– Глядите, янрирр!

Командир оперативной группы хоманнаров т’шегр Тетмиорх обернулся – раструб мощного облегченного разрядника в его руках следовал за взглядом, даже слегка опережая.

– Как мило с их стороны упростить нам жизнь! – усмехнулся он. – Занять оборону!

Дети Печали, еще несколько часов назад – наглые и бравые мерзавцы, которые самого демона-антинома сгоняют за гнячкой, любое море по колено, любой огонь нипочем, а теперь, после короткой, но неожиданно свирепой и кровавой сшибки с вражескими лазутчиками, едва-едва дюжина усталых, растерянных и сильно потрепанных задротов, без большой охоты зашевелились, не заморачиваясь маскировкой, развернули строй, кто-то лениво врубил личный гравиген и всплыл над грунтом.

– Подобраться, мисхазеры! – шепотом рявкнул Тетмиорх, не сводя глаз с узкого, как труба, пространства между производственными корпусами.

Языки тяжелого серого тумана вытекали из закоулков и подворотен, смешиваясь с клубами смрадного напалмового дыма. Приближавшаяся фигура то целиком пропадала из виду, словно призрак, то возникала вновь. Двигалась неспешно, почти плыла… тонкая, неясная, подуй – и рассеется…

– Это что, ребенок? – нахмурился Тетмиорх.

В иных условиях эта фраза сошла бы за шутку. Но сейчас никто не откликнулся смешками и шуточками. Только нежданные ледяные мурашки вдруг чесанули по загривку.

Зато отозвался рядовой первого класса Рахихх, снайпер, занимавший позицию на крыше двухэтажного блока в конце квартала. Голос его был едва различим из-за помех.

– Янрирр, это женщина… женщина-оборотень… вас предупреждали… не подпускать, не приближаться…

– Женщина-оборотень! – хмыкнул т’шегр, вовсю хорохорясь. – Эй, парни, кто-нибудь прихватил парочку обойм с заговоренными пулями и какую-нибудь бабушкину хрень, которая ими стреляет?

И снова молчание в ответ.

– Держу на прицеле… – как с того света, послышалось в коммуникаторах. – Могу работать…

– Отставить, рядовой, – лязгнул Тетмиорх. – Мы хоманнары, а это всего лишь женщина! Тебе доводилось убивать безоружных женщин?

Стоявший неподалеку боец, деликатно кашлянув, заметил:

– Нам всем доводилось.

– Но мы не станем делать это сейчас, – огрызнулся Тетмиорх, – когда все закончилось, а эта девка всего лишь хочет сдаться!

Ему пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы покинуть строй и совершить несколько шагов навстречу. Женщина стояла перед ним так близко, что он мог различить морщинки в уголках ее прикрытых глаз. Оборотень… придумают тоже… Не было в ней ничего потустороннего. Обычное лицо… ну да, нарисованное кистью другого творца, возможно – с большей любовью и тщанием, чем у эхайнских женщин. И одета простовато, по-походному. Оборотень… в кого она собралась перекидываться? В демона шерстистого и мерзкого, в дракона чешуйчатого? Стоит себе, сутулясь, вперясь в грунт перед собой, как провинившийся подросток, молчит, и потому выглядит слишком беззащитной, чтобы являть собой хоть какую-то угрозу, о которой действительно предупреждали в ходе непродолжительного инструктажа перед заданием. Ну, там много о чем предупреждали насчет светляков… и ведь что отвратительно: все оправдалось, все до последнего словечка.

Не оттого ли на душе та же ползучая серость и муть, что и вокруг, а шершавая печаль-тоска подобралась к самому сердцу?

Сколько их там осталось, тех светляков? Двое, трое? Двоих они уложили в простенке между корпусами, один ушел, ускользнул, как змея. Еще один, технарь, суровый спец, тот, что завалил первую платформу с горючкой. Его никто не видел, но где-то же он хоронится! Ну, и эта… женщина-оборотень. Все-таки трое. Храбрецы, в грунт их по уши… послали девчонку на переговоры, в расчете на снисхождение, а сами попрятались… А может быть, они надеются, что она покажет нам какой-нибудь свой фокус и мы вдруг устрашимся и ударимся в паническое бегство? Тогда самое время ей приступать, потому что терпение у ребят на исходе, а руки чешутся невыносимо, не свыклись они еще с мыслью, что почти половины тех, с кем утром травил байки на базе, а третьего дня выпивал и закусывал в солдатской хабареньке, с кем проводил праздники и уходил на задание, кто прикрывал тебе спину и кого ты сам не раз вытаскивал из пекла… половины тех уже нет. Нет капрала Зрузарка – разряды его обходили, ножи от него отскакивали… кроме одного, последнего, что особенно обидно – керамического, почти игрушечного. Нет сержанта Гешнэхха – а ведь это он завалил полковника Нарданда… думал, поди, что будет о чем детям и внукам рассказать у родового очага… Что она там выкинет? Атактильная суггестия? Какой-нибудь психокинез, пресловутые «длинные пальчики»? Ей придется бить своим секретным оружием по площадям и объемам, во все стороны и вверх, чтобы не упустить никого из виду, и она должна прекрасно понимать, что непременно кого-нибудь да упустит и тот ни на мгновение не замешкается, чтобы отправить ее в ад – если только у этелекхов есть ад. Как у нее насчет техники объемного взрыва, а? Если она того не понимает и на что-то еще надеется, то либо идиотка – но вряд ли этелекхи отправляют на ответственное и опасное задание идиотов, идиоты живут недолго! – либо смертница. Чем и объясняется ее поведение, отрешенный вид и затянувшееся молчание.

Ну? Давай приступай. Что ты хочешь нам сказать? Мол, позвольте нам уйти, и никто больше не пострадает? Хватит на сегодня бессмысленных жертв? Все это говорилось уже не раз, и не такими нежными устами, а изрыгалось с несусветной хулой, с угрозами во все мыслимые и немыслимые адреса, от ближайшей родни по двор гекхайана включительно, и едва ли не с дымом и пламенем, и ничего и никогда не меняло. Все равно дело заканчивалось бешеной пальбой, отстрелом всех плохих парней, иногда – редко, не как сегодня! – потерями личного состава и последующей финальной, бескомпромиссной зачисткой.

Долго она собирается молчать, эта ведьма?!

Т’шегр Тетмиорх звучно откашлялся и придал себе максимально угрожающий вид.

– Янтайрн, поднимите руки, чтобы мы их видели, – жестко потребовал он. – Мы не хотим неприятностей.

– А я хочу, – прошептала Дези.

И взглянула на него в упор.

…Бешено раскручивалась, с каждым витком ускоряя бег, воронка черного света, кислотно-синие молнии хлестали из самого жерла, куда невесомыми пушинками улетал, срываясь, весь материальный мир, складывались и сминались уродливые корпуса из пропитавшегося ядовитыми миазмами камня, вырывалось с корнем ржавое железо, пластами отставала от мертвой земли выщербленная вековая брусчатка, нечего было и говорить о прочей мелочи вроде живых существ с их нелепыми погремушками в лапках, по недомыслию названными оружием… какое оружие?! кому оно способно нанести ущерб?.. разве что живой уязвимой плоти… но не вселенским же Стихиям, внезапно явившим свою катастрофическую мощь, которой невозможно сопротивляться, нечего противопоставить, и даже помыслить об этом смешно в ужасающе прекрасный, торжественный миг, когда можно своими жалкими слезящимися зенками заглянуть в бездну всех бездн, в первозданный хаос, не без удивления обнаружить, что хаос, оказывается, наполнен черным светом – тоже мне открытие!.. и ослепнуть от нестерпимого черного сияния, с готовностью и без протестов отдать ему тело со всеми потрохами и душу со всеми надеждами, заблуждениями и воспоминаниями, принять это с радостью, с облегчением, избавиться наконец от призраков, загнанных в закоулки подсознания, взывающих оттуда к отмщению, не понимающих, что никакое отмщение не бывает достаточным… быть может, сейчас-то они поймут, и растворятся в этом черном свете, станут его частью, потому что из чего же ему состоять, как не из бесчисленного сонмища призраков, когда-то населявших мириады миров – во плоти или в воображении… покой, безмятежность и готовность к черному небытию – это и есть Воинские чертоги Стихий?!