Вэл Риордан прислонилась к двери своего кабинета, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. Ничто во всем ее опыте клинициста не могло сравниться с теми сеансами, что ей пришлось проводить на следующий день после взрыва “Тексако”. Она приняла двадцать больных за десять часов, и каждому хотелось говорить только о сексе. Не об абстрактом сексе, не о проблемах секса, не об отношении к нему – о самом сексе, хлюпающем, потном и трясущем кровати. Это нервировало.

Она предвидела всплеск либидо у своих пациентов (обычный симптом отвыкания от антидепрессантов), но в справочниках утверждалось, что лишь от пяти до пятнадцати процентов проявят какую-то реакцию – примерно то же количество, что потеряло либидо, когда начало принимать средства. Сегодняшний ее результат оказался стопроцентным. Похоже, она держала псарню для сук в течке, а не психиатрическую практику.

Когда ушла последняя пациентка, Вэл вышла из кабинета и увидела, как ее новая секретарша Хлоя, уперев ноги в край стола, неистово мастурбирует. Ее кресло визжало, как белочка под пыткой. Вэл извинилась, опрометью кинулась обратно в кабинет и заперла за собой дверь.

У Хлои в ее двадцать один год были свекольного цвета волосы, гардероб всех оттенков черного и колечко с сапфиром в носу. Раньше Вэл лечила девочку от булимии, а когда начало действовать плацебо, и количество назначаемых сеансов взлетело на невиданную высоту, наняла ее. Хлоя работала за лечение: Вэл считала это хорошим финансовым ходом. По правде сказать, в те времена, когда девочка беспрестанно блевала, она нравилась ей куда больше.

Вэл все еще старалась понять, как ей поступить, когда в дверь робко постучали.

– Да?

– Извините меня, – донесся из-за двери голос Хлои.

– Э-э, Хлоя – на работе так себя вести не подобает.

– Но ведь ваш последний пациент уже ушел. Я подумала, что вам нужно привести в порядок свои записи или что-нибудь еще сделать. Простите меня, пожалуйста.

– Вот так, значит? Мой последний пациент уходит, поэтому хоть дым коромыслом?

– Я уволена?

Вэл на секунду задумалась. На завтра у нее назначено двадцать приемов, на послезавтра – еще двадцать. Если дикость всего происходящего ее пока не прикончила, то нагрузка точно сломает. Остаться сейчас без Хлои – это слишком.

– Нет, не уволена. Но я тебя очень прошу – на работе больше ничего подобного.

– А у вас сейчас есть время поговорить со мной? Я знаю, что следующий сеанс у меня только на следующей неделе, но мне очень нужно.

– Тебе разве не хочется домой... э-э все хорошенько обдумать?

– Вы имеете в виду – кончить? Нет, я уже кончила. Я об этом и хочу с вами поговорить. Видите ли, сегодня это у меня не первый раз.

Вэл поперхнулась. В высшей степени непрофессионально разговаривать с пациентом через дверь. Она собралась с духом:

– Заходи, – и прошла к своему столу, не глядя на девушку. Хлоя села напротив.

– Так, сегодня, значит, у тебя – не первый раз? – Вэл превратилась в психотерапевта. Останься она начальницей, выскочила бы из-за стола и придушила потаскушку на месте.

– Нет. Мне все время мало. Я... ну, в общем, начала в два часа ночи и не переставала, пока не пришло время собираться на работу. А потом – один-два раза, пока у вас каждый пациент сидел.

У Вэл отпала челюсть. Шестнадцать часов безостановочной мастурбации? Остальные пациенты тоже упоминали, что их сексуальные приключения начались в два часа ночи.

– И как ты при этом себя чувствуешь?

– Нормально чувствую. Запястье немного побаливает. Может, у меня синдром карпального канала развивается?

– Хлоя, если ты считаешь, что за этоможно получить компенсацию, как за травму на рабочем месте...

– Нет-нет, я просто хочу, чтобы это прекратилось.

– А с чего все началось? Что произошло в два часа ночи? Может быть, какой-то сон приснился?

Другие пациенты описывали разные эротические сновидения. Уинстон Краусс, фармацевт, одержимый морскими млекопитающими, признался, что во сне он занимался сексом с синим полосатиком, скача на нем в глубинах вод, точно раздроченный Ахав. Проснувшись, он употреблял своего надувного Флиппера, пока из того не вышел весь воздух.

Хлоя заерзала на стуле. Свекольные волосы упали на лицо.

– Мне снилось, что я сношаюсь с бензовозом, а он взрывается.

– С бензовозом?

– И я испытала оргазм.

– Эротические сновидения – совершенно нормальное явление, Хлоя. – Так, значит, бензовоз? Это нормально. – Скажи мне, а пламя в твоем сне присутствовало? – Пироманы испытывают сексуальное наслаждение, устраивая пожары и наблюдая за ними. Так их и ловят – ищут в толпе ухмыляющегося парнягу с торчащей елдой и пятнами бензина на башмаках.

– Нет, пламени не было. Я проснулась от взрыва. Вэл, что со мной не в порядке? Мне хочется делать только одно… ну, в общем, делать и всё.

– И ты опасаешься, что можешь совершить что-нибудь... импульсивное?

Хлоя снова превратилась в циничного готического романтика:

– Если вы имеете в виду, что я буду трепать себе мохнатку на работе, доктор Риордан, то да, опасаюсь. А вы не можете мне еще чего-нибудь прописать?

Ну вот, на тебе. Раньше задача именно так бы и решилась – поднять “прозак” до восемнадцати миллиграммов, что примерно в четыре раза больше дозы обычного депрессивного пациента, и пусть побочные эффекты сниженного либидо делают свое дело. Таким методом Вэл пользовалась, когда еще в интернатуре лечила одного нимфомана, и результат оказался превосходным. А теперь как? К рукам кухонные варежки липкой лентой примотать? Хуже печатать от этого она не станет, хуже и так некуда, а вот больные начнут коситься.

– Хлоя, мастурбация – совершенно естественная вещь. Занимаются ею все без исключения. Но понятно, что всему свое время и место. Возможно, тебе следует сократить частоту актов. Позволяй себе мастурбировать только в награду за то, что сумела сдержать позыв.

Хлоя изменилась в лице:

– Сократить? Да мне домой страшно ехать. У меня в машине ручная передача, и нужны обе руки. Но, боюсь, ничего не выйдет. А вы можете прописать такой пластырь, вроде как от курения дают?

– Пластырь? – Вэл едва не расхохоталась, представив себе очередь в аптеку, где все подергиваются и стонут, – очередь за пластырем от оргазма. После такого героин покажется просто Мишками Гамми. – Нет, такого пластыря нет, Хлоя. Придется просто держать себя в руках. У меня складывается ощущение, что таков один из побочных эффектов твоего курса. Через день-другой должно пройти. И завтра расскажешь мне побольше о своих эротических сновидениях, договорились?

Хлоя встала, явно не удовлетворенная помощью терапевта, вернее – полным ее отсутствием.

– Я попробую. – Она вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.

Вэл уронила голову на стол. Господи ты боже мой, ну почему я не занялась патологией? Это же такое мирное занятие – сидишь себе, кипятишь мензурки с мочой и культурами вирусов. Ни психов. Ни стресса. Ладно, бывает, подцепишь какую-нибудь сибирскую язву, но, по крайней мере, половая жизнь посторонних остается у них в спальнях и бульварных газетах, как и полагается.

Перед глазами у нее встали Мартин и Лисбет Лудер – обоим далеко за семьдесят, с 1958 года друг с другом не разговаривают (почему, собственно, и обратились к ней за консультацией), а сегодня пришли и полчаса вываливали на нее подробности половых извращений, которыми занимались всю прошлую ночь с двух часов. Вэл наглядно это себе представила: вся эта иссохшая морщинистая плоть неистово трется друг о друга, и вдруг вспыхивает пламя, точно какой-то гигантский космический бойскаут решил трением двух стариков добыть огонь. Но хуже всего – абсолютно самое ужасное из всего, что могло случиться, – ее их рассказ возбудил. Сегодня между сеансами ей вообще четыре раза трусики менять пришлось.

Вэл решила налить себе изрядный стакан бренди и устроиться на весь вечер перед телевизором, но поняла, что это не поможет. Батарейки – ей нужны четыре пальчиковые батарейки, причем – немедленно. А потом надо будет порыться в ящиках комода с бельем и отыскать своего давно забытого друга. Только бы он еще работал.

Уже давно стемнело, а Молли по-прежнему смотрела в щель между шторами на трейлер, сожравший мальчишку. Когда ты с приветом, думала она, единственная проблема в том, что не всегда соображаешь, что ты с приветом. Иногда ведь чувствуешь себя совершенно в своем уме – просто по соседству на пустыре свернулся калачиком дракон в форме трейлера. Нет, конечно, – она отнюдь не была готова выйти и объявить об этом миру: какой бы нормальной ты себя ни чувствовала, некоторые вещи миру лучше не знать. Вот она и наблюдала, так и не сняв костюма Малютки-Воительницы, надеясь, что кто-нибудь придет и тоже заметит. И около восьми часов вечера кто-то пришел.

Она увидела, как от одного трейлера к другому ходит Теофилус Кроу. Появился он в двух домиках от нее, постучался, в дверях перекинулся с мистером Моралесом парой слов и направился к дракону.

У Молли сердце рвалось на части. Тео ей нравился. Правда, он пару раз-таки сдавал ее в окружную больницу, но всегда относился к ней хорошо: даже предупредил ее как-то, что один парень в комнате отдыха жульничает, когда играет в “парчизи”, – глотает фишки.

Когда Тео уже поднял свой черный мобильник, чтобы постучать в дверь дракона, Молли увидела, как глаза по обе стороны пасти медленно приоткрылись, и выглянули кошачьи зрачки. Тео их не заметил. Он разглядывал собственные башмаки.

Она откинула алюминиевую раму и закричала:

– Их нет дома!

Констебль повернулся к Молли.

– Секундочку, – сказала она.

Выскочив на улицу, она остановилась так, чтобы Тео смог ее увидеть.

– Их дома нету. Зайди-ка сюда на секундочку, – повторила она.

Тео сунул мобильник под ремень.

– Молли, ну как ты?

– Отлично, отлично. Мне нужно с тобой поговорить, ничего? Сюда иди, ладно? – Ей не хотелось ему ничего объяснять. А что если глаз там нет? Что если это просто трейлер? Сердце у нее и ёкнуть не успеет, как ее упрячут в окружную.

– Так их, значит, дома нет? – спросил Тео, ткнув через плечо в сторону дракона. Теперь он смотрел на нее, изо всех сил стараясь не разглядывать. По его физиономии гуляла дурацкая ухмылка – мальчишка перед тем, как его слопали, точно так же ухмылялся.

– Не-а, и весь день не было.

– А меч тебе зачем?

Ох, черт! Она совсем забыла, что, выскакивая из дома, прихватила палаш.

– Да я там рагу готовила. Овощи крошила.

– Подходящий инструмент.

– Стебли брокколи. – Как будто это все объясняло. Теперь он смотрел на кожаное бикини, и она заметила, как его взгляд остановился на шраме у нее над грудью и метнулся прочь. Молли прикрыла шрам рукой. – Это один из старых костюмов Кендры. Остальная одежда в сушилке.

– Понятно. Слушай, ты ведь “Таймс” не выписываешь, правда?

– Не-а. А что?

– Парнишка, который ее разносит, Мики Плоцник, сегодня утром уехал на маршрут, и никто его с тех пор не видел. Похоже, последнюю газету он доставил твоим соседям. Ты его случайно не видела?

– Лет десяти, светлые волосы, на роликах? Шкодливый такой?

– Он самый.

– Не-а, не видела. – Она заметила, как драконьи глаза за спиной Тео закрылись, и с облегчением выдохнула.

– Ты что-то напряженная, Молли. У тебя все хорошо?

– Все прекрасно, у меня просто рагу пригорает. Ты есть хочешь?

– Вэл Риордан нашла тебя?

– Да, звонила. Я не чокнутая.

– Конечно, нет. Мне бы хотелось, чтобы ты посматривала тут – вдруг мальчишка объявится. Один из его дружков признался, что Мики на тебе как бы зациклился.

– На мне? Да ты шутишь.

– Он может где-то около твоего трейлера шнырять.

– Правда?

– Если увидишь его, звякни мне, хорошо? Его родные переживают.

– Хорошо.

– Спасибо. И у соседей своих спроси, когда домой вернутся, ладно?

– Ладно. – Молли поняла, что Тео просто тормозит. Стоит и идиотски на нее лыбится. – Они только переехали. Мы еще толком не познакомились, но я спрошу.

– Спасибо. – Он не двигался с места, словно двенадцатилетний школьник, готовый ринуться к стоящим вдоль стен девчонкам на первом в жизни вечере танцев.

– Мне надо идти, Тео. У меня брокколи в сушилке. – Нет, она хотела сказать, что ей пора мешать рагу или вытаскивать белье из сушки, но не то и другое сразу.

– Ладно. Тогда пока.

Она вбежала в трейлер, захлопнула за собой дверь и навалилась на нее. В окно ей было видно, как трейлер-дракон приоткрыл один глаз и тут же закрыл. Молли могла бы поклясться – он ей подмигивал.

Нудный голос в голове Тео твердил: если ты ни с того ни с сего нашел Чокнутую Тетку привлекательной – крайне привлекательной, – то это верный знак того, что у тебя самого не все дома. С другой стороны, паршиво ему от этого не было. Ему вообще ни от чего не было паршиво – по крайней мере, с той минуты, как он пришел на трейлерную стоянку. Следовало разобраться со взрывом, с пропавшим мальчишкой, со всплеском общей шизанутости в городе – словом, целая навозная куча ответственности, – но паршиво ему вовсе не было. И в ту минуту, когда он стоял перед трейлером Молли, размышлял и ждал, пока отхлынет прилив похоти в его штанах, до него дошло, что не курил траву весь день. Странно. Обычно протянешь столько, не прикладываясь к “Трусишке Питу” – и по всему телу мурашки.

Тео уже подходил к “вольво”, чтобы ехать искать мальчишку дальше, как на поясе зазвонил телефон. Шериф Джон Бёртон даже не поздоровался:

– Найди человеческий телефон.

– Я как раз пытаюсь пропавшего мальчишку найти, – ответил Тео.

– Нормальный телефон, Кроу. Сейчас же. Мой личный номер. Пять минут.

Тео доехал до автомата у салуна “Пена Дна” и сверил время. Когда прошло пятнадцать минут, он набрал номер Бёртона.

– Я сказал – пять минут.

– Так точно. – Тео мысленно ухмыльнулся, несмотря на тон шерифа. Похоже, у Бёртона начиналась истерика.

– Чтобы на ранчо никого не было, Кроу. Пропавшего мальчишки на ранчо нет, ты меня слышишь?

– Обыскивать все окрестные усадьбы – стандартная процедура. У экстренных служб вся местность разбита на квадраты. И нам все квадраты нужно пройти. Я собирался вызывать на подмогу помощников шерифа. Пожарники из добровольной бригады вымотались после ночного взрыва.

– Нет. Никого из моих людей ты вызывать не будешь. Дорожную полицию и Гражданский природоохранный корпус тоже. И никакой авиации. Если на карте нужно поставить галочку, поставь ее сам. На этом участке не должно быть никого, тебе ясно?

– А что если мальчишка действительно на ранчо? Ведь придется прочесывать тысячу акров пастбищ и леса.

– Чушь собачья. Пацан скорее всего прячется в шалаше с подшивкой “Плейбоя”. Его когда последний раз видели – всего каких-то двенадцать часов назад?

– А если нет?

Трубка замолчала. Тео проводил взглядом три новые парочки, меньше чем за минуту покинувшие “Пену Дна”. Новые парочки: в Хвойной Бухте обычно всегда знали, кто с кем ходит, – а эти люди никогда вместе не ходили. Возможно, не слишком необычное явление для двух часов ночи в пятницу, но сегодня была среда, и восьми еще не пробило. Может, сегодня волной блуда не только его окатило. Парочки щупали друг друга, будто хотели покончить с разминкой по пути к машинам.

В трубке ожил Бёртон.

– Я прослежу за тем, чтобы ранчо прочесали, и позвоню тебе, если пацана найдут. Но если его найдешь ты, я должен узнать об этом первым.

– Это всё?

– Найди этого маленького засранца, Кроу. – Бёртон бросил трубку.

Тео сел в “вольво” и направился к своей хижине на границе ранчо. Мики Плоцника искали по меньшей мере двадцать добровольцев. Размах операции позволял ему хотя бы принять душ и переодеться – он пропах дымом насквозь. Когда он выходил из машины, в ворота ранчо медленно вкатился навороченный красный джип. Сидевший в салоне латинос рассмеялся и отдал Тео честь стволом “калашникова”.

Тео отвернулся и двинулся к темной хижине, жалея, что дома его никто не ждет.