Глава 4
Баня, куда препроводили подруг с почетом и даже некоторым триумфом, действительно превосходила все их ожидания. Нет, конечно, тут не было ни мрамора, ни изразцов, но тут имелось все необходимое, чтобы человеческое тело получило полное отдохновение.
Для начала подруги хорошенько пропарились, лежа на нагретых до приятной температуры камнях, потом они перешли в парную пожарче, а оттуда в еще одну, так жарко натопленную, что им вскоре стало казаться, что кожа у них вся вот-вот полопается.
– Теперь я понимаю, что чувствует индейка, когда ее жарят ко Дню благодарения.
– Птичке не больно, она уже мертвая.
– Но мы-то с тобой еще живые.
Настя грелась, а потом омывалась вместе с ними. Лицо у нее при этом было какое-то блаженное. И выходя из бани, она призналась подругам:
– Знаете, мне вроде бы и впрямь полегчало. Пока меня эти женщины мыли, я все время представляла, как прошлая жизнь, грехи, обиды, все это стекает с меня.
Настю отвлекли две женщины, которые служили при бане. А Леся улучила минутку, чтобы шепнуть Кире:
– Ну, старик может радоваться. Нашел себе невестку по вкусу.
– Может быть, в этом что-то есть? Я тоже чувствую какую-то легкость во всем теле.
– Теперь и ты туда же?
Однако баня – это было только начало пути очищения всей компании. Пока подруги пили травяные чаи, их мужчины тоже вымылись и переоделись в специальные ритуальные одежды, свидетельствующие о степени их чистоты.
Дальше им выдали повязки на глаза, которые не позволяли видеть ничего, кроме своих ног. Затем каждого бережно взяли под руки и куда-то повели. Возможно, Лешка, который прожил в Зубовке все свое детство и юность, имел хоть какое-то представление о том, куда они направляются, но подруги были лишены даже этого утешения.
– Как ты думаешь, что с нами будут делать?
Оказалось, ничего страшного. Их заставили опять омыть лицо, руки, а потом и ноги в специальной медной чаше. Причем воду каждый раз наливали свежую, да еще и троекратно споласкивали чашу после каждого омовения, читая очистительную молитву. Поэтому на все это у служителей ушло довольно много времени. Но судя по голосам собравшихся на церемонию обитателей поселка, недовольных среди них не было.
Однако лишь часть церемонии очищения можно было так или иначе наблюдать зрителям. Самая сокровенная ее часть должна была произойти наедине со старцем Захарием, отцом Лешки. Только он мог прочитать положенные молитвы, а потом сказать, помог ритуал или кому-то требуется еще дополнительное очищение. Для этого их по одному ввели в дом, скорее всего, тот самый молельный дом, на который вчера им даже не разрешили хорошенько взглянуть. Видимо, теперь они были уже достаточно чисты для того, чтобы даже посидеть тут.
Повязки с глаз им до сих пор так и не сняли, так что видимость у всех была самая минимальная. Но судя по всему все они находились тут. И кроме них здесь было еще двое назареев, которые просто стояли по обеим сторонам от двери. Так в молчании шло время. Наконец, даже назареи начали переминаться с ноги на ногу и едва слышно вздыхать.
И тогда Лешка произнес:
– Ребята, чего ждем? Где отец?
– Он у себя.
– Так скажите, что мы тут.
– Он знает.
Но и после этого диалога ничего не произошло. Прошло еще минут десять, и тогда Кира внезапно встала, сняла с глаз повязку и воскликнула:
– Знаете, ребята, это становится уже неприличным! Мы потратили на этот ритуал без малого три часа. И если в бане было еще забавно, то теперь я хочу есть, по ногам мне сквозит, а сидеть здесь в молчании, ожидая невесть чего, я не хочу!
Один из назареев показал рукой на горящее в фонаре белое пламя.
– Отец Захария занят.
– Занят он! – возмутилась Кира. – А у нас, можно подумать, других дел нет, как тут сидеть и ждать!
И она закричала во весь голос:
– Господин Захария, выходите! Делайте, что там положено, если вы хотите, чтобы завтра все-таки состоялась свадьба вашего сына!
Назареи окаменели от ужаса. В их глазах плескалось отчаяние.
– Сестра, ты губишь надежду на свое спасение.
– Зато не трачу время на ерунду!
Но и после выступления Киры никаких изменений не произошло. Дверь в комнату отца Захария осталась закрытой. И ни единого звука из-за нее так и не донеслось. Однако демарш Киры послужил сигналом для остальных. Все по очереди сняли повязки с глаз. Настя сделала это последней. Выглядела она какой-то растерянной и даже обиженной.
– Зачем ты так? – с укором обратилась она к Кире. – Зачем скандалишь? Наверное, отец Захария сейчас находится в молитвенном состоянии. В трансе! Нельзя прерывать беседу человека с Господом, да еще так грубо!
– Настя, вернись к нам! – воскликнула Кира. – Мы сидим тут уже час или даже больше! Сколько еще можно? Старик сам назначил это время, он нас ждет. Так чего он выпендривается?
Назареи выглядели возмущенными точно так же, как и Настя.
– Не богохульствуй, нечестивица! – произнес один из них.
И снова голос был не тот. Кира слышала голоса уже четырех назареев, но ни один из них не был похож на голос того мужчины, чей разговор они с Лесей подслушали сегодня после обеда. Кто же он? Кире почему-то казалось очень важным узнать это.
– Ладно, так мы разговаривать не можем. Зайдите к вашему святому отцу, спросите, что нам делать? Да и народ на улице уже притомился ждать. Слышите вы, истуканы?
Назареи переглянулись друг с другом. На их лицах читалась растерянность. Но войти в помещение, где находился святой отец, они не решались.
– Давайте, давайте, – подталкивала их Кира. – Не бойтесь.
Нет, все бесполезно.
– Тогда я сама!
И подскочив к двери, Кира толкнула ее прежде, чем назареи оттащили ее назад. И все же поступок девушки имел важные последствия. Все поняли, что дверь в личные покои старца закрыта изнутри. А между тем отец Лешки на все призывы к нему не откликался. И постепенно возмущение уступило место беспокойству.
– Что-то тут не так, – произнес Лисица. – Он не может не слышать, какую мы тут катавасию подняли. Что же он не отвечает?
– Вдруг с ним что-то не в порядке? – вторила ему Леся. – Все-таки человек уже преклонного возраста. Сколько ему там? Восемьдесят пять? Всякое могло случиться с человеком в его годы.
Эти слова нашли наконец отклик в сердцах назареев. Теперь они тоже проявили первые признаки волнения. Это выражалось в том, что они начали переглядываться между собой куда чаще. Но сами ребята никогда не приняли бы самостоятельного решения, это было ясно всем. И Кира потребовала:
– Зовите, кто у вас тут главный после святого отца?! Зовите его сюда!
Один из назареев остался возле двери, а второй поспешно убежал. Назад он вернулся минут через десять в сопровождении невысокого мужчины, коренастого, с окладистой бородой и быстрыми умными глазами.
– Что случилось? – спросил он, почему-то обращаясь к одному Лешке.
– Да вот… сами не знаем. Отец закрылся изнутри и не открывает.
– Хм, – почесал бороду мужчина. – Не открывает?
– И не отвечает!
– Если не отвечает, значит, в молитве, – наставительно произнес мужчина.
– А если нет? Если ему стало плохо? Все-таки возраст у человека солидный.
Глаза вновь прибывшего сверкнули непонятным светом. Похоже, версия о том, что со старцем мог приключиться приступ, показалась ему весьма интересной.
– Нет, надо подождать, – все равно проговорил он после этого.
– Как подождать? – возмутилась Кира. – А если он там умирает за дверью? Вы допустите, чтобы из-за вас умер человек?
– Почему именно из-за меня? – вздрогнул мужчина. – Я-то тут при чем?
– Ну, не из-за вас именно, но из-за вашего решения. Ведь это вы не даете открыть дверь.
– Я не даю? Почему же не даю? Открывайте, пожалуйста. Бог вам судья. Желаете своевольничать, ваше дело. Лешке тому вон не привыкать. И дружков себе под стать раздобыл, тоже своевольничать любите.
– Вы нам зубы не заговаривайте, ключ от двери есть?
– Есть. И он у отца Захария.
– А как же нам попасть в помещение? Другой ход туда имеется?
– Нет.
При этом в голосе мужчины послышалось легкое сомнение, словно он не был уверен до конца в том, о чем говорил. И все же он вновь помотал своей косматой головой и повторил:
– Нет, другого хода нет!
– Окна?
– Окон тоже нет.
– Значит, это единственный вход, через который можно попасть к старцу?
– Да.
Все молча уставились на дверь, которая по-прежнему была заперта и из-за которой не раздавалось ни единого звука. Вывод из ситуации был очевиден. Во всяком случае, для Киры и ее друзей. А вот остальные что-то мешкали.
– Придется ломать дверь, – сказал Лисица. – Другого выбора у нас нет.
Эти его слова привели бородатого в состояние панического ужаса.
– О, нет! Ломать дверь в доме Божьем! Это богохульство!
– Что богохульного в том, чтобы помочь человеку остаться в живых?
– Вы не понимаете! Отца Захария нельзя беспокоить, когда он беседует с Господом!
– Если он даже и беседовал с кем-то, то уже давно прекратил. Мы тут шумим достаточно громко, за дверью нас прекрасно слышно.
На это бородатому было нечего возразить. И все равно инициативу пришлось взять на себя Эдику и Лисице. Местные были до такой степени подавлены и деморализованы происходящим, что решительно ни на что не годились. Они пытались избрать позицию сторонних наблюдателей, но Лисица не позволил им этого сделать.
– Топор тащите.
Топор появился минут через десять. И Лисица начал примеряться, как бы ему вскрыть дверь, причинив наименьший ущерб. Наконец он вставил лезвие в щель и надавил.
– Не могу этого видеть! – скорбно произнес бородатый и действительно отошел в сторонку.
Покуда Лисица ковырялся у двери, Кира подобралась поближе к Лешке и спросила, указывая на бородатого:
– А кто этот тип?
– Отец Порфирий.
– Так, ясно… А кто он?
– Ну, он у нас живет уже лет десять.
– Так недавно и уже стал вторым человеком после твоего отца?
– Может, и не так давно, но отец очень ценит Порфирия за ум и образованность. Отец Порфирий по образованию экономист, у нас он ведет всю бухгалтерию, с налоговой если возникают проблемы, это все тоже к нему.
– Одним словом, незаменимый человек.
– Он был полезен отцу и всем нам, – сдержанно отозвался Лешка.
Но Кира его ответу невольно удивилась, уже и «нам» и «нас»? С каких это пор Лешка стал так прочно отождествлять себя с членами общины? Раньше-то он до хрипоты кричал о своей независимости от отца, в том числе и финансовой. А теперь вдруг выяснилось, что отец Порфирий был полезен им «всем», включая, получается, и самого Лешку. Чудные дела тут творятся, поистине чудные.
В этот момент мысли Киры прервало появление еще одного мужчины в одежде назарея. Был он уже в возрасте, но волосы у него почти не были тронуты сединой, что придавала ему моложавый вид. Взглянув вопросительно на Лешу, он перевел взгляд на Лисицу, ломающего дверь топором.
Но спросить ничего не успел, потому что как раз в этот момент раздался резкий звук:
– Кррак!
И следом за этим испуганный голос Леси:
– Сломал! Ты все-таки сломал дверь?
– Тише, тише, все в порядке.
Лисица рукой приоткрыл дверь, показывая, что теперь возможно пройти внутрь.
– Кто пойдет первым?
И взглянув на Лешу, предложил:
– Давай ты, все-таки ты ему сын.
Лешка пожал плечами.
– Не понимаю, какое в данной ситуации это имеет значение. Может пойти кто угодно.
Но пошел все-таки сам.
Пропустив его, все друзья столпились у порога, отчего-то не решаясь зайти внутрь без приглашения. Это место, лишенное окон, было освещено лишь лампадкой, тускло мерцающей в углу. Падающие от нее на стены блики худо-бедно освещали лики святых, но они никак не могли помочь людям в том, чтобы осмотреть всю комнату целиком.
– Нужен свет!
Лисица тут же включил свой смартфон, в котором был такой мощный фонарик, что он моментально осветил всю комнату, залив ее холодным голубоватым светом.
– Отец! – кинулся Лешка к человеку, распростертому на полу. – Что с тобой, папа?
В голосе его слышалось сильное волнение, даже страх. И то, что он назвал грозного старца папой, показывало, насколько напуган Лешка.
Однако фигура оставалась неподвижной. Переодевшийся в свои черные одежды скорби, старец лежал на ковре безответный и тихий. Лешка же едва прикоснулся к телу, как почти тут же поднял на друзей искаженное ужасом лицо.
– Он весь холодный!
И попытавшись поднять тело, он закричал:
– Отец! Отец, вставай!
Но его усилия поднять или как-то растормошить отца остались безрезультатными. Тело отца Захария так и оставалось безжизненным. Лисица, сунув фонарик Кире, тоже поспешил к Лешке на помощь. Увы, все было напрасно. Сделать тут было ничего нельзя. И поднявшись на ноги, Лисица произнес, глядя на остальных:
– Пульса нет, дыхание отсутствует. Он мертв, и умер, если судить по состоянию его тела, уже давно.
– Нет! – воскликнул Лешка в отчаянии. – Не может этого быть!
И упав рядом с отцом, он закричал в голос:
– Он не мог умереть! Не мог! Только не сейчас!
Горе его было велико, а голос достаточно громок, чтобы его услышали и на улице. Собравшаяся перед молельным домом толпа людей, которые пришли сюда в ожидании свершения церемонии очищения, начала волноваться. Шатаясь, Лешка поднял тело отца на руки и прежде, чем его кто-либо успел остановить, двинулся к выходу.
– Люди! – громко возвестил он, выйдя на порог дома. – Наш с вами общий отец умер! Нет с нами больше отца Захария! Он мертв!
Толпа онемела. Люди замерли, не в силах поверить своим ушам и глазам. Но всего лишь мгновение спустя из нее выбежала сравнительно молодая еще женщина, которая в страшном испуге кинулась к Лешке. Следом за ней выбежала девушка, лицом похожая на Лешку, выкрикнув лишь короткое:
– Как?!
– Мама! – сделал шаг навстречу первой женщине Лешка. – Не могу поверить в такое горе! Отец умер!
Женщина не отвечала ему. Она лишь молча смотрела на мертвое тело старца. По ее лицу невозможно было понять, какие именно чувства ее обуревают в этот момент. Шок от услышанного известия для всех был слишком велик, чтобы люди до конца могли бы осознать случившееся.
– Что произошло? – допытывалась между тем у Лешки прыткая девушка, которая, судя по сходству, была его сестрой и держалась с Лешкой куда свободнее остальных. – Алексей, что случилось?
Но Лешка не мог говорить. Слезы текли из его глаз, мешая словам выходить наружу.
– Отец… мой отец…
Он зашатался. И несколько опомнившихся мужчин подбежали к нему, бережно и почтительно приняв из рук сына тело старца. А Лешка, рыдая, упал на грудь своей матери. Теперь, со смертью отца, пали и все его запреты. И ни один голос не посмел возразить что-либо против этих объятий, несмотря на то, что церемония очищения Леши и всех остальных еще не была завершена. Люди, подавленные горем, молча стояли и смотрели на то, что происходило перед молельным домом.
Постепенно толпа начинала понимать, что случилась ужасная катастрофа. Смерть старца, основателя их общины, означала то, что привычная жизнь для них закончилась. Скоро грядут неизбежные перемены. И каковы будут эти перемены, сказать никто не мог. И люди заплакали, и люди завопили. Не только от горя, но и от страха перед ожидающим их будущим.
– Ничего себе, съездили на свадьбу, – прошептала Леся себе под нос. – Вместо праздничного угощенья хлеб и вода, а вместо веселья на пиру мы, похоже, на похороны угодили!
Но оказалось, что самое худшее ждет их всех еще впереди. Лисица, который наконец добился, чтобы ему принесли фонарь помощнее, теперь осматривал комнату. Неожиданно он вновь опустился на колени и прикоснулся к ворсу ковра, которым был застелен центр комнаты. Алый ворс показался ему влажным еще раньше. Заинтересовавшись теперь этим обстоятельством, Лисица, наконец, прикоснулся к ковру.
– Ну да, мокро, – пробормотал он.
Затем он задумчиво потер ставшие внезапно липкими пальцы, лицо его вновь выразило сомнение. Потом он поднес свои пальцы к носу и вздрогнул, окончательно узнав знакомый сладковатый запах крови. Следом за этим Лисица вскочил на ноги и кинулся следом за мужчинами, уносящими тело старца.
– Стойте! – крикнул он им на бегу.
А подскочив ближе, принялся ощупывать тело покойного. Поднимал руки, ноги, проверял складки одежды. От такого обращения по толпе вновь пошел гул возмущения. Наверное, для Лисицы его выходка могла бы плохо закончиться, но внезапно он воскликнул:
– Кровь! Смотрите, на нем всюду кровь! Ряса вся пропиталась ею! Это не просто смерть, это убийство!
Вот теперь в толпе возник настоящий ропот. Он нарастал и ширился.
– Ложь! – доносились отдельные выкрики. – Не может такого быть!
– Чужеземец, ты ошибаешься!
– Кто ты такой, чтобы прикасаться к святому отцу?
– Нечестивец!
– Побить его!
– Тащите камни!
Ситуация складывалась и вовсе критическая. И тут Лешка неожиданно встал рядом с Лисицей.
– Я сын своего отца, – неожиданно грозным голосом произнес он. – И я говорю вам, уймитесь! Мой отец умер, истинно говорю вам! Но если с ним случилась не простая смерть, если его убили, мы найдем и покараем его убийцу. А человек, принесший нам эту весть, не виновен!
Толпа тут же покорно отступила назад, явно признавая права Лешки говорить с ними в таком тоне.
– Перенесем тело отца в наш дом, – сказал Лешка мужчинам, которые продолжали держать тело старца в руках. – Там мы осмотрим его и вместе решим, как быть дальше.
Никто не осмелился ему возразить. И траурная процессия двинулась через весь поселок. Из домов выбегали люди, узнавали, в чем дело, и тоже принимались плакать. Так что к тому моменту, когда тело покойного прибыло к его дому, весь поселок уже знал о случившемся несчастье.
Однако в дом вошли лишь те, кого допустил туда Леша. Друзья тоже оказались в числе избранных. Также тут был и отец Порфирий, и мать самого Леши. А еще несколько назареев из числа наиболее приближенных к покойному. Кроме того, встречать их вышла хоть и немолодая, но еще крепенькая тетенька с недобрым лицом и сжатыми губами. Узрев тело старца, она побледнела еще больше. А увидев друзей, зло зашипела на них:
– Прочь! Нечистые должны покинуть дом святого человека!
– Помолчи! – велел ей Лешка. – Честно, не до тебя сейчас!
После этого неприятного вида тетка не произнесла больше ни слова и сразу же скрылась в дальних помещениях дома.
Уложив старца на стол, сыщики осмотрели его тело. И стало ясно: первоначальная версия Лисицы о насильственном характере смерти отца Захария совершенно правильна. Складки кожи на шее и густая окладистая борода прикрывали небольшое отверстие, которое стало видно на коже, когда с нее смыли кровавые подтеки.
– Отсюда и вытекла кровь, которую я обнаружил в помещении для молитвы. Твоего отца убили!
– Это еще не факт.
– Что тут думать? Посмотри сам, на его шее колотая рана. Он не мог нанести ее себе сам, потому что во всей комнате нету ничего, что можно было бы использовать для нанесения такой раны.
– Нет, – помотал головой Лешка. – Я не могу в такое поверить. Убийство? У нас? Такого никогда не случалось!
– Но случилось.
– Нет, просто невозможно.
И Лешка опустил голову на руки. Охватившие его чувства были слишком сильны, чтобы он мог показывать их окружающим.
– Я не могу поверить в такое кощунство, – пробормотал он наконец. – Кто мог покуситься на жизнь отца? Да еще в таком святом месте!
– Я бы сказал, что это сделал человек абсолютно неверующий, – предположил Лисица.
– Чужак! – встрепенулся Лешка. – К нам проник кто-то чужой!
– Эй, ты поосторожнее в выборе выражений. Мы твоего отца почти не знали. Зачем нам его убивать? Пусть он нас встретил и не очень ласково, но это его право.
– Нет, друзья, не про вас речь! В поселок проник кто-то совсем посторонний. Кто-то такой, кто люто ненавидел отца и всех нас! Кто-то, кто пожелал причинить нам всем такое огромное горе!
– А что? Есть и такие?
Лешка помедлил, потом вопросительно взглянул на свою мать, отца Порфирия и остальных. Те ответили ему лишь взглядами, достаточно выразительными для того, чтобы понять: все эти люди знают нечто такое, что могло привести к смерти отца Захария. Но вместе с тем взгляды были недостаточно информативны, чтобы сыщикам удалось понять, что же такое случилось в жизни поселка, что теперь привело к такой ужасной трагедии.
– Так что? – повторил свой вопрос Лисица, так как Лешка и остальные по-прежнему смущенно мялись. – У твоего отца были враги?
Но вместо Леши ответила его мать.
– Нечестивцы, – дрожащим голосом произнесла она. – Нечестивцы, изгнанные моим мужем из нашей общины, вернулись, чтобы отомстить ему!
Кира с Лесей даже подпрыгнули, услышав этот голос. Они впервые слышали голос Лешкиной матери так близко, и теперь не могли поверить своим ушам. Именно этот женский голос они слышали сегодня днем у них в саду. Это она та самая Мила, которая разговаривала возле забора. Это к ней обращался по имени один из назареев. И это она склоняла его явно к чему-то если не опасному, то запретному, это уж совершенно точно.
И чтобы подтвердить свою догадку, Кира спросила у Лешкиной матери:
– Простите, вас ведь зовут Мила, я не ошибаюсь?
– Да, Людмила мое имя. Я бы сказала, что рада знакомству с вами, но боюсь, время неподходящее для обмена любезностями.
Можно подумать, подруги сами этого не понимают! Но их интересовала личность Лешкиной матери, которую они теперь подозревали в совершении чего-то неправедного и нехорошего. Ну, или если и не в совершении, то в задумке уж точно!
Но Лисица и остальные ничего этого не знали. И тем не менее они с заметным интересом прислушались к словам Лешкиной матери.
– Что за нечестивцы, о которых вы говорите? Их имена? Вы можете нам их назвать?
Женщина кивнула.
– Да. Они мне известны.
– Хотите назвать имена убийц?
– Полагаю, все мы знаем их, – произнесла женщина, обведя глазами всех присутствующих и особенно задержавшись взглядом на сыне. – Да, Леша? Я могу назвать эти имена твоим друзьям?
– Говори, мама.
Женщина подняла свое красивое, совсем не старое еще лицо и предельно четко произнесла:
– Я обвиняю в убийстве моего мужа Илию – нашего нечестивого брата.
– Почему именно его?
– Он прилюдно грозился смертью лютой отомстить моему мужу. Спросите любого, все помнят, как он грозил, что в течение трех лет мой муж – Захария умрет и умрет он не своей смертью. С тех пор прошло три года. И вот смерть настигла моего бедного мужа.
– Илия? Можно с ним поговорить? Позовите его сюда.
– Это невозможно. Он изгнан из нашей общины три года назад. С тех пор о нем никто ничего не слышал.
– Вот как… А за что, можно узнать?
– Человек, возжелавший жену своего брата и легший с ней в постель, должен знать: его ждет суровая кара. Мой муж был очень снисходителен к нечестивцу, негодяя следовало бы забить камнями и палками за тот грех, который он совершил и в который ввел эту бедную женщину.
Как вовремя вспомнила мать Лешки про этого Илию! Дело было три года назад, а она сразу же обвинила именно его в убийстве своего мужа. И прозвучало у нее это обвинение очень веско, словно она заранее подготовила свою речь. Подругам по-прежнему не давала покоя мысль о том, что сама Людмила склоняла к чему-то одного из назареев. И это что-то было явно делом преступным, иначе бы он так не сопротивлялся.
Однако их друзья заинтересовались предложенной Лешкиной матерью версией.
– И… и с кем же он согрешил? Где эта женщина? Может быть, она знает, где искать преступника?
– Она была невинной жертвой совершенного над ней насилия. Я не хочу называть вам ее имя, дабы не опозорить ее еще больше.
– А… а ее муж?
– Его сердце не выдержало нанесенного ему предательского удара. Он умер в то же время.
– Вот как…
Один изгнан, второй умер. С женщиной поговорить нельзя, дабы уберечь ее доброе имя. И как вести расследование в таких условиях?
– И говорите, эти двое – преступник и муж жертвы между собой были братьями?
– Да. Родными братьями. Более того, эти двое мужчин были родные племянники моего мужа, единственные потомки его родного брата – Илларии. Муж был в страшном горе, потеряв их обоих почти в одночасье. Он любил своих племянников, ведь они были живым напоминанием о его дорогом среднем брате.
– Но у вашего мужа было двое братьев, я не ошибаюсь?
– Верно. Но самый младший – Иов был бездетен. Обладая острым умом и сильным духом, он был весьма немощен телом. И поэтому умер совсем молодым, в возрасте тридцати лет.
Друзья молчали, пытаясь осмыслить полученную ими только что информацию.
– Другими словами, три года назад ваш муж изгнал из поселка некоего Илию, своего племянника, только за то, что тот переспал с женой своего брата?
– Он совершил чудовищный грех, подверг свою душу смертельной опасности. Он взял эту женщину силой. И если бы муж не изгнал нечестивца прочь, он бы подверг опасности всех нас.
– Понятно, – кивнул Лисица. – Нечистые деяния могли породить еще большее зло. И надо понимать, Илия ушел из поселка с пустыми руками?
– Он был изгнан в том, что было на нем.
– А его жена? У него ведь была жена?
– Жена была. Однако она последовала за своим мужем. Они оба были изгнаны без права возврата назад.
– А она за что?
– Порочному семени нет и не должно быть места среди праведников в общине. Это был ее личный выбор, она предпочла жизнь в грехе с мужем-преступником! Таким грешницам нет и не может быть места среди праведников отныне и вовек.
Подруги что-то очень сильно сомневались насчет праведности самой Людмилы. Со своей стороны, Лисица тоже никак не стал комментировать это заявление Лешкиной матери. У него в голове внезапно мелькнула смутная догадка. И спеша утвердиться в ней, он задал женщине следующий вопрос:
– А дом?
– Что?
– У Илии ведь должен был быть свой дом?
– Все молодые мужчины приводят жену в свой собственный дом. Молодая семья должна отделиться от родителей. Исключение составляют лишь младшие отпрыски семейств. Эти приводят жен в дом своих родителей, дабы быть старикам опорой и поддержкой во дни их дряхлости.
Ну, самой Миле было еще явно далеко до старости и дряхлости. Но Лисицу интересовало другое:
– А тот дом, в котором мы остановились на ночлег, уж не изгнанному ли преступнику Илие принадлежал раньше?
И почему-то он совсем не удивился, когда увидел, как женщина кивнула, подтверждая, что это именно так и никак иначе.
