Глава 3
— Что с ней случилось? — прошептала я. — Мариша, что это у нее такое на шее?
На шее у Любки был обрывок веревки, которая петлей обхватывала ее. Мы невольно подняли глаза к потолку и, вскрикнув, отшатнулись в сторону. Как раз над нами и над тем местом, где лежала Любка, в потолке был вбит крюк, на котором болтался второй обрывок веревки.
— Все ясно, — мрачно произнесла Мариша. — Она повесилась. Но потом под тяжестью тела Любки старая веревка не выдержала веса и оборвалась.
И она показала на измочаленный обрывок веревки на шее у женщины.
— Ой, Любка! — заревела отзывчивая Катюха. — Зачем же ты такое с собой сделала?! Разве же можно так из-за мужика переживать! Грех какой!
— Странно, мне вчера Любка не показалась расстроенной, — пробормотала Мариша. — Злой — да, но не депрессивной.
— Да, я тоже весь вечер опасалась, что она в любую минуту может вцепиться в мужа или в его новую зазнобу. Думала про что угодно, но только не… не о таком, — выдавила из себя я.
— Наверное, потом настроение у нее переменилось, — вздохнула Мариша. — Злость сменилась унынием. Она вышла в сад и побрела куда глаза глядят, чтобы выплакаться всласть. Проходя мимо колодца, швырнула в него пальто. А потом пошла в старый дом и повесилась.
— Однако, находясь в таком расстройстве и спускаясь с веранды, она не забыла накинуть на себя пальто, чтобы не продрогнуть от ночной свежести, — заметила я. — Странно это как-то. Если бы я была так расстроена, то не стала бы думать о тепле. А побрела бы прямо в чем была.
— А может быть, на нее потом накатило, — утерев слезы, произнесла Катька. — Когда меня Сашка бросил, на меня так один раз накатило, думала, руки на себя наложу. А вроде бы все ничего было. И я уже почти себя уверила, что такой кобель мне и самой даром не нужен. А потом в магазине случайно с ним столкнулась. Как домой дошла, даже и не помню. Хорошо, дома мама с бабушкой были. Они меня в чувство привели. А то еще неизвестно, может быть, из окна бы выбросилась. Потому что совсем ничего не соображала.
— Нечего нам с вами спорить, как дело могло было быть, — вздохнула наконец Мариша. — Нужно ментов вызывать. И остальным сообщить нужно. Пошли отсюда!
Катька сделала несколько шагов и застыла, оглянувшись на Любку.
— А как же она? Что, мы ее так и оставим тут одну?
Мы задумались. Любка выглядела такой одинокой в этом заброшенном пустынном доме, что у нас троих снова защипало в глазах.
— Хорошо, — сказала Мариша. — Вы оставайтесь тут. А я пойду и расскажу о несчастье остальным.
И, повернувшись, она быстро зашагала к новому дому. А мы с Катькой, выйдя на улицу, присели возле дома на бревно и затихли.
Подходя к жилому дому, Мариша наткнулась на Женьку, который мирно курил, сидя на крылечке.
— Ну, как продвигаются дела? — весело окликнул он Маришу, но, увидев выражение ее лица, осекся и закашлялся.
— Все очень скверно, — мрачно произнесла Мариша и прошествовала в дом.
Там она обнаружила Прапора, с фырканьем хлебающего воду прямо из-под крана в кухне. Мариша мельком отметила, что ночью воды в кране не было, видимо, отключился насос, подающий воду из скважины в дом. Позвав Прапора за собой, она прошла в гостиную. Там уже сидели Виктор и Любима, держась за руки и явно ожидая завтрак.
— Хорошо, что все уже здесь, — кивнула Мариша. — Пойдемте. Мы нашли Любку.
— Так пусть она сама сюда идет! — отозвался Виктор. — Или она совсем не в состоянии?
— Не в состоянии, — мрачно подтвердила Мариша.
— Да будет тебе! — отмахнулся Виктор. — Не так уж много мы вчера и выпили, чтобы она сегодня на ногах не держалась.
— Дело вовсе не в том, — отозвалась Мариша. — Просто она… Она умерла.
— Что? — хором воскликнули все.
Мариша не случайно загнала всех в гостиную. Она хотела, чтобы в тот момент, когда она сообщит эту трагичную новость, все лица были бы перед ней и она могла бы наблюдать реакцию собравшихся. Что же, Мариша могла быть удовлетворена. Все без исключения были поражены. Но, пожалуй, больше всех Прапор.
— Что? — бормотал он. — Как? Нет, это невозможно!
— Еще как возможно! Она повесилась в старом доме, — отозвалась Мариша и посмотрела на Любиму.
У той мелькнуло странное выражение, словно ей было искренне жаль девушку. Но тут же лицо приняло обычное, разве что чуть менее равнодушно-высокомерное выражение.
— Повесилась в доме моих родителей, — пробормотал Виктор. — Да как она посмела! Теперь люди снова начнут о нашей семье молоть языками!
— Что ты говоришь! — одернула его жена. — При чем тут люди? Бедная девушка, она так страдала! Ты так грубо разговаривал с ней вчера. Наверное, она переживала ваш разрыв сильней, чем показывала нам.
— Глупости все это! — отозвался Виктор. — Любка — девка простая. Какие у нее там могут быть особые чувства? Да и так, как ты, она не любила меня никогда. Ее мать за меня выйти заставила. Не могла она из-за меня повеситься! Не такой она была человек!
— Но тем не менее она это сделала, — сказала Мариша.
— Не верю! — воскликнул Виктор. — Сам хочу посмотреть!
И с этими словами он бросился из дома. Остальные припустили следом за ним. Так и не пришедший в себя Прапор на бегу что-то бормотал себе под нос. Мариша задержалась и расслышала несколько слов:
— Как же так? — бубнил Прапор. — Не может быть! Это же надо так облажаться. Ну, Любка. Ну надо же так меня подставить!
Последняя фраза заставила Маришу призадуматься, что, пожалуй, Прапор знает о кончине их хозяйки больше, чем остальные. Виктор первым добежал до старого дома и теперь пытался ворваться внутрь. Мы с Катькой его не пускали.
— Туда нельзя! — кричала Катька. — Ей уже не помочь. А следы все затопчешь!
Наконец Виктор угомонился. И рухнул на какое-то бревно. Любима начала хлопотать возле него.
— Она действительно повесилась? — тихо спросил у нас тем временем Женька. — И вы ее нашли? А где письмо? Дайте его мне!
— И мои деньги! — чуть не плача добавил Прапор.
— Какое письмо? — изумилась Катька.
— Какие деньги? — насторожилась я.
— Письмо, которое обычно оставляют самоубийцы, — объяснил нам Женька. — Ну, где они пишут, из-за кого или по какой причине решили свести счеты с жизнью.
— Никакого письма мы не видели, — растерянно переглянулись мы с подругами. — Не было письма.
— А деньги? — плачущим голосом спросил у нас Прапор.
— Да что за деньги? Откуда?
— Деньги за дом! — воскликнул Прапор. — Аванс, который я выплатил Любке вчера! Где эти деньги? Вы их видели?
— Ты ей вчера заплатил деньги? Хм, может быть, они до сих пор у Любки? — предположила Мариша, немного подумав. — Мы не обыскивали ее карманы.
— Так надо обыскать! — воскликнул Прапор, вскочив на ноги. — А то сейчас приедут менты, знаю я их. Заявят, что деньги — это вещественные доказательства, и прикарманят их. Доказывай потом, что это были мои деньги.
— Хорошо, — посочувствовали ему мы с Катькой. — Осмотри ее карманы, только очень осторожно и аккуратно. Ничего не повреди.
Прапор пробормотал, что вряд ли Любке уже что-нибудь может повредить.
— Кстати, а кто-нибудь уже вызвал милицию? — спросила я. — Мариша, ты вызвала? Ты ведь за этим в дом ходила?
— Нет, — расстроилась та. — Я забыла. Я ведь как раз пошла в дом за трубкой. Но потом встретила у крыльца Женьку, и он меня отвлек своими расспросами.
— У меня телефон с собой, — отозвался Виктор. — Я сам вызову ментов.
И в самом деле вытащив трубку, он позвонил в ближайшее отделение милиции, находящееся, по его словам, в Броннице.
— Сказали, что приедут, как только починят машину, — сказал он, закончив разговор.
— У них что, одна только машина?
— Видели бы вы их отделение, не задавали бы таких дурацких вопросов! — отозвался Виктор, который после смерти Любки определенно начал снова чувствовать себя тут полным хозяином и наглел на глазах. — Пошли в дом. Нужно все обсудить! Тут все равно делать больше нечего. Любку мы не оживим.
Но никто не торопился уйти. Видя, что его никто не послушался, Виктор ненадолго утратил командирский тон. Так и не обнаруживший при Любке своих денег Прапор сидел в сторонке с убитым видом. Мы с Катькой утешали его как могли.
— Не могла покончить с собой уже после оформления сделки! — в сердцах восклицал Прапор. — Вот ведь бабы, одними эмоциями живете. Никаких мозгов!
— Как ты можешь так говорить! — возмутилась Катька. — Тут человек умер, а ты о каких-то деньгах толкуешь.
— Не о каких-то, а о тех самых, которые я целый год копил! — взорвался Прапор. — Ты сама в жизни ничего не скопила, много ты понимаешь!
— Все равно так говорить нехорошо, — буркнула Катя.
Но Прапор ее не слушал, он покачивался, словно в трансе, страшно переживая потерю своих денег.
— Найдутся твои деньги, — сказала я ему. — Не переживай ты так.
— Кстати, а когда ты их успел передать Любке? — спросила у него Мариша.
— После того как мы посидели и разошлись по своим комнатам, я начал кое-что про себя прикидывать, — грустным голосом начал свой рассказ Прапор. — То есть сначала я честно пытался заснуть, но все не мог. Ворочался с боку на бок, думал — а вдруг завтра Любка заявит, что не станет продавать дом. Покурить даже вышел на улицу. И тут вдруг Любка сама возле меня появляется и предлагает, чтобы я ей аванс за дом выдал, а она мне в том расписку напишет. Мол, если Виктор утром снова волну гнать начнет, что дом его и продавать его нельзя, так я ему хоть расписку в нос суну, что уже и деньги заплатил. А документы, скажем, сейчас уже оформляются. Он и утихнет.
— И ты не удивился такому предложению?
— Удивился сначала, но она мне сказала, что очень уж ей бывшему мужу досадить хочется. И ей просто невыносима мысль, чтобы Виктор над ней верх взял. И поселился в своем драгоценном доме с этой стервой, на которой снова женился.
— Ну и…
— И я аванс ей выплатил, а она мне расписку написала, — ответил Прапор.
— Деньги ты ей отдал. А куда она их дела, ты видел? — спросила я.
— В том-то и дело, что к себе в карман пальто сунула! — воскликнул Прапор.
— В пальто? — воскликнули мы с Катькой. — В такое темно-синее?
— Ну да, — кивнул Прапор. — Вроде бы она в нем была, когда со мной разговаривала.
— Тогда я знаю, где твои деньги! — воскликнула я.
И мы с Катькой потащили Прапора к высохшему колодцу. Любкино пальто до сих пор валялось возле него, где его и бросили. Сверху на солнышке уже немного подсохло и покрылось коркой из песка и глины. Но, вывернув все его карманы, мы денег так и не обнаружили.
— Странно, — произнесла Мариша, которая тоже подошла к нам. — Деньги должны быть в нем. Прапор, а ты не помнишь, вы с Любкой вместе в дом возвращались?
— Она сказала, что еще прогуляться хочет, — ответил Прапор. — И к реке направилась.
— Это было до дождя?
— Да, — кивнул Прапор. — Я ей еще в спину сказал, чтобы она долго не ходила, дождь собирается. А она ответила, что сама все прекрасно понимает. Поэтому и пальто накинула. Оно у нее с капюшоном было.
— Очень интересно, — выслушав его, кивнула головой Мариша. — А ты когда в дом возвращался, ничего странного не заметил? Кто в это время был в доме?
— Женька уже дрых без задних ног, — сказал Прапор, — и Катька тоже!
— Ничего я не спала! — возмутилась Катька. — Душно было жутко. Я слышала, как ты уходил на улицу. Только не думала, что ты там с Любкой болтаешь.
— А кто еще в это время выходил из дома, ты слышала? — спросила у нее Мариша.
— Нет, — покачала головой Катька. — Вроде бы перед тем, как Даша встала, мне какой-то шорох почудился.
— И мне тоже! — воскликнула я. — И какой-то мужчина кашлянул!
— Но не Прапор! — воскликнула Катька. — Он рядом лежал и не кашлял. Только храпел.
— И не Женька, — отозвалась я. — Он в гостиной спал, а кашляли в кухне.
— В таком случае, это был Виктор?
— Больше в доме мужчин не было, — сказала я.
— Выходит, ночью он спускался зачем-то вниз, — сказала Мариша. — Наверное, встретил Любку, наговорил ей кучу гадостей, она психанула и покончила с собой.
— Но это не объясняет, куда делись мои деньги! — воскликнул Прапор.
— Да, это вопрос, — согласилась с ним Мариша.
— И еще какой! — подтвердил Прапор, явно тяжело переживающий исчезновение своих долларов.
— А много ты в качестве аванса выплатил? — спросила я.
— Десятку, — мрачно отозвался Прапор.
Мы переглянулись. Может быть, для миллионеров десять тысяч долларов и пустяк, смешная сумма, но для Прапора эти деньги значили много. Очень даже много. По приблизительным подсчетам, которые как-то сделала за него Катька, Прапор тратил в месяц никак не больше тысячи долларов. То есть на эти деньги он, грубо говоря, мог бы прожить целый год. Было от чего ему прийти в уныние.
— Если денег не оказалось при Любке и денег нет в ее пальто, куда она их на глазах Прапора сунула, выходит, она их куда-то перепрятала, — сказала Мариша и добавила: — Когда ходила на реку.
Прапор даже застонал от отчаяния.
— Вы предлагаете обыскать всю округу? — спросил он. — В поисках Любкиного тайника с моими долларами?
— Зачем всю округу? — пожала плечами Мариша. — Любка направилась на реку, так? Значит, и искать нужно в том направлении.
— Как искать?
— Нужна поисковая собака!
— Чушь! — отмахнулась я. — Ночью то и дело шел дождь. Все следы смыло. Собака не сможет взять след. Да и откуда тут поисковые ищейки?
— Собаку можно привезти из города, — задумчиво отозвалась Мариша. — Но есть ли в этом смысл? Следы действительно уже смыло. Значит, нам нужно поискать самим. Пройдем по дорожке к реке. Может быть, что-то в глаза бросится.
И мы поплелись к реке. Все прекрасно понимали, что Мариша затеяла эту экспедицию исключительно с целью отвлечь Прапора от мрачных мыслей. И чтобы заставить его действовать, надеясь, что со временем он потихоньку смирится с потерей денег. Но до самой реки мы не дошли. Навстречу нам попался мальчишка лет двенадцати. Увидев нас, он заметался по дорожке, явно стремясь избежать встречи. Но по обе стороны от дороги росли густые заросли малины, так что деваться парнишке было некуда. Подойдя поближе, мы поняли причину его беспокойства. В руках у него была сеть, а в мешке полно рыбы.
— Сетью ловишь, голубчик! — приторно ласковым голосом пропела Мариша, преграждая дорогу мальчишке.
— Тебе-то что! — буркнул пацан. — Ты рыбнадзор, что ли?
— Как знать, — загадочно произнесла Мариша. — Как знать. Может быть, и не рыбнадзор, а сеть у тебя отнять мы вполне можем. И в милицию препроводить тоже.
— Тетенька! — заныл парнишка. — Ну, какое вам дело? Хотите, я с вами уловом поделюсь.
— Зачем мне твоя рыба? — задумчиво произнесла Мариша, но пакет с рыбой раскрыла. — И долго ты это все ловил? — спросила она, обнаружив в пакете несколько очень крупных и жирных окуней и пару щучек.
— Всю ночь! — с гордостью отозвался парнишка.
— А дождь?
— Мы с ребятами шалаш на берегу смастерили! — с гордостью отозвался парень. — Ночью сети ставим, утром выбираем. Никто и не знает о нашем месте.
— Вот как, — впав в еще более глубокую задумчивость, произнесла Мариша. — И где оно, это место?
— На том берегу, — не слишком охотно отозвался парнишка, махнув рукой в сторону моста, ведущего на другой берег.
— Значит, ты всю эту ночь, невзирая на дождь, караулил сети на другом берегу? — уточнила у него Мариша. — А не видел ли ты ночью возле реки каких-нибудь людей?
— Это тетю Любу — жену дяди Вити вы, что ли, имеете в виду? — спросил у нее мальчишка, а мы даже замерли, боясь поверить в такое чудо.
— А что, видел? — спросила Мариша.
— Видел, — кивнул мальчишка. — Только она не одна была. А с дяденькой.
— С каким дяденькой? С мужем… С дядей Витей, что ли?
— Нет, — покачал головой мальчишка. — Другой. Ростом повыше. И более худой.
— Ты его знаешь? Этого высокого и худого?
— Нет!
— А описать сможешь?
— Да я с того берега и тетю Любу только по голосу узнал! — отозвался мальчишка. — И по прическе. А уж его и вовсе я одну фигуру видел.
— Постой, — внимательно посмотрела на него Мариша. — Как же ты мог видеть, с кем тетя Люба разговаривала, если была ночь и темно. Луна за тучами все время пряталась.
Мальчишка замялся, но потом все же признался.
— А я поближе к ним подобрался, — сказал он. — Любопытно мне было, с кем тетя Люба ночью встречается. Ведь она с дядей Витей только недавно развелась. А уже новый какой-то хахаль вокруг нее крутится. Вот я и хотел подсмотреть, кто это такой был.
— Но ты его не узнал?
— Нет, хоть я и ближе подобрался, но все равно, чтобы его хорошенько разглядеть, больше света было нужно, — отозвался мальчик.
— А о чем они говорили, ты слышал?
— Они тихо говорили. Только вначале тетя Люба крикнула, тогда я ее и узнал.
— Что крикнула?
— Не что, а кого! — поправил мальчишка. — Его звала!
— Да кого его?
— Своего хахаля! — явно теряя терпение, отозвался парень.
— Как звала? — тоже закипая, спросила Мариша. — По имени она его окликнула?
— Нет, просто позвала. Вот так: «Эй, ты тут? Что прячешься? Я же все равно знаю, что ты тут! Или ты уже не мечтаешь разбогатеть? Разговор к тебе есть! Выходи!» Он к ней и подошел. А я к ним поближе подобрался. Я ведь сначала подумал, что это она меня зовет. Мало ли чего ей понадобилось по хозяйству или еще как. А потом понял, что это она того мужика звала.
— Так, — мы переглянулись между собой. — Последний вопрос, как по-твоему, откуда этот мужик мог появиться?
— Да мало ли, — фыркнул парнишка. — Из соседней деревни приехал или пешком пришел. Или к кому-то из нашей деревни в гости приехал вроде вас. Или, может быть, даже кто-то и из наших. Что я всех так хорошо знаю, чтобы в темноте их различить? Не закричи тетя Люба, я бы и ее не узнал. Вот так-то!
И, сделав это заключение, он хотел двинуться дальше по дорожке. Но не тут-то было. Мариша вынудила беднягу вернуться назад и указать точное место, где происходил разговор Любки с ее ночным визитером. И только потом парнишка был отпущен с миром и с уловом.
— Значит, тут стояла Любка, — бормотала Мариша, смотря на полянку перед песчаным пляжем, покрытую утрамбованной травой. — А этот тип находился вон в тех зарослях. И оттуда вылез, когда она его позвала.
Мы прошли к зарослям и принялись рассматривать землю возле них.
— Никаких следов, — с сожалением заключила Мариша и полезла в самую гущу, где ветки немедленно окатили ее оставшейся с ночи дождевой водой. Но Мариша не сдавалась. Она залезла еще глубже в заросли, и наконец оттуда раздался ее удовлетворенный голос:
— Так-так! Вот тут он и стоял. Песок влажный, но дождем его полило самую малость. Так что следы на нем довольно хорошо видны.
— И что?
— Судя по отпечаткам, нога у Любкиного гостя размера сорок пятого, — отозвалась Мариша. — И он был обут в кроссовки. Правда, рисунок подошвы уже не виден. Зато… Зато этот человек курит «Беломор». И пользуется спичками, а не зажигалкой.
— Кто сейчас курит «Беломор»? — фыркнул Прапор.
— Не скажи, — отозвалась я. — Есть еще любители.
— Да его и не достать нигде!
Мы с Катькой пожали плечами. Конечно, Прапор прав. Нынче «Беломором» в каждом ларьке не торгуют. Но при желании достать его все же можно. А в деревнях у бабок, скорей всего, в закромах полно этих папирос. Как известно, деревенские жители запасливы. Чего только не найдешь на иных чердаках. И старые покрышки, и часы с кукушкой, и платья, сшитые по моде семидесятых годов из ацетатного шелка, и ломаные корзины, и прохудившиеся ведра, и вполне целые и годные в употребление самовары, и прочее барахло.
— Что-нибудь еще нашла? — крикнул Марише Прапор. — Денег там моих не видно?
— Нет, — пыхтя, выбралась из зарослей совершенно мокрая Мариша. — Да и не стал бы этот тип их там оставлять. Кстати, а это мысль! Наверное, Любка отдала ему твои деньги. И они теперь у него.
— С какой стати ей было раздавать направо и налево мои деньги? — взорвался Прапор.
— Это были уже ее деньги! — напомнила ему Катька. — Ты ей их отдал в качестве аванса за дом. Видимо, они ей срочно понадобились, раз она сама к тебе подошла.
— Да, — согласилась с ней я. — Выходит, Любка знала, что у реки ее ждет знакомый мужчина. И что этому мужчине очень нужны деньги.
— Может быть, он ее шантажировал? — предположила Катька.
— Или она была ему за что-то должна! — сказала я.
— Все равно одно с другим как-то не вяжется, — заключила Мариша. — Если Любка решила покончить с собой, то какого рожна ей было суетиться, тащиться на реку и передавать тут деньги этому типу с «Беломором»? Покончила бы с собой — и плевать на всех.
— Значит, он ее не шантажировал. А это был долг чести, — сказала я. — Она отдала ему деньги. И, сочтя, что теперь с земными делами покончено, пошла в заброшенный дом и повесилась.
У меня даже слезы навернулись на глаза от такого Любкиного душевного благородства. У нее такая личная драма назрела, а она в первую очередь думает о человеке, которому должна успеть вернуть долг. Надо же! Но остальные не спешили разделить мое волнение и трепет.
— Думаю, что скорей всего тут дело в другом, — мрачно сказала Мариша и добавила: — Ладно, пошли. Должно быть, там уже менты приехали. Послушаем, что они нам скажут.
