясок.

Альк показал. Рыска немедленно покраснела, хотя больше, казалось, уже некуда.

– Ну, что я говорил? – торжествующе обернулся к Жару саврянин.

– Он на меня при этом так смотрел! – запротестовала девушка.

– Ладно, – согласился Альк. – Могу и не смотреть.

Саврянин зажмурился и оттопырил другой палец. Тоже на редкость похабный.

Рыска в сердцах ударила его по руке.

– Теперь-то что?

– Ты думал!!!

– Срочно замуж, – заключил Альк, вставая.

– А тебя… а ты… – Девушка в очередной раз убедилась в своей неспособности придумывать быстрые и хлесткие ответы, и на глаза навернулись злые колючие слезы.

– Да плюнь ты на него, – посоветовал сытый и благодушный друг. – Раз уж его даже могила исправить не смогла… Кстати, Сива меня сегодня о тебе спрашивал, привет передавал.

– Ну и ты ему от меня передай, – рассеянно отмахнулась девушка, не поняв намека. – А этому… этому… я завтра такое приготовлю, что будет знать! Тараканов жареных, вот!!!

Цыке не спалось.

Звезд на небе было мало, и те мелкие – начало лета, не вызрели еще. Шумел лес, покрикивала ночная птица, бесшумно выскакивая из тьмы и снова в нее ныряя в погоне за ночными мотыльками. Только что вроде на том конце луга орала, и внезапно под самым ухом: «А-а-ать! Кр-р-р!» Первые ночи мужики шугались, вздрагивали, потом привыкли.

У ближайшего костерка воронами нахохлились караульные – тсец и два тсарских работника-«ополченца». В лицо Цыка их знал, но близко сдружиться не удалось: все мужики держались своих кучек, как из весок приехали. Разве что внутри «кулаков» худо-бедно сошлись, и то на них опять-таки разбились по знакомству.

Справа от Цыки громко храпел Колай, слева ворочался и пыхтел Мих.

– Жарко, – раздраженно пожаловался он.

– Так скинь покрывало, – посоветовал друг.

– А без него комары заедают.

Комарье, несмотря на жару и сушь, действительно вилось облаками, но интересовалось почему-то исключительно Михом. Лежать рядом с ним было безопаснее, чем у накормленного ромашкой костра, – всех на себя оттягивает.

– Как думаешь, что сейчас на хуторе делается? – Цыка глядел на желтоватую звездочку, растущую наособицу. Из Приболотья ее тоже видать, только висит вроде повыше.

– Что, что… – проворчал чернобородый. – Небось спят все давно. Это мы, как дурни, на колких ветках ворочаемся. И ячневая каша в животе урчит, надоела – сил нет.

Цыка прихлопнул комара, не иначе как по ошибке севшего ему на лоб.

– У жены уже срок подходит.

– Не надо было Сурка бояться.

– Никого я не боялся, – обиделся батрак. – Он меня нанял, деньги хорошие посулил.

– Ну тогда радуйся, что удачно устроился, – хмыкнул Мих.

Радоваться не получалось. На душе было тоскливо и одиноко, а еще грыз червячок какой-то неправильности, будто на развилке не туда свернул – и возвращаться вроде глупо, дорога ровная, должна вывести, и неуютно на ней почему-то.

– Ты ж сам говорил, что свет повидать хочешь, а теперь на кашу жалуешься.

– Так на кашу ж, не на свет. Хотя… – Мих повернулся к Цыке, еще понизив голос, чтоб не только караульные, но и Колай расслышать не смог, если вдруг проснется. – Не нравится мне это. Лопаты им никак не подвезут, ага. А еды для полутора сотен народу на две недели просто так взяли, на всякий случай. И ты видал, чему они нас учат? С утра до вечера по лугу строем гоняют: «Первый ряд – замах! Шаг! Удар! Второй ряд – замах!..»

Цыка поморщился: он как раз был в первом ряду, и в начале обучения неумеха сзади не раз засаживал ему палкой по голове. Но со временем мужики приловчились, стали работать «копьями» слаженнее.

– Так не дома защищают, – уверенно продолжал Мих. – Так в чистом поле первый вражеский удар держат.

– Думаешь, быть войне? – с содроганием уточнил друг.

– Если савряне первыми не полезут, то вряд ли, – рассудительно заметил чернобородый. – Из наших-то никому плуги на копья менять не хочется. Но раз тсарь нас сюда выдернул – наверное, знает что-то…

Птица пронеслась над самым лицом Цыки, мазнув ветром по обросшим бородой щекам.

– А чтоб тебя! – Батрак отмахнулся, но куда там – даже кончика хвоста не задел. – Летает тут… дрянь всякая.

Разговор оборвался. Мих еще немного поерзал, закрыл глаза и вскоре начал посапывать, переложив тяжкие думы на плечи приятеля.

Костер притух, звезды стали казаться ярче, а комары – звонче.

Хорошо мольцу – послонялся по стоянке пару дней, а потом ушел. Никто его останавливать, разумеется, не стал – половине народа надоел хуже овода, а другая, вот диво, так в его россказни уверовала, что по семь раз на дню Хольге молиться принялась, ожидая предсказанного конца света. Знаменный уже до сушняка проплевался, что с этим «добровольцем» связался: от подошвы отлипло, а запах остался.

Эх, надо было все-таки послать Сурка лесом… только что уж теперь.

Наловить тараканов Рыска не успела – Альк вернулся с работы еще раньше вчерашнего, злющий, полуголый и весь в крови. Изодранной рубашкой он обмотал правое плечо, но на брусчатке все равно там-сям оставались яркие расплесканные капли.

– Что?! – схватилась за сердце Рыска, позабыв об обиде и мести.

– Забулдыгу одного выкидывал, – огрызнулся саврянин, проходя в дом под полными ужаса взглядами соседей. – А он меня ножом.

– А ты его?!

– Выкинул… Заплатили мне за рубашку, не волнуйся. И за царапину.

Стража за саврянином не гналась, возмущенная толпа тоже. «Значит, не врет», – с облегчением подумала девушка.

– Я за тебя волнуюсь!

– За меня тем более нечего. – Альк шлепнулся на лавку, вытянул ноги на полкухни.

«Царапина» оказалась порезом поперек всего плеча, глубиной в ноготь. Так просто, похоже, не заживет.

– Почему ты к лекарю не зашел?!

– До него было дальше, чем до дома. Они ж все на холмах у целебных грязей сидят, – пренебрежительно фыркнул саврянин. – Чтоб было куда ошибки прятать.

– Давай сбегаю позову!

– Вот еще, из-за такой мелочи. У тебя иголка с ниткой есть?

– Есть, но…

– Тащи сюда.

Жар отнесся к ране куда спокойнее.

– Теряешь сноровку, – ехидно заметил он и без просьб полез шарить на полке, отыскивая бутылку с крепким вымороженным вином. – Что ж увернуться-то не смог, видун?

– Выбор был – по плечу или по горлу. – Альк здоровой рукой взял бутылку, отхлебнул и поморщился. – Сойдет. Кружку еще дай.

– Прочитать тебе молитву во здравие?

– Для начала – себе во упокой. – Саврянин плеснул вина в кружку, бросил туда иголку с ниткой и хорошенько взболтнул. Протянул Рыске: – Зашивай.

– Я?!

– Если б у меня руки из задницы росли, я б и сам дотянулся. Но, к счастью, они у меня в положенном месте.

– А может, Жар?

– Еще чего. Чтоб она у меня вообще отвалилась? – Альк шевельнул пальцами раненой руки.

Рыска нерешительно вытряхнула на ладонь иголку с покрасневшей от вина ниткой. Одно дело рубашку штопать, и совсем другое – по живому телу! Это ж так больно, наверное…

– Но я никогда…

– Вот и научишься.

Саврянин приподнял плечо, заставив края раны сомкнуться. Кровь все равно продолжала подтекать, разноцветными пятнами – алое, бурое, вишневое, – заляпав руку и полспины. Вытирать было бесполезно, кровить начинало с удвоенной силой.

– Шей давай, – поторопил Альк. Загар не скрывал его бледность, а подчеркивал, став сероватым. – Пугаться потом будешь.

Рыска закусила губу. За молодыми бычками на хуторе нужен был глаз да глаз – то, вскачь сорвавшись, на сук налетят, то один другого рогом пропорет, всерьез или играя. Но у бычков шкура толстая, и то так брыкались, что за все четыре ноги привязывать приходилось, и еще двое батраков с боков налегали. К тому же тогда Рыска только глядела, а не шила!

Саврянин держал руку совершенно неподвижно, и от этого было еще страшней.

– Сильнее, сильнее стягивай, – шипел он сквозь стиснутые зубы. – Не носки штопаешь…

Проступившая на спине испарина собиралась в капельки и точила дорожки в кровяной корке. Альк чуть сменил позу – края раны шевельнулись, из незашитого плеснуло, – побледнел еще больше и глухо застонал.

Девушка испуганно замерла с поднятой иглой:

– Еще три стежка осталось. Потерпишь?

– Мой ответ что-то изменит?!

Когда Рыска закончила, вид у нее был немногим краше Алькова. Хорошо хоть Жар задержался и помог с перевязкой и уборкой; правда, потом парню пришлось так мчаться в молельню, будто за ним гнался сам Саший.

– Сойдет, – сухо бросил Альк вместо благодарности и, с усилием поднявшись, пошел в свой запечный закуток.

А у Рыски руки дрожали до самой ночи.

Утром плечо опухло и покраснело. Саврянина лихорадило, но он, не проронив и слова жалобы, встал, как обычно, окатился водой у колодца, сам сменил повязку и оделся. За стол сел – однако, едва понюхав яичницу, скривился и отодвинул тарелку:

– Квасу лучше налей.

– Может, не пойдешь сегодня никуда? – сочувственно предложила Рыска. – Отлежишься?

Альк в несколько жадных глотков осушил кружку и поднялся:

– Из-за какой-то царапины?

– У тебя же жар!

– У тебя тоже. Вон сидит лыбится.

– Я имела в виду…

– Все, я пошел. – Белокосый небрежно сгреб мечи за ремень ножен, закинул за плечо и вышел.

– Ну и что нам с ним делать? – жалобно обратилась Рыска к Жару.

Вора больше тревожило другое.

– Зачем он оружие с собой взял? До сих пор же голыми руками обходился.

– Рука-то у него одна осталась.

Друг все равно недоверчиво покачал головой:

– Не потерял же, а ранил. И он левша.

– Все равно – меньше лезть будут, если его с оружием увидят. – Рыске, напротив, было поспокойнее, что Альк ушел не с голыми руками.

– Разве что, – нехотя согласился Жар, в отличие от подруги зная, что мечом можно припугнуть только безоружного, трезвого, а вооруженная пьянь еще больше нарываться станет, желая доказать, что она круче. Парень даже пораньше из молельни отпросился, если вдруг Рыске опять помощь с этим ходячим несчастьем понадобится, – но Альк вернулся в обычное время, с виду целый, только осунувшийся, будто на нем весь день пахали. Даже о порог споткнулся, чего с ним отродясь не бывало.

– Дай я погляжу, что с рукой! – тут же кинулась к нему девушка.

– Смотри, – с деланой неохотой согласился Альк, осторожно, словно держа на голове кувшин с водой, опускаясь на лавку и подставляя плечо.

Рыска уже по этой покладистости догадалась, что дело плохо. Торопливо размотала повязку, оказавшуюся промокшей почти насквозь, и ахнула.

– Ну что мне с вами, дураками, делать?! Один по занозе вой подымает, а другой с полуотрубленной рукой целый день ходит и ничего не скажет, пока замертво не рухнет! Вас бы сложить вместе и поделить, авось бы да вышел толк!

– Вот еще! – в один голос возмутились мужчины.

В глазах у них был такой священный ужас («Меня – с этим?!»), что Рыска, не утерпев, рассмеялась. Хотя весельем тут и не пахло. Видимо, днем Альку пришлось немало поработать правой рукой, и края раны, несмотря на шов, разошлись – хорошо хоть не до конца. Краснота расползлась по всему плечу, еще чуть-чуть, и на локоть перетечет. Похоже, в шею саврянину тоже стреляло, потому что поворачиваться он старался всем телом.

– Ужас какой! Альк, тебе завтра нельзя никуда ходить! Попроси у кормильца, чтобы отпустил на денек, отлежаться.

– Просто промой и перевяжи, – начал злиться белокосый. – До утра подживет.

– А до следующего вечера отвалится, если продолжишь ею махать!

– Постараюсь беречь.

– А сегодня почему не старался?!

– Ладно, сам перевяжу. – Саврянин встал, пошатнулся и оперся о стенку. Поморгал, отгоняя дурноту.

– Нет уж! – Рыска решительно обхватила его поперек груди – Альк был горячий, как печка, даже сквозь рубашку, – и заставила снова сесть. – Ты сам наперевязывался уже!

– Отстань, – вяло огрызнулся саврянин, но повязку сменить позволил. Есть опять не стал, так по стенке и уполз на печь, посоветовав Жару неприличное на предложение подсадить – хотя именно оно заставило его собраться с силами и с третьей попытки залезть.

Вор из любезности отругнулся и с чистой совестью пошел спать. Рыска тоже легла, даже огонь задула, но так просто заснуть не смогла. Дыхание Алька, обычно бесшумное, а теперь хриплое и неровное, разносилось на всю кухню. Когда он начал изредка постанывать, Рыска не выдержала и снова зажгла лучинку.

– Хочешь, я за лекарем сбегаю?

– Зачем?

– А вдруг ты умираешь?!

Саврянин дернул углом рта, намечая снисходительную улыбку. Вид у Рыски был испуганный и жалобный.

– Не умираю.

– Откуда ты знаешь?

– Есть с чем сравнить. – Альк чуть изменил позу, скрипнул зубами. – Меня просто лихорадит. К утру отпустит… наверное. Принеси воды.

Рыска бросилась к ведру, чуть не свернув его с полки.

– Вот, попей!

Саврянин с усилием приподнялся, взял кружку – даже в полутьме было видно, как она дрожит, хорошо, что не до верха наполнена. Под боком у Алька что-то блеснуло. Рыска испуганно отшатнулась, вообразив, что это деньги и рядом снова шныряют крысы, но потом разглядела обнаженный клинок.

– Раньше даже на работу брать не хотел, а теперь и во сне не расстаешься?

Альк вернул кружку и сполз обратно. Нащупал оголовье, подтянул меч к груди, как ребенок куклу.

– Я уже не знаю, что лучше, – словно в бреду пробормотал он, глядя в потолок блестящими от жара глазами. – Вернее, что хуже. Ей нельзя давать оружие…

– Ей?

– Крыса не понимает, что убивает… Она просто дерется. Защищается. Утверждает главенство. Ей будет достаточно побега, а не смерти врага. Но если вместо зубов у нее клинки… – Альк облизнул успевшие снова пересохнуть губы. – А она привыкла выкладываться по полной. Насмерть. Иначе не победить.

Рыска вытряхнула последние капли из кружки на ладонь, положила ему на лоб. Мужчина вздрогнул всем телом, однако убрать руку не потребовал.

– Но выйти против хозяина с голыми руками – верная смерть, – прерывисто, на резких выдохах продолжал он. – Одно его прикосновение – и я словно проваливаюсь в волчью яму, теряю память, силу, желание сопротивляться… остается только боль и ужас. Как у связанной крысы.

Рыска поняла, что под «хозяином» Альк имеет в виду вовсе не кормильца.

– Ты думаешь, он вернется?

– Он уже вернулся.

От распахнутого окна будто стужей повеяло, девушка еле подавила вскрик.

– Ты его видел?!

– Нет. Но он крутится где-то поблизости. Иначе я бы не облажался с рукой.

– А может, ты просто… – Девушка деликатно умолкла.

– Нет. – Мужчина отвернул голову, и ладонь соскользнула.

Пользы от нее все равно уже не было – нагрелась так, что Рыска сама почувствовала себя больной. Отыскав кусок ткани, девушка сделала Альку мокрую повязку на лоб, но уйти спать, оставив саврянина в таком состоянии, все равно побоялась.

И тут Рыску осенило.

– Альк, а давай я твою дорогу поменять попробую?!

– Нашлась путница… – проворчал саврянин. – Думаешь, я не пробовал? Подправил, насколько смог, но такого, чтоб с утра совершенно здоровым встать, на ней все равно нет.

– Так давай и я немножко подправлю, будешь хоть чуть-чуть поздоровее! Ты же меня от простуды лечил.

– Не дури голову, – устало сказал Альк, натягивая покрывало повыше – теперь его знобило.

Но Рыска не ушла. Если она хотя бы попытается, хуже ведь не будет, верно? Девушка облокотилась на печь, положила голову на руки, одновременно касаясь ими Алькова бока. Уже привычно представила ворот, дороги – на этот раз их получилось много-много, будто паучьи ножки, и все разные – потолще, потоньше, потемнее, покривее. Может, это те самые вероятности и есть? Где тракт – выше, где козья тропа – ниже. «Я хочу такую, чтобы Альк выздоровел!» – от всего сердца пожелала она, сжимая пальцы.

Странно, но на этот раз усилий почти не понадобилось. «Ворот» провернулся так легко, что Рыске почудилось, будто она падает – в животе екнуло, девушка испуганно прижалась к печи, не сразу ее ощутив.

– Кажется, получилось! – облегченно выдохнула Рыска, не открывая глаз.

– Получилось?!