После того праздника Скайл исчез. Он не отвечал на мои звонки, а если отвечал, то кратко, и обещал скоро вернуться. Где бы он от меня ни скрывался, я подозревала, что он ведёт переговоры с неподходящими людьми. Я была с Валдиком и Шанитой в день после праздника, когда у Валдика вдруг зазвонил телефон; ответив, он тут же осёкся и уставился на меня круглыми глазами. Я сразу поняла, что на линии Скайл.

Пару дней спустя мой муж вернулся в наши комнаты, и разразился давно назревший скандал. Как в большинстве подобных случаен, его подробности малоинтересны и не имеют отношения к делу. Скайл был хмур и зол, вставлял шпильки насчёт того, как я проводила время, отпускал колкости настолько же поганенькие, насколько и похотливые, хотя мне, в общем-то, было всё равно. В последнее время мне уже изрядно прискучили его склонность к гномическим сентенциям и дурной нрав.

— Кто, по-твоему, организовал эту поездку, Скайл? — заорала я. Он не отвечал и даже не смотрел на меня, а я не подбоченивалась и не размахивала руками, а просто сложила их на груди и мерила его взглядом, как при нашей первой встрече. — Другой на твоём месте благодарил бы меня, а не дулся бы изо дня в день. С чего ты решил, что тебе позволено так себя вести? И где ты был, чёрт возьми?

Он бросил пару намёков, из которых следовало, что он проводил время с послами. Это остановило меня, хотя я уже приготовила ответный удар. «Что за чёрт? — помню, подумала я. — Кто это посещает важные встречи на высоком уровне в таком паршивом настроении?»

— Послушай, — сказал Скайл. Я видела, что он принял какое-то решение и теперь стремится унять нашу перепалку. — Послушай, пожалуйста, послушай меня. — Он размахивал какой-то бумажкой. — Я знаю, чего он добивается. Сурль/Теш-Эчер. Он учится сам и проповедует своим ученикам. Вот его слова. — О том, где он взял запись, он не упомянул. — Вы, сравнения… — продолжал он. — Хозяева не такие, как мы, ясно: немногие из нас пришли бы в восторг при встрече… ну, скажем, с адъективированным оборотом или пассивным причастием или чем-нибудь в этом роде. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они хотят видеть сравнения. Вы помогаете им думать. Любому, кто испытывает почтение к Языку, это понятно.

— Но кому нужна ложь? Гадам, вот кому. Ависа, слушай. Есть фанаты, а есть лжецы. И только Сурль/ Теш-Эчер и его друзья — и то, и другое. — Он разгладил свою бумажку. — Ты готова выслушать меня? Или ты думаешь, что я всё это время в шкафу просидел, берёг здоровье? Вот что он говорит.

«До прихода людей мы мало говорили о некоторых вещах. До прихода людей мы мало говорили. До прихода людей мы не говорили». Он взглянул на меня. «Мы не ходили на крыльях. Мы не ходили. Мы не глотали землю. Мы не глотали». Скайл читал нервно, торопливо.

«Есть один терранец, который плавает с рыбами, один, который ходил без одежды, одна, которая съела то, что ей дали, один, кто ходит спиной вперёд. Есть камень, который был расколот, а потом склеен цементом. Я спорю с собой, потом я примиряюсь, как тот камень, который был расколот и склеен. Я меняю своё мнение. Я похож на тот камень, который был разбит и склеен. Я не был не похож на тот камень, который был разбит и склеен».

«Я делаю то, что я делаю всегда. Я похож на того терранца, который плавает с рыбами. Я не непохож на того терранца. Я очень на него похож».

«Я не вода. Я не вода. Я вода».

Я никогда ещё не видела ни одной вполне вразумительной записи хозяйского разговора, но с этой всё обстояло по-другому. В ней мне почудилось глубокое подсознательное родство. Несмотря на всю её странность, она чуть-чуть, незначительно, но всё же больше походила на всеанглийский, чем весь остальной Язык. В ней отсутствовала обычная, скрупулёзно и педантично выраженная точность.

— Он не как другие конкурсанты, которые просто пытаются солгать, — сказал Скайл. — У него есть система. Он учит себя говорить неправду. Эти чудные фразы нужны ему для того, чтобы сказать сначала что-то правдивое, а потом перебить себя и солгать.

— Он не всё это говорил, — сказала я.

— Он учится, — ответил Скайл. — Мы ведь всегда знали, что ты нужна Хозяевам, так? Ты и такие, как ты. Точно так же им нужен тот расколотый камень, или те две несчастные кошки, которых они зашили в мешок. Им нужны сравнения, чтобы выражать определённые значения, так? Чтобы думать их. Им надо сначала воплотить сравнения в мире, а уж потом они будут их говорить.

— Да. Но… — Я посмотрела на бумагу. Перечитала то, что было на ней написано. Сурль/Теш-Эчер учил себя лгать.

«Я как тот камень, который был расколот», — повторил Скайл, — а потом идёт «я не он». У него ещё плохо получается, но он уже пытается перейти от «Я похож на камень» к «Я камень». Понимаешь? Та же компаративная терминология, но работает по-другому. Это уже не сравнение.

Он показал мне несколько старых книг, печатных и виртуальных: Леезенберг, Лакофф, у-зенХе, Рикер. Меня не удивили его странные вкусы, ведь именно они очаровали меня давным-давно. Но теперь и он, и его пристрастия вызывали у меня беспокойство.

— Сравнение, — продолжал он, — истинно постольку, поскольку мы так говорим. Мы убеждаем друг друга: это похоже на то. Ему этого больше недостаточно. Ему мало сравнений. — Он вытаращился на меня. — Он хочет превратить тебя в своего рода ложь. И всё изменить.

— Сравнение расшифровывает тему: оно действенно, эксплицитно, оно творит истину. С ним тебе не нужен… логос, как говорили раньше. Суждение. Тебе не надо… соединять несоединимое. Совсем иначе, если ты говоришь: «Это есть то». Когда оно совершенно не то. Так делаем мы. Мы называем это «разумом», эту подмену, метафору. Эту ложь. Мир становится ложью. Вот чего хочет Сурль/Теш-Эчер. Принести ложь. — Теперь он говорил очень спокойно. — Открыть дорогу злу.

— Меня беспокоит Скайл, — пожаловалась я Эрсуль.

— Ависа, — ответила она на мою попытку объяснить ей, чем именно. — Мне очень жаль, но я не совсем понимаю, о чём ты. — Она меня слушала: не подумайте, будто она просто взяла и сказала мне, чтобы я заткнулась. Эрсуль слушала, только не знаю что. Вряд ли я тогда выражалась ясно, я просто не могла.

— Я беспокоюсь о Скайле, — сказала я КелВин. Теперь я решила обратиться к ним. — Он слегка помешался на религии.

— Фаротектон? — спросил один из них.

— Нет. Не церковь. Но… — Я по крупицам собрала нарождающуюся теологию Скайла. Так называла её я, хотя он твёрдо стоял на том, что его верования не имеют никакого отношения к богу. — Он хочет защитить ариекаев. От изменения Языка. — Я рассказала КелВин об искушении, о том, что, по мнению Скайла, затевалось. — Он считает, что ставка очень велика, — закончила я.

Я всё ещё люблю этого человека и боюсь того, что с ним происходит, объясняла я. Вы можете мне помочь? Я не понимаю, почему он делает то, что делает, чего он боится, как ему вообще удаётся связать это со мной. Что-то в этом роде.

— Я поговорю с ним, — сказал один из КелВин. Тот, который молчал, посмотрел на своего двойника, вскинув брови, потом улыбнулся и снова перевёл взгляд на меня.