3

Олень, опустив голову в ручей, лакал чистую воду. Что-то ударило его в бок. Он вскинул голову, и стрела вонзилась ему в глаз, поразив мозг. Передние ноги подогнулись, изо рта выступила кровь, и он упал.

Двое охотников вышли из засады и двинулись через ручей к убитому зверю. На обоих была одежда из оленьих шкур, украшенная кистями и бисером, в руках они держали тугие луки из вагрийского рога. Тот, что помоложе — стройный, светловолосый, с ослепительно голубыми глазами, — стал на колени рядом со зверем и вскрыл артерию у него на горле. Другой, повыше ростом, с окладистой бородой, стоял, оглядывая подлесок.

— Нет тут никого, Финн, — сказал младший. — Ты стареешь, и тебе начинает мерещиться разное.

Старший тихо выругался.

— Я чую этих ублюдков. Не знаю, чего им тут надо — поблизости ни добычи, ни женщин, но они тут, это точно. Паскудные надрены!

Младший выпотрошил оленя и начал свежевать его двуострым охотничьим ножом. Финн стоял настороже, наложив стрелу на лук.

— У меня из-за тебя руки трясутся, — сказал молодой.

— Ты со мной уже двадцать лет, Маггриг, а следы до сих пор читаешь, как слепой книгу.

— Да ну? А кто в прошлом году заявил, что Покрытые Узорами вышли на охоту? Мы караулили четыре дня, но охотники за головами так и не появились.

— Они были здесь — просто не захотели нас убивать. Скоро ты кончишь обдирать этого зверя?

Не успел Финн закончить фразу, как из кустов по ту сторону ручья вышли четверо, вооруженные луками и мечами — но стрелы не лежали на тетивах, и мечи остались в ножнах.

— Эй, не хотите ли поделиться? — крикнул худощавый бородач.

— Нам нужно делать запасы на зиму, а олени в эту пору попадаются не часто, — ответил Финн.

Коленопреклоненный Маггриг спрятал нож, взял лук и вынул стрелу из колчана.

— На этом берегу еще двое, — шепнул он.

— Знаю, — ответил старший, выругавшись про себя. Если у них за спиной засели еще двое надренов — они в ловушке.

— Не очень-то вы дружелюбны, — сказал надрен на той стороне, и все четверо двинулись вброд через ручей.

— А ну, стойте, — сказал Финн, оттягивая тетиву. — Мы в вашем обществе не нуждаемся. — Маггриг, полагаясь на то, что Финн удержит неприятеля за ручьем, наложил стрелу, обшаривая взглядом подлее ж на берегу. Из кустов поднялся стрелок, целя в спину Финна. Маггриг в тот же миг пустил свою стрелу. Она вонзилась надрену в горло — вражеская стрела пролетела над Финном и плюхнулась в воду перед четырьмя пришельцами.

— Я ему этого не приказывал, — сказал бородач. Он махнул рукой своим спутникам, и те попятились назад. Финн молчал, не сводя с них глаз.

— Другой тоже вот-вот стрельнет, — шепнул Маггриг. — Долго ты будешь торчать тут как столб?

— Мне и самому надоело стоять тут и мерзнуть. Заставь этого сукина сына показаться.

Маггриг оттянул тетиву и послал стрелу в кусты. Раздался удивленный вскрик, и лучник вылез из засады со стрелой в плече. Финн, повернувшись на каблуках, выстрелил надрену в грудь, и тот рухнул в кусты. Финн тут же обернулся, но четверо уже скрылись в лесу.

— Старею я, значит? — рявкнул Финн. — В твоих сапогах и то больше мозгов, чем в голове.

Маггриг, схватив Финна за полу кафтана, повалил его, и три стрелы просвистели в воздухе там, где он только что стоял. Маггриг пустил ответную стрелу через ручей, но в цель она не попала.

— Пора домой, старина, — сказал он.

Еще одна стрела ударилась о камень перед ним, отскочила и вонзилась в оленя. Охотники поспешно оттащили тушу туда, где их не могли достичь стрелы, отрезали самые лакомые куски, завернули их в шкуру и устремились в лес. Они прошли с оглядкой несколько миль, но погони за собой не заметили.

В конце концов, пройдя наискосок по склону, они поднялись к своей укромной хижине на северной стороне горы. Финн развел огонь и швырнул мокрые сапоги к очагу. В хижине было две комнаты. Напротив очага у стены стояла большая кровать, рядом с дверью имелось единственное окошко. Пол устилали медвежьи шкуры. Смежная комната служила мастерской, где охотники изготавливали луки со стрелами и ковали железные наконечники.

— Проклятые надрены! — выругался Финн. — Когда мне было столько лет, сколько тебе, Маггриг, по горам ездили наши конные дозоры и вылавливали эту сволочь. А теперь вот они являются сюда, наглые, как медный таз, и отнимают ужин у мирного человека. Будь они прокляты!

— Чего ты так злишься? Мы убили двоих, и ужин у тебя не отняли. Только и горя, что три пропавшие даром стрелы.

— Погоди, то ли еще будет. Они убийцы, эти дикари. Они еще выследят нас.

— Ничего, великий охотник Финн учует их на расстоянии. Ни одна птичка в горах не может испортить воздух без того, чтобы Финн этого не учуял.

— Смеху от тебя как от сломанной ноги. У меня дурное предчувствие, парень. Смертью в воздухе пахнет сильнее, чем зимой. — Финн вздрогнул и протянул к огню свои большие костлявые руки.

Маггриг промолчал. Он тоже чувствовал это.

Он внес куски оленьего мяса в мастерскую и развесил на крюках у дальней стены. Потом разостлал шкуру и принялся соскабливать с нее жир. Это была долгая работа, но Маггригу требовалась новая рубашка на зиму, и ему нравился рыжеватый оттенок кожи. Финн уселся рядом на верстак, рассеянно взяв в руки готовое древко стрелы. В другое время он мастерил бы оперение, но теперь сидел без дела.

— Что, опять спину ломит? — спросил, посмотрев на него, Маггриг.

— Как всегда с приходом зимы. Черт! Страх как неохота идти мне в Горный Трактир, да нужда заставляет. Надо сказать им, что надрены близко.

— Зато повидаемся с Бельцером.

— Он будет пьян, как обычно. И если этот боров оскорбит меня еще раз — клянусь, я выпущу ему кишки.

Маггриг встал и потянулся.

— Ничего ты ему не сделаешь. Да и он не хочет тебя обидеть. Ему просто одиноко, Финн.

— Жалеешь его, да? А я нет. Он не дал житья своей жене, покуда был женат, и в Бел-Азаре всем портил кровь. Подлая скотина, терпеть его не могу.

— Зачем же ты тогда купил его топор на торгах? Весь наш двухлетний доход угробил на это! А потом что? Обернул топор в промасленную кожу и спрятал на дно сундука.

— Я и сам иногда не понимаю, почему делаю то или иное, — развел руками Финн. — Наверное, мне претила мысль о том, что какой-нибудь северный дворянчик повесит его у себя на стене. Теперь я жалею об этом: деньги бы нам пригодились. Купили бы соли. Мне ее здорово не хватает. Обменять несколько луков, что ли? Черт, надо было нам задержаться и собрать надренское оружие — вот тебе и соль.

В лесу завыл волк.

— Вот сукины дети! — Финн встал и вышел в большую горницу.

— Теперь тебе, выходит, волки не угодили?

— От волков не бывает эха, парень, усвоишь ты это когда-нибудь или нет?

— Меня готовили в священники, Финн. Отец не думал, что мне придется разбираться в тонкостях волчьего воя.

— Если они отыщут хижину, можешь выйти и прочесть им проповедь, — хмыкнул Финн.

— Как по-твоему, сколько их?

— Трудно сказать. Обычно они сбиваются в шайки человек по тридцать, но этих может быть и меньше.

— А может, и больше?

Финн кивнул. Волк завыл снова — уже ближе.

Чареос остановил коня на вершине холма и посмотрел в долину, оставшуюся позади.

— В чем дело? — спросил Киалл. — Ты уже четвертый раз оглядываешься.

— Мне показалось, что я видел всадников — солнце блеснуло на шлемах или копьях. Может быть, это дозор.

— Ты думаешь, они ищут нас? Но ведь мы никаких законов не нарушали.

На лице Киалла Чареос увидел страх.

— Кто его знает. Князь — человек мстительный и полагает, будто я его оскорбил. Впрочем, даже он не сумел бы ни в чем меня обвинить. Поехали. К середине утра

мы должны быть в Горном Трактире, и я готов душу продать за горячую еду и теплую постель.

Тяжелые тучи над головой обещали снег, за последние два дня сильно похолодало. На Киалле были только шерстяная рубашка и штаны, и Чареосу при одном взгляде на него делалось холодно.

— Надо было купить перчатки, — сказал он, дуя на руки.

— Ничего, и без них неплохо, — бодро отозвался Киалл.

— Мне бы твои годы, — буркнул Чареос.

— Больше полусотни тебе не дашь, — усмехнулся Киалл. Чареос, сдержав сердитый ответ, направил жеребца вниз по склону. Жизнь идет по кругу, сказал он себе, вспомнив, как сам дразнил старого Калина. Старого Калина? Ему тогда было сорок два — на три года меньше, чем теперь Чареосу.

Жеребец поскользнулся. Чареос вздернул его голову вверх и откинулся назад. Серый восстановил равновесие и добрался донизу без происшествий. Тропа превратилась в горную дорогу, накатанную колесами телег, возивших лес в Тальгитир. Деревья здесь укрывали от ветра, и Чареос немного согрелся. Киалл поравнялся с ним. Серый тут же примерился укусить мерина, тот взвился на дыбы, но парень удержался.

— Продал бы ты этого зверя, — сказал он. — В нем черт сидит.

Это был хороший совет, но Чареос знал, что не расстанется с серым.

— У него скверный нрав, и он не выносит общества. Но мне он нравится. Он похож на меня.

Они выехали из леса. Внизу стояла кучка домов, посередине — трактир. Из двух его каменных труб валил дым, а у дверей собралось множество народу.

— Плохо мы подгадали, — проворчал Чареос. — Лесорубы явились на обед.

Путники въехали в селение. Конюшни помещались позади трактира. Чареос расседлал серого, ввел его в стойло, наложил вилами сена в кормушку и почистил коня. После они с Киаллом направились в дом. У огня места им не нашлось, и они уселись за стол. К ним подошла дородная женщина:

— Доброе утро, господа. Есть пироги, хорошая жареная говядина и вкусные медовые коврижки с пылу с жару.

— А комнаты найдутся? — спросил Чареос.

— Как же, сударь! Та, что наверху, свободна. Сейчас велю развести там огонь, и она скоро натопится.

— Мы поедим там, — сказал Чареос. — А пока что будьте добры подать нам подогретого вина.

Трактирщица поклонилась и исчезла в сутолоке. В этой тесноте Чареос чувствовал себя неуютно: было душно, воняло дымом, потом и вареным мясом. Вскоре женщина вернулась и провела их по лестнице в верхнюю комнату. Она была большой и холодной, хотя в очаге развели недавно огонь, но в ней имелись две мягкие кровати, стол и четыре удобных обшитых кожей стула.

— Скоро нагреется, — сказала женщина. — Еще и окно придется открывать. Левую ставню немного заедает, но вы толкните посильнее, она и отворится. Сейчас принесу вам поесть.

Чареос снял плащ и пододвинул стул к огню. Киалл уселся напротив, наклонившись вперед: спина уже заживала, но еще давала о себе знать.

— Куда мы направимся потом? — спросил он.

— На юго-запад, в надирские земли. Там мы найдем след разбойников, напавших на вашу деревню. Авось Равенну уже продали — тогда постараемся выкрасть ее.

— А как же другие?

— Помилосердствуй, мальчик! Они разбросаны по всей степи. Некоторые к тому времени будут перепроданы — всех нам никогда не найти. Пораскинь мозгами. Бывал ты когда-нибудь в степях?

— Нет, — признался Киалл.

— Они огромны. Неоглядные просторы, бескрайние пустыни, укромные долины. Звезды кажутся близкими, и пеший может бродить там целый год, не встретив ни одной юрты. Надиры — кочевой народ. Сегодня они покупают рабыню, скажем, в Тальгитире, а через три месяца они, глядишь, уже в Дренае. Они едут куда хотят — если только хан не созовет их на войну. Равенну и одну нелегко будет отыскать — поверь мне!

— Я все время думаю о ней, — сказал Киалл, глядя в огонь. — Как ей, должно быть, страшно. Я чувствую себя виноватым, сидя тут в тепле у огня.

— В спешке ничего путного не сделаешь, Киалл. Ты говоришь, она красива, значит, они не причинят ей вреда. Она еще девственна?

— Разумеется! — воскликнул, покраснев, Киалл.

— Это хорошо, тогда они ее точно не тронут. И назначат за нее высокую цену — стало быть, месяц-другой она может остаться у них. Не волнуйся, мальчик.

— При всем моем уважении к тебе, Чареос, не называй меня мальчиком. Меня уж пять лет никто так не зовет. Мне девятнадцать.

— А мне сорок четыре, и для меня ты мальчик. Но если это обижает тебя, то ладно... Киалл.

— Да нет, я не обижаюсь, — улыбнулся юноша. — Я, наверное, чересчур привередлив, но рядом с тобой я чувствую себя ни на что не годным юнцом. Я помощник аптекаря и знаю толк в травах и снадобьях, но в воинском ремесле не смыслю ничего. Один я не знал бы, как и взяться за поиски Равенны. Когда ты зовешь меня мальчиком, это лишний раз напоминает мне, как мало от меня проку.

Чареос, наклоняясь, подложил полено в огонь и заглянул в серые глаза юноши.

— Не надо так говорить. Ты доказал, чего стоишь, когда сказал свое слово перед князем... и не только. Не найдется и одного на сотню, кто взял бы на себя такую задачу, как ты. Понемногу ты всему научишься. И вот тебе первый урок: у воина есть только один истинный друг, один человек, на которого можно положиться, — он сам. Поэтому он хорошо питает свое тело, упражняет его, работает над ним. Если ему недостает мастерства, он учится. Если ему не хватает знаний, он приобретает их. Но главное — это вера. Он должен верить в свою волю, в свою цель, в свое сердце и душу. Не говори о себе плохо: это принижает воина, который сидит у тебя внутри. Ты силен, смел и наделен благородной душой. Взрасти в себе эти качества, и все будет хорошо. Где же наконец эта проклятая еда?

Два охотника вбежали в селение, и высокий с ругательством обернулся назад.

Из леса выезжали сорок всадников с мечами в руках.

Финн взлетел на крыльцо трактира, распахнул дверь и отшатнулся от людского скопища внутри.

— Набег! — проревел он и бросился наискосок, к амбару. Маггриг уже лез по веревке на сеновал. Грохот копыт приближался. Финн, не оглядываясь, схватился за веревку и взобрался наверх к другу. Маггриг приготовил стрелу.

— Сидели бы лучше в лесу, — сказал он. — Непохоже, чтобы здесь было безопаснее.

Финн не ответил. Всадники влетели в поселок с боевым кличем, рассекая воздух своими кривыми клинками. Были среди них и надиры в лакированных панцирях, и изменники-готиры с ножами и топорами. Каждый держал на левой руке маленький круглый щит. Они соскочили с коней и бросились к домам. Финн пустил стрелу и попал кому-то в шею. Маггриг угодил в рогатый шлем — стрела отскочила и ранила в руку другого. Семеро грабителей бросились к амбару, и Финн выругался. Вторая стрела, пущенная им, ударила в поднятый щит. Маггриг попал кому-то в пах, и раненый упал. Шестеро остальных вбежали в амбар снизу.

Финн, окинув взглядом сеновал, заметил у лаза, шагах в десяти, лестницу и хотел втащить ее наверх, но снизу за нее уже ухватился высокий надрен. Финн чуть не свалился вниз.

— Я тебя помню, мерзавец! — заорал надрен, увидев его. — Ну, теперь ты покойник. Я тебе всю требуху вырву вместе с кишками.

Держа щит перед собой, он полез по лестнице. Финн отскочил назад, к Маггригу, прошипев:

— Хорошее место ты выбрал, нечего сказать.

Маггриг пустил стрелу в спину надрену, бегущему к трактиру.

— Думаешь, пора уходить? — спросил он.

— Нет, лучше останемся и посадим цветочки.

Надрен уже добрался до лаза. Финн выстрелил в него, но он прикрылся щитом, ухватился за края и стал подтягиваться. Тогда Финн бросил лук и прыгнул на врага ногами вперед, угодив правой в подбородок. Оглушенный надрен шатнулся назад, но меча не выпустил и широко размахнулся им. Финн откатился в сторону. Маггриг поспешил ему на помощь, но Финн махнул рукой, отгоняя его. Чернобородый охотник схватил свой лук и колчан, перекинул их через плечо.

— Уходим! — крикнул он, ухватился за веревку и выскользнул наружу. Спустившись до половины, он спрыгнул вниз. Маггриг последовал за ним.

В амбаре, за поленницей припасенных на зиму дров, проснулся Бельцер. Он сел и застонал — голова у него раскалывалась. Проморгавшись, он увидел у лестницы надренских воинов. В тот же миг один из них обернулся и увидел Бельцера. Надрен кинулся на него с поднятым мечом, и Бельцер нашарил рукоять топора, воткнутого в круглый чурбан. Выдернув лезвие, Бельцер шагнул навстречу врагу. Свистнула тонкая сабля, но Бельцер пригнулся, и его топор раздробил надрену ребра. Деревянное топорище, не выдержав удара, сломалось. К Бельцеру устремились еще четверо надренов. Он взревел от ярости, нагнул голову и ринулся на них, сбив троих с ног. Четвертый взмахнул мечом, но стрела вонзилась ему в висок, и он рухнул на колени. Бельцер молотил врага кулаками — в свалке мечи были бесполезны. Он пнул кого-то в голову и отбежал обратно к поленнице, надрены бросились за ним.

На задах амбара был прислонен к стене длинный топор для рубки деревьев. Бельцер схватил его. Двое врагов погибли мгновенно, третий попятился и бросился наружу. Там стрела Финна остановила его, и он ничком повалился на пол.

— Что тут творится, во имя семи преисподних? — взревел Бельцер, но Маггриг с Финном уже ушли, и он сел на чурбак, пяля глаза на убитых. Еще один надрен лез по лестнице с сеновала. Он кинул один только взгляд на великана с топором и припустился прочь.

Снаружи Финн, бросив лук, сжимал в руках два окровавленных охотничьих ножа. Рядом лежали двое надренов и Маггриг. Восемь разбойников окружили его кольцом.

— Давайте, ребята, — прорычал он. — Идите сюда и умрите!

Бельцер, выйдя во двор с топором на плече, увидел это и вскричал:

— Бел-Азар!

Он бросился на окруживших Финна надренов и разметал их своим топором. Один напал было на Финна с коротким копьем, но охотник отступил в сторону и ножом пырнул врага в живот.

В трактире царил хаос. Разбойники рубили и резали беззащитных лесорубов. Несколько человек погибли, многие были ранены. Уцелевшие приникли к полу, пряча глаза от стоявших над ними надренов. Один разбойник перелез через стойку и ухватил за горло жену Назы Маэль, держа нож над ее правым глазом. Наза в луже крови лежал на полу.

— Говори, где спрятано, корова! — прошипел надрен, но услышал шорох сзади и обернулся, сощурив глаза. Позади открылась дверь, и показался человек с саблей. За ним шел юноша, тоже вооруженный. Надрен перевел взгляд на первого: тот был уже не молод, но двигался уверенно. — Чего стоите? — крикнул надрен своим. — Взять их!

Работники попятились, уступая дорогу, и несколько надренов бросились к пришельцам. Сверкнули мечи, и лязг стали заглушили вопли умирающих. Державший Маэль надрен, видя, как высокий воин избивает его людей, отшвырнул женщину, перескочил через стойку и бросился к двери, призывая на помощь.

Он добежал до порога и остановился с проклятием: из леса на севере выезжали двадцать всадников с копьями. Надрен вскочил на оказавшегося рядом коня, рывком отвязав поводья от столба.

— По коням! По коням! — завопил он, и всадники ворвались в селение. Надрены, большей частью пешие, бросились врассыпную, солдаты погнались за ними. Около дюжины разбойников, вскочив на коней, пытались пробиться к югу.

В трактире Чареос, уклонившись от вражеского меча, шатнулся вправо и упал на сбившихся в кучу работников. Последний надрен навис над ним с поднятым мечом, но Киалл полоснул врага саблей по горлу. Чареос поднялся на ноги и двинулся к двери. Во дворе Салида и его гвардейцы вели отчаянный бой с надренами. Разбойники, убедившись, что солдаты уступают им числом, атаковали с удвоенным пылом. Чареос спрятал саблю и вынул охотничий нож. Бросившись в гущу боя, он пырнул под ребра какого-то надрена и стащил его с седла. Вскочив на коня, он снова выхватил саблю и стал пробиваться к Салиде.

— О чем вы будете рассказывать своим детям? — закричал Киалл на работников в трактире. — О том, как прятались от боя? Вставайте и берите оружие!

Семеро человек поднялось на ноги, но прочие остались на месте. Семеро, схватив оружие убитых надренов, последовали за Киаллом во двор.

— Вперед! — крикнул юноша и бросился в бой, воткнув саблю в спину вражеского всадника.

У амбара Бельцер опустился на землю рядом с Финном. Тот сидел, держа на коленях голову Маггрига. Из раны на голове молодого охотника струилась кровь.

Бельцер пощупал запястье Маггрига и сказал: «Он жив!», но Финн как будто не слышал его. Бельцер, ругнувшись, оттолкнул Финна, ухватил бесчувственного Маггрига за рубашку и втащил в амбар, подальше от схватки и топчущих копыт. Финн заморгал и последовал за ними.

— Так он жив?

— Останься с ним, — сказал Бельцер и взял топор.

— Куда ты?

— Пойду убью парочку надренов — а уж потом напьюсь. И великан исчез в свалке. Финн сел и пощупал Маггригу пульс — сердце билось сильно и ровно.

— Ох, и горе мне с тобой, — покачал головой Финн.

Успех постепенно склонялся на сторону солдат. Они превосходили разбойников дисциплиной, а Чареос пробился к Салиде, в середину, и эти двое казались непобедимыми.

Несколько надренов вышли из боя и помчались прочь. Остальные последовали за ними. Всего удалось уйти семнадцати — прочие полегли на месте.

У солдат погибли одиннадцать человек, четверо получили тяжелые раны, и земля перед трактиром пропиталась кровью. Шестерых лошадей убили, двух искалечили. Повсюду лежали тела. В наступившей внезапно тишине Салида перекинул ногу через седло и спешился. Он отер саблю о рубашку убитого и убрал ее в ножны. Чареос сошел с коня.

— Вовремя вы, капитан, — сказал он.

— Твоя правда, Чареос. Спасибо тебе. Ты хорошо сражался.

— Нужда заставила.

— Надо поговорить, — бросил Салида, уводя коня с поля битвы. Чареос последовал за ним к колодцу за домом. Они напились, и Салида присел на край. — Князь велел схватить тебя. Он хочет тебя повесить.

— За что? Даже у князя должна быть какая-то причина.

— За убийство Логара.

— Как можно обвинять в убийстве человека, на которого напали трое вооруженных людей?

— Логар был безоружен.

— Ах, вот оно что... Погодите. — Чареос, вернувшись назад, позвал к себе Киалла. — Дай-ка мне свою саблю. Узнаете ее, капитан?

Салида осмотрел клинок и кивнул.

— Да, это сабля Логара. Но это ничего еще не значит, Чареос. Против тебя есть свидетель, и князь хочет твоей смерти.

— Но вы-то мне верите?

— Верил еще до того, как увидел саблю, — устало улыбнулся капитан. — Логар был настоящей змеей. Но дело не в этом. Не знаю, как и быть. Мне приказано доставить тебя назад. Если я это сделаю, тебя наверняка повесят. Если не сделаю, меня разжалуют. И зачем, во имя Бара, понадобилось тебе прекращать эти проклятые уроки?

Не дожидаясь ответа, Салида позвал к себе унтер-офицера и приказал убрать трупы.

Чареос сел у колодца рядом с Киаллом.

— Что же ты теперь будешь делать? — спросил юноша. Чареос пожал плечами. — Ведь нельзя же тебе возвращаться.

— Нельзя, — согласился Чареос. На них упала чья-то тень. Чареоса схватили и заключили в медвежьи объятия. Бельцер покружил его и расцеловал в обе щеки.

— Глазам своим не верю. Мастер Меча! Что ты тут делаешь? Меня повидать приехал? Хочешь что-то мне поручить. Ну и денек, благие боги!

— Поставь меня, косолапый! — закричал Чареос. Бельцер вернул его на землю и отступил, подбоченясь.

— А ты здорово постарел. Маггриг и Финн тоже тут. Все собрались! Я так и знал, что что-то случится, но чтобы вы все... Да скажи же что-нибудь.

— Вид у тебя жуткий, а запах такой, что и тухлая рыба показалась бы благовонием. Кроме того, мне сдается, что ты сломал мне ребро.

— А это что за парень? — спросил Бельцер, ткнув большим пальцем в Киалла.

— Его зовут Киалл. Мы вместе путешествуем.

— Ну, здорово. — Бельцер огрел Киалла по спине. Тот застонал и пошатнулся. — Что это с ним?

— У него вся спина исхлестана, и ты ему только что об этом напомнил. Ты что, живешь здесь?

— Вроде того. Помогаю Назе — трактирщику. Вы, поди, умираете от жажды — пошли выпьем. Боги, что за счастливый день! Сейчас принесу пива. — И Бельцер устремился к трактиру.

— Кто это? — спросил ошеломленный Киалл.

— Это Бельцер. Кто видел его хоть раз, больше не забудет.

— Бельцер?! Златокудрый герой Бел-Азара?

— Ты скоро поймешь, Киалл, что на песни и сказки полагаться нельзя. Разве что слепая корова могла бы посчитать Бельцера красавцем — да и то вряд ли. Я видел, как шлюхи гнали его прочь, хотя карманы у него были набиты золотом.

— Невероятно, — прошептал Киалл. — Этот жирный вонючий урод?

— В нем есть и хорошие стороны. Погоди, пока не узнаешь его получше. — Чареос направился к амбару, где Финн поддерживал вставшего на ноги Маггрига. — Вижу, вас по-прежнему тянет в драку, словно бабочек в огонь? — улыбнулся он.

— Похоже, что так, Мастер Меча. Вот этому парню пробили башку.

— Веди его в мою комнату.

— Я не хочу здесь задерживаться, — сказал Финн. — Я ненавижу толпу, ты же знаешь.

— Да, помню. Но хоть час-то удели мне, Киалл покажет тебе дорогу.

Чареос отошел к Салиде, который сидел у трактира.

— Я встретил старых друзей, капитан. Буду у себя в комнате, если вам захочется поговорить со мной.

Салида кивнул:

— Достань своему другу новую саблю. Эту я отвезу князю.

— А как же я? И как же вы?

— Отправляйся куда хочешь, Чареос, и благослови тебя Исток. А я... кто знает? Я не всегда командовал гвардией — в жизни есть и другие занятия. Но боюсь, что князь пошлет за тобой других. Там, где дело касается тебя, разум ему изменяет.

— Будь осторожен, Салида.

— Непременно. Этот мир создан для осторожных людей, — сказал Салида, кивнув на поле битвы.

Из трактира вытаскивали тела, оставляя кровавые следы на половицах. Восточная часть зала превратилась в лазарет, где солдаты зашивали и перевязывали друг другу раны. Жена хозяина хлопотала около мужа. Наза, весь белый, с глубокой раной в плече и шишкой на голове, еще не оправился от потрясения. Женщина устало улыбнулась Чареосу:

— Спасибо за помощь, сударь. Они бы меня наверняка убили.

— Чего они хотели от вас?

— Лесорубам завтра должны платить жалованье. Серебро спрятано тут, у нас. Рабочих четыреста человек, а платят им четыре раза в год — сумма внушительная.

— Понятно. Можно мне взять на кухне немного еды? Мы с приятелем так и не ели.

— Сейчас вам что-нибудь приготовлю, — всполошилась хозяйка.

— Не надо. Оставайся с мужем, я и сам отлично управлюсь.

— Вы очень добры, сударь.

На кухне перевернули столы и перебили посуду, но большой горшок, где тушилось жаркое, еще шипел на плите. Появилась служанка, маленькая и хрупкая, с темными вьющимися волосами. Она присела перед Чареосом:

— Что прикажете, сударь?

— Подай в верхнюю комнату еды — жаркого, хлеба, чего угодно. Вина тоже принеси и захвати пять кубков. И еще полотна на бинты. Только скорее, хорошо? — Он дал ей серебряную монетку, и она снова присела.

Чареос вернулся в свою комнату. Финн сидел на широкой кровати, смачивая рану на голове Маггрига. Порез был мелкий, но на виске вздулся кровоподтек. Бельцер устроился у огня с кувшином пива, Киалл стоял у окна, глядя на место побоища. Он сам себя удивил, когда повел лесорубов на врага, — его в тот миг охватило небывалое возбуждение, и все страхи как рукой сняло. Теперь он чувствовал себя воином. Какое голубое небо, как чист и свеж воздух! Он улыбнулся Чареосу и перевел взгляд на Бельцера. Да, этот малый урод, но топором машет, как сказочный великан. Маггрига и Финна Киалл в деле не видел, но одно лишь то, что он находится в одной комнате с героями Бел-Азара, наполняло его гордостью.

Служанка принесла еду, однако Киалл больше не чувствовал голода. Бельцер взял свою долю, а Чареос сел напротив него, глядя в огонь. Финн перевязал Маггригу голову, и тот уснул. Никто не разговаривал. Киалл пододвинул себе стул и сел. У него начали дрожать руки, к горлу подкатила дурнота. Чареос, заметив это, передал ему краюху черного хлеба.

— Поешь-ка. — Киалл кивнул, стал жевать корку, и тошнота прошла.

— Ну и что же дальше? — спросил Бельцер, отставив в сторону пустой кувшин. — Опять рубить дрова и колошматить дровосеков?

— А тебе чего бы хотелось? — отозвался Чареос.

— Я хочу, чтобы все стало опять как было.

— Ничего уже не будет так, как было. И скажу тебе, дружище Бельцер, — так никогда и не бывало.

— И ты полагаешь, я это пойму? Ты всегда был большим умником. Но все это чушь собачья. Я еще не стар и со всяким справлюсь. Могу выпить целое озеро пива, а потом поднять над головой мешок с песком, а в бою против меня и вовсе никто не выстоит.

— Может, оно и так, — согласился Чареос, — но ты уже не молод. Сколько тебе, пятьдесят?

— Сорок восемь. Это еще не старость.

— Это больше, чем было Калину в Бел-Азаре. А разве ты не советовал ему отправиться домой и предоставить воевать молодым?

— Я просто шутил. И я тогда еще не знал того, что знаю теперь. Боги, Чареос, должно же в жизни быть хоть что-то для меня!

Чареос растянулся на стуле, протянув ноги к огню.

— У меня есть сейчас одно дело, — сказал он. У Бельцера заблестели глаза.

— Расскажи!

— Я помогаю молодому Киаллу освободить женщину, похищенную надренами.

— Благородную даму? Принцессу?

— Нет, деревенскую девушку, дочь свинопаса.

— Что такое? В чем же тут доблесть? Надрены воруют женщин веками. Кто воспоет спасение дочери свинопаса?

— Никто — но если ты предпочитаешь остаться здесь и колоть дрова...

— Я этого не говорил — нечего мне подсказывать. Чья шайка ее украла?

— Неизвестно.

— А в какое становище они направились?

— Тоже не знаем.

— Если ты смеешься надо мной, я тебе шею сверну. А что же вам известно?

— Что она похищена. Остается только найти ее и вернуть обратно.

— Тебе нужен Покрытый Узорами — а он ушел. Может, его уже и в живых-то нет.

— Я тоже о нем думал, — кивнул Чареос. — Я поеду в Долину и поищу его — если ты не предложишь ничего получше.

— Что угодно лучше, чем это. Они снимут с тебя голову и высушат, чтобы носить на поясе. Ты даже их языка не знаешь.

— Зато ты знаешь.

— Мне надо еще выпить, — заявил Бельцер и вывалился из комнаты.

— Кто такой этот Покрытый Узорами? — спросил Киалл. — И что это за Долина?

— Врата в иной мир, — ответил ему Финн. — И только умалишенный отважится соваться туда. Что ты затеял, Чареос? Ничья нога не ступает в эту Долину.

— Что поделаешь, Финн. Мы не сможем выполнить то, что задумали, пока не найдем человека, способного странствовать путями духа. А известен ли тебе хоть один такой же, как Окас?

— Нет, — признался Финн. — Но Долина? Я даже ради спасения собственной души не пошел бы туда. И Бельцер не пойдет. Там не любят непрошеных гостей.

— Я с тобой, — заявил Киалл. — Я пойду куда угодно, лишь бы найти Равенну.

— А ведь и мы когда-то были такими, — задумчиво произнес Финн. — Это просто диво, Мастер, что мы еще живы. Но если тебе неймется умереть, почему бы просто не прыгнуть с утеса или не вскрыть себе вены острым ножом? Покрытые Узорами убьют тебя медленно — сам знаешь.

— Прекрасно знаю, Финн, — улыбнулся Чареос, — и без Бельцера туда не пойду. Окас почему-то питал к нему привязанность.

— Возможно, тут все дело в запахе. Окас — единственный известный мне человек, от которого воняло еще хуже, чем от нашего великана. Но так оно или нет, меня туда калачом не заманишь.

— Что же там такого страшного? — спросил Киалл. Финн почесал бороду.

— По словам Окаса, это жаркая страна, и там водятся звери, которые едят человеческое мясо. А тамошние жители снимают с врагов головы и высушивают их с помощью волшебства. Лет двадцать назад один дворянин — его звали Карсис — отправился с небольшим отрядом в эту Долину, и их высушенные головы насадили на пики у входа. Десять лет эти головы подстерегали неосторожных путников. Я сам видел их как-то раз — и слышал. Они вещали об ужасах ада.

— Но теперь их там нет? — спросил Киалл.

— Нет. Регент послал туда уланов — они развели большой костер и сожгли головы.

— А Покрытые Узорами приходят на наши земли?

— Иногда приходят. Тогда люди запираются в своих домах и бодрствуют всю ночь с мечами и луками наготове. Ты еще не раздумал ехать туда?

Киалл сглотнул.

— Я пойду куда угодно, если потребуется.

— Герой, да и только, — хмыкнул Финн.

Дверь открылась, и вошел Бельцер с двумя кувшинами пива.

— Я иду с тобой, — объявил он Чареосу.

— А этот просто дурак, — отозвался Финн.

Солдаты вырыли мелкий ров в полумиле от поселка и побросали туда тела надренов, сняв с них доспехи и оружие. Одиннадцать погибших солдат завернули в одеяла и бережно уложили в повозку, чтобы с почестями похоронить в Тальгитире.

Салида приказал забросать надренскую могилу камнями, чтобы волки и лисицы не разрыли ее. Уже смеркалось, и он устал до крайности. Семеро из тех, кого он потерял, были еще совсем зелеными новичками и четверо — закаленными ветеранами. В числе этих четверых был его денщик Кафес, прыткий, веселый малый. В Тальгитире у него осталась жена и пятеро сыновей, и Салиду ничуть не радовало предстоящее посещение этого дома. Он обернулся на стук копыт и увидел Чареоса, скачущего к нему на огромном сером жеребце. Чареос спешился и подошел к капитану.

— Я хотел удостовериться, что у вас не осталось сожалений относительно меня.

Салида заглянул в его темные глаза, но не сумел прочесть его мыслей.

— Не осталось, — сказал он, и Чареос кивнул:

— Ты хороший человек, Салида. Вот — я принес тебе саблю Логара. — Чареос подал ножны капитану и достал из седельной сумки мех с вином и две медных, обтянутых кожей чаши. — Выпьешь со мной?

— Не откажусь. Только отойдем. Тут разит смертью — я уже весь пропитался ее запахом.

— У тебя усталый вид. Я думаю, не только бой в этом повинен?

Они отошли к куче валунов и сели. Салида снял с себя железный панцирь и положил рядом.

— Нет, не только. Я теперь семейный человек, Чареос. Были времена, когда я верил, что солдаты могут что-то изменить. — Он принял чашу с красным вином и пригубил ее. — Но теперь у меня трое сыновей и красавица жена. Надиры между тем опять собирают войско, скоро они перевалят через горы и уничтожат Готир. Что станется тогда с моими сыновьями и с их мечтами?

— Может, надиры еще и не придут. Готир перестал быть богатой страной, им нечем здесь поживиться.

— Они видят смысл жизни не в наживе, а в войне. А что мы можем противопоставить им? Наша армия урезана до двух тысяч человек. Мы даже Бел-Азар теперь не смогли бы удержать. — Салида допил свое вино и снова протянул чашу. Чареос молча наполнил ее. — Не вовремя я родился, вот что, — с натянутой улыбкой сказал Салида. — Мне бы быть офицером в те дни, когда Готир занимал надирские земли до самых Дельнохских гор.

— Все идет по кругу, — сказал ему Чареос. — У готиров были свои времена, так же как и у дренаев и вагрийцев. Теперь мы живем во времена надиров. Но и они пройдут, и какой-нибудь офицер будет сидеть в последнем укреплении надирской империи, сетуя на судьбу и спрашивая себя, что станется с мечтами его сыновей.

— Скорее бы он пришел, этот день, — усмехнулся Салида. — Правду ли говорят, что ты — дренайский князь?

Чареос улыбнулся и подлил себе вина.

— Так уверяют сказители.

— Ты не думал о том, чтобы вернуться на родину?

— Моя родина здесь. Но я и правда подумывал когда-нибудь побывать за Дельнохскими горами... и, может быть, побываю.

— Я был однажды в Замке Тенаки. Диковинное место: шесть крепостных стен, а в самом замке кладка трехфутовой толщины.

— Я знаю эту крепость как Дрос-Дельнох. Говорили, что взять ее нельзя. Я вырос на рассказах о Друссе-Легенде и Реке, Бронзовом Князе. Не странно ли, что в конце концов крепость завоевал один из потомков Река? Мне не нравится это название — Замок Тенаки.

— Ты ведь встречался с ним, верно? С великим ханом?

— Да. Давным-давно — в другой жизни. — Чареос встал. — С твоего позволения, я поищу своему спутнику другую саблю. Сомневаюсь, что у надренов найдется нечто подобное, впрочем, и он боец неважный.

— Незачем тебе рыться в надренском оружии — это все жалкие, кое-как выкованные железяки. Я как-то подарил саблю моему денщику — хороший клинок, и Кафесу он больше не нужен. Прими его с моим благословением. — Салида подошел к повозке и достал кавалерийскую саблю в деревянных, обтянутых кожей ножнах. — Она остра и хорошо уравновешена.

— Спасибо, друг, — сказал Чареос, и они обменялись рукопожатием.

— По крайней мере я смогу рассказать сыновьям, что сражался рядом с героем Бел-Азара.

— Да пребудет с тобой Исток, Салида. Капитан посмотрел, как Чареос садится в седло.

Конь взвился на дыбы и помчался вскачь. Салида постоял еще, глядя, как всадник исчезает вдали, и вернулся к своим занятиям — приказал запрячь повозку и привязать к ней сзади оставшихся без седоков лошадей.

Печальным будет их обратный путь в Тальгитир.