Глава 38

Центральное место в картине видимого через армопластовый купол звездного неба занимал усеянный завитками облаков голубой шар планеты по имени Монтана. Над ней кружилось меньше кораблей и орбитальных сооружений, чем было дома, но Хелен уже привыкла к более редкому движению транспорта в Пограничье. Сейчас она лежала, развалившись в одном из комфортабельных кресел, и любовалась гигантским облачным фронтом, накрывшим большую часть восточного полушария планеты. Чего космонавты были лишены, так это ощущений и запаха непогоды, и для уроженца Грифона, где погодные явления всегда были энергичными (очень мягко выражаясь), переносить подобное лишение временами было непросто.

Однако её беспокоила вовсе не погода, и она это знала.

Люк открылся со знакомым тихим звуком, и Хелен было дернулась, но тут же расслабилась.

— Как оно прошло? — спросил Пауло д'Ареццо.

Хелен задумчиво уставилась на него, отмечая, насколько изменились их отношения за последний месяц. Временами было сложно помнить, насколько высокомерным она его считала… пока не увидишь его в компании остальных гардемаринов. Дело было не в заносчивости, как она когда-то считала, но в том, что Пауло был чрезвычайно замкнутой личностью. Иногда она задавалась вопросом, имел ли кто-нибудь ещё на "Гексапуме" хотя бы малейшее представление о его прошлом, и о тех демонах, что он таил в себе. Даже сейчас она не была готова задать ему такой вопрос, но полагала, что знает ответ.

— Кое в чём лучше, чем я ожидала, — ответила она ему после паузы.

— Можешь рассказать?

— Мне не велели помалкивать, но не сказали и того, что об этом можно рассказывать. В такой ситуации я бы воздержалась, если ты не возражаешь.

— Ладно, — сказал он, и Хелен ему улыбнулась. Это была одна из черт, которые она ценила в Пауло. Он мог задать подобный вопрос, не создавая впечатления, что пытается вынудить её сказать что-то, чего она говорить не должна. Он просто спрашивал, может ли она об этом говорить, и вполне был готов перейти к совершенно другой теме, если она говорила, что не может. Даже Аикава изобразил бы разочарование, если бы она сказала ему "нет"; Пауло так не поступал.

Он опустился в другое кресло, закинул ноги на край пульта связи и занялся своим этюдником. Хелен смотрела на то, как он принялся за работу, удобно развалившись в своём.

— Это единственное место на борту, где ты рисуешь? — спросила она несколько минут спустя, под тихий, приятный звук скольжения грифеля карандаша по бумаге.

— Практически единственное, — отозвался он, не отрывая взгляда от альбома и изящно двигающегося карандаша. Потом приостановился и бросил на неё взгляд, сопровождаемый его несимметричной улыбкой. — Для меня это личное. Я начал рисовать по большей части в качестве терапии. Теперь же… — он пожал плечами. — Полагаю, это для меня это вроде как стихи для Лео.

— Лео пишет стихи? — Хелен почувствовала, что её брови поползли вверх, и Пауло со смешком покачал головой.

— Ты не знала?

— Нет, конечно же не знала! — Она посмотрела на Пауло с подозрением. — Ты же не пытаешься повесить мне лапшу на уши, чтобы посмотреть, сколько её там поместится, нет?

— Я? Что ты! — Он снова усмехнулся. — Кроме того, я понимаю, что ты — весьма опасная личность. Пытаться вешать лапшу тебе на уши было бы не слишком безопасно, верно?

— Тогда как ты сумел узнать о его стихах, если я не знаю?

— Боже упаси меня предположить, что ты временами бываешь ненаблюдательна, — сказал Пауло, снова принимаясь чиркать карандашом по бумаге. — С другой стороны, иногда я вынужден задаваться вопросом, куда подевались все гены коварства, всеведения и шпионского мастерства твоего отца, поскольку тебе явно ни одного не досталось!

— Ха-ха, очень смешно, — скривившись, ответила она. — Ты не собираешься поделиться, как это узнал, верно?

— Не-а.

Пауло, улыбаясь, снова поднял на неё взгляд, а потом вернулся к рисунку. Хелен вперила сердитый взгляд в его макушку. Для настолько необщительного человека, он, похоже, был необычайно хорош в сборе информации. Вообще-то, ему, похоже, многое необычайно хорошо удавалось делать в своём тихом, отшельническом стиле.

— Пауло?

— Да? — он снова поднял голову, с обеспокоенным выражением на лице, как будто что-то в голосе Хелен его насторожило.

— Мне нужен совет.

— Если это касается отношений между людьми, я не самый лучший советчик, — предупредил он и в его глазах отразилось чувство, весьма похожее на панику.

— Ты же понимаешь, что тебе придётся преодолеть свою реакцию "кролик в луче фонаря" при общении с другими людьми. Полагаю, успешному офицеру флота не обязательно быть ярко выраженным экстравертом, но у отшельника будут некоторые проблемы с установлением прочных профессиональных взаимоотношений.

— Ладно, ладно! — Пауло поднял руку и предостерегающе помахал карандашом. — Хватит критики, давай задавай свой вопрос.

— Я сказала, что предпочту не распространяться о встрече, но во время неё произошла одна по-настоящему странная вещь, и я не уверена, что с этим делать.

— В каком смысле "странная"?

— Когда мы уходили, Вестман спросил меня, упоминал ли мистер Ван Дорт при мне человека по имени Сюзанна Баннистер.

— Что? — Пауло нахмурился с выражением человека, который знает, что у него недостаёт необходимой для понимания информации. — Зачем ему это?

— Не знаю. — Хелен отвела взгляд, снова уставившись на бушевавший на планете шторм. — Он сказал, что я ему кого-то напоминаю, а потом спросил, не упоминал ли когда-либо мистер Ван Дорт ту женщину. И я не думаю, что её фамилия — это просто совпадение, — добавила она.

— Баннистер? Уж наверное нет!

Пауло несколько секунд просидел нахмурившись и рассматривая её в профиль.

— Тебя беспокоит, что он это тебе сказал с неким далекоидущим намерением, верно? — спросил наконец он, и она раздражённо дернула плечами.

— На самом деле нет… по большей части. Но я не могу быть в этом уверена. И если у него и не было никаких таких намерений, у меня есть серьёзное подозрение, что если я подниму эту тему, то для мистера Ван Дорта это будет болезненно.

— Ну, — сказал Пауло, — на мой взгляд, у тебя есть три варианта. Во-первых, ты можешь держать рот на замке и никогда об этом не вспоминать. Во-вторых, ты можешь спросить Ван Дорта кто такая эта Сюзанна Баннистер. И, в третьих, если ты в самом деле считаешь, что у Вестмана могут быть какие-то далекоидущие замыслы, ты можешь доложить шкиперу и узнать, что он думает насчёт твоих дальнейших действий.

— Эти три варианта я и сама уже практически сформулировала. На моём месте, какой бы выбрал ты?

— Я не был там и не слышал то, что он тебе сказал, собственными ушами, так что я не готов решать, — задумчиво произнёс он. — Если ты в достаточной степени уверена, что это не попытка Вестмана нанести удар Ван Дорту или посеять некое недоверие между ним и шкипером — или между ним и тобой, если на то пошло — тогда, наверное, тебе следует просто пойти к нему и спросить. Если ты всерьёз обеспокоена тем, что это действительно может создать проблемы, то, скорее всего, тебе следует рассказать всё шкиперу, ни словом не обмолвившись Ван Дорту. Пусть капитан решает, как наилучшим образом разрешить эту ситуацию. — Он пожал плечами. — В конечном итоге, Хелен, не думаю, чтобы кто-либо мог принять это решение за тебя.

— Да, — согласилась она, тем не менее ощущая, что уже то, что она поговорила об этом с Пауло, помогло ей принять решение.

— Да, Хелен? Чем обязан?

Бернардус Ван Дорт отложил старомодный стилус, которым делал записи, когда в люк его каюты позвонили. Он откинулся в кресле, улыбнулся и указал на небольшой диванчик по другую сторону отведённой ему каюты.

Хелен уселась и взглянула на него, последний раз задавая себе вопрос, правильно ли она поступает. Но, набравшись духу, она незаметно набрала в лёгкие воздуха.

— Надеюсь, я не выхожу за рамки, сэр, — сказала она. — Но кое-кто намекнул, что я напоминаю ему некую женщину по имени Сюзанна Баннистер.

На мгновение лицо Ван Дорта застыло. Пропало любое выражение, в этот момент Хелен казалось, что она смотрит на старомодную мраморную статую. Затем он снова улыбнулся, но на этот раз улыбка была кривой и совершенно не весёлой.

— Это был Вестман? Или Тревор? — голос его был спокоен и вежлив как обычно, но под внешним спокойствием скрывалось напряжение, практически беспокойство, какого Хелен в нём никогда не замечала.

— Это был мистер Вестман, — ровно произнесла она, без колебаний встретив его взгляд. Ван Дорт кивнул.

— Так я и подумал. Мы с Тревором не упоминали друг при друге Сюзанну уже более двадцати лет.

— Сэр, если это не моё дело, просто так и скажите. Но когда мистер Вестман сказал про неё… не знаю. Выглядело так, словно он по-настоящему хотел, чтобы я знала и, полагаю, чтобы спросила о ней вас. И что причина, по которой он этого хотел, не имела никакого отношения к аннексии, или к тому, зачем мы здесь.

— Здесь вы заблуждаетесь, Хелен, — Ван Дорт наконец-то отвёл взгляд. И уставился на совершенно пустой участок переборки. — Это весьма связано с тем, зачем мы здесь — зачем я здесь, во всяком случае — хотя и не напрямую.

Он надолго замолчал, по-прежнему уставившись на переборку. Хелен жалела, что начала этот разговор, но он не бранил её и не сказал ей идти прочь. Он просто сидел на месте, а она не могла оставить его в таком состоянии.

— Кем она была, сэр? — тихо спросила она.

— Моей женой, — ответил он очень, очень нежно.

Хелен сжалась, глаза её полезли на лоб. Она никогда не слышала, что Ван Дорт был женат. С другой стороны, она по сути ничего не слышала о его личной жизни.

Взгляд Ван Дорта наконец оторвался от переборки и вернулся к её лицу. Внимательно его осмотрев, он медленно кивнул.

— Понимаю, почему он предложил вам спросить. Вы очень на неё похожи. Вы могли бы сойти за неё, или, по крайней мере, за её дочь. Именно поэтому я едва не отказался, когда капитан Терехов предложил назначить вас ко мне в помощники. Во многих отношениях это было слишком похоже на то, как я встретил её.

— Вы… вы хотите об этом поговорить, сэр?

— Нет. — Он снова криво улыбнулся. — Но это не значит, что я не должен вам кое-что объяснить, как бы то ни было. Если на то пошло, скорее всего мне следовало объяснить это баронессе Медузе прежде чем она попросила меня отправиться сюда. Полагаю, здесь уместен термин "потенциальный конфликт интересов".

Она ничего не сказала, только продолжала смотреть на него, и он повернулся к ней всем телом.

— Хелен, сколько мне по-вашему лет?

— Не уверена, сэр, — медленно произнесла она. — У вас явно пролонг первого поколения, простите за прямоту. Полагаю… шестьдесят стандартных?

— Мне изрядно за восемьдесят, — сказал он. Брови Хелен поползли вверх, и он невесело усмехнулся. — Я вполне могу быть первым человеком в Скоплении Талботта, который получил пролонг. Мой отец был торговцем, и на момент моего рождения владельцем двух судов. Я жил на судне вместе с ним и матерью почти до шестнадцати лет, когда он отправил меня в колледж на Старую Землю. Он работал по фрахту на одну из транспортных компаний солли и совершал регулярные рейсы вглубь Лиги. Пролонг был недоступен здесь, но, когда мне было около четырнадцати, он взял меня с собой в один из таких рейсов, чтобы произвести терапию.

— У вас… третье поколение, я полагаю? — Ван Дорт вопросительно посмотрел на Хелен, и та кивнула. — А у вашего отца?

— Второе.

— Что ж, полагаю в Звёздном Королевстве достаточно реципиентов первого поколения пролонга, чтобы вы понимали, что его эффект не очень заметен до тех пор, пока биологический возраст человека не достигнет четвёртого десятка. — Хелен снова кивнула, и Ван Дорт поморщился. — Учитывая тот факт, что пролонг не был широко доступен здесь, те немногие, кто подобно мне его получили, старались об этом не упоминать. Когда человек близкого вам возраста обнаруживает, что вы проживёте втрое, а то и вчетверо дольше него, это создаёт определённое чувство обиды. Так что то, что я получил пролонг, не было широкоизвестным фактом, и большинство людей просто считали, что я от природы выгляжу моложе своих лет.

— Потом я встретил Сюзанну.

Он снова замолчал, вглядываясь в прошлое, и на это раз в его улыбке было подлинное, смешанное с горечью, счастье. Хелен видела это, не понимая причин своей уверенности.

— В то время я был капитаном одного из судов моего отца. Мне было пожалуй, э-э, тридцать три, или тридцать четыре, а у отца к тому времени была почти дюжина судов. По стандартам Пограничья мы были неприлично богаты, но отец уже посматривал с опаской в сторону Пограничной Безопасности. Он знал, что они придут, и боялся того, что это будет значить для всех для нас, а особенно для мамы и для меня. Отец умер от сердечного приступа — ему было всего пятьдесят шесть — в тот же год, когда я встретил Сюзанну, прежде чем успел придумать какой-либо способ защитить нас. Но именно его опасения поставили меня на путь, привёдший к созданию Торгового Союза и напрямую к той ситуации, в которой мы все сейчас находимся.

Но в тот день, когда я привёл "Гордость Гертруды" на Монтану, это всё было в будущем. Сюзанна была старшей сестрой Тревора. Когда мы с ней встретились, тот был всего лишь ребёнком, скорее всего младше пяти стандартных лет. Сюзанна была лейтенантом на таможне, и командовала досмотровой партией, которая была послана для проверки нашего груза перед посадкой. Она действительно была удивительно похожа на вас, Хелен. Да, форма была другой, и выглядела она на несколько лет старше вас, но когда я впервые увидел вас, ещё находясь в переходном туннеле, я подумал…

Он покачал головой, глаза его блеснули.

— Как бы то ни было, я влюбился в неё. Боже мой, как я влюбился! За всю мою жизнь я не встречал, и не верю, что когда-либо встречу, другую женщину, в которой было бы столько жажды жизни. Столько разума и силы воли. Столько отваги. И она, прости Господи, влюбилась в меня.

— Я должен был понять, что она выглядит моложе своих лет. Я должен был достаточно доверять ей, чтобы рассказать о пролонге. Но я скрывал это так долго, что умолчание стало непроизвольным. Поэтому я промолчал. Я пробыл здесь достаточно долго, чтобы оба мы осознали, насколько глубоко привязаны друг к другу. И три месяца спустя я вернулся с более долгим визитом. Он продлился почти пять стандартных месяцев, и когда я уезжал, мы были женаты.

Ван Дорт закрыл глаза, лицо его исказила боль.

— Именно тогда я рассказал ей, что являюсь реципиентом пролонга, и что, в качестве свадебного подарка, я устроил поездку непосредственно на Беовульф, чтобы там она подверглась такой же терапии. Именно тогда я узнал, что для неё слишком поздно. Что она была дочерью первой жены своего отца, и что она старше Тревора больше чем на двадцать лет.

Он снова замолчал. Казалось, прошло несколько минут. Затем он глубоко вдохнул и открыл глаза.

— На Старой Земле, практически в каждой из культур и цивилизаций, есть мифы о том, как бессмертное существо — нимфа, эльф, бог, богиня или полубог — влюбляется в смертного человека. Все они заканчиваются печально, тем или иным образом. Мой случай не был исключением. Она, разумеется, простила меня за то, что я не сказал ей этого раньше. От этого стало только хуже. Я не говорю, что мы не любили друг друга всей душой, или что совместная жизнь не была для нас обоих огромным счастьем. Но всё то время мы знали, что мне предстоит потерять её. Полагаю, тяжелее всего ей приходилось от мысли, что она "бросит" меня. Оставит позади. У нас было две дочери, Флиппия и Мишелина. Они, разумеется, получили пролонг как только достигли минимально допустимого возраста. Думаю, Сюзанну утешала мысль, что когда её не станет, мы сможем поддержать друг друга.

— Ещё я думаю, что то, что она не получила пролонга, сделало её более восприимчивой к факту собственной смертности, дало ощущение того, что на всё, что она хотела сделать, у неё есть не так много времени. Когда я выступил с идеей Торгового Союза, она была одним из самых полных энтузиазма моих сторонников. И проекту этому она отдалась так, как делала это всегда. С каждой каплей энергии, с каждой крошкой способностей.

— Её брат, Тревор, был тогда уже достаточно взрослым, чтобы начать свою карьеру в Службе Маршалов, и идея эта ему не нравилась. Думаю, она никогда на самом деле не понимал, что мы с Сюзаной пытаемся выстроить здесь, в Скоплении, что-то вроде бастиона, в котором можно было бы дать бой Пограничной Безопасности. Во всяком случае, он так и не простил мне, что я женился на его сестре, не предупредив, что переживу её на век или два. А тут я ещё соблазнил её помочь мне ограбить экономики других планет, других звёздных систем. Он и его лучший друг Стив Вестман — парочка юных, несдержанных горячих голов, даже по стандартам Монтаны — оба были убеждены, что я являюсь безжалостным, эгоцентричным ублюдком, от которого никто не дождётся и крысиной какашки — если повторить прелестное выражение Вестмана — как только я получу то, что хочу. Сюзанну… раздражало такое их отношение, а нрав у неё был ещё тот. Произошла ссора, весьма болезненная для обеих сторон. Но мы с Сюзанной были убеждены, что, однажды, они придут к пониманию того, что мы делаем и зачем.

Он снова подобрал стилус, и покрутил его в пальцах.

— К тому времени нам с Сюзанной обоим было за пятьдесят, и она начала выглядеть заметно старше меня. Она по-прежнему была поразительно привлекательной женщиной, и не только на мой взгляд, но определенно старшей из нас двоих. Думаю, это причиняло ей боль. Нет, я знаю, что это было так, но она сумела извлечь из этого и пользу. Сюзанна была одним из лучших переговорщиков РТС. Она могла заставить людей, изначально питающих недоверие и отвращение к самой концепции, решить, что это хорошая идея. Она использовала свою привлекательную, но одновременно зрелую внешность и свой дар убеждения как смертоносное оружие. Я же, с другой стороны, выглядел слишком молодо, слишком зелено, чтобы удовлетворить некоторых людей, так что зачастую оставлял переговоры на неё. Иногда мы брались за противную сторону вдвоём, она — с одной стороны, я — с другой. И, обычно, путешествовали мы вместе. Она была мне женой, другом, любовницей, партнёром — она и девочки были всем для меня. Как и мои отец и мать, мы проводили большую часть времени на борту одного из судов компании Ван Дортов.

— Изначально отправиться на Новую Тоскану для первого раунда переговоров должен был я, но она решила подменить меня. Сюзанна сказала, что справится с делом по крайней мере не хуже меня, и что, отправившись туда, она высвободит мне возможность остаться дома и разобраться с некоторыми другими возникшими проблемами. Так что я поднялся на шаттле с нею и девочками, поцеловал их, посадил на "Аннелозу" и отправил на Новую Тоскану.

— Я больше никогда никого из них не видел.

Хелен стиснула зубы — от боли, не сказать, чтобы от удивления.

— Мы так и не узнали, что произошло, — тихо сказал Ван Дорт. — Судно попросту… исчезло. Могло произойти практически что угодно. Наиболее логичным объяснением были пираты, хотя судно было вооружено, а особой активности пиратов в Скоплении не отмечалось в течение двух или трёх последних лет. Но мы так и не разобрались, так и не узнали. Они просто… пропали.

— Для меня это было слишком тяжёлым ударом. Я так много времени провёл, печалясь о малости отведенного ей срока жизни, представляя как потеряю её, терзаясь тем, что должен был сказать ей о пролонге до замужества, думая о том, как невероятно мне повезло, что она всё равно любит меня. Но и в худших кошмарах мне никогда не представлялось, что последним моим воспоминанием о ней будет, как она и наши дочери улыбаются и машут мне руками. Что они будут просто… стёрты их моей жизни, как какой-то затёртый компьютерный файл.

— Я отказывался взглянуть своему горю в глаза, отказывался бороться с ним, потому что это означало бы, что смирился с тем, что это произошло. Вместо того, я с головой погрузился в работу. Я посвятил себя тому, чтобы Торговый Союз стал таким успешным, как мечтали мы с Сюзанной. И всё, что вставало на пути этого успеха, становилось моим врагом.

— Тревор долгие годы винил меня в смерти Сюзанны. Не думаю, что винит до сих пор, но тогда он был младше. Ему, похоже, казалось, что я послал её на Новую Тоскану, поскольку это не было достаточно важно, чтобы я тратил собственное время. Моей виной, как он это видел, было то, что она вообще оказалась на том судне. А то, как я отказывался взглянуть своему горю в глаза, признать свою потерю и позволить остальной вселенной увидеть мои раны, убедило его в том, что я был именно настолько холодным, бесчуственным и погруженным в интриги человеком, как он когда-либо подозревал.

— И, словно чтобы подтвердить обоснованность его убеждений, я ввел в совет директоров Инеку Ваандрагер. Тогда я обосновывал это тем, что времени оставалось всё меньше, что Пограничная Безопасность начинает поглядывать в нашем направлении всё более алчно, и так оно и было. Это хуже всего; я по-прежнему могу обосновать этим все свои действия, и знаю, что всё это было правильно. Но я не могу избавиться от подозрения, что в любом случае обратился бы к Инеке. Что меня просто не волновали её методы. Уверен, что глубинные обида и недоверие по отношению к РТС у Вестмана являются результатом того периода, тех пяти или десяти стандартных лет после смерти Сюзанны. И вот почему я понимаю, из-за чего монтанцы могут не питать ко мне особой любви.

И в этом же причина того, что я с такой готовностью обратился к возможности организовать по всему Скоплению поддержку референдума об аннексии, когда "Радость жатвы" вышла из терминала Рыси. Для меня это было как последний шанс на искупление. На то, чтобы доказать — полагаю, Сюзанне больше чем кому бы то ни было ещё — что РТС не был для Рембрандта и для меня лично просто печатающим деньги станком. Что его предназначением на самом деле было остановить Пограничную Безопасность, и что я полностью готов его оставить, даже после всех этих лет, если объявится возможность защитить всё Скопление.

Ван Дорт замолчал, и поднял глаза от зажатого в его пальцах стилуса. Встретив взгляд Хелен, он печально улыбнулся.

— Я никогда не выкладывал всё это кому-либо раньше. Думаю, Иоахим Альквезар знает. Ещё несколько человек, вероятно, подозревают. Но именно это подлинная история того, как и почему появилась идея референдума. И в этом причина того, что Монтана в столь многих отношениях является для меня особым местом. И того, почему Стив Вестман делает то, что делает.

Он покачал головой, и улыбка его стала ещё печальнее.

— Смешно, правда? Все началось с ошибки одного мужчины, слишком глупого для того, чтобы сказать правду женщине, которую он любил, прежде чем делать ей предложение.

— Мистер Ван Дорт, — сказала, секунду помедлив, Хелен, — может быть, это не моё дело, но я думаю, что вы слишком сурово относитесь к себе. Да, вам следовало рассказать ей о пролонге. Но то, что вы этого не сделали, не было актом предательства — она определённо так не считала, иначе не осталась бы с вами. И, на мой взгляд, у вас двоих брак был истинным партнёрством. Полагаю, такой же был у моих отца и матери. Я не успела достаточно хорошо узнать маму, чтобы знать это наверняка, но зато я знаю, что у отца и Кэти Монтень именно такие отношения. Хочется верить, что однажды я встречу кого-то, с кем мы сумеем построить подобные отношения — и подобную жизнь. И что бы там ни могло случиться однажды из-за того, что у вас был пролонг, а у неё — нет, потеряли её и своих дочерей вы не из-за этого. Вы их потеряли из-за обстоятельств, находившихся вне вашего контроля. Вне чьего-либо контроля. Это могло произойти с кем угодно. Случилось так, что произошло с вами и с ними. Я потеряла мать из-за обстоятельств, находившихся вне чьего-либо контроля. И несмотря на всю любовь, которую дарил мне мой отец, временами мне хотелось отмстить вселенной. Хотелось взять её за глотку и удавить за то, что она украла у меня мать. А в отличие от вас, я в точности знаю, как она умерла. Знаю, что это было её выбором и её долгом.

— Так что не вините себя в смерти жены и дочерей. И не вините себя за то, что ожесточились из-за их смерти. Это входит в понятие быть человеком.

— Что же касается Вестмана и главного маршала Баннистера, а также их отношения к Торговому Союзу и даже к аннексии, всё что вы можете, это сделать всё что вы можете. Может быть, вы не были самым приятным человеком на свете, когда пытались выстроить РТС, но это не значит, что сама организация порочна или каким-то образом зачумлена. А если аннексия произойдёт, не могу себе представить лучшего памятника вашей жене и вашим дочерям.

— Я пытаюсь повторять себе именно это, — полушепотом откликнулся он.

— Замечательно, — более резко продолжила Хелен. — Потому что это правда. И теперь, когда я знаю о Сюзанне, о ваших дочерях и обо всех прочих ваших мрачных тайнах, берегитесь! В следующий раз, когда я замечу, что вы погружаетесь в пучину уныния, или начинаете испытывать излишнюю жалость по отношению к самому себе, я отвешу вам пинка — разумеется, с бесконечным уважением! — прямо по заднице.

Ван Дорт моргнул, удивлённо поднимая брови. А потом, к её облегчению, рассмеялся. Смеялся он довольно долго, с глубоким, искренним весельем, которого она от него вовсе не ожидала. Наконец, смех затих и Ван Дорт покачал головой.

— Вы похожи на Сюзанну даже больше, чем мне казалось. Именно это она бы мне и сказала в подобных обстоятельствах.

— Мне она тоже показалась умной женщиной, — удовлетворённо заметила Хелен.

— О, да. Очень похожи на Сюзанну… и это, — добавил он тише, — пожалуй, самый крупный комплимент, который я кому-либо когда-либо смогу сделать.

— Мы уже видели подобную систему, — мрачно заметил Терехов. — Она называлась Народной Республикой Хевен.

— Сплит всё же ещё далеко не настолько плох, однако должен сказать, что он имеет шансы кончить подобным образом. Если, разумеется, успех Райковича на последних президентских выборах не изменит ситуацию кардинально. Мне кажется, что как минимум до того момента, пока Нордбрандт не перешла к террору, Александра и её приятели считали, что кампания Райковича представляла собой аномалию. Думаю, что они надеялись — вероятно, небезосновательно — что если они сумеют заблокировать его усилия по подлинному, масштабному реформированию системы, которое было краеугольным камнем платформы партии Райковича, то избиратели, впервые пришедшие к урнам для голосования для его поддержки, придут к выводу, что система всё-таки не работает. Если они опять разойдутся по домам и не станут принимать участие в следующих выборах, то это вернёт дела олигархов на круги своя.

— И именно поэтому Тонкович не хочет, чтобы кто-то лез в её личную уютную песочницу, не так ли?

— Я бысказал, что да. — Ван Дорт выглядел обеспокоенным. — Меня удивляло, что Александра с таким энтузиазмом выступала в поддержку первого голосования об аннексии. Мне кажется, ею больше руководили опасения быть проглоченной Пограничной Безопасностью, чем выгоды, которые могло бы принести планете и её экономике вхождение в состав Звёздного Королевства. Если большинство депутатов Конституционного Собрания, не исключая большей части олигархов, рассматривает аннексию как возможность улучшить условия жизни, здоровье и долголетие обитателей своих миров, то Александра, на самом деле, не придаёт этому никакого значения.

— Я не говорю, что прочие олигархи святые, потому что это не так. Они полагают, что если экономическую выгоду извлекут все, то те, кто уже забрался наверх, улучшат своё положение ещё значительнее. Однако я действительно считаю, что большинство из них способно выглянуть по крайней мере немного за границы личных интересов. А вот Александра нет. Хуже того, я полагаю, она не осознаёт, что не способна на это. Она и люди, с которыми она связана на Корнати — и которых она считает "настоящими" корнатийцами — весьма состоятельны. Люди, которых она не считает "настоящими", не имеют для неё никакого значения. Они даже не существуют для неё, кроме как в качестве угрозы для тех, кто является "настоящими". Так что хотят они того, чтобы Звёздное Королевство спасло их от бюрократических ужасов Лиги и ни во что больше не вмешивалось. И я боюсь, что Александра, несмотря на весь свой незаурядный ум, считает Звёздное Королевство неким аналогом Корнати. Я убежден, что когда она со своими ближайшими партнерами решила поддержать референдум, они думали, что представительное правление в Звёздном Королевстве является по сути дела фикцией. Так что даже после аннексии они могли бы продолжать вести дела по-старому.

— Ну, их ожидает неприятный сюрприз, — с ехидным смешком заметил Терехов. — Только подождите, пока не появится кучка пронырливых мантикорских бизнесменов и не начнет подыскивать себе местных партнеров! Найти капитал для инвестиций больше не будет проблемой, а как только в карманах корнатийцев заведутся монеты, и будет на что их потратить, положение в экономике резко изменится. А когда это произойдёт, то их уютной частной политической лавочке тоже настанет конец. Если им не понравилось то, что произошло на последних президентских выборах, то им тем более не понравится, как выглядят мантикорские выборы!

— Мне кажется, они думают, что раз Звёздное Королевство требует, чтобы его граждане платили налоги, прежде чем получить право голосовать, то они смогут справиться с проблемой. Что мантикорская система создана для того, чтобы предоставить контроль над выборами высшему классу, создавая впечатление того, что низшие классы обладают реальной политической властью, — произнёс Ван Дорт и Терехов разразился резким смехом.

— Это потому, что они и понятия не имеют, насколько высок процент нашего населения, которые действительно платят налоги. Или, возможно, они считают, что наш налоговый кодекс столь же сложен и запутан, как и их и закрывает людям путь к избирательным урнам.

— Не всё наше налоговые кодексы настолько плохи, — запротестовал Ван Дорт.

— Бернардус, прошу вас, не надо! — Терехов с отвращением качнул головой. — О да, я согласен, что Рембрандт в этом смысле не так плох, как другие планеты, но я уже имел случай ознакомиться с гадючьим клубком налоговых законов, с которыми людям приходится иметь дело здесь. Да я видел задачи гиперпространственной астрогации попроще! Неудивительно, что никто не может разобраться в эдакой чертовщине. Однако налоговое законодательство Звёздного Королевства в отношении частных лиц намного проще — в прошлом году я заполнил всю свою налоговую декларацию меньше чем за десять минут, на единственной страничке электронной формы, даже с учётом дополнительных военных налогов. И всё, что Звёздное Королевство требует от человека, чтобы он получил право голосовать, так это чтобы он заплатил налогов хотя бы на цент больше, чем получил правительственных пособий и субсидий. Как только поток инвестиций вольётся в местные экономики, у вас появится уймища полноправных избирателей. И мне почему-то кажется, что они не будут очень тепло настроены по отношению к Тонкович и её дружкам. Вообще-то я полагаю, что они скорее всего дружно поддержат мистера Райковича.

— И именно это заставляет Александру сейчас вести игру с проволочками, — произнёс Ван Дорт. — Я сомневаюсь, что она даже сейчас на самом деле поняла, насколько ошибочно было её первоначальное представление о политической структуре Звёздного Королевства, однако она начала понимать, что ошибалась. К её сожалению, её имя теперь связано с поддержкой аннексии. Хуже того, она вероятно поняла, что даже если и сможет отказаться, несмотря на результаты голосования, от аннексии от имени Сплита — что, как абсолютный минимум, было бы лично для неё политическим самоубийством — Сплит просто станет анклавом внутри Звёздного Королевства, как только остальные системы Скопления присоединятся к нему. При подобных обстоятельствах вероятность сохранения их уютной закрытой системы будет пренебрежимо мала. Так что вместо этого она добивается принятия конституции, которая не просто оставит неприкосновенными существующие на Сплите экономические структуры и механизмы правления, но и фактически предоставит им официальные конституционные гарантии, поддержанные Короной. Такой вот "местной автономии" она добивается — права отдельных систем решать, кто обладает правом голоса в их местных политических структурах.

— Этого не будет никогда, — категорично заявил Терехов. — Её Величество никогда на это не пойдёт. Это слишком походит на прежнюю НРХ и ни один мантикорский монарх или правительство даже не станет рассматривать возможность дозволить подобное.

— Жаль, что вы не можете просто объявить это корнатийцам, — задумчиво произнёс Ван Дорт. — Это могло бы даже отколоть от Нордбрандт часть рядовых членов АСК.

— При условии, что они готовы поверить хоть чьим-нибудь политическим обещаниям.

— Это точно, — уступил Ван Дорт. И улыбнулся. Улыбка была настолько неожиданной для Терехова, что тот сморгнул от удивления.

— Что такое? — поинтересовался мантикорец.

— Я только что понял подтекст инструкций баронессы Медузы. Она, похоже, выкрутила Александре руки.

Терехов приподнял бровь и Ван Дорт хихикнул.

— С учётом того, что я только что вам рассказал об отношениях между Тонкович и Райковичем, вы думаете она на самом деле хочет, чтобы мы шныряли по Сплиту, а она была бессильна контролировать наши действия? Если она запросила у Мантикоры помощь на отмеченных в моих инструкциях условиях, предоставляя Райковичу одобрять или не одобрять наши действия на месте, то дама Эстель нашла способ приставить дуло пульсера к её виску. Это может быть на самом деле интересно.

— Однако это заставляет нас оставить Монтану, — заметил Терехов.

— Да, это так. Хотя я не уверен, что это плохо.

— Почему нет?

— Я провел довольно много времени с Тревором Баннистером. — В глазах Ван Дорта промелькнула и исчезла тень. — Мы обсудили многое, в том числе, как минимум, более или менее покончили с некоторыми личными разногласиями, которые, вероятно, могли оказаться помехой. Кроме того, я просмотрел разведсводки Тревора и соотнёс их с тем, что лично знаю о Стивене Вестмане. Я склонен полагать, что действия Нордбрандт на Корнати стали для Вестмана холодным душем. Этаким, с вашего позволения, устрашающим примером того, до чего могут довести его собственные действия, если он и его сторонники окажутся во всё большей и большей изоляции от господствующих на Монтане настроений. И я также полагаю, что в результате встречи и разговора с вами и получения направленного ему баронессой Медузы обращения, вероятно в его черепной коробке начала зарождаться мысль о том, что Мантикора не является клоном Пограничной Безопасности. Оставить его на некоторое время в покое, чтобы как следует об этом поразмыслить, может быть неплохой идеей.

— Надеюсь, наши усилия не пропадут даром, — произнёс Терехов. — Однако, как бы то ни было, у нас есть приказ на передислокацию.

— Да, есть. — Ван Дорт нахмурился, как будто пытаясь припомнить нечто вертящееся на краю сознания. Затем щёлкнул пальцами.

— Что такое? — поинтересовался Терехов.

— Чуть не забыл. Когда я утром был у Тревора, он сообщил мне свежую информацию. Я не знаю, как он её раздобыл — он тщательно защищает свои источники — но, похоже, Вестман наладил контакт по меньшей мере с одним иномирянином, который, кажется, очень… сочувствует его позиции.

— Вот как? — Терехов нахмурился. — Мне это не нравится.

— Мне тоже. Что нам совсем ни к чему, так это некий межзвёздный координирующий центр, охватывающий всё Скопление.

— Совершенно согласен. Нам что-нибудь известно об этом таинственном незнакомце?

— Не многое, — признался Ван Дорт. — Всё что мы реально знаем, это что он два стандартных месяца назад встретился с Вестманом и что он известен под псевдонимом "Зачинщик". О чем они с Вестманом говорили, откуда "Зачинщик" появился и куда направился после того, неизвестно, однако сама его кличка сулит нам довольно безрадостные перспективы.

— Да уж, действительно.

Терехов ещё некоторое время хмурился, затем пожал плечами.

— Ладно, пока что мы ничего с этим поделать не можем, — произнёс он и набрал на настольном коммуникаторе код.

— Мостик. Вахтенный офицер на связи, — послышался голос лейтенант-коммандера Каплан.

— Наоми, все наши люди вернулись на борт?

— Да, сэр. Все.

— Очень хорошо. В таком случае запросите у Управления движением Монтаны разрешение покинуть орбиту и отбыть на Сплит.

— Ну, "Зачинщик", — заявила Алдона Анисимова, когда Дамиен Харахап вошел в гостиную её апартаментов в отеле "Эстель Армз". — С возвращением. Как вам поездка?

— Долгая, миз Анисимова, — ответил он. Действительно, он покинул Монику больше трёх стандартных месяцев тому назад. Большую часть этого времени он провёл путешествуя между звёздными системами запертым в тесноте курьерского корабля и жаждал поваляться в освежающей ванне, съесть толстый бифштекс с кровью с гарниром из печёного картофеля и сметаны и насладиться несколькими часами женских ласк — именно в таком порядке.

Анисимова и Бардасано сидели по другую сторону стола для совещаний с хрустальной столешницей. Предполагалось, что Изрок Леваконич тоже будет присутствовать, однако никаких признаков его присутствия не было. Харахап с молчаливым вопросом кивнул в сторону пустующего кресла Леваконича, и Анисимова улыбнулась.

— Изрок на Станции Эройка, — объяснила она. — Помогает Флоту Моники разобраться с небольшой технической проблемой и, вероятно, останется там ещё на несколько дней. Докладывайте, мы с Изабель позаботимся, чтобы он был в курсе.

— Несомненно, мэм.

"С "технической проблемой", вот как? — Харахап мысленно фыркнул, сохраняя на лице невозмутимое выражение. — И какое она может иметь отношение ко всем этим чудесным образом материализовавшимся здесь, на Монике, линейным крейсерам?"

Капитан жандармерии начинал подозревать, что масштаб замыслов Анисимовой был намного смелее, чем он считал возможным. Всё это представлялось необычайно рискованным, если, конечно, он всё понял правильно. Однако, так или иначе, он сомневался, что даже "Рабсила" могла быть готова пойти на такие инвестиции как предоставление линейных крейсеров суммарным тоннажем во много сотен тысяч тонн, если не была чертовски уверена в конечном успехе.

В любом случае, за эту часть операции отвечал не он.

— За время моего отсутствия, — начал он, — я вошёл в контакт с Вестманом на Монтане, Нордбрандт на Сплите и Джефферсом на Тиллермане. Вкратце, из этих троих нам определённо больше всех подходит Нордбрандт. Джефферс на словах хороший боец, однако у меня сложилось впечатление, что он слишком нерешителен, чтобы перейти к серьёзному делу без большой дополнительной поддержки. Вестман под большим вопросом. Мне кажется, что по своим способностям он намного превосходит остальных двоих. И моё впечатление таково, что его убеждения глубоки и искренни. Однако он также намного серьёзнее настроен против убийств. В смысле подлинной угрозы для собственного правительства или УПБ он, вероятно, опаснее всех. Однако с точки зрения нашей потребности в эффектной угрозе, независимо от того, реальна она или нет, его нежелание убивать определённо представляет собой большой минус.

Он перевел взгляд с одной женщины на другую. Обе внимательно слушали, перед Бардасано лежал электронный планшет для записей. Харахап понял, что они не собираются перебивать его, задавая вопросы, пока он не закончит основной доклад. Это было хорошо. Слишком многие из его облачённых в форму начальников слишком любили демонстрировать остроту своего разума, чтобы держать язык за зубами, пока действительно разбирающиеся в ситуации люди не разжуют им её, используя слова покороче и попонятнее.

— С вашего позволения, я обрисую все три варианта в порядке возрастания их ценности, — предложил Харахап. Анисимова кивнула, и он улыбнулся.

— Спасибо. В таком случае давайте начнём с Джефферса. Прежде всего, Джефферс не слишком хорошо поддерживает оперативную безопасность, — начал Харахап. — На самом деле, я бы не удивился тому, что его организация уже нашпигована местными контрразведчиками. Во время нашего разговора он сказал, что…

— Ну, это хорошенький подарочек, — кисло резюмировал Айварс Терехов, закончив чтение последнего из посланий контр-адмирала Хумало и баронессы Медузы.

— Иначе и не скажешь, — согласился Ван Дорт. Его собственные сообщения были ещё объёмистее, чем у Терехова, и он ещё не закончил их изучать. Оторвавшись от очередного письма, он поморщился.

— Иоахим Альквезар мне говорил, что сразу после взрыва в Неманье Александра Тонкович заявила что-то вроде того, что нам не потребуется серебряная пуля для того, чтобы покончить с Нордбрандт. Однако я начинаю в этом сомневаться.

— Действительно, разве не похоже, что ей черти ворожат? — горько произнёс Терехов.

— Во всяком случае, пока что да. Однако что меня потрясло даже больше, чем её неприятная живучесть, так это несомненная злобность. Вдумайтесь, она уже погубила больше трёх тысяч шестисот человек, по большей части гражданских, одними только своими бомбами!

— Не считая раненых. И полицейских… или даже треклятых пожарников! — прорычал Терехов и Ван Дорт немедленно вскинул взгляд.

Даже такое мягкое ругательство было нехарактерно для Терехова. За те тридцать пять дней, которые он провёл на борту "Гексапумы", Ван Дорт и мантикорский капитан очень сблизились. Терехов вызывал в нём приязнь и восхищение, и Ван Дорт узнал мантикорца достаточно для того, чтобы понять, что такое восклицание в его устах было признаком намного более сильного гнева, чем у кого бы то ни было ещё.

— Она, конечно же, очень сильно отличается от Вестмана, — чуть помедлив произнёс рембрандтец. — И у её сторонников явно намного больше въевшихся обид, чем у него.

— Мягко говоря. — Терехов откинулся в кресле и наклонил голову к Ван Дорту. — Я плохо знаком со Сплитом, — произнёс он, — и боюсь, что обычное досье на эту систему было довольно поверхностно. Тем не менее, у меня создалось такое впечатление, что его экономика и политическая система очень отличаются от монтанских.

— Это так, — заметил Ван Дорт. — Говоря об экономике, монтанские говядина и изделия из кожи стоят приличных денег даже в других системах Скопления, а они ещё и экспортируют их в Лигу. У Монтаны есть и добывающие комплексы в астероидном поясе, также работающие на экспорт, а их импорт не очень велик. Вообще говоря, их промышленность самостоятельно обеспечивает местный рынок потребительских товаров, хотя возможности тяжелой промышленности ограничены. К примеру, они импортируют тяжелые станки и все их космические корабли построены в других системах. И их самодостаточность отчасти объясняется тем, что они готовы пользоваться технологиями, отвечающими их потребностям, но едва ли самыми передовыми.

— Монтана по любым меркам не является богатой планетой, однако она поддерживает небольшой положительный платёжный баланс и на ней по сути практически нет массовой бедности. В Пограничье это редкость и, готовы ли Вестман и его люди это признать или нет, транспортный потенциал РТС является одной из причин, по которым они на это способны.

— Другое отличие Монтаны от Корнати заключается в том, что на ней человеку, который напряженно работает и которому улыбнулась хотя бы небольшая удача, намного легче выбиться из бедности к относительному достатку. Монтанцы делают абсолютный фетиш из полнейшего индивидуализма и на планете всё ещё полно незанятой земли и свободных мест. Их законодательство и общественная система выстроены так, что поощряют частную инициативу использовать имеющиеся возможности, а их более состоятельные граждане настойчиво ищут возможности для вложения капитала.

— Корнати же более обычная для Пограничья планета. У неё нет привлекательного экспортного товара вроде монтанской говядины. Система недостаточно богата, чтобы привлечь импорт из-за пределов Скопления и, хотя их промышленность устойчиво растёт, темпы роста низки. Поскольку у них нет ничего для экспорта, однако они всё ещё должны импортировать критически важные ресурсы — вроде компьютеров, подготовленных инженеров и станков — если хотят создать собственную инфраструктуру, то их торговый баланс… неблагополучен, очень мягко выражаясь. Это усугубляет самую большую проблему в экономике, с которой сталкивается Корнати: нехватку инвестиций. Так как они не могут привлечь их извне, им остаётся только отыскать какой-то способ выкроить достаточные собственные средства хотя бы для развития наиболее важных отраслей, которые способны поднять остальную экономику, так, как это сделали другие системы.

— Тридцать стандартных лет назад, например, Дрезден был куда беднее Сплита. А сейчас Дрезден почти достиг его уровня, и, даже без учёта последствий возможной аннексии, в течение следующих десяти стандартных лет вероятно опередил бы Сплит по валовому системному продукту. И не потому, что Дрезден как система богаче Сплита, на самом деле они заметно беднее. А потому, что дрезденцы смогли начать самоподдерживающееся внутреннее развитие, поощряя предпринимательство и используя в своих интересах любую выпадающую им возможность — в том числе активное сотрудничество с РТС. Олигархи на Корнати, в общем и целом, более настроены сохранять уже имеющееся, чем в рисковать своим состоянием ради инициатив, которые могли бы поддержать экономику в целом. Они не вполне подходят под определение клептократии, и это самое лучшее, что я могу о них сказать.

На лице рембрандтца отразилось его презрение к правящим семействам Сплита и он покачал головой.

— Истина в том, что хотя ситуация на Корнати в реальности совсем не так плоха, как пытается представить агитпроп Нордбрандт, она далека от хорошей. По сути дела, она чертовски скверна. Когда вы были на Шпинделе, вы видели трущобные районы Тимбла? — Терехов кивнул и Ван Дорт махнул рукой. — Ну, жильё в трущобах Тимбла на две или три головы выше того, что доступно в Карловаце. И социальные выплаты на Корнати составляют всего лишь около шестидесяти процентов от покупательной способности аналогичных пособий на Флаксе. Большой проблемы голода нет, поскольку правительство выделяет действительно крупные субсидии на продовольствие для получающих социальную поддержку, но быть бедным на Сплите чертовски маленькое удовольствие.

— Я читал об этом в своих ориентировках, — произнёс Терехов, показывая на заваленный информационными чипами стол, — но не понял, почему это так. Согласно другой имеющейся у меня информации, корнатийцы крайне привержены соблюдению личных прав человека. Как может придерживающаяся подобных взглядов нация оправдать отсутствие адекватной системы социальной поддержки для своих граждан? Я понимаю, что есть разница между правом на то, чтобы государство оставило вас в покое, и тем, чтобы правительство о вас заботилось, однако мне всё равно кажется, что здесь какое-то противоречие.

— Поскольку в некотором смысле так оно и есть, — согласился Ван Дорт. — Как вы и заметили, корнатийская традиция гражданских прав заключается в том, что гражданин имеет право быть свободным от неуместного вмешательства правительства, а не на его опеку. Во времена, когда возникла эта традиция, примерно сто пятьдесят стандартных лет тому назад, экономика была намного менее стратифицирована чем сейчас, средний класс был намного обширнее, а электорат был намного более широко вовлечён в политическую жизнь.

— Однако за последние семьдесят или восемьдесят стандартных лет это изменилось. Экономика находилась в застое, даже по сравнению с другими системами региона, в то время как население резко выросло. Процент бедных и очень бедных граждан — низших слоёв, если хотите — необычайно вырос, а доля среднего класса сильно сократилась. И среди некоторых политических лидеров Корнати возникло укрепляющееся мнение о том, что гражданские права голосующих граждан неприкосновенны, однако права граждан, не участвующих в голосовании, более… подвержены сомнению. Особенно, когда рассматриваемые граждане представляют угрозу общественной безопасности и стабильности.

— И подобные местные "автономию" и "свободы" Тонкович хочет сохранить? — резко спросил Терехов и Ван Дорт пожал плечами.

— Александра пытается соблюсти собственные интересы и интересы других олигархов. И, говоря начистоту, большинство из них довольно мерзкие типы. Есть и исключения. Например, семейство Райковичей. И Ковачичей. В вашем досье содержится достаточно деталей относительно политической системы Корнати?

— Не слишком, — признал Терехов. — Точнее имеется совершеннейшая мешанина из аббревиатур названий политических партий, но без знания обстановки на Корнати они мало что мне говорят.

— Понимаю, — Ван Дорт поджал губы, размышляя в течение нескольких секунд, затем пожал плечами.

— Хорошо, — произнёс он, — вот вам "Краткий Рембрандтский Экспресс-Курс Политической Жизни Корнати" от Б. Ван Дорта. Я уже ознакомил с ним, хотя и в несколько более полной версии, даму Эстель и мистера О'Шонесси, и это, как я подозреваю, имеет определённое отношение к сути полученных вами от баронессы инструкций. Тем не менее, помните, что всё, что я вам скажу, говорится с точки зрения постороннего человека.

Он внимательно смотрел на Терехова до тех пор, пока мантикорец не кивнул, а затем начал говорить.

— Александра Тонкович является лидером Партии Демократического Централизма. Несмотря на свое отдающее либерализмом название, ПДЦ, по моему скромному мнению, не имеет никакого отношения к "централизму", и, разумеется, не верит ни во что такое, что рембрандтцы или монтанцы могли бы назвать "демократией". Фактически, её платформа базируется на консервации существующей на Корнати социальной и политической структуры. Это партия олигархов, находящаяся под контролем семейства Тонковичей и может быть десятка её самых ближних союзников, имеющих склонность рассматривать планету в качестве своей личной собственности.

— Партия Социальной Умеренности является ближайшим политическим союзником ПДЦ. С практической точки зрения, на сегодня их политические платформы идентичны, хотя ПСУ во времена своего возникновения была значительно "левее" централистов. Предшественники Тонкович на посту лидера ПДЦ успешно прибрали ПСУ к рукам, однако видимость компромиссной программы, выработанной в ходе ежегодных конференций "независимого" руководства обеих партий, была слишком ценна для того, чтобы отказаться от неё в результате официального слиянии.

— Вук Райкович, со своей стороны, является лидером Партии Примирения. С какой стороны не взгляни, ПП по сути дела является скорее коалицией, нежели чётко организованной политической партией. Несколько мелких партий объединились под общим руководством Райковича и уже вместе, в свою очередь, привлекли другие отколовшиеся группы. Одной из них, кстати, была Партия Национального Искупления Нордбрандт. Что, как мне представляется, не лучшим образом повлияло на политическую поддержку Райковича после того, как та решила перейти к террору.

— Главное различие между Партией Примирения и Тонкович и её союзниками заключается в том, что Райкович искренне полагает, что элита Корнати — одним из виднейших представителей которой он несомненно является — должна добровольно поделиться политической властью со средними и беднейшими слоями населения и настойчиво работать над тем, чтобы предоставить им возможности для улучшения их экономического положения. Не готов сказать, насколько эта позиция основана на альтруизме и насколько на абсолютно холодном, рациональном анализе текущего положения системы Сплит. Определённо были случаи, когда он выражал свои аргументы в наиболее бесчувственных и своекорыстных терминах какие только возможны. Однако делал он это, обычно, общаясь с коллегами-олигархами и, говоря как человек, время от времени пытавшийся отыскать каплю-другую альтруизма в рембрандтских олигархах, я подозреваю, что он обнаружил, что личная выгода является единственным аргументом, который воспринимает эта публика.

— Наиболее важным событием последних президентских выборов было то, что Партия Примирения запустила агрессивную кампанию по регистрации избирателей в рабочих районах крупнейших городов Корнати. Не думаю, чтобы Тонкович и её приятели считали, что это могло оказать какое-либо значимое влияние на результаты выборов, однако они здорово просчитались. Тонкович победила лишь потому, что два других кандидата сняли свои кандидатуры и объявили о её поддержке. И даже при этом она смогла опередить Райковича всего лишь на шесть процентов, при том, что ещё восемь кандидатов поделили между собой одиннадцать процентов всех голосов.

Ван Дорт сделал паузу, злобно улыбнулся и хмыкнул.

— Должно быть, Александра была чертовски близка к тому, чтобы намочить штанишки с перепугу, — со смаком произнёс он. — Особенно потому, что согласно конституции Корнати пост вице-президента достается кандидату в президенты, занявшему на выборах второе место. А это означает…

— Это означает, что человек, которого она, отправившись на Шпиндель, должна была оставить во главе Корнати, является её злейшим политическим врагом, — закончил за него Терехов и в свою очередь хмыкнул, а затем покачал головой. — Боже! Что за идиот придумал такую систему? Мне не приходит в голову ничего, что могло бы нанести дееспособности исполнительной власти больший урон!

— Я полагаю, что именно этого и добивались создатели первоначальной конституции. Однако в последние десятилетия это не имело особого значения, поскольку до выхода на сцену Партии Примирения между платформами кандидатов в президенты, имевших хорошие перспективы занять в ходе выборов какой-либо из постов, большой разницы не существовало.

— Однако после последних президентских выборов Райкович и его союзники — среди которых тогда ещё числилась Ангес Нордбрандт — получили пост вице-президента и примерно сорок пять процентов мандатов в парламенте Корнати. Демократические Централисты Тонкович и Социально Умеренные в совокупности получили пост президента и примерно пятьдесят два процента мест в парламенте, а оставшиеся порядка трёх процентов мест были распределены среди более чем десятка незначительных так называемых партий, многие из которых ухитрились протолкнуть всего лишь одного единственного депутата. Я не видел последних цифр, однако после того, как ПНИ Нордбрандт раскололась в ходе кампании голосования по аннексии, Райкович утратил достаточно мест в парламенте, чтобы его доля снизилась приблизительно до сорока трёх процентов, а Тонкович получила примерно половину из потерянного Райковичем. И прямо сейчас я совершенно не представляю себе, какое влияние террористическая кампания Нордбрандт оказала на расстановку сил в парламенте. Я бы ожидал, что с точки зрения Райковича результат был не слишком приятным.

— Со своей стороны, Александра столкнулась с той проблемой, что её наиболее сильный и влиятельный политический соперник остается дома и является исполняющим обязанности главы государства. Поскольку он всего лишь исполняющий обязанности главы государства, он в основном вынужден иметь дело с кабинетом, который подобрала Тонкович и одобрил парламент ещё до того, как встал вопрос об аннексии. Вероятно, она считает, что пассивное противодействие со стороны кабинета в сочетании с тем, что Райкович не контролирует парламентского большинства, не даст ему сделать что-либо опасное для неё, пока она работает в Конституционном Собрании на Шпинделе. С другой стороны, он находится дома, в центре государственной и политической жизни, что дает Райковичу все преимущества для того, чтобы противостоять её попыткам создать ему проблемы.

— Это, — почти сразу же отозвался Терехов, — похоже на великолепный рецепт организации политической и экономической катастрофы.

— Это скверная ситуация, однако не настолько плохая, как можно было бы предположить, исходя исключительно из рассмотрения политических альянсов и задействованных закулисных маневров. К примеру, поразительно высокая доля государственного аппарата Корнати, невзирая на олигархическую политическую систему, достаточно честна и эффективна. Насколько я могу судить, Национальная Полиция Корнати тоже достаточно честна и эффективна, а полковник Басаричек делает всё возможное, чтобы удержать своих подчинённых подальше от политики и щедрых рук местной элита. По сути, последние пять или десять стандартных лет она, по-видимому, трудилась над внедрением в сознание своих подчинённых более традиционных понятий о гражданских правах всего населения. Вполне достаточно для того, навлечь на свою голову заметные политические нарекания людей, которые предпочитают поддержание внутреннего спокойствия соблюдению прав его нарушителей.

— С точки зрения внутренней политики самой большой проблемой является то, что за последние десятилетия избиратели всё больше и больше утрачивали политическую активность. На Корнати всегда существовала сильная традиция патронажа и в настоящее время она привела к тому, что избиратели голосуют в соответствии с пожеланиями своих патронов, получая взамен определённую степень поддержки и защиты в не слишком преуспевающей экономике. В сочетании с крайне низким процентом принимающих участие в голосовании это объясняет, каким образом весьма маленькая часть всего населения смогла захватить контроль над законодательной властью. Что является еще одним кардинальным отличием между Сплитом и Дрезденом… и одной из причин, по которым Дрезден так быстро настигает Сплит в области экономики.