Глава 5
Когда подруги вышли из офиса компании «Афина Паллада», Алена была вне себя от злости. Но не на Ингу, как та вначале подумала и даже приготовилась оправдываться. Это ей не понадобилось. Алена злилась на сотрудников полиции.
– Подумать только, они даже не удосужились сунуться в эту контору! Ну и работнички! Да, Инга, если мы сами не распутаем это дело, нечего и надеяться на полицейских!
– Не ругай их. У них много работы.
– Ты и есть их работа!
И всю дорогу до отделения полиции, откуда вчера была выпущена Инга, ее подруга не переставала честить работников полиции на все корки:
– Ну, бездельники! Ну, халтурщики! Ну, я им сейчас покажу!
Впрочем, показывать Алене ничего и никому не пришлось. Наоборот, это ей показали. А именно подвели обеих женщин к компьютеру и включили монитор.
– Узнаете?
Инга ахнула. На нее смотрел ее собственный Кирилл! Тот самый, с которым она вкусно проводила время, гуляла в Пушкине, пила вино, смеялась и веселилась.
– Да, это он! Мой Кирилл. Но… но почему он тут, у вас?
И было чему удивиться. Фотографии Кирилла не позволяли сомневаться в том, что этот мужчина имел уголовное прошлое. Он был запечатлен анфас и в профиль. Более того, на нем была темно-синяя зэковская роба.
– Он уже сидел!
– И не один раз.
Инга схватилась за голову. С кем она связалась? Кирилл оказался не просто мошенником, выдавшим себя за другого человека с целью втереться к ней в доверие. Все было еще хуже. Он был преступником, уже неоднократно судимым!
– А за что его посадили? – с трепетом поинтересовалась Инга. – И… и почему вы мне об этом ничего не сказали?
Следователь развел руками:
– Сами только что получили эти данные. По результатам дактилоскопической экспертизы был сделан запрос. И вот что нам сегодня прислали. Кусакин Михаил Юрьевич, тридцати девяти лет от роду, дважды судимый за мошенничество. Брачный аферист, на его счету около десятка обманутых женщин, у которых он жил, представляясь всем женихом, а потом без всякого стеснения крал у своих «невест» деньги, драгоценности и другие ценные вещи. Либо придумывал какую-нибудь жалостливую историю, после чего жертвы сами расставались с деньгами и драгоценностями.
– Значит, обманутых много? Целых десять женщин?
– На самом деле их может быть много больше. Десять – это только те, которых Кусакин обманул до своей последней отсидки. По материалам дел этих десяти потерпевших преступник и был отправлен за решетку.
– И давно он освободился?
– Примерно год назад. С тех пор ни в чем предосудительном замечен не был. Во всяком случае, жалоб и заявлений на него больше не поступало.
– А я уверена: он снова принялся за старое! – гневно воскликнула Алена. – А Ингу выбрал в качестве жертвы!
– Только ваша подруга оказалась не лыком шита, раскусила негодяя и наказала его, не дожидаясь вмешательства полиции.
– Чего? – насторожилась Инга. – Вы это о чем?
– Ну, теперь-то уж можете нам признаться. Это ведь вы убили афериста?
– И не думала! Я понятия не имела, кто он такой на самом деле. Искренне считала его порядочным человеком, генеральным представителем… Ах, да что там одно и то же повторять! Никакой он не представитель, а просто обманщик! Но я его все равно не убивала! Ясно вам?
– Не очень. Вы не убивали, а кто тогда?
– Сколько раз вам повторять: не знаю! Кстати, я выяснила, кто добавил снотворное в вино, которое мы пили с Кириллом.
Инга решила больше не покрывать Веру. Пусть отвечает за свои поступки.
– И кто же?
– Сестра моего бывшего мужа – Вера. Перепутала бутылки. Нам дала свою, со снотворным.
– Она может это подтвердить?
Инга кинула вопросительный взгляд на Алену.
– Подтвердит! – решительно кивнула подруга.
Следователь откинулся на спинку стула и задумчиво произнес:
– Ну, в принципе, это не столь и важно, подтвердит или не подтвердит. Дело-то все равно сложное. Вы не убивали, а кто убил – не знаете. И следов постороннего присутствия у вас в квартире не наблюдается. Поверх ваших отпечатков и отпечатков покойного отпечатков других людей нет.
– Преступник мог орудовать в перчатках.
– Возможно.
– И ведь должен был быть кто-то, кто убил Кирилла. Один из соседей видел, как незнакомый человек входил в наш подъезд. И было это около двух часов ночи.
– Это какой же сосед? Тот, что с женой поссорился и на улице полночи мерз? Говорили мы с ним. Ничего существенного он не видел. Он даже не уверен, кто был этот человек – мужчина или женщина. И так же он не может сказать, в какую именно квартиру направлялся этот тип.
– Но можно ведь опросить всех жильцов нашего подъезда. Если этот человек был свой, соседи не станут скрывать. Скажут: так, мол, и так, это я сам был, из гостей поздно возвращался. Или брат ко мне приехал, квартиру у него затопило, вот он ко мне среди ночи и подался на ночевку.
Судя по взгляду следователя, заниматься такой нудной работой ему смертельно не хотелось. И где-то Инга его даже понимала. Работа предстояла большая, а результат был очень туманным.
– Я сама опрошу соседей! – вызвалась она.
Следователь повеселел:
– Правильно. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Алена в ответ так на него посмотрела, что следователь мигом присмирел. И, словно извиняясь, добавил:
– Людей очень мало. А те, кого присылают, совсем зеленые. У вас есть еще какие-нибудь версии? Как будете действовать?
– Дайте нам адреса и координаты тех женщин, которых в свое время обманул Кирилл, – решительно потребовала Алена.
– Думаете, одна из них его и прикончила? Из мести?
– А вы такую версию не рассматривали?
Следователь побагровел. Эти две проныры одновременно и раздражали, и восхищали его. Особенно эта… подозреваемая. Другая бы на ее месте просто подняла лапки вверх и смиренно потопала в камеру. А эта вот сопротивляется, дергается. Да еще и подругу откуда-то раздобыла. А подруга эта не из простых. Это следователь Фискалов почувствовал каким-то шестым чувством, тем самым знаменитым сыщицким чутьем, которое крайне необходимо каждому хорошему следователю.
Про себя Фискалов мог сказать, что он следователь хороший. Процент нераскрытых дел у него был не больше и не меньше, чем у других следователей. Но зато при этом он мог сказать, что никогда не занимался подтасовкой фактов. Только в том случае, если все сходилось и сердце его было спокойно, он передавал бумаги в суд.
И вот сейчас он готов был поклясться, что эта стройная женщина скандинавского типа с удивительно спокойными голубыми глазами и светлыми волосами, лежащими у нее на плечах подобно светлому облаку, никого не убивала. Даже если бы этот Кусакин вынес все имеющиеся в доме ценные вещи, все равно бы она его не стала убивать, да еще спящего и с такой изощренной жестокостью. Потому что не было в этой женщине никакой жестокости. Твердость была, хладнокровие было, а вот жестокости – нет, не было.
Но как уже говорилось, народу у следователя было мало, а работы много. И поэтому, вытянув из принтера тонкий листок бумаги, он протянул его женщинам:
– Вот вам адреса потерпевших от махинаций Кусакина. Не хочу, чтобы вы напрасно ноги себе оттаптывали, разыскивая их. Поэтому сразу же говорю: все эти молодые женщины были удовлетворены той карой, которую уже понес их «жених». Многие и полтора года колонии общего режима считали слишком суровым наказанием. Уверен, они могли и забрать назад свои заявления, да была там одна дамочка, которая им этого не позволила.
– Дамочка?
– Очень такая идейная девушка. Прямо комсомолка тридцатых годов. Все время твердила, что старается не лично для себя, не из мести или там глупой оскорбленной женской гордости. У нее, дескать, иные побуждения: надо обезопасить общество и других женщин от такого человека. Для других старалась, одним словом. Потому и заявления тем, кто послабей, не разрешила забрать.
– Тогда, по идее, это Кирилл должен был бы ей мстить, а не она ему.
– Вот и я вам о чем говорю. Да и давно это было. Надо бы вам поближе поискать.
– В смысле?
– Ну, верно вы заметили, Кусакин этот уже год как освободился. Наверняка успел новых делишек натворить. Новых дамочек «обуть». Вы же говорите, он хорошо одет был и при деньгах?
– Сорил ими без счета.
– Вот! Значит, должен был у кого-то их раздобыть. А у кого?
– Может быть, у родителей? Родители у него живы?
– Живы, – охотно кивнул следователь. – Специально наводил о них справки. Они живы и живут в Вологде. Про своего сына ничего не слышали и слышать не хотят вот уже много лет. По их словам, Михаил уехал из дома, чтобы поступать в училище. Но учебу бросил, и где обитает ныне, родители его не знают.
Выходит, и про родителей Михаил наврал Инге! Но у нее оставалась еще слабая надежда, что хоть что-нибудь в словах этого вруна окажется правдой, и она спросила у следователя:
– А его родители… они кто? Археологи?
– С чего вы взяли? Нет. Вот дед – тот у них действительно был известным археологом. Михаил часто у него гостил. Только дед много лет назад пропал во время своей очередной экспедиции на Алтай.
Вот оно что! Значит, кое-что в рассказе Михаила соответствовало действительности. Хоть и не родители пропали в экспедиции, а дед, но все равно. Инге было радостно это слышать, хотя она и не понимала почему.
Но следователь уже вновь вернулся к насущным вопросам:
– Так что ни родители, ни дед денег Михаилу дать не могли. Где же он их взял? Ответ очевиден: обобрал какую-то очередную доверчивую дурочку, которая ему поверила.
– Как я, – с горечью кивнула Инга.
Но следователь ее жеста не заметил. Он уже увлекся, планируя для подруг их действия на несколько дней вперед.
– И еще на что следует обратить внимание – машина.
– Машина?
– Да, машина, на которой вы с Кусакиным катались по городу. Помните ее номер? Марку?
Инга удрученно покачала головой:
– Номер не помню. А марка… «Мерседес», там было три луча на эмблеме.
– Этого мало. Может быть, что-то еще запомнили?
– Шофера Виталием звали.
– А фамилия?
Инга развела руками.
– Ну, нет так нет, – посочувствовал ей следователь. – В конце концов, может, вам удастся и без машины установить, где и у кого Кусакин после отсидки разжился такими бабками. Ведь если даже машина и костюм были взяты им напрокат, то все равно на это нужны деньги. И для того, чтобы нанять шофера, тоже.
Следователь рассуждал весьма здраво. Но на одних рассуждениях далеко не уедешь. Нужно было двигаться. И, выходя от следователя, подруги возбужденно обсуждали, к кому из обманутых женщин поедут сначала.
– Девушки, могу я вам чем-то помочь?
Оглянувшись, Инга увидела участкового Татаринцева.
– Слышал, что вас отпустили под подписку? – подошел он к ней, приветливо улыбаясь.
– Да.
– Очень рад. А вы что, я так понял, решили сами найти преступника?
– Решили.
Инга ожидала, что Татаринцев начнет их отговаривать, но он не стал. Неожиданно он улыбнулся ей еще шире и произнес:
– И это правильно. Могу я для вас что-нибудь сделать?
Инга хотела сказать, что он и так уже помог ей своим простым участием, когда ей было хуже всего, но тут неожиданно вмешалась Алена.
– Конечно можете! – заявила она. – Вы можете обойти соседей в подъезде и выяснить, возвращался ли кто из них в ночь убийства домой около двух часов ночи. Или, может, гость к ним какой припозднившийся заглядывал? Понимаете? Это очень важно.
– Я и сам думал заняться этим.
– Вот и займитесь, – строго произнесла Алена. – Займитесь, гражданин участковый. А вечером звякните и отчитайтесь о добытых результатах вашего обхода!
На какую-то секунду Инге показалось, что Татаринцев сейчас возьмет под козырек. Но нет, удержался. Рука только дрогнула, но осталась на месте.
Первая из намеченных подругами обманутых женщин жила в Невском районе. Это была та самая Звягинцева Марина, активистка и комсомолка, о которой упоминал следователь Фискалов.
– А… Совесть народная вам нужна, – понимающе протянула пожилая дворничиха, когда подруги спросили у нее, где тут тридцать пятая квартира. И, ткнув пальцем в один из подъездов, прибавила: – Там она живет. Только днем вы ее дома не ищите, работает она.
Услышав, что Марину они дома не застанут, подруги притормозили возле дворничихи.
– Похоже, вы ее хорошо знаете?
– Да ее все тут знают. Тьфу! Молодая девка, а хуже чумы!
– Почему?
– Зануда, вот почему! Замуж ей надо, да кто же такую возьмет?
– Страшная очень?
– На личико так даже и симпатичная. Но характер… жуть! Как вцепится, все! Кранты! Нипочем не отстанет, пока по-ейному не выйдет. Вот скажите мне, кому эта лавочка могла помешать? А? Скажите мне это!
Подруги посмотрели в предложенном им направлении, но никакой лавочки там не увидели.
– Правильно, и нету ее тут! А все почему? А потому что Марине она мешала. На ней, дескать, пьяницы собираются, пиво пьют. А ночью подростки под гитару песни горланят. Собаки возле нее гадят, мусор собирается… тра-та-та, тра-ля-ля. Уж мне по должности положено было бы первой протестовать или хотя бы жильцам, чьи окна на эту сторону выходят. Марине той чего? Мусор ей не убирать. Окна ее квартиры в садик смотрят, пьяниц на скамейке ей и не слышно. Живи себе и радуйся. Так нет! Добилась все-таки, что лавочку эту убрали.
– А как добилась?
– Ну как… сначала заявления одно за другим писала. И в полицию, и в исполком, и в администрацию города. Требовала, чтобы власти навели порядок. Только никто порядка, ясное дело, не навел. Потому что порядок – он вот где должен быть. – И дворничиха постучала себя по лбу. – Порядок – он в головах у людей должен быть. Иначе пиши или не пиши жалобы, а толку все одно не будет.
Видимо, Марина это тоже поняла, потому что жалобы строчить прекратила. Но зато однажды утром, заступив на свой пост, дворничиха тетя Дуся была неприятно поражена исчезновением злополучной лавочки.
– Вот вчера еще стояла, а утром нет. И куда делась?
Лавочка обнаружилась в саду.
– Маринка ее перетащила. Не иначе. И как доперла только? Две тяжеленные бетонные тумбы, сиденье длинное. Одной бы ей нипочем не сволочь. Попросила, небось, кого-то.
Однако на этом приключения лавочки не закончились. Подростки и пьяницы быстро обнаружили, куда переместилась их любимая скамейка. И нашли, что это место даже лучше прежнего: тихо, садик, кусты, в случае необходимости домой в туалет и бежать не надо. Можно прямо тут, возле лавочки, сходить «по-маленькому».
Понятное дело, что это Марине тоже не понравилось. И лавочка отправилась еще дальше. Теперь она очутилась на территории детского садика, который был огорожен и ночью обязательно охранялся сторожем. Нынче на лавочке сидели воспитательницы, которые были очень довольны, что им принесли такую хорошую, прочную и удобную скамейку.
– Понятно вам теперь, что за фрукт эта Марина? За триста метров тяжеленную лавку отволокла, чтобы только в квартале порядок был.
– Понятно.
– Вот то-то и оно. А вам она по какому вопросу нужна?
– По личному. Мы насчет ее мужа хотим расспросить.
– Мужа-а-а? – недоверчиво протянула дворничиха, которая была явно не прочь поболтать. – Что-то никакого мужа я у Маринки не припомню. Дед был, да помер. Тоже старый коммуняка. До последнего дня на митинги бегал, все за власть трудящихся ратовал. Уж всем ясно было, что от этой власти один пшик остался, а он все не хотел сдаваться. Упрямый был. Маринка вся в него.
– Нет, муж Марины – Кусакин Михаил, он…
– Мишка? – перебила подруг тетя Дуся. – Так вы бы сразу и сказали, что вам Мишка нужен! Нет, Мишка – он Маринке не муж.
– А кто?
– Хахаль он ейный. Только поссорились они с ним. Года два или даже два с половиной его тут не видать было, а недавно опять появился.
Тетя Дуся, увидев Михаила, очень удивилась. Она не видела его давно. А ведь вместе с Михаилом пропали двести кровных тети-Дусиных рублей, которые она одолжила обходительному и обаятельному жениху соседки на лекарства для занемогшей Марины. Каково же было удивление тети Дуси, когда этим же днем она встретила саму Марину, которая бодро волокла на себе целых две торбы с продуктами.
– Марина! Да что же ты больная из дому вышла! – напустилась на девушку дворничиха. – Мишка тебе за лекарствами бегает, заботится. А ты в гроб вогнать себя хочешь? Сумки с температурой таскаешь?
Марина поставила сумки на землю и непонимающе уставилась на тетю Дусю:
– Кто за лекарствами бегает?
– Мишка твой! Двести рублей у меня занял и в аптеку побежал.
Марина ничего не ответила. Подхватила сумки и пошла к себе. Тем же вечером она позвонила в квартиру к тете Дусе, которая являлась ее соседкой с первого этажа, и сунула старухе две идеально гладкие бумажки. Лицо у нее было красное. И глаза как-то неестественно блестели. Видать, Марину здорово скрутил грипп или другая какая хворь.
– Вот долг. Возьмите.
– Купил Мишка лекарства-то тебе?
– Купил.
– Ну и лежи. Чего вылезла? Небось, не помираю я, через недельку бы отдала, невелика сумма.
– Не приучена в долгу быть, – сухо ответила Марина и ушла.
На следующий день она как ни в чем не бывало отправилась на работу. Но вот только Михаила дворничиха больше не видела…
– И тут вдруг буквально недели две назад снова объявился!
Когда тетя Дуся увидела своего старого знакомого, она его даже не сразу узнала. Михаил вышел из красивой и страшно дорогой новой машины. Костюм на нем сидел как влитой. Пальто из тонкой, неизвестной тете Дусе ткани красиво переливалось. Сам Мишка выглядел помолодевшим и посвежевшим. От него пахло дорогим парфюмом, хорошим коньяком и чем-то неуловимым, чему тетя Дуся и определения-то найти не сумела.
– Ясное дело, я его сразу остановила. Где, говорю, двести рублей, что ты у меня на лекарства для Марины занял? Ну, он сначала вроде бы и не вспомнил. А потом просиял, да деньги из кармана достал и мне же в карман сунул.
– И все?
– Почему? Поблагодарил еще. Сказал, что я его тогда очень выручила. А как ушел, я на деньги глянула и прямо обомлела. Давала-то я ему двести рублей, по сотне две бумажки. Да и те мне Маринка давно вернула. А отдал… отдал-то он мне две тыщи! Тоже две бумажки, только достоинства другого!
Честная тетя Дуся, в жизни своей не взявшая ни одной чужой копейки, тут прямо оторопела. Она решила, что Михаил ошибся. И стала его ждать, чтобы вернуть деньги. Михаил вновь появился на улице довольно скоро. Не прошло и десяти минут, как он выскочил из дома.
Вид у него теперь был далеко не такой лощеный. Волосы встопорщились. Глаза шныряли по сторонам. А костюм и пальто выглядели так, словно бы ими вытерли пыль. Озираясь, Михаил кое-как отряхнулся, пригладил пятерней волосы. И тут же рядом с ним прямо на асфальт плюхнулся кулек с картофельными очистками. Еще спустя секунду на плечи Михаила плавно спланировали луковая шелуха и фантики.
Тетя Дуся задрала голову, пытаясь понять, откуда падает мусор. И от изумления временно лишилась дара речи. На своем балконе стояла поборница чистоты и порядка Марина, в руках у нее было пустое пластмассовое ведро. И не вызывало сомнений то, что это его содержимое сейчас окружает Михаила, а частично лежит на нем самом.
Михаил тоже задрал голову.
– Дура! – закричал он, грозя Марине кулаком. – Еще вспомнишь меня!
Марина не ответила. Сопя, она нырнула в глубину балкона, а обратно появилась с двумя литровыми банками томатов. Плюх! Бух! Томаты начали взрываться возле ног Михаила, словно гранаты. Спасаясь от темно-красных брызг и битого стекла, летящего во все стороны, Михаил кинулся к своей машине. Но Марина успела метнуть ему вслед еще одну банку, которая оставила на заднем бампере приличных размеров вмятину.
Когда тетя Дуся дошла до этого места, Инга нервно вздрогнула. На той машине, на которой катал ее мошенник, сзади тоже была вмятина! Сомнений не оставалось: машина была та же самая. Надо было узнать, где негодяй разжился такой дорогой тачкой. Купил? Но где он взял деньги на покупку? По словам следователя, Михаил не имел никакой профессии. Жилья в Питере, кстати говоря, он тоже не имел. Был прописан у какой-то своей знакомой, которая по мягкосердечию не выписывала его до поры до времени. И откуда у такого человека могли взяться дорогая машина, вещи и личный водитель?
Подруги надеялись, что получат ответ от самой Марины. И поэтому приняли решение ждать возвращения женщины. Тем более что тетя Дуся объяснила им, что Марина в обеденный перерыв частенько заскакивает к себе домой, чтобы хлебнуть горячего супчику.
– Маринка работает в собесе. У них там при бывшем райкоме есть неплохая столовая. Но Маринка туда не ходит и тамошнюю еду не ест. Говорит, что не может позволить себе есть антрекоты по двести рублей за порцию с большим гарниром, когда у других людей, кто, возможно, больше в дешевой и полноценной еде нуждается, такой возможности нет.
Сознательностью Марины оставалось то ли восхищаться, то ли пугаться. Но одно подруги поняли сразу: с такой открытой к борьбе со всяческой несправедливостью женщине надо подходить очень осторожно.
Тетя Дуся не ошиблась. Марина появилась около двух часов дня. При виде подруг и охранника, выбравшегося из машины вместе с сыщицами, она ничуть не испугалась и не удивилась.
– Михаил Кусакин? Знаю ли я его? Ну конечно знаю! А кто вы такие?
Выслушав рассказ подруг о том, что Михаил вновь взялся за старое, она кивнула:
– Не могу сказать, что меня это удивляет. Я давно поняла, что с этим человеком у меня общего будущего быть не может. Была слабая надежда, что тюрьма его исправит. Поэтому я даже и Милочку-то не слишком отговаривала. Но теперь понимаю: зря. Надо было ей запретить общение с этим человеком.
– Кому запретить? Какое общение? А Милочка – это кто?
– Сейчас я вам все расскажу, – снова кивнула Марина. – И хотя я не уверена, что мой рассказ поможет вам поймать Кусакина, я все же выполню свой долг. Он ведь снова принялся за свое? Да? Ну так я и знала! Горбатого могила исправит.
О том, что Михаил Кусакин мертв, сыщицы пока что говорить Марине не стали. Хотели сначала послушать, что она скажет о нем, полагая, будто бы говорит о живом. А потом сравнить со словами той же Марины, но уже когда она будет знать, что Кусакин умер.
– Меня многие упрекают за чрезмерную гражданскую активность, но в отношении таких людей, как Михаил, иначе просто нельзя. Если бы мы с девочками не засадили тогда его за решетку, он бы продолжал заниматься обманом и кражами. Продолжал бы разводить других женщин.
Однако если Марина воображала, что после тюрьмы Михаил вернется осознавшим свои поступки, исправившимся и вообще честным и благородным, то ее поджидало разочарование. Нет, сначала вроде бы все было ничего. О том, что Михаил освободился, Марина узнала от других его жертв. Они же сказали, что Михаил живет сейчас у Милочки.
– Представляешь, эта глупая овечища все время писала ему письма со всякими там соплями. Мол, люблю, прощу, не могу без тебя. А потом еще и передачки ему слать принялась. Каждый месяц на почту с тюками таскалась. И как вы думаете, Михаил оценил? Проявил к Милочке благодарность? Нет! Вернулся, помылся, пришел в себя. Отъелся на домашних пирогах и блинах. Прописался опять же. Но не прошло и двух месяцев, как этот гад бросил Милочку и куда-то свалил.
Почистив перышки, Михаил почувствовал, что вновь способен на большее, чем оставаться с тихой и преданной, но, увы, совсем небогатой и скучноватой Милочкой. Правда, кое в чем он изменился. На сей раз Михаил ушел, прихватив с собой только те вещи, которые Милочка лично ему подарила. Ничего из ценных вещей не взял. Впрочем, ценностей особых у Милочки и не сохранилось.
Рыдая, Милочка кинулась за поддержкой к Марине. Именно Марина стала инициатором того, что Михаил оказался на скамье подсудимых. Именно Марина бегала от одной жертвы Михаила к другой, разыскивая и уговаривая их выступить против обвиняемого на судебном заседании. И вот теперь, признавая за Мариной неоспоримое преимущество духа и характера, Милочка прибежала за советом именно к ней.
Марина ее горя не разделила. И сурово сказала:
– Чего ревешь-то? Радоваться надо, что так случилось.
Но Милочка не образумилась. Она вновь и вновь принимала у себя Михаила, когда тому приходила охота вспомнить старую подружку. Проведя у Милочки одну ночь, Михаил вновь исчезал на неопределенное время. А Милочка звонила Марине и рассказывала, что Кусакин ничуть не изменился, что он все такой же…
Таким образом, Марина более или менее была в курсе того, чем занимается Михаил. И ее сердце переполнял гнев. Он явно принялся за старое. Милочка говорила, что у него вновь появились деньги. А пару месяцев назад заявила, что деньги у Михаила и вовсе теперь немалые. И что он говорит, будто занялся бизнесом. А что за бизнес, не сообщает. Да и не похоже, чтобы он убивался на работе. Ночи напролет он проводит в ночных клубах и стал завсегдатаем самых модных заведений.
– Но чем именно занимался Михаил?
Марина пожала плечами:
– Я с ним не общалась со дня суда. Тогда я откровенно высказала все, что думаю о нем, о его образе жизни и том, как он кончит. Больше мне прибавить нечего. Ничего нового я насчет Михаила с тех пор так и не придумала.
– А вот насчет того, как он кончит? Что на этот счет вы думаете?
– Плохо он кончит. Пристукнет его кто-нибудь за его художества. Сколько веревочке ни виться, а конец найдется. Это мы с девчонками такие мямли, что все Мишке прощали и до сих пор прощаем. А другие женщины могут жестче нас оказаться.
Подруги переглянулись. Марина говорит просто так или имеет какую-то информацию на сей счет?
– Мы знаем, что буквально пару недель назад Михаил приходил к вам.
– Приезжал на шикарной машине, – не стала отпираться Марина. – Деньгами передо мной сорил. Хвастался, что ухватил за хвост птицу удачи, которая ему в клювике все на свете приносит. Чего душа Мишкина ни пожелает, все ему Таисия несет!
– Таисия?
– Он так назвал эту несчастную. Мне лично кажется, что никакого бизнеса у Михаила не было и нет. Он нашел где-то богатую легковерную женщину, эту самую Таисию, и принялся ее доить. Но если вам интересна эта история и вы хотите узнать побольше, обратитесь к Милочке. Повторяю, это она продолжала носиться с Мишкой. А я, как только увидела его у себя на пороге, сначала оплеух надавала, а после с лестницы спустила.
Про бомбардировку домашними томатами и дождь из мусора и картофельных очисток Марина говорить не стала. Видно, считала, что гордиться тут особенно нечем. Вот если бы ей удалось попасть банкой в голову Михаила, тогда да, было бы чем хвастать. А так… одно сплошное разочарование. И домашних заготовок лишилась, и особого ущерба своему врагу не причинила.
И все же подруги попрощались с Мариной, чувствуя смутное недовольство в душе. А что, если это она прикончила Михаила? Можно ли считать человека способным на убийство только потому, что он опорожнил на голову другого человека свое мусорное ведро? Или, отчаявшись исправить преступника более мягкими средствами, Марина приступила к решительным действиям?
