Глава 8

Стремясь избавиться от боли и головокружения, Дардалион освободил свой дух и, пройдя сквозь стены замка, взмыл к яркому полуденному солнцу.

Внизу кипел бой. Нездешний снова занял место на стене. Тщательно прицеливаясь, он пускал стрелу за стрелой в наступающих вагрийцев. Йонат с почти безумным рвением собрал двадцать воинов и ринулся на захватчиков, раскидавших заслон из повозок. Слева и справа на стенах вели прицельный огонь дренайские лучники. Враг сумел взобраться на ветхую восточную стену, и трое дренайских солдат отчаянно бились, стараясь сдержать волну. Дардалион полетел к ним.

В числе троих был немолодой офицер. Он орудовал мечом с отменным искусством. Бешеная рубка и неистовая атака были не в его обычае: он дрался грациозно, и его меч так и сверкал, словно едва касаясь противника. А враги падали, захлебываясь собственной кровью. Его лицо было спокойно, даже, казалось, безмятежно, и ничто не нарушало его сосредоточенности.

Глазами своей души Дардалион видел мерцающие ореолы, отражающие настроение каждого человека. Все участники битвы, кроме двоих, светились ярко-красным огнем. Офицер излучал голубизну гармонии, а Нездешний — пурпур сдерживаемой ярости.

Все больше вагрийцев взбирались на восточную стену, а Йоната с его людьми теснили назад от проема в западной. У Нездешнего кончились стрелы — он достал меч и спрыгнул со стены на повозку, раскидав противника. Он успел убить двоих, прежде чем они вновь обрели равновесие, а третий погиб, едва вскинув меч, — Нездешний стремительным ударом раскроил ему горло.

В замке Даниаль поднялась с девочками по винтовой лестнице на башню и села там, прижавшись спиной к парапету. Здесь шум битвы был не так громок, и она привлекла девочек к себе.

— Как ты боишься, Даниаль! — сказала Крилла.

— Да, очень боюсь. Придется вам меня успокаивать.

— Они убьют нас? — спросила Мириэль.

— Нет, малышка... не знаю.

— Нездешний нас спасет. Он всегда нас спасает, — заверила Крилла.

Даниаль закрыла глаза, и перед ней всплыло лицо Нездешнего: темные глаза, глубоко сидящие под тонкими бровями, угловатые черты и квадратный подбородок, большой рот, искривленный в насмешливой полуулыбке.

Вопль умирающего перекрыл звуки боя.

Даниаль встала и оперлась на зубчатый парапет.

Нездешний с горсткой людей пытался пробиться к замку, но их окружили почти со всех сторон. Не в силах смотреть на это, она снова сползла вниз.

В замке Дардалион встал и схватился за меч. Голова кружилась уже не так сильно, и сознание неминуемой смерти пересиливало боль. Он шагнул вперед и распахнул дверь. Солнце светило так ярко, что у него на глазах выступили слезы. Сморгнув, он увидел четырех вагрийцев. Они бежали к нему.

Удушающей волной накатил страх, но Дардалион, вместо того чтобы загонять его внутрь, дал ему волю и со страшной силой направил навстречу врагам. Мысленный толчок заставил их пошатнуться. Один, схватившись за сердце, упал и тут же умер, второй, выронив меч, с воплем бросился к воротам. Двое других, будучи покрепче, только попятились.

Широко раскрыв ужасающе голубые глаза с почти незаметными зрачками, Дардалион двинулся в гущу боя. С возросшей мощью он послал свой страх на полчище вагрийцев. Поднялся крик, и паника охватила врагов, словно чума. Позабыв о сражении, они обернулись назад и увидели идущего на них серебряного воина. Вагриец, оказавшийся к Дардалиону ближе других, весь дрожа, упал на колени и, пошатнувшись, рухнул ничком.

Впоследствии как ни допрашивали всех этих солдат, ни один не сумел описать тот дикий ужас и порождаемое ужасом ощущение страшной угрозы — хотя все помнили серебряного воина, который пылал как белый огонь и чьи глаза сеяли смерть и отчаяние.

Вагрийцы, бросая оружие, в панике бежали. Дренаи с трепетом смотрели, как Дардалион с мечом в руке проводил их до самой бреши.

— Боги света, — прошептал Йонат. — Он что, колдун?

— Похоже на то, — ответил Нездешний. Солдаты окружили священника, хлопая его по спине. Он покачнулся и чуть не упал, и тогда двое воинов вскинули его на плечи и понесли обратно в замок. Нездешний с улыбкой покачал головой.

— Дак! — позвал кто-то. — Это ты?

Нездешний оглянулся и увидел Геллана. Друг постарел — волосы поредели, в глазах появилась усталость.

— Я. Как поживаешь, Геллан?

— А ты нисколько не изменился.

— Ты тоже.

— Что ты поделывал все это время?

— В основном путешествовал. А ты, я вижу, остался в Легионе, хотя собирался жениться и уйти в отставку.

— Я женился, но не ушел. — На лице Геллана мелькнуло страдание. — Я рад тебя видеть. Поговорим после, когда управимся с делами.

Геллан отошел, и его место тут же занял офицер, первым встретивший путников. — Так вы старые друзья? — спросил Сарвай.

— Что? А, да.

— Давно не виделись?

— Двадцать лет.

— Его дети умерли от чумы в Скодии, а жена покончила с собой.

— Спасибо, что сказал.

— Он хороший офицер.

— Он всегда был лучше, чем полагал сам.

— Он собирался уйти в этом году. Купил себе усадьбу близ Дренана.

Нездешний смотрел, как солдаты по команде Геллана уносят раненых и убирают трупы. Нескольких человек командир отрядил на стены наблюдать за вагрийцами.

Покинув Сарвая на полуслове, Нездешний вернулся к западной стене за арбалетом. Там сидел солдат, спасший его своим метким выстрелом в бою. Разговаривать ни с кем не хотелось. Нездешний молча прошел мимо и подобрал арбалет.

— Хочешь? — Солдат протянул ему флягу.

— Нет.

— Это не вода, — ухмыльнулся солдат.

Нездешний отхлебнул, и глаза у него полезли на лоб.

— “Лентрийский огонь” называется, — пояснил Ванек.

— И не зря!

— Он навевает сладкие сны. — Ванек растянулся и положил голову на руки. — Разбуди меня, если они вернутся, ладно?

Вагрийцы, отойдя на выстрел, собрались вокруг своего командира. Нездешний не слышал, что он говорит, но жесты были достаточно красноречивы. Командир сидел на высоком сером коне, его белый плащ трепетал на легком ветру; он размахивал кулаком почем зря, и солдаты, присмирев, слушали. Нездешний поскреб подбородок и хлебнул “лентрийского огня”.

Что же такое сотворил священник, чтобы обратить в бегство столь бравых бойцов? Он посмотрел на небо и поднял фляжку к облакам:

— Возможно, ты кое на что и годишься.

Еще глоток — и он сел, голова пошла кругом. С большим тщанием он закупорил фляжку и отложил ее в сторону.

"Дурень, — сказал он себе. — Вагрийцы того и гляди вернутся. Да ладно — пусть с ними управляется Дардалион!” Он глубоко вздохнул и прислонился головой к холодному камню. В ясном небе над фортом кружили темные тени.

— Почуяли смерть, да? — спросил он, и ветер донес до него хриплый вороний крик. Он вздрогнул. Он видел этих птиц за работой, видел, как они выдирают глаза из глазниц и заводят свары из-за лакомых кусочков над теплыми еще телами. Он отвернулся и стал смотреть на двор.

Солдаты убирали мертвых. Вагрийцев выбрасывали за ворота, своих складывали бок о бок у северной стены, покрывая плащами. Двадцать два тела уложили там. Нездешний сосчитал оставшихся. На виду было только девятнадцать — недостаточно, чтобы удержать форт в случае новой атаки. На него упала тень, и он увидел Йоната с пучком арбалетных стрел.

— Я подумал, что тебе они могут пригодиться, — сказал офицер.

Нездешний принял стрелы с кривой усмешкой и спросил:

— Выпить хочешь?

— Нет, спасибо.

— Это не вода.

— Да, я узнал фляжку Ванека. Дун Геллан хочет тебя видеть.

— Он знает, где меня найти.

Йонат с угрюмой улыбкой присел на корточки.

— Ты мне нравишься, Дакейрас, и мне не хотелось бы посылать троих солдат, чтобы они отволокли тебя в замок, — это было бы недостойно.

— Это верно. Помоги-ка мне встать.

Нездешний нетвердо держался на ногах, но с помощью Йоната доковылял до замка и прошел в комнатушку за большим залом.

Йонат, отдав честь, попятился прочь и закрыл за собой дверь. Нездешний, за неимением лучшего, уселся на пол, прислонившись к стене.

— Я ошибся, — сказал Геллан. — Ты все-таки изменился.

— Все мы меняемся. Дорога к смерти состоит из перемен.

— Мне думается, ты понимаешь, о чем я.

— Скажи мне сам — ты здесь главный.

— От тебя веет холодом, Дак. Когда-то мы были друзьями. Братьями. А теперь ты поздоровался со мной, как со случайным знакомым.

— Так что же?

— Я хотел бы знать, что с тобой случилось.

— Если бы мне хотелось исповедаться, я пошел бы к священнику. А у тебя есть заботы поважнее — целая армия только и ждет, как бы разделаться с тобой.

— Что ж, хорошо, — печально кивнул Геллан, — забудем о прошлом. Расскажи мне о своем друге. Что за властью он обладает и откуда он взялся?

— Будь я проклят, если знаю. Он священник Истока. Я отнял его у одних затейников, желавших замучить его до смерти, и с тех пор не могу от него избавиться. Но раньше он ничем не проявлял свою силу.

— Для нас он просто находка.

— Это верно. Почему ты не поговоришь с ним самим?

— Поговорю. Вы пойдете с ним в Скултик?

— Если будем живы.

— Да, если будем живы. Так вот, если ты пойдешь в Скултик, не бери свой арбалет.

— Это хорошее оружие.

— Да, и очень приметное. Все офицеры получили указание следить, не покажется ли где человек с таким оружием. Говорят, будто он убил короля. — Геллан пристально смотрел на него.

Нездешний промолчал, но отвел глаза.

Геллан кивнул.

— Ступай, Дакейрас. Я хочу поговорить с твоим другом.

— Все иногда бывает не таким, как кажется.

— Я не хочу этого слышать. Ступай.

Нездешний вышел, и вошел Дардалион. Геллан встал ему навстречу и подал руку. Священник ответил крепким пожатием, в котором, однако, не чувствовалось особой силы.

— Прошу садиться, — указал на койку Геллан. — Расскажите мне о вашем друге.

— О Дакейрасе или о Даниаль?

— О Дакейрасе.

— Он спас меня... всех нас. И доказал свою дружбу на деле.

— Вы всегда знали его как Дакейраса?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Значит, вы знали его и под другим именем?

— Этого я вам не открою.

— Я уже говорил с детьми.

— Стало быть, вам нет нужды расспрашивать меня.

— Верно. Я знал Дакейраса когда-то — или думал, что знаю. Тогда он был человеком чести.

— Точно таким же он проявил себя за последние несколько дней. Удовольствуемся этим.

— Пожалуй, — с улыбкой кивнул Геллан. — Теперь расскажите о себе и о своей смертоносной силе, свидетелями которой мы стали сегодня.

— Мне почти нечего сказать вам. Я священник Истока... бывший священник. И обладаю даром духовных странствий и мысленной речи.

— Но что обратило неприятеля в бегство?

— Страх, — просто ответил Дардалион.

— Страх перед чем?

— Просто страх. Мой страх, проникший в их умы.

— Внушите мне то же самое.

— Зачем?

— Чтобы я мог понять.

— Но сейчас я не испытываю страха. Мне нечего передать вам.

— А можете вы сказать, вернется враг или нет?

— Не думаю, что они вернутся. Один человек по имени Сеорис гонит их в атаку, но они боятся. Со временем он мог бы убедить их, но не далее чем через час к вам прибудет подкрепление.

— Кто его ведет?

— Большой, сильный человек по имени Карнак. С ним четыреста всадников. — Вот поистине добрая весть. Вы бесценный человек, Дардалион. Что вы намерены делать дальше?

— У меня нет никаких намерений. Я еще не думал...

— У нас в Скултике тоже есть священники — более двухсот. Но они не умеют сражаться, как вы, а жаль: они могли бы принести большую пользу Дренаю. С вашей силой, увеличенной стократно, мы обратили бы вспять всю вагрийскую армию.

— Да, — устало ответил Дардалион, — но это не есть путь Истока. Я стал таким по собственной слабости. Имей я силу моих братьев-священников, я устоял бы против искушения властью. Я не могу просить их делать то, что им омерзительно. Истинная власть Истока всегда заключалась в отсутствии власти — понимаете?

— Не совсем.

— Это все равно что приставить копье к груди врага, а потом убрать его. Даже если он после этого убьет вас, он будет знать, что это не потому, что он сильнее, а по вашей собственной воле.

— Но вы-то, если продолжить вашу аллегорию, все-таки умрете?

— Смерть не имеет значения. Видите ли, вера в Исток предполагает, что жизнь зиждется на гармоническом равновесии. На каждого человека, живущего воровством и убийством, должен быть другой, который дает и спасает. Этому постоянно учил мой настоятель, и в нашем храме существовало понятие “лавина зла”. Представьте себе, что купец в лавке дал вам слишком много сдачи. Вы забираете ее и уходите, радуясь своему везению. Купец же, заметив свою ошибку, злится и на вас, и на себя — поэтому следующего покупателя он обсчитывает. Тот, в свою очередь, заметив недостачу, тоже сердится и, очень возможно, вымещает свой гнев на ком-то другом. Лавина растет, захватывая все больше и больше народу. Исток учит нас творить одни только добрые дела, быть честными, воздавать добром за зло и тем останавливать лавину.

— Все это похвально, но с жизнью несовместимо. Когда волк нападает на стадо, не станете же вы скармливать ему ягнят, чтобы он убрался! Однако теперь не время для богословских дискуссий — и вы уже доказали, что чувствуете на деле.

— Могу я задать вам вопрос, дун Геллан?

— Разумеется.

— Я наблюдал за вами во время боя, и вы были не похожи на других. Среди резни и страха вы один сохраняли спокойствие. Отчего это?

— Мне нечего терять.

— А жизнь?

— Ах, ну да, жизнь... Вы хотите знать что-нибудь еще?

— Нет. Но позвольте сказать вам вот что: все дети — создания радости, и все люди способны любить. Вам кажется, что вы лишились всего, но ведь было время, когда ваши дети еще не родились и с женой вы еще не были знакомы. Быть может, есть где-то женщина, которая наполнит вашу жизнь любовью и родит вам детей, которые принесут в дом радость?

— Уйди прочь, священник, — тихо ответил Геллан.

Нездешний, вернувшись на стену, наблюдал за врагом. Командир окончил речь, и солдаты сидели, угрюмо глядя на форт. Нездешний потер глаза. Он знал, что чувствуют вагрийцы. Еще утром они были уверены в своем мастерстве, надменны и горды. Теперь, осознав свое поражение, они пали духом.

Он понимал их отчаяние. Неделю назад он был Нездешним, убийцей, уверенным в своем мастерстве и не знающим за собой вины.

Теперь он более одинок, чем за всю свою жизнь. Не странно ли, что одиночество мучает его среди такого множества народу? Он никогда не испытывал такого чувства, даже когда жил один в горах или в лесу. Разговор с Гелланом задел его за живое, и он, как всегда, старался отшутиться. Из всех людей, кишевших у него в памяти, об одном Геллане он вспоминал с теплотой.

Но что он мог сказать Геллану? “Вижу, дружище, ты остался в армии. Я-то? Я, видишь ли, стал наемным убийцей. За деньги я убью кого угодно, вон даже короля вашего убил. Это было легко — я выстрелил ему в спину, когда он гулял в саду”.

А может быть, ему следовало рассказать, как убили его семью? Быть может, Геллан понял бы его отчаяние, понял, до чего это отчаяние довело друга? Да нет, откуда? Геллан сам потерял семью.

Все этот проклятый священник. Не надо было отвязывать его от дерева. Священник обладает волшебным даром: коснувшись одежды разбойника, он почувствовал зло. Нездешний, запятнав его чистоту, превратил его в убийцу. Но разве священник не отомстил ему, коснувшись его своей святостью?

Он улыбнулся.

С севера примчался вагрийский всадник и осадил коня перед командиром. Через несколько минут вагрийцы вскочили в седла и отъехали на восток.

Нездешний потряс головой и ослабил обе тетивы арбалета. Дренайские солдаты бросились на стены поглядеть, как уходит враг, и над фортом грянуло нестройное “ура”. Нездешний сел, а Ванек зевнул и потянулся.

— Что стряслось? — спросил он, садясь и снова зевая.

— Вагрийцы уходят.

— Это хорошо. Боги, ну и голоден же я.

— Ты всегда дрыхнешь посреди боя?

— Не знаю, это мой первый бой — если не считать того, в котором мы захватили обоз, а это была скорее бойня. Я дам тебе знать, когда приобрету некоторый опыт. Ты допил мое огненное зелье?

Нездешний отдал солдату наполовину пустую флягу и побрел к замку. Повар открыл бочонок с яблоками — Нездешний взял две штуки и съел. Потом он поднялся по винтовой лестнице на башню, вышел на солнце и увидел Даниаль. Облокотясь о парапет, она смотрела в сторону севера.

— Все кончено, — сказал он. — Опасность миновала.

— Да, на время, — обернулась она. На лице ее играла улыбка.

— Большего от жизни ждать не приходится.

— Останься, поговорим, — сказала она. Он смотрел, как горят на солнце ее золотисто-рыжие волосы.

— Мне нечего сказать.

— Я боялась за тебя во время боя. Я не хотела, чтобы ты умер, — торопливо проговорила она, когда он уже направился к лестнице.

Он остановился и постоял несколько мгновений к ней спиной, а после обернулся, — Мне жаль, что так случилось с мальчиком, — сказал он мягко. — Но его рана была смертельной, и он мучился бы еще много часов, а то и дней.

— Я знаю.

— Вовсе мне не нравится убивать мальчиков. Не знаю, зачем я это брякнул. Я не слишком-то лажу со словами... и с людьми тоже. — Он подошел к зубцам и стал смотреть, как солдаты запрягают в повозки волов, готовясь к долгой дороге в Скултик. Геллан вместе с Сарваем и Йонатом распоряжался сборами. — Когда-то я был офицером — да мало ли кем я был. Мужем. Отцом. Он так мирно лежал там, среди цветов. Точно уснул на солнце. Накануне я учил его скакать на пони через низкие барьеры. А назавтра ушел на охоту... и он просился со мной. — Он уставился на серые камни внизу. — Ему было семь лет, а они его все равно убили. Девятнадцать подонков, изменников и дезертиров. Он почувствовал на плечах ее руки и повернулся. Даниаль немногое поняла из его рассказа, но его боль передалась ей. Он сел на парапет, притянул ее к себе, приблизив ее лицо к своему, и ощутил на щеках ее слезы.

— У него был такой мирный вид, — сказал он.

— Как у Куласа, — прошептала она.

— Да. Я разыскал их всех — на это у меня ушли годы. За их головы назначили награду, и я тратил все, что получал, на розыски остальных. Когда я настиг последнего, я хотел, чтобы он узнал, за что умирает. Я сказал ему, кто я, но он ничего уже не помнил. Так и умер, не вспомнив. — Что ты почувствовал тогда?

— Пустоту.

— А теперь что чувствуешь?

— Сам не знаю — и знать не хочу. Она взяла его лицо в ладони, повернула к себе и поцеловала — сперва в щеку, потом в губы. И отстранилась, заставив его подняться.

— Ты подарил нам жизнь, Дакейрас, детям и мне. Мы всегда будем любить тебя за это.

Он не успел ответить — внизу снова грянуло “ура”.

Прибыл Карнак с четырьмя сотнями солдат.