Часть пятая
ЗАПИСКИ
14
Эту смерть мы скрывали много дней. Необходимость держать её в секрете нагоняла на нас тоску. Когда горожане всё узнают, в Послограде начнётся паника. Мне никак не удавалось убедить себя в том, что через три дня паника будет не меньше, чем сейчас: и всё же мы, словно повинуясь какому-то инстинкту, продолжали держать всё в тайне.
У нас было всего несколько записей ЭзРа. Эз проявил осторожность. Как-то раз мы рискнули повторить речь, которую ариекаи слышали раньше, но увиденная нами в записи реакция — оцепенение и последовавшие за ним драки возмущённых слушателей — напугали нас. Больше мы так не делали. Передач осталось дней на двадцать. Транслируя их на город, мы экономили как только могли.
Насколько можно было судить, у Хозяев складывалась новая иерархия. Суть её была нам не ясна.
После убийства МагДа опять уравнялись, впервые за много дней. Они вошли в комнату, где проходило заседание нашего комитета, подтянутые, неулыбчивые и совершенно одинаковые. Хорошо это было или плохо, я не поняла. Всё равно долго это не продлилось.
Кое-кто выразил им соболезнования, которые они приняли. Их влияние не стало меньше, они оставались нашим фактическим лидером, слушали, обсуждали, делились мыслями и отдавали почти приказы. Отчасти выполняя их распоряжение, а отчасти потакая собственному любопытству, я стала сторожем Эза.
Его тянуло поговорить. Он непрерывно бубнил, переходя от оправданий к отвращению к себе, от злости к печали. А я сидела в комнате, где его держали, и слушала. Поначалу я пыталась выведать детали.
— Что произошло? — спросила я как-то у МагДа. Те взглянули на меня устало. Одна покачала головой, другая сказала:
— Какая разница. Просто дело уже давно шло именно к этому.
Многие высказывались за то, чтобы прикончить Эза. Я и другие возражали. МагДа взяли нашу сторону, и это всё решило. По их расчётам, избыток милосердия должен был сослужить нам в конечном итоге лучшую службу, чем избыток мстительности. Даже тогда, когда никто из нас по-настоящему не верил ни в какое будущее, МагДа планировали его.
Я жалела Эза, хотя и презирала, конечно, тоже. Мне казалось, что совершённый им чудовищный поступок не пройдёт для него бесследно; что он либо очистит его, либо окончательно превратит в монстра. Меня шокировало то, что, убив человека, он умудрился остаться таким же жалким, как и прежде. Он глупо обижался. На все мои вопросы отвечал с детским нахальством. Он хотел рассказать мне свою жизнь, как делал с Ра, на Языке, для Хозяев. И продолжал с того места, на котором они остановились.
Он часто темнил. Например, он так и не сказал, с каким заданием его прислали к нам — а я не сомневалась, что задание у него было, — и о том, какая роль отводилась ему — и Ра — в свержении властей Послограда. Мотивы, которые заставляли его держать это в секрете, тоже были непонятны: впрочем, с мотивами всегда так.
Не знаю, как новость о смерти Ра — вернее, того, кто стал им чисто технически, — просочилась наружу, но о том, что его, а значит, ЭзРа, больше нет, узнали в Послограде. Охранник, шпионская осокамера, кто-нибудь из послов; двойник мог сболтнуть это временному партнёру просто ради того, чтобы заполнить паузу. Знание переполнило Послоград. На четвёртый день после смерти Ра я проснулась от колокольного звона. Секты созывали своих верующих. Я поняла, что скоро толпа, осознав бессилие служителей, начнёт осаждать нас требованиями сделать хоть что-нибудь.
Послоград падёт, быть может, ещё до того, как на нас пойдут войной безумные ариекаи. И тогда в свободное от работы время, по разным причинам, среди которых преобладала внезапная тревога, ощущение того, что он, может быть, видит происходящее иначе со своей чудной точки зрения, и либо сам нуждается в моей помощи, либо, наоборот, может оказать помощь мне, я начала искать Скайла.
После того, что натворили при пособничестве Скайла КелВин, я старательно избегала любых расспросов о том, кто ещё из послов мог участвовать в казни Сурль/Теш-Эчера. Я просто не могла думать об этом. Чего в этом было больше, трусости или прагматизма, я не знаю. В те дни незнание было благом: жить в Послограде было тогда и без того тяжело, а уж общаться с коллегами, зная о ком-то из них такое, и подавно. Я, наконец, увидела КелВин на собрании послов, куда пришли все: и те, кто состоял в комитете МагДа, и распустившиеся, и трусливые. Я сразу направилась к ним.
— Где он? — спросила я Вина. — Скайл. — Теперь-то я не спутала его с двойником. Но ни один из них мне не ответил.
Мне позвонил Брен.
— Нападение на людей. В Карибском переулке.
Корвид доставил констеблей, МагДа и меня в горячую точку на окраине Послограда. Брен был уже там, внизу, с фонарём в руках он делал нам знаки, показывая, где сесть: дело было ночью. На другом конце улицы ариекаи шумно осаждали какой-то дом. Внутри оставалась небольшая группа терранцев. Тех, которые отказались покинуть район вместе с соседями.
— Идиоты, — сказал кто-то про них.
Ариекаи бросали в окна что попало: мусор, камни, стекло. Каждый из них по очереди хватался за дверь и начинал её трясти, но отступал, обескураженный непонятным механизмом. Они кричали на Языке. Голос ЭзРа. Где он?
— Эти самые больные, — сказал Брен. — Они уже слишком далеко зашли, им мало того, что им дают сейчас. — Мы продолжали отчаянно экономить записи бога-наркотика. — Они знают, что терранцы здесь, и думают, что у них есть голос ЭзРа, на чипах или где-то ещё. Нечего так смотреть. Логика тут ни при чём. Они дошли до крайности.
Слетелись осокамеры. Мы наблюдали их работу. Что чувствуют люди, став свидетелями конца? В моём случае это было не отчаяние, а неверие в то, что происходило у меня на глазах, и бесконечное потрясение. В красной грязи под копытами ариекаев лежали останки человека. Терранца, растоптанного в кашу. Я была не единственной, у кого при виде него вырвался крик.
Камеры подлетали ближе. Одну выхватило из воздуха раздражённое дающее крыло. Констебли проверяли оружие, но разве мы смели напасть на ариекаев? О возмездии не было и речи. Кто знал, к чему оно может привести?
Офицеры обошли дом сзади, незаметно пробрались внутрь и потихоньку вывели перепуганных обитателей. Мы смотрели отрывочный репортаж: вот военные со спасёнными людьми; а вот ариекаи, гремя панцирями, бросаются на дом. Движения стало больше. На помощь осаждающим шли ещё ариекаи.
— Ну вот, — сказал Брен. Он нисколько не удивился.
Новеньких было пятеро или четверо. Я думала, что они идут помогать своим, и потому была поражена, когда они, молотя грудными крыльями, словно цепами, клином врезались в осаждавшую здание толпу. Вставая на дыбы, они обрушивали копыта на своих собратьев, ломая их панцири. Бой был стремительным и ужасным.
Ариекайская кровь хлестала повсюду, слышались крики боли.
— Смотрите. — Я показала пальцем. Камеры порхнули с места на место, и на миг показали нападающих с другой стороны. — Видите? — У них на спинах не было крыльев. Только обрубки с остатками плоти на них. Брен зашипел.
Глубоко потрясённые обитатели дома подошли к нашему летательному аппарату и вместе с нами наблюдали схватку. Нападающие убили одного ариекая. Глядя, как он умирает, я думала об Улье. Лежащий Хозяин был весь в отпечатках копыт, окрашенных в знакомый красный цвет: тот, кто его убил, поскользнулся на останках затоптанного терранца.
— Значит… теперь у нас появились ариекаи-защитники? — спросила я.
— Нет, — ответил Брен. — То, что ты сейчас видела, о другом.
Мы перевели последних жителей с окраин Послограда в кварталы, для охраны которых у нас ещё хватало констеблей и поспешно набранной милиции. Правда, кое-кого всё же пришлось оставить. Ариекаи собрались там, где заканчивались наши улицы, и наблюдали, как съезжают их соседи-люди. Но мы специально подгадали переезд на время передачи ЭзРа: двойной голос звал, и ариекаи, забыв обо всём, с топотом помчались к громкоговорителям и оставили нас в покое.
Между превращавшимся в руины городом Хозяев и Центром Послограда возникла зона отчуждения: наши дома, пустые скорлупки без мужчин и женщин, без единой ценной вещи, в которых осталось лишь старьё и брошенное, ненужное барахло. Я помогала проведению исхода. А потом бродила по опустевшим комнатам в разреженном воздухе на краю дыхания эоли.
Энергию ещё не отключили. В иных местах жители забыли погасить экраны и изображения, и теперь дикторы разговаривали со мной, рассказывая о тех самых переездах, которые оставили их в одиночестве, передавали интервью с МагДа, которые сурово кивали и настаивали на необходимости этой временной меры. Я переходила из одного опустевшего дома в другой и наблюдала, как притворяются мои друзья. Брала в руки книги и безделушки и снова ставила их на место.
Эрсуль жила в этом районе. Я долго стояла у её дома, думала, потом всё же набрала её номер. Позвонила в дверь. Впервые за много дней. Она не ответила.
Опустевшие улицы начали занимать ариекаи. Авангард самых отчаянных. Хозяева и их тоскующие живые батареи заселяли дома, а вскоре появлялись и медлительные падальщики, которых они раньше убивали как паразитов. Новые жильцы, с тревогой и непониманием глядя на экраны компьютеров, наугад тыкали кнопки и запускали никому не нужные программы, которые убирали комнаты, подсчитывали расходы и доходы, играли в игры, во всех подробностях организовывали быт исчезнувших жильцов. Но никакого Языка ариекаи не находили. Однако отсутствие наркотика не охладило страсть к нему: перелома не произошло; речь ЭзРа слишком глубоко проникла в их мозг. Вместо этого слабейшие из зависимых просто начали умирать. Среди терранцев тоже были потери: покончили с собой посол СидНей.
— Ависа. — Мне позвонил Брен. — Ты можешь приехать ко мне?
Он ждал меня. С ним были две женщины. Старше меня, но не старые. Одна стояла у окна, другая — у кресла Брена. Пока я входила, они наблюдали за мной. Все молчали.
Женщины были одинаковые. Двойники. Я не видела ни одного различия. Не просто двойники, но уравнённые двойники. Передо мной стоял посол, которого я не знала. А этого, как я понимала, быть не могло.
— Да, — сказал Брен. И рассмеялся прямо мне в лицо. — Мне надо с тобой поговорить, — сказал он. — И мне надо, чтобы ты молчала кое о чём. Например, о том…
Одна из женщин подошла ко мне. Протянула руку.
— Ависа Беннер Чо, — сказала она.
— Вижу, ты в шоке, — сказала её двойник.
— Вовсе нет, — выдавила я, наконец. — Почему в шоке?
— Ависа. — Это заговорил Брен. — Ависа, это Илл. — Как пишется её имя, я узнала позже. Звучало оно как «ил». — А это Сиб.
Лица у них были совершенно одинаковые, умные, с тяжёлыми чертами, но одежда разная. У Илл красная, у Сиб — серая. Я покачала головой. На обеих были эоли, расстёгнутые и отдыхающие в нашем Послоградском воздухе.
— Я вас видела, — вспомнила я. — Один раз, там… — Я показала в сторону города.
— Возможно, — сказала Сиб.
— Не помню, — ответила Илл.
— Ависа, — сказал Брен. — ИллСиб пришли, чтобы… Через них я узнаю, что происходит.
ИллСиб — какое безобразное имя. Как только он его произнёс, я поняла, что раньше они были послом СибИлл, а перестановка слогов стала частью их протеста.
— ИллСиб живут в городе, — мягко продолжал Брен. Разумеется. Он ведь сам намекал мне на существование неких тайных агентов. Вдруг до меня дошло, что он окликает меня.
— Ависа. Ависа.
— Почему я, Брен? — спросила я. Спросила так тихо, как будто мы были одни, хотя Илл и Сиб всё равно меня слышали. — Почему я здесь? Где МагДа, где остальные?
— Нет, — сказал он. Он, Сиб и Илл переглянулись. — Слишком много дурной крови. Давняя история. ИллСиб и остальные слишком долго по разные стороны баррикад. Некоторые вещи не меняются. Но ты — другое дело. И мне нужна твоя помощь.
Передо мной раскрывалась тайна. Отступники, перебежчики, послы-партизаны, неуёмные разделённые. Что ещё пряталось в этой проклятой бездне? Или кто? Может, Скайл? Дежурный Дед Мороз? В памяти вдруг всплыли глупые детские сказки, которые уже не казались такими глупыми. Вспомнились вопросы, на которые не было ответа, и я подумала о тех, кто оставил Послоград за многие годы, кто повернулся к нему спиной, и спросила себя: почему?
— Послоград умирает, — сказала Илл. Она показала на окно и на Сиб, которая стояла у беззвучно работавшего экрана. Самые страшные, самые изголодавшиеся по Языку ариекаи приближались. Они двигались перебежками, шаркая неуклюже, как марионетки в руках неопытного кукловода. Обессиленные, по-разному изувеченные ариекаи бродили по нашим улицам без всякой ясной цели, движимые лишь одним желанием — утолить голод, но они убивали на своём пути всех, и нас, и друг друга. Окраины сделались недоступными: нападения участились, гнев ариекаев искал выхода.
Камеры показывали тех, кто, достигнув преклонного возраста, болтая съедобными животами, бездумно забредал в Послоград. Никто из ариекаев за ними не присматривал. Зрелище было ещё то. Поговаривали, что в промежутках между эйфориями от слов ЭзРа некоторые ариекаи пожирали не сопротивлявшихся стариков, как им предписывала природа, но запрещала культура.
Кругом всё рушилось, а мне вдруг страшно захотелось расспросить ИллСиб о том, где они побывали, что видели и чем занимались с тех пор, как скрылись из Послограда много лет назад. Они ведь жили так близко, может, в каком-нибудь живом доме, который выделял для них воздух вместо пота. Что они делали? Консультировали? Работали на ариекаев? Были независимы? Или торговали информацией и посредничали в теневых экономических операциях, о которых я не имела понятия? Заодно мне подумалось, что невозможно так долго существовать в таком глубоком тылу без пособничества и покровительства кого-то из Послограда.
— Ты говорил, что они нам не помогали, — сказала я. — Те бешеные ариекаи, которые пришли и напали на других.
Брен подтвердил:
— Не помогали.
ИллСиб сказали:
— Появляются фракции.
— Некоторые ариекаи не хотят больше думать.
— Они умирают.
— Это они разоряют наши окраины.
— Но есть другие, которые пытаются поддерживать подобие порядка. Приспосабливаться к новым условиям.
— Управлять своей зависимостью.
— Ради этого они пробуют разные средства. Даже отчаянные.
— Повторяют друг другу фразы ЭзРа, надеясь получить желанный эффект.
— Захватывают в своих районах власть.
— Вводят нормирование ваших передач.
— Организовывают посменное слушание разными группами, чтобы всё было более…
— … цивилизованно.
— А есть и инакомыслящие, которые хотят изменить всё.
— У нас ведь есть секты, — сказал Брен. — Теперь и у них они тоже есть. Только они не поклоняются богу. Они его ненавидят.
— Они знают, что их миру приходит конец, — сказали ИллСиб.
— И некоторые из них хотят построить новый.
— Они презирают других ариекаев.
— Это вы и видели.
— Наркоманов они называли… — Они произнесли это слово вместе, на Языке.
— Раньше они их так называли, — сказала то ли Илл, то ли Сиб, — но больше не могут.
— Это значит «слабые».
— «Больные».
— Это значит «вялые».
— Лотофаги.
— Они хотят построить новый порядок.
— Как?.. — спросила я. Мне вспомнились обрубки их спинных крыльев. Теперь они никак не называют своих собратьев потому, что не могут слышать, а значит, и говорить, у них больше нет Языка. — О, я… — начала я. — О, Господи. Они это сами сделали.
— Чтобы избежать искушения, — сказал Брен. — Лекарство плохое, но действенное. Лишившись слуха, их тела перестают нуждаться в наркотике. Так что теперь есть лишь одна вещь, которую они ненавидят больше, чем своих зависимых собратьев — саму зависимость.
— Или, говоря другими словами, нас, — сказали ИллСиб.
— Попадись вы им на глаза…
— … они прикончили бы вас раньше, чем своих.
— Их не так много, — сказал Брен. — Пока. Но без речей ЭзРа, без наркотика, они единственные ариекаи, у кого есть план.
— Из ариекаев план есть только у них, — сказала Сиб. — Но у нас он тоже есть.
— У нас, — сказала Илл, — есть план.
Побывав снаружи, я знала, что здание нашего посольства вовсе не такое огромное. В разных странах на других планетах я видела постройки и помощнее: высоченные, усиленные гравитационными кранами; более обширные. Но и наше здание было не маленьким. Я почти не удивилась, узнав, что его выполненный в виде завитка раковины план скрывает целые коридоры и даже этажи, в которых я не то что не была, но даже не подозревала об их существовании.
— Вы знаете, что делать, — сказали нам ИллСиб. — Вам нужна замена.
— Так откройте чёртов изолятор.
В этом состояла суть их плана, который Брен изложил комитету МагДа как свой. Я так и не поняла до конца, зачем он представил меня ИллСиб, но он не ошибся, доверившись мне. На одном из верхних этажей посольства, в ряде концентрически расположенных комнат и коридоров, находилась закрытая зона. Я шла за теми, кто знал дорогу туда.
Послы и служители комитета ужаснулись, услышав, что предложил Брен. Он настаивал, ссылаясь на имена и факты, непонятные тем, кто ничего не слышал об изоляторе. Я притворялась, будто тоже ничего не понимаю.
— Там могут оказаться те, кто будет нам полезен, — сказал Брен.
— А как мы это узнаем? — спросили МагДа.
— В этом заключается трудность, — сказал Брен. — Нам нужен испытательный субъект.
Всего в нескольких улицах от нас нарастала анархия отчаявшихся ариекаев, и всё больше наших домов падали её жертвами. Послоградцы, по глупости отказавшиеся оставить районы, близкие к границе города, нередко, повернув за угол, сталкивались нос к носу с изголодавшимися чудовищами, которые набрасывались на них и требовали говорить, говорить голосом ЭзРа.
Те, разумеется, не могли, и тогда ариекаи хватали их и вспарывали им животы. То ли от ярости, то ли в надежде на то, что желанный звук вырвется из проделанных ими отверстий.
Я не верила в наш план. Мы, команда похитителей, пошли в город пешком. Дым и птицы кружили над нами. Тогда в Послограде уже настало время микрополитиков: группы мужчин и женщин захватывали власть на территории в две-три улицы и подчиняли их жителей себе, вооружившись гаечными ключами, револьверами или грубо сделанными пистолетами-зверями, которых у них не должно было быть и которые слишком сильно сдавливали державшую их руку, выжимая из неё кровь.
— Ну и где ваш ЭзРа, вы, ублюдки? — кричали они нам. — Думаете всё исправить, а? — Кое-кто из самозванцев орал, что они собираются напасть на Хозяев. Если так, то им хватило бы сил завалить пару-тройку самых слабых, но против тех агрессивных, которые искалечили себя, у них не было шансов.
Сначала нужно было пройти кольцо потерянных нами улиц Послограда, куда за ариекаями последовали их домашние растения. Теперь их пышные ветки или похожие на глазурь стебли скрывали то, что ещё совсем недавно было нашими домами. Наш воздух уже мешался с их атмосферой.
Оружие мы держали наготове. Ариекаи видели нас, но теперь уже они, а не мы, начинали кричать, бросались к нам, убегали прочь. ЭзРа, ЭзРа, его голос, где голос?
— Убивать только в самом крайнем случае, — сказала Да. Мы нашли одинокого ариекая, который маялся в отсутствии слов.
Идём с нами, сказали ему МагДа.
ЭзРа, ответил ариекай.
Идём с нами, повторили МагДа, и ты услышишь ЭзРа.
Мы вызвали корвид. Он был древний, из металла, силикона и полимеров: полностью терратех. Пользоваться более сложной техникой мы опасались: созданная на стыке терратехнических и местных биомеханических традиций, она могла оказаться заражённой. Или заразиться в полёте, через выхлопы или даже через характерное гудение, издаваемое другими летунами.
Ариекая, который пошёл с нами, звали Шоаш/Ту-Туан. Он стеснялся и страдал от своей потребности в голосе бога-наркотика. Кроме того, он был истощён физически, хотя, похоже, не замечал этого. Мы дали ему еды. Он пошёл с нами потому, что мы обещали ему голос ЭзРа. Мы привели его в изолятор. Я была не единственной комитетчицей из бывших простолюдинов, кто не подозревал о существовании этого крыла. Сделав несколько непредсказуемых поворотов и поднявшись по нескольким лестницам, мы оказались у тяжёлой двери. Возле неё даже стояла стража. Точнее, охранник, поскольку военные в такое время были наперечёт.
— Получил ваше сообщение, посол, — сказал он МагДа. — Но я по-прежнему не знаю, могу ли я… э-э-э… — Он поглядел на нас. На запуганного ариекая, который был с нами.
— Время сейчас военное, офицер, — сказали МагДа. — Вы ведь не считаете…
— … что старые законы ещё действуют.
— Впустите нас.
За дверью нас встретили и провели внутрь служащие в форме. Они были взволнованы, как и все остальные, но не столь явно. Вообще в этих потайных коридорах сохранялась притворная обыденность: я уже много недель не бывала в таких местах, где ритмы повседневной жизни казались бы столь мало затронутыми кризисом.
Санитары с картами и лекарствами ходили из комнаты в комнату. Я даже подумала, что эти ребята так и будут ходить туда-сюда до тех пор, пока изголодавшиеся по словам ариекаи не ворвутся внутрь и не убьют их.
Наверное, в Послограде были и другие места, где динамика обыденной жизни сохранялась в более или менее нетронутом виде: отдельные больницы, школы или дома, где дежурные родители с особенной нежностью заботились о своих подопечных. В любом гибнущем обществе находятся свои герои, чей героизм состоит в том, чтобы не поддаваться переменам.
Изолятор был не просто изолятором, но также приютом и тюрьмой для несостоявшихся послов.
— Как будто невозможно ошибиться, когда пытаешься сделать из двух людей одного, — с презрением шепнул мне на ухо Брен.
Послов выращивали волнами: мы шли через комнаты, заселённые мужчинами и женщинами одного возраста. Сначала тянулся коридор людей среднего возраста, заключённых под стражу неудачников старше половины мегачаса, которые без всякого выражения смотрели в камеры или в окна с односторонней видимостью: мы их видели, они нас нет. Двойники сидели в разных комнатах, наверное, без обручей или с настолько ослабленной связью, что разделение не доставляло им неудобства. Заглядывая в одну комнату, я видела лицо, в следующей — его дубль, и снова лицо и дубль.
Одни камеры были пусты, без окон и без мебели, окна других, украшенных богатыми тканями, выходили на Послоград и на город. Иные обитатели были ограничены в движениях электронными ошейниками и даже связаны. В основном немощные, как назвал их сопровождавший нас врач, молчали, но одна, ограниченная в движениях, долго и изобретательно ругалась нам вслед. Как она увидела нас сквозь непроницаемое стекло, не знаю. Мы видели, как двигаются её губы, а через несколько шагов, когда доктор нажал на какую-то кнопку, услышали и слова. После этого он перестал мне нравиться.
Везде было чисто. Стояли цветы. Там, где возможно, над комнатами обитателей были написаны их имена с почётными званиями: посол ГерОт, посол ДжасТин, посол ДагНей.
Иным из них просто недоставало эмпатии, и, несмотря на все тренировки, препараты, обручи и принуждения, они так и остались просто двумя отдельными людьми, неразличимыми внешне, но не умеющими притворяться единым мозгом. Многие были в той или иной степени безумны. С лёгкостью говоря на Языке, они, тем не менее, оставались непредсказуемыми, мрачными, угрюмыми. Опасными. Были и такие, кто сошёл с ума в результате разделения. Не смог, в отличие от Брена, перенести смерть двойника. Это были сломленные люди-половинки.
Разновидностей неудачников было много. Куда больше, чем послов. Их количество потрясло меня. «Я же не знала», — твердила я себе. Цивилизованность мешала нам их прикончить: так и возникла эта изысканная тюрьма, где они жили в ожидании естественной смерти. Я достаточно хорошо знала историю терранцев, чтобы понимать: неудачники не все были неудачниками в полном смысле этого слова, многих из них решили считать таковыми по политическим мотивам. Я читала все до единой таблички с именами, мимо которых мы шли, пока не поняла, что ищу знакомые, например ДалТон — имена диссидентов, которыми интересовались только дурные граждане вроде меня. Но их не было.
Затем следовало отделение для крайних случаев, там люди, старше моих дежурных родителей, кричали, подражая разным животным, или подчёркнуто вежливо разговаривали через камеры со своими санитарами, или сами с собой.
— Господи Иисусе, — сказала я, — Христос Фаротектон.
Страдавший от ломки ариекай нечаянно испражнился. Осознав, что он наделал, он сказал что-то в знак стыда: у Хозяев, так же как и у людей, публичное испражнение было под запретом.
Думаю, что врачи нарочно вели нас дальним путём туда, где должно было состояться слушание. Так что мы поневоле заглядывали в одну комнату за другой. Мы оказались в коридоре, где стены были ярче, чем прежде, а экраны были снабжены приспособлениями для игр, и, Господи, помоги мне, всё это показалось мне столь неподходящим, что я даже не сразу поняла, в чём дело. Там жили молодые послы, те, кому было по пятьдесят килочасов от роду, не больше. В окошки на их дверях я не заглядывала, и рада, что не видела детей, которым ничем нельзя помочь.
Оказавшись в большой комнате, мы попросили Шоаш/Ту-Туана послушать. Врачи одного за другим приводили пациентов, которых считали наиболее подходящими кандидатами, и всех в сопровождении санитаров.
Нам не годились ни те, кто так и не смог овладеть Языком, ни самые неуправляемые. Но были пары, которые всю жизнь провели взаперти без всякой своей вины, только за то, что в их речи, когда они говорили на Языке, чего-то не хватало, какой-то малости, которую не улавливало человеческое ухо. Многие из них сохранили рассудок. Они-то и были теми, на кого мы делали ставку.
Перед нами стояли двое, мужчины, лишённые присущего послам обаятельного высокомерия. Напротив, им, кажется, было неловко от любезности, с которой мы к ним обращались. Звали их КсерКсес. Ариекай произвёл на них неизгладимое впечатление: они уже много лет не видели ни одного Хозяина.
— Сначала они умели говорить на Языке, — сказал нам врач, — потом вдруг разучились. Почему, неизвестно.
КсерКсес были вежливы и не проявляли любопытства.
— Вы помните Язык, посол КсерКсес? — спросила их Да.
— Что за вопрос!
— Что за вопрос! — сказали КсерКсес. — Мы же посол.
— Мы же посол.
— Не могли бы вы сейчас поприветствовать нашего гостя?
Они поглядели в окно. Город, местами обездвиженный и обесцвеченный ломкой, покрывался струпьями.
— Попривететвовать? — сказали КсерКсес.
— Поприветствовать?
Они сблизили головы и забормотали. Они готовились, долго, перешёптывались, кивали. Мы потеряли терпение. Они заговорили. Классические слова, хорошо известные даже мне.
— Сухайль каи шу/шура сухайль, — сказали они. «Очень приятно видеть вас у нас, мы рады, что вы пришли».
Ариекай вскинул кораллы глаз. Мне показалось, вероятно, потому, что я этого хотела, будто именно так делали ариекаи, когда слышали речь ЭзРа. Шоаш/Ту-Туан медленно оглядывал комнату.
Но он смотрел просто потому, что услышал новый шум. Точно так же он реагировал бы, случись мне уронить стакан. Его интерес угас. КсерКсес сказали ещё что-что, вроде «Не поговорите ли теперь вы со мной?». Ариекай не обратил на них внимания, КсерКсес заговорили опять, но их голос распался, развалился надвое, подрез говорил одно, поворот — другое. Звучало это неприятно.
Не думаю, чтобы в их речи не было совсем ничего от Языка. Было что-то, какой-то осадок, который и уловил ариекай. Я много думала потом о его движении, и, по-моему, он не встрепенулся бы так от какого угодно звука. Конечно, этого всё равно было мало, так что какая разница, и всё же я думаю, что и КсерКсес, и многие другие владели призраком Языка.
Посла КсерКсес увели к себе. Они не сопротивлялись. Более того, возвращаясь в своё заточение, один послал нам извиняющийся взгляд, клянусь!
Другие: постарше; помоложе; потом, о ужас, две пары подростков, лезших из кожи вон, чтобы угодить нам. Одни были уравнены и одинаково одеты; другие нет. Одна пара, примерно моего возраста, ФейРис, сначала разыгрывали ледяное безразличие, но потом, когда мы попросили их говорить, старались, как могли. Шоаш/Ту-Туан долго смотрел на них, как будто узнавая, но этого было мало. ФейРис были первыми из наших кандидатов, которые осыпали нас проклятиями, когда их уводили — уволакивали — назад.
Я наблюдала за МагДа. Я любила их, восхищалась ими. Они знали об этом все.
Перед нами прошли семнадцать послов. Двенадцать, как мне показалось, хорошо говорили на Языке. Девять произвели кое-какое впечатление на ариекая. Трижды я думала, что мы, похоже, нашли тех, на кого надеялись ИллСиб, тех, кто был нам нужен, чтобы заменить ЭзРа и спасти Послоград. Но того, чем они обладали, было недостаточно.
Если язык ЭзРа был наркотиком, думала я, то, может, в один прекрасный день найдётся такой посол, чьи речи окажутся ядом. Мы поставили Шоаш/Ту-Туану один из последних чипов. Он весь обмяк и, содрогаясь, слушал словоблудие ЭзРа насчёт самого большого дерева, на которое залезал Эз. В изоляторе не было никого, кто мог бы нам помочь.
— Такое не повторяется, — сказала нам одна из докторов. — Эти… — Она показала рукой на стену комнаты, за пределами которой томились в своих камерах ошибки. — Они просто не в совершенстве владеют Языком. А это не то же самое, что ЭзРа. Двое случайно выбранных людей не должны уметь говорить на Языке. Такого просто не бывает. Появление ЭзРа и в первый раз было не то что маловероятно, а невозможно. Как же вы думаете найти их во второй раз?
Неудивительно, что ЭзРа не выжили. Вселенная исправляет свои ошибки. Мы сидели на заседании комитета.
— Это место надо закрыть, — сказала я.
— Не сейчас, Ависа, — ответили МагДа.
— Оно чудовищно.
— Господи, не сейчас!
— Закрывать будет нечего…
— … а может, и некому, если мы не пошевелим как следует мозгами сейчас.
Итак, молчание. Примерно раз в минуту кто-нибудь из нас вскидывал голову с таким видом, как будто хотел что-то сказать, но говорить было нечего. Кто-то хлюпал носом, точно собираясь заплакать.
МагДа шептались друг с другом.
— Приведите сюда всех учёных, каких найдёте, — сказали они, наконец. — Специалистов по сборке, биологов, медиков, лингвистов…
— Кого только сможете.
— И этого ариекая.
— Шоаш/Ту-Туана. — Они переглянулись. — Делайте с ним, что должны.
— Изучите его.
— Разберите его на части.
Они ожидали возражений. Их не последовало.
— Разберите его на части и выясните, что происходит.
— Внутри. В его костяном доме. — Они бросили взгляд на Брена и меня. — Когда он слушает ЭзРа.
— Узнайте, что внутри него происходит.
— Может, тогда мы сможем синтезировать это как-то иначе.
Вот так, под их руководством, мы замыслили убийство Хозяина. Не для самозащиты, а из расчёта. Послоград становился другим местом. Отвага Маг и Да потрясли меня. Это был ужасный поступок. МагДа знали, что инициатива должна исходить от них.
Не думаю, что кто-нибудь из нас всерьёз верил в то, что внутренности ариекая откроют нам секрет его зависимости, но все были согласны попробовать. И потом, всё равно мы все должны были скоро умереть, так что пора было принимать новые решения, и МагДа показали нам одно из них. Они взяли на себя ответственность продемонстрировать всем, что такое жизнь во время войны. Они дали нам надежду, хотя и не без примеси эгоизма. Более самоотверженного поступка я не видела никогда.
