Книга: Тень Саганами
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

 

— Слышишь меня, Стив?
Стивен Вестман, из Вестманов Буффало Вэлли, поморщился и сдвинул шляпу на затылок. Шляпа была стиля, который в прежние времена на прародине человечества именовался "стетсон", и украшена обручем из кованого серебра c аметистами, сверкнувшим, когда Вестман раздосадовано мотнул головой. Существовало такое понятие как оперативная безопасность, однако казалось, что пока что большинству его людей проблематично было об этом помнить.
"По крайней мере, я сумел раздобыть коммерческие криптографические программы Лиги. Скорее всего, манти сумеют их взломать, как только появятся здесь достаточными силами, но пока против нас используется только наш же хлам местного производства, нам не должно ничего грозить".
— Свобода-Три, говорит Свобода-Один, — произнёс он в коммуникатор подчеркнуто терпеливым голосом. — Да, слышу.
— О, чёрт, Сти… я хотел сказать Свобода-Один, — в голосе Джеффа Холлистера ощущалось смущение. — Прошу прощения. Я забыл.
— Ладно, забудем об этом… на этот раз, — ответил Вестман. — В чём дело?
— Помнишь парней, за которыми вы просили нас присмотреть? Они направляются к Шайлеру. Похоже, они намерены заночевать где-то в окрестностях Большого Купольного Утёса.
— Вот как? — Вестман задумчиво пожевал губами. — Что ж, это весьма интересно, Свобода-Три.
— Так я и подумал, — в голосе Холлистера читалось удовлетворение.
— Благодарю за сообщение, — произнёс Вестман. — Увидимся позже.
— Пока, — лаконично отозвался Холлистер и отключился.
Вестман сложил коммуникатор и сунул его в карман, обдумывая услышанное.
Он был рослым мужчиной, ростом под сто восемьдесят восемь сантиметров, с широкими, мощными плечами. Вдобавок он был поразительно красив, с выгоревшими под солнцем белокурыми волосами, голубыми глазами и бронзовым лицом, которое пролонг первого поколения сохранил достаточно молодым, но на котором шестьдесят один год жизненного опыта, жизни на открытом воздухе и жизнерадостного характера оставили лучики морщинок около глаз. Сейчас это лицо было задумчиво.
"Ладно, — размышлял Вестман, — если я настроен серьёзно, то сейчас самое время для представления. А я настроен серьёзно".
Вестман раздумывал ещё несколько секунд, стоя в рваной тени, отбрасываемой земными осинами, завезёнными на Монтану более трёхсот стандартных лет тому назад. Он вслушался в шелест ветра в золотых листьях и поднял глаза, проверяя по ставшей инстинктом привычке положение солнца. Затем решительно дёрнул головой и вошел в большую пещеру сквозь нечто, казавшееся сплошной каменной стеной.
Голографический генератор был изготовлен в Лиге, как и криптографическое программное обеспечение, закупленное Вестманом для коммуникаторов своих людей. Необходимость использования технологий солли раздражала Вестмана, учитывая что Солнечная Лига и Управление Пограничной Безопасности, в отношении которого никакие эпитеты не казались чрезмерными, были Врагом с большой буквы намного дольше, чем манти. Однако Вестман был практичным человеком и не собирался создавать проблемы себе и своим приверженцам, не используя наилучшую технику, которую только мог раздобыть.
Кроме того, в использовании техники солли против другой шайки омерзительных чужаков было нечто… правильное. А эти ублюдки с Рембрандта ещё хуже. И если этот сукин сын Ван Дорт полагает, что может вновь навешать Монтане лапши на уши и снова её поиметь, то его ждёт неприятный сюрприз.
— Луи! — позвал Вестман, углубляясь в пещеру. Пещера по большей части была естественной, однако Вестман и его люди значительно её расширили. Новый Лебединый Хребет был богат железной рудой и её залежи представляли наилучшее естественное укрытие, какое только можно было себе представить. Вестману не нравилось сосредотачивать столь многое в одном месте, пусть даже настолько хорошо укрытом, однако у него не имелось особенного выбора, раз уж он действительно решил перейти на подпольное положение. Следовало надеяться, что если дела пойдут так, как он планировал, Вестман будет способен создать целую сеть вспомогательных баз, которые уменьшат их уязвимость, рассредоточив имущество и людей.
— Луи! — ещё раз позвал Вестман и на этот раз дождался ответа.
— Да, босс? — отозвался Луи Паласиос, поднимаясь с более низкого уровня пещеры шаркая по литым бетонным ступеням.
Паласиос служил бригадиром у Вестмана — по сути дела, оперативным менеджером скотоводческой и сельскохозяйственной империи, ежегодно приносившей прибыль порядка девяноста миллионов соларианских кредитов — точно так же, как и у его отца. Паласиос был худощав, смугл и почти на сантиметр возвышался над Вестманом, а на левой стороне его лица отпечатались три глубоких шрама, оставленных на память одним из монтанских псевдокугуаров. Он также являлся единственным человеком на Монтане — или, если на то пошло, во всём Скоплении Талботта — которому Вестман доверял целиком и полностью.
— Только что звонил Джефф Холлистер, — сообщил ему Вестман. — Эти мантикорские топографы вместе с болваном Хевеном двигаются через Шайлер к Большому Утесу. Что скажешь, если мы с вами и ещё кем-нибудь из ребят прогуляемся и покажем им настоящее монтанское гостеприимство?
— Ну, босс, я думаю, что с нашей стороны будет правильно продемонстрировать наши тёплые чувства, — с ухмылкой ответил Паласиос. — Вот только насколько горячо вы намереваетесь их поприветствовать?
— Ну, я не вижу никаких поводов увлекаться, — произнёс Вестман. — В конце концов, это будет наша первая операция.
— Ясно, — кивнул Паласиос. — Вы хотите, чтобы я отобрал ребят?
— Валяйте, — согласился Вестман. — Однако убедитесь, что взяли хотя бы троих из тех, кого мы предназначаем на роли лидеров ячеек.
— Никаких проблем, босс. Беннингтон, Траверс и Сираки, все наготове.
— Отлично! — одобрительно улыбнулся Вестман. — Передайте им, что я предполагаю заглянуть к нашим инопланетным гостям завтра утром, но нам ещё нужно дотуда добраться. Так что я хочу выйти через четыре или пять часов.

 

***

 

Оскар Йохансен с лёгким ощущением удовлетворения проверил дисплей своего приемника GPS. Он был рад обнаружить, что на Монтане, по крайней мере, имелась развитая сеть навигационных спутников. Йохансен мог попросить КЕВ "Эриксон" или "Вулкан" — корабли снабжения, размещённые КФМ на Монтане — предоставить ему эту же самую информацию, однако на самом деле он предпочитал использовать существующую на месте инфраструктуру… всякий раз, когда это было возможно.
Никак не угадаешь, что именно обнаружишь на планете Пограничья. Некоторые из них были лишь чуть лучше Старой Земли докосмической эпохи, в то время как другие были даже более развиты, чем Грейсон до его присоединения к Мантикорскому Альянсу. Монтана находилась где-то посередине между этими крайностями. Она была слишком бедна для того, чтобы обеспечить по-настоящему прочную технологическую базу, однако новаторски использовала то, что ей было доступно. Ярким примером являлись её навигационные спутники. По мантикорским стандартам они устарели по меньшей мере на пару столетий, однако превосходно делали своё дело. И ещё выполняли дополнительные функции метеоспутников, радаров управления воздушным движением, наблюдательных платформ органов защиты правопорядка и бакенов для прибывающих в систему торговых судов.
"И нет никаких причин, чтобы эта планета была бедна, — размышлял Йохансен, отмечая полученные координаты на электронной карте в своём планшете. — Их говядину с руками оторвали бы на Мантикоре по любым ценам, а через терминал Рыси они могут отправлять её в свежем виде прямиком на Беовульф или даже на Старую Землю". Он покачал головой, размышляя о заоблачных ценах, по которым могла бы продаваться дома монтанская говядина или мясо псевдобуйволов. И о массе других возможностей для любого человека с самым незначительным начальным капиталом.
В конце концов, именно поэтому Йохансен и был здесь. Правительство Александера объявило, что Её Величество не имеет ни малейшего намерения позволить недобросовестным мантикорским дельцам вытеснить её новых подданных в Скоплении из процесса его экономического развития. Правительство заявило, что для подтверждения прав собственности совместно с местными органами власти произведёт в Скоплении собственную топографическую съёмку. Эти права будут полностью ограждены от посягательств, равно как и будет гарантировано участие местного капитала во всех проектах развития. Канцлер Казначейства объявил, что в течение десяти стандартных лет всякий новый бизнес в Скоплении будет пользоваться налоговыми льготами, равными проценту капитала, вложенному гражданами Скопления. Через десять стандартных лет налоговая скидка ещё на протяжении десяти стандартных лет будет уменьшаться на пять процентов в год и прекратит своё действие на двадцать первом году. Учитывая уровень налогообложения военного времени в Звёздном Королевстве, это условие само по себе гарантировало высокий уровень привлечения местных капиталов.
Йохансен взглянул на солнце, купающееся в багровых и золотых огнях заката на западе горизонта. Звезда Монтаны — тоже носящая имя Монтана — была немного холоднее Мантикоры-А. Вдобавок Монтана находилась почти на световую минуту дальше от своего солнца, чем столичная планета Звёздного Королевства от Мантикоры-А. Быстро наступающий вечер нес с собой прохладу и Йохансен перевёл взгляд на то место, где экспедиция ставила палатки на ночь. Дело шло с быстротой, свидетельствующей о больших опыте и организованности. Его взгляд переместился на волнующийся тёмный поток воды, бурлящей по камням и гальке реки Шайлер. Местные деревья, среди которых попадались земные дубы и осины, склонялись над берегами реки, отбрасывая тени на кристально чистую воду и маняще шелестя. "Где-то там должны быть глубокие омуты", — подумал Йохансен, уже знакомый с местными псевдооокунями.
"Поддержание подобающей дистанции между боссом и индейцами обычно является хорошей идеей, — с затаенной улыбкой подумал Йохансен, — так что я, наверное, не должен мешать им в их занятиях. И если я не стану сильно тянуть, то даже смогу наловить достаточно рыбы, чтобы внести в меню нашего ужина небольшое разнообразие. Даже если мне не повезет с рыбалкой, я всяко смогу утверждать, что хотел именно разнообразить наш ужин!"
С этими мыслями Йохансен направился к своему личному аэрокару и ящику со снаряжением.

 

***

 

Солнце медленно поднималось над восточным склоном долины реки Шайлер. На более высоких склонах севернее поблескивал легкий иней. Длинные тени — резкие и холодные горным утром — протянулись через спящий лагерь топографов.
Стивен Вестман полюбовался восходом солнца и проверил часы. Время настало. Он поднялся со ствола поваленного дерева, на котором сидел, подобрал прислонённое рядом пульсерное ружьё и стал спускаться по склону.

 

***

 

Оскар Йохансен перекатился на спину и со вкусом потянулся. Его супруга неизменно поражалась тому, как менялись его привычки во время экспедиций. Дома Йохансен был "совой", бодрствующей ночь напролёт, а потом спящей столько, сколько только мог себе позволить. Однако в поле он обожал ранние часы, когда всходило солнце. Было что-то особое, практически священное, в этих безмолвных, чистых, прозрачных минутах, когда солнечный свет медленно-медленно тек, возвращаясь в мир. На каждой планете, пригодной для жизни человека, имелись свои аналоги птиц, и Йохансен никогда ещё не был на планете, где среди них не нашлось бы имевшей манеру приветствовать рассвет. Песни или крики могли разниться самым причудливым образом, однако в птичьем хоре всегда имелся первый одинокий призыв. Мгновение, когда первый из певцов пробуждался, пробовал свой голос, а затем начинал песнь, символизирующую конец ночи и наступление ещё одного дня.
Созданная на Мантикоре "умная" ткань палатки Йохансена сохранила предпочитаемую им ночью температуру в двадцать градусов — шестьдесят восемь градусов по древней шкале Фаренгейта, которую принесли с собой подчеркнуто архаичные первопоселенцы Монтаны. Йохансен поднял пульт дистанционного управления, дал команду, и восточная сторона палатки послушно превратилась в окно с односторонней прозрачностью. Он развалился на комфортабельной походной койке из обладавшего памятью пластика, наслаждаясь тёплой постелью и любуясь утренними тенями и волнами тумана, клубящимися над рекой, как будто та дышала.
Йохансен всё ещё восхищался восходом, когда полог его палатки внезапно откинулся. Он подскочил на койке, больше от неожиданности, чем от чего-то другого, и замер, глядя в дуло пульсерного ружья.
— Доброе утро, приятель, — бодро произнёс человек с обветренным лицом по другую сторону ружейного ствола. — Полагаю, вы немного удивлены моим визитом.

 

***

 

— Чёрт подери, Стив!
Лес Хевен, на взгляд Йохансена, был скорее раздражён, чем что-то ещё. Инспектор Службы Земельной Регистрации явно был знаком с предводителем группы из тридцати или сорока вооружённых мужчин в масках, захватившей их лагерь. Мантикорец задавался вопросом, было ли это хорошим признаком, или же плохим.
— Похоже, ты связался с дурной компанией, Лес, — ответил предводитель, мотнув головой в сторону Йохансена. — Ты сейчас подрабатываешь у этих иномирянских сутенеров?
— Стив Вестман, если бы у тебя была хотя бы та доля разума, которую Бог даровал псевдоиндейке, то знал бы, что несёшь чертову ерунду! — Йохансен решил, что предпочёл бы, чтобы Хевен был чуточку менее напорист. Однако монтанец закусил удила. — Чёрт подери, Стив! У нас за аннексию проголосовало больше чем семьдесят два процента! Ты хочешь сказать такому количеству своих соседей, что они идиоты?
— Полагаю, да, если это так, — вполне дружелюбно согласился белокурый мужчина. Он и четверо его людей держали топографическую партию под прицелом, пока остальные его сторонники деловито снимали палатки и грузили их в машины топографов.
— А это так и есть, — добавил Вестман, — то, что они идиоты, я имею в виду, — любезно пояснил он, когда Хевен вонзил в него взгляд.
— Ну, ты имел возможность убедить их в том, что они не правы, до голосования и тебе это не удалось, разве не так?
— Полагаю, нет. Конечно же, население этой планеты всегда было довольно упрямо, верно? — усмехнулся Вестман. Вокруг его голубых глаз собрались морщинки и, несмотря ни на что, Йохансен ощутил симпатию к нему.
— Да, это так, — согласился Хевен. — И эти семьдесят два процента на тебя здорово разозлятся!
— Переживу, — ответил Вестман пожимая плечами и инспектор Службы Земельной Регистрации шумно выдохнул. Казалось, его плечи разом обмякли, и он практически печально покачал головой.
— Стив, я знаю, что Ван Дорту и его людям из Торгового Союза ты всегда доверял не больше, чем этим ублюдкам из Пограничной Безопасности. И я знаю, что ты уверен в том, что Мантикора ничуть не лучше Мезы. Однако сейчас я должен сказать тебе кое-что, никогда не приходившее в твою многомудрую голову. Существует целая вселенная разницы между тем, что нам предлагает Звёздное Королевство, и тем, что сделала бы с нами Пограничная Безопасность.
— Уверен, что разница есть… пока они не запустили в нас когти. — Вестман покачал головой. — Ван Дорт уже достаточно глубоко запустил свои клыки, Лес. И я должен заявить, что пока я хоть что-то смогу с этим сделать он не откроет двери ещё одной шайке кровопийц. Единственный способ для нас остаться хозяевами нашего собственного дома — это выкидывать из него всех проклятых чужаков до единого. Если всё остальное Скопление жаждет сунуть голову в петлю, то я ничего против не имею. Флаг в руки. Однако никто не отдаст мою планету никому, кроме тех, кто на ней живёт. И если остальные люди на Монтане слишком упрямы или слишком слепы для того, чтобы понять, что они делают сами с собой, то я думаю, что просто должен буду обойтись без них.
— На этой планете уважали Вестманов с самой Высадки, — уже спокойнее произнёс Хевен. — И даже те, кто был не согласен с тобой во время дебатов об аннексии, тем не менее уважали тебя, Стив. Однако твои действия могут это изменить. Первопоселенцы всегда обладали большим весом, но ты знаешь, что мы никогда не были людьми, готовыми вилять хвостом по свистку крупных землевладельцев. Люди, отдавшие свои голоса за аннексию, плохо отнесутся к твоему заявлению, что они не имеют права решать, что они хотят делать.
— Ну, Лес, здесь-то и закопана собака, — произнёс Вестман. — Дело не в том, что я желаю сказать им, что они не имеют права решать за себя. Дело в том, что я не считаю, что они имеют право решать за меня. У этой планеты, у этой звездной системы есть Конституция. И, представь себе, я только вчера вечером закончил её перечитывать и не нашёл в ней ни единого слова насчёт наличия кого-либо обладающего законным правом — или властью — выставить наш суверенитет на распродажу.
— Конституцию никто не нарушал, — сухо ответил Хевен. — Именно поэтому голосование об аннексии было произведено таким способом. Ты, также как и я, знаешь, что Конституция предусматривает конституционные собрания, обладающие правом внесения в неё изменений, и именно таким собранием и являлось голосование об аннексии. Собранием, созванным так, как того требует Конституция, и реализовавшим власть, предоставляемую Конституцией его членам.
— "Внесение изменений" — это не то же самое, что и "выбрасывание на помойку", — парировал Вестман. Йохансен видел, что он охвачен сильными чувствами, однако оставался спокоен и собран. Как бы глубоко ни были затронуты его чувства, он не позволял им довести себя до гнева.
За что Оскар Йохансен был глубоко признателен.
— Стив… — опять начал было Хевен, но Вестман покачал головой.
— Лес, мы никогда не сойдёмся во мнениях, — сдержанно произнёс он. — Вполне возможно, что ты прав. Ты понимаешь, я так не считаю, но полагаю, что это возможно. Но независимо от твоей правоты или неправоты я уже определил свою позицию и насколько далеко готов зайти, отстаивая её. И, должен сказать тебе, Лес, думаю, тебе совершенно не понравится то, что я задумал. Так что я хотел бы воспользоваться этой возможностью и заранее принести извинения за все неудобства, которые намереваюсь причинить.
Выражение лица Хевена внезапно стало намного более подозрительным и Вестман практически ехидно улыбнулся ему. Затем он обратился к Мэри Сиверс и Аориане Константин, обеим женщинам из насчитывающей десять человек топографической партии Йохансена.
— Леди, — произнёс он, — почему-то я совершенно не предполагал, что этим утром повстречаюсь с женщинами. И хотя я понимаю, что мы здесь, на Монтане, слегка отсталы по сравнению с Мантикорой, это лишь усиливает моё нежелание демонстрировать непочтение по отношению к дамам. Так что не были бы вы так любезны отойти немного левее?
Сиверс и Константин обеспокоенно взглянули на Йоханесена, но тот только кивнул, не сводя глаз с Вестмана. Обе женщины подчинились распоряжению и Вестман улыбнулся Йохансену.
— Благодарю вас, мистер… Йохансен, если я не ошибаюсь?
Йохансен вновь кивнул.
— Ладно, мистер Йоханесен, надеюсь, вы не приняли моё несколько резковатое мнение относительно вашего Звёздного Королевства на свой счёт. Возможно, вы превосходнейший человек и я склонен полагать, что это так и есть. Тем не менее, я думаю, что мне важно, чтобы моё сообщение дошло до вашего начальства. И до начальства Леса тоже.
— Итак, этим утром произошло нечто вроде разминки. Можно сказать, нечто вроде демонстрации способностей. И поэтому я принял меры к тому, чтобы никто не пострадал. Полагаю, вы относитесь к этому положительно?
— Думаю, вы можете с уверенностью предположить, что это так, — заявил Йохансен Вестману, когда тот сделал паузу.
— Замечательно, — широко улыбнулся ему Вестман, однако затем улыбка монтанца пропала. — Однако, — продолжил он наполнившимся решимостью тоном, — если дело дошло до этого, то, наверное, многие пострадают до того, как оно закончится. Я хочу, чтобы вы передали это своим боссам. Сегодня было безобидное — ну, почти безобидное — предупреждение. Я не намерен делать их ещё очень много. Передайте своим боссам и это тоже.
— Я в точности передам им ваши слова, — заверил Вестмана Йохансен, когда тот снова сделал паузу, ожидая ответа.
— Замечательно, — повторил Вестман. — А теперь, мистер Йохансен, не были бы вы и все ваши мужчины — и ты тоже, Элвин — настолько любезны, чтобы раздеться до исподнего?
— Простите? — Йохансен взирал на монтанца, изумлённый до того, что у него вырвался это вопрос, и Вестман улыбнулся ему со странным сочувствием.
— Я сказал, что буду признателен, если вы снимете с себя всё, кроме нижнего белья, — произнёс он, а затем кивнул в сторону женщин. — Настоящий монтанский джентльмен никогда не отнесётся к даме с подобным непочтением, поэтому к этим двум дамам это не относится. Однако вы, джентльмены, дело другое.
Вестман любезно улыбнулся, однако улыбка была абсолютно непреклонна, а его люди явно были готовы в случае необходимости добиться выполнения его требования силой.
Йохансен несколько мгновений смотрел на него, а затем повернулся к подчинённым.
— Вы слышали, что он сказал, — безропотно произнёс Йохансен. — Не думаю, что у нас есть какой-то выбор, так что давайте раздеваться.

 

***

 

Топографическая партия Йохансена, за исключением обеих женщин, и все их местные коллеги стояли босиком в одних трусах и наблюдали, как исчезают в горах их машины и всё оборудование. Вестман и двое его людей ожидали около последнего аэрокара. Предводитель проконтролировал, как отбыли последние из его людей, и обратился к пленникам.
— Итак, — произнёс он, — Лес знает дорогу к Броду Бриджмана. Вам, джентльмены, достаточно просто проследовать за ним. Лес, я сообщу твоему боссу о вас, но мне может потребоваться несколько часов, чтобы доставить ему сообщение, не дав никаких зацепок насчёт того, где можно нас отыскать.
— Стив, — очень спокойно и серьёзно сказал Хевен, — ты сделал своё заявление. Одному Господу известно, какие неприятности ты уже навлёк на свою голову. Но мы давно знаем друг друга, и мне хотелось бы думать, что мы были друзьями. Поэтому я и говорю тебе всё это. Брось это дело. Брось до того, как кто-нибудь пострадает по-настоящему.
— Не могу, Лес, — с искренним сожалением ответил Вестман. — И тебе лучше запомнить мои слова. Мы были друзьями, и мне было бы тяжело стрелять в друга. Но если ты продолжишь помогать этим людям захватить мою планету, я это сделаю. Ты знаешь, что я всего говорю то, что думаю, так что прошу тебя убедить президента Саттлза в том, что я так и сделаю. Полагаю, Тревор Баннистер уже это знает, но, судя по тому, что я видел, острота разума определённо не является сильной стороной Саттлза, так что, наверное, Тревору понадобится небольшая помощь, чтобы достучаться до него. И, мистер Йохансен, я бы просил вас убедить баронессу Медузу в том же самом.
Вестман ещё несколько мгновений смотрел им в глаза, а затем вместе с оставшимися своими соратниками сел в последний аэрокар и тот взмыл в прохладный утренний воздух.

 

***

 

— Мне не нравится то, что я услышал. Совершенно не нравится, — категорически заявил Генри Крицманн.
Его голос и выражение лица резко контрастировали с очаровательно прохладным бризом, обвевающим вернаду пентхауса. Основной звездой двойной системы по имени Шпиндель была звезда класса G0, однако планета Флакс находилась в тринадцати световых минутах от неё, и в её северном полушарии была весна. Поражающие воображение шапки грозовых туч — ослепительно белых вверху и угольно-чёрных у подножия — неуклонно ползли с запада через океан Гумбольдта, но до того, как они подойдут, должны ещё пройти часы. В настоящий момент трое мужчин имели возможность наслаждаться ярким весенним солнечным светом и несомыми ветром ароматами распускающихся цветов, растущих в изобильных клумбах веранды, разглядывая столичный город Тимбл на западном побережье континента со странным названием Госсипиум.
Это был красивый город, особенно по меркам Пограничья. Его строения были низки, жались к земле. Не было вздымающихся как горы башен современных антигравитационных городов. Причиной этого являлось то, что большая часть Тимбла возводилась в те времена, когда его строители не владели антигравитацией. Однако, если они и были ограничены устаревшей технологией, то явно приложили огромные усилия в планировке своей новой столицы. Гигантский центральный квартал, возведённый вокруг любовно спланированного парка из цветущей зелени и запутанной системы каналов и прудов, был отчетливо виден с веранды пентхауса. Также, как и главные проспекты, расходящиеся от центра подобно спицам титанического колеса. Большинство зданий было сложено из местного камня, сияющего на солнце голубого гранита, а каскады воды и островки зелени были заботливо увязаны в план города.
И только покинув лежащий на побережье центр города, вдали от океана, можно было встретить безобразные перенаселённые трущобы, свидетельствующие о бедности, характерной почти для любой из систем Пограничья.
— Нам всем это очень не нравится, Генри, — тихо произнёс Бернардус Ван Дорт. Ван Дорт был светловолос и голубоглаз. Рост его был хорошо за сто девяносто пять сантиметров и сидел он с уверенностью человека, привыкшего добиваться успеха. — Однако мы едва ли можем делать вид, что случившееся совершенно неожиданно, разве не так?
— Разумеется, это не было неожиданно, — скривив губы вставил третий, Иоахим Альквезар. — В конце концов, глупость неотъемлемо присуща человеку.
Хотя мало кто посчитал бы Ван Дорта низкорослым, по сравнению с Альквезаром он так и выглядел. Рыжеволосый уроженец планеты Сан Мигель имел рост двести три сантиметра. Сила тяжести на Сан Мигеле — всего лишь восемьдесят четыре процента земного стандарта — обычно порождала высоких, стройных людей и Альквезар не был исключением.
— Слово "глупость" сюда подходит не совсем точно, Иоахим, — сделал замечание Ван Дорт. — Невежественность — да. Отсутствие привычки задумываться — опять же да. И, несомненно, склонность к действиям под влиянием эмоций. Однако, это не то же самое, что и неисправимая глупость.
— Простите меня, Бернардус, если я не в силах заметить разницу на практике, — Альквезар откинулся назад, держа в правой руке бокал бренди и осторожно помахивая сигарой в левой. — Последствия одни и те же.
— Краткосрочные последствия одни и те же, — отозвался Ван Дорт. — Но если с подлинной глупостью мало что можно поделать, то невежество может быть развеяно, а привычка задумываться — выработана.
— Меня всегда поражает, — произнёс Альквезар с улыбкой старого приятеля, ведущего давний спор, — как пронырливый, бесчувственный, жадный до денег рембрандтский капиталист может быть настолько пламенным либералом в своих взглядах на человечество.
— Да? — Голубые глаза Ван Дорта вспыхнули, и он улыбнулся Альквезару. — Совершенно случайно мне стало известно, что слово "либерал" стало для вас ругательством только после того, как его приватизировала Тонкович.
— Тем самым подтверждая пронесенное мною по жизни подозрение — возможно, ранее не высказывавшееся, однако глубоко укоренившееся — в том, что любой, на самом деле верящий человеку, уверяющему в том, что он либерал, страдает размягчением мозгов в последней стадии.
— Надеюсь, вам обоим это доставляет удовольствие, — тон Крицманна балансировал на грани язвительности. В свои тридцать шесть стандартных лет он был самым молодым из присутствующих. Ещё он был самым низкорослым, в его каштанововолосом, сероглазом, крепко сбитом теле было всего сто семьдесят сантиметров роста. Однако, несмотря на то, что он был на двадцать стандартных лет моложе Альквезара и больше чем на сорок — Ван Дорта, выглядел Крицманн старше любого из них, поскольку являлся уроженцем Дрездена.
— Нам это не доставляет удовольствия, Генри, — после кратчайшей паузы ответил Ван Дорт. — И мы не недооцениваем ситуацию. Однако, полагаю, следует помнить, что те, кто с нами не согласен — не обязательно порочные монстры.
— Для меня измена достаточно близка к пороку, — угрюмо заявил Крицманн.
— На самом деле, — произнёс Альквезар, не сводя глаз с Крицманна, под аккомпанемент хлопков треплемых бризом краёв стоящего над их столиком зонта и развевающегося на флагштоке отеля флага Шпинделя, — я полагаю, что было бы мудрее, если бы вы, Генри, не употребляли слово "измена" даже в разговоре с Бернардусом и мной.
— Это почему? — возразил Крицманн. — Я предпочитаю называть вещи их именами. Восемьдесят процентов населения Скопления проголосовали за присоединение к Звёздному Королевству. На мой взгляд, это делает любого, готового обратиться к не предусмотренным законом методам сопротивления аннексии, виновным в измене.
Альквезар едва заметно поёжился и покачал головой.
— Я не буду спорить с вами, хотя и полагаю, что такая точка зрения может быть во многом оспорена, по крайней мере до того, как мы не утвердим Конституцию, которая точно определит, что является в Скоплении законным, а что нет. Однако, как бы ни был этот термин точен, у его применения существуют определённые негативные последствия политического характера. Первым из приходящих в голову, является то, что, разбрасываясь терминами вроде "измена" и "предатель", вы на самом деле только поможете нашим противникам расколоть общественное мнение.
Крицманн с негодованием уставился на Альквезара, и Ван Дорт наклонился вперёд, чтобы потрепать его по плечу.
— Иоахим прав, Генри, — мягко произнёс он. — Люди, которых вы характеризуете подобным образом, рады были бы спровоцировать вас на что-нибудь — что угодно — что они и их сторонники смогут назвать экстремизмом.
Крицманн ещё какое-то время смотрел на них с негодованием, а затем глубоко вздохнул и отрывисто кивнул. Его плечи слегка расслабились и он потянулся за своей выпивкой — не бокалом бренди, как Альквезар, и не стаканом вина, как Ван Дорт, а высокой, покрытой каплями влаги кружкой пива.
— Ладно, — почти прорычал он. — Ваша взяла. И я постараюсь помалкивать на публике. Тем не менее, — его глаза вспыхнули, — это не изменит моего личного мнения об этих ублюдках.
— Не думаю, чтобы этого кто-нибудь ожидал, — пробормотал под нос Ван Дорт.
"Во всяком случае, если у него вообще есть хоть капля здравого смысла, — подумал он. — Ожидать беспристрастного отношения к подобной проблеме от Генри Крицманна? Смех один!"
При этой мысли он ощутил знакомый укол вины. Дрезден даже по меркам Пограничья был катастрофически беден. В отличие от его родного Рембрандта или Сан Мигеля Альквезара, сумевших вытащить себя за волосы и добиться баснословного — по стандартам Пограничья — богатства, экономика Дрездена никогда не поднималась выше минимального уровня. Подавляющее большинство обитателей Дрездена, даже в настоящее время, были плохо образованы и представляли из себя немногим большее, чем чернорабочих, а современная промышленность почти не нуждалась в чернорабочих. Бедность системы Дрезден была настолько кошмарной, что её посещали лишь самые обветшалые (или пользующиеся самой скверной репутацией) бродячие торговцы, и ни одна другая система — в том числе Рембрандт, признал Ван Дорт — не собиралась вкладывать в неё капиталы.
Именно поэтому медицина Дрездена была столь же отстала, как и его промышленность. Именно поэтому мать и отец Генри Крицманна умерли у него на глазах задолго до того, как им исполнилось шестьдесят стандартных лет. Поэтому двое из его родных братьев умерли в детстве. Поэтому на его искалеченной левой руке недоставало двух пальцев — наследство несчастного случая на производстве на допотопном литейном заводе на планете, не владеющей техникой регенерации. И поэтому Крицманн так и не получил даже самый дешёвый, самый простой пролонг первого поколения, и не мог рассчитывать больше, чем ещё на шестьдесят или семьдесят лет жизни.
Именно это питало ненависть Генри Крицманна к тем, кто пытался пустить Конституционное Собрание под откос. Именно это заставило его заняться самообразованием и прогрызть себе дорогу из трущоб города Ольденбурга в жестокую и беспорядочную дрезденскую политику. В его сердце пылало ослепительное пламя ненависти к Солнечной Лиге и набившему оскомину ханжеству Управления Пограничной Безопасности насчёт "развития безнадёжно отсталых" планет Пограничья. Если бы УПБ или любая группа лоббистов Лиги действительно так заботились о поглощаемых ими мирах, как они заявляли, то могли бы принести на Дрезден современную медицину ещё столетие тому назад. За малую долю тех средств, которые Пограничная Безопасность тратила на представительские функции в одной лишь Солнечной Системе, она могла бы обеспечить Дрезден системой образования, которая позволила бы ему создать собственные промышленность и медицину.
В последние двадцать стандартных лет, в значительной мере в результате усилий людей вроде Генри Крицманна, положение дел стало меняться. Они ногтями и зубами прокладывали свой путь от невообразимой нищеты к экономике, находящейся в состоянии просто бедности, а не разрухи. Которая, наконец, начала обеспечивать своим гражданам нечто похожее на достойную медицину — или близкое к ней. Система образования которой смогла — ценой ужасающих расходов — пригласить преподавателей с других планет. Которая увидела перспективы собственного развития, когда к ним пришёл Торговый Союз, и, вместо того, чтобы сопротивляться "эксплуатации" Рембрандтом и его союзниками, действительно начала искать способы использовать их для собственного развития.
Это была тяжелая, кровопролитная борьба, вселившая в граждан Дрездена неистово боевой и неукротимо независимый дух, сравнимый лишь с их безграничным презрением к паразитирующим олигархам из систем вроде Сплита.
О, нет. Беспристрастность не была тем качеством, которое стоило искать на Дрездене.
— Ладно, — произнёс Альквезар нарочито небрежным голосом, сказавшим Ван Дорту, что его давний друг подумал о том же, что и он сам, — как бы Генри ни хотел называть этих типов в нашем узком кругу, нам, тем не менее, надо решить, что с ними делать.
— Действительно, — согласился Ван Дорт. — Хотя я должен в очередной раз предупредить всех присутствующих — и себя тоже — что мы должны избегать создания неуместного впечатления сговора между нами. В особенности между вами и мной, Иоахим, и Генри.
— Да бросьте, Бернардус! — угрюмое выражение лица Крицманна сменилось неожиданной улыбкой и он искренне рассмеялся. — Каждый избиратель Скопления знает, что вы и ваш Торговый Союз всеми силами проталкиваете аннексию, как беспринципные и непорядочные хапуги. Да, и финансируете её тоже. А я тот политик, который возглавлял движение за аннексию на Дрездене. А Иоахим является лидером Объединённой Конституционной Партии — и по чистой случайности старшим делегатом Собрания от Сан Мигеля, который чисто случайно является членом Торгового Союза… в котором он, тоже чисто случайно, является главным акционером. Так что, что бы мы ни делали, любой человек с интеллектом скальной лярвы будет считать, что мы в сговоре.
— Наверное, вы правы, — с легкой улыбкой признал Ван Дорт, — тем не менее, следует соблюдать приличия. В особенности поскольку вы сейчас являетесь председателем Собрания. С вашей стороны совершенно разумно и подобающе консультироваться с политическими лидерами и выступающими в поддержку лицами. Кроме того, вы вели свою кампанию за избрание председателем достаточно открыто подчеркивая своё стремление добиться аннексии. Однако всё-таки важно избежать впечатления, что мы, "беспринципные и непорядочные хапуги", вас приручили. То есть, если вы намереваетесь плодотворно работать со всеми делегатами Собрания.
— Скорее всего, в этом что-то есть, — согласился Крицманн, — однако я не думаю, что человек вроде Тонкович питает какие-нибудь иллюзии относительно того, что я испытываю по отношении к ней нежные чувства.
— Разумеется, нет, — признал Альквезар. — Однако, пожалуйста, оставьте открытые схватки с нею на мою долю. Вы должны оставаться выше драки. Лелейте ваш имидж нейтрального политического деятеля и оставьте всю грязную работу мне. — Он хищно ухмыльнулся. — Поверьте, я отлично повеселюсь.
— Иоахим, я постараюсь не получить метку принадлежности к вашей ложе, — произнёс Крицманн. — Однако я не собираюсь притворяться, что Тонкович мне нравится.
— Знаете, на самом деле Александра не так уж плоха, — спокойно сказал Ван Дорт. Остальные посмотрели на него с различной долей скептицизма и он пожал плечами. — Не скажу, что я её люблю — потому что я её не люблю — однако я работал рядом с нею в течение всей кампании подготовки голосования за аннексию и, по крайней мере, она не так мерзка, как Иверно и его приятели с Новой Тосканы. Эта женщина не менее честолюбива, чем любой из политиков, каких я когда-либо знал. Она и её политические сторонники столь же эгоистичны и жадны, как любой из тех, кого я когда-либо встречал, однако она очень эффективно действовала в поддержку голосования. Она хочет получить такой уровень местной автономии, который ей никогда не предоставят, однако я не считаю, что у неё есть хоть какие-либо намерения рискнуть тем, что аннексия действительно провалится.
— Каковы бы ни были её намерения, она играет, не замечая, что её дом в огне, — резко заявил Крицманн.
— Не говоря уже о том, что она льёт воду на мельницу различных движений сопротивления, насчёт которых все мы теперь беспокоимся, — добавил Альквезар.
Ван Дорт обдумал уместность замечания насчёт того, что программа ПКЕ самого Альквезара тоже могла кое-кому поспособствовать — или, как минимум, кое-кого спровоцировать, — но промолчал. Не стоило. Кроме того, сам Иоахим это прекрасно понимал, говорил он об этом, или нет.
— Ладно, в настоящий момент это не имеет значения, — вместо того сказал Ван Дорт. — Важно решить, как мы отреагируем на появление организованных "движений сопротивления".
— Наилучшим решением было бы привести Собрание к окончательному решению до того, как они смогут реально встать на ноги, — произнёс Крицманн и оба его гостя согласно кивнули. — Именно поэтому я так зол на Тонкович, — продолжил председатель Собрания. — Она прекрасно понимает, что и близко не добьётся того, что требует, однако с великой радостью затягивает переговоры насколько только возможно. Чем дольше она сможет затянуть процесс, тем большее количество уступок сможет надеяться вытянуть из нас в качестве платы за окончательное выдвижение проекта Конституции на голосование.
— Она могла бы сказать то же самое и обо мне, — заметил Альквезар.
— Уже сказала, — фыркнул Крицманн, — Однако, Иоахим, подлинное различие между вами в том, что она рассматривает тактику бесконечного затягивания завершения работы над Конституцией в качестве допустимой тактики. Она так озабочена обеспечением базиса для защиты собственного положения на Сплите, что совершенно игнорирует весьма реальную вероятность того, что может затянуть Собрание настолько, что все усилия пойдут прахом.
— Она не верит, что такое может случиться, — сказал Ван Дорт. — Она не верит, что Мантикора позволит этому случиться.
— Тогда ей следует прислушаться к словам баронессы Медузы, — мрачно произнёс Крицманн. — Которая высказалась достаточно ясно для любого, кто желает слушать. Королева Елизавета и премьер-министр Александер никого не собираются заставлять принимать мантикорское подданство. Во всяком случае, в Скоплении. Для них мы находимся слишком близко к Лиге, чтобы рисковать инцидентами с УПБ или ФСЛ в случае, если поддержка Звёздного Королевства местным населением не будет прочна. И они действительно не нуждаются ни в ком из нас для контроля над терминалом Рыси. По сути дела, мы во многом только усложняем проблему. Говоря откровенно, мы слишком мало значим для выживания Звёздного Королевства, чтобы начать бросать корабли и морпехов в бездонную бочку ликвидации сопротивления невольному завоеванию.
— Не может быть сомнений в том, что ни королева, ни губернатор не рассматривают происходящее как своего рода завоевание! — возразил Ван Дорт.
— Нет… пока что, — согласился Крицманн. — Однако до тех пор, пока мы не определим конституционные основы формальной аннексии и не направим их для ратификации мантикорскому парламенту, Александер или даже королева мало что могут сделать. И чем больше времени мы тратим на подготовку, и чем больше позволяем развиться нашим внутренним разногласиям, тем дольше задерживается весь этот треклятый процесс. И если задержка продлится достаточно долго, или если достаточно много безмозглых идиотов кинутся в объятия ведущих "вооруженное сопротивление" типов вроде тех, кого скликает эта сумасшедшая Нордбрандт, то ситуация станет походить не на беспроблемную ассимиляцию горящих нетерпением свежеиспечённых граждан, а на насильственное завоевание оказывающих отчаянное сопротивление патриотов. Навряд ли мне следует напоминать вам обоим, что УПБ уже пытается представить аннексию в прессе Лиги именно так.
— Проклятье, — даже это умеренное ругательство было нехарактерно для Ван Дорта и он покачал головой. — Вы обсуждали это с Александрой?
— Пытался, — Крицманн пожал плечами. — Она не произвела впечатления убеждённой моими доводами. Конечно, я должен признать, что отношусь к политическим деятелям довольно прямолинейной школы, а не к лощёным, культивированным дипломатам, да и мы с ней никогда не относились друг к другу особенно хорошо.
— Как насчёт тебя, Иоахим? — Ван Дорт посмотрел на своего друга, и настала очередь Альквезара пожимать плечами.
— Бернардус, если ты этого ещё не заметил, скажу, что мы с Тонкович в настоящее время не поддерживаем никаких отношений. Когда я говорю, что небо синее, она заявляет, что оно голубое. И, — неохотно признал он после короткой паузы, — наоборот, я полагаю. Это и называется расколом.
Ван Дорт опустил глаза на свой стакан и нахмурился. Со времени созыва Собрания он старался держаться настолько неброско, насколько только было возможно. Во время кампании подготовки голосования об аннексии он не мог этого делать, однако прекрасно знал, что именно его присутствие помогло придать сопротивлению голосованию тот размах, который оно приняло. Рембрандтский Торговый Союз включал в себя системы Рембрандт, Сан Мигель, Редут и Прерия и нажил себе в Скоплении множество врагов. Ван Дорт полагал, что большая часть вражды была порождена завистью, однако он был достаточно честен, чтобы признавать, что многие из планет Скопления имели определённые основания для мнения о том, что Торговый Союз использует свою экономическую мощь, чтобы вымогать у них несправедливые преимущества.
"На самом деле, весьма существенные основания, — подумал он. — И, полагаю, это тоже моя ошибка".
Как бы необходимо это, возможно, ни было для расширения влияния и богатства Торгового Союза, наследие вражды и недоверия, порождённых его тактикой, всё ещё сохранялось. Люди вроде Стива Вестмана с Монтаны сделали протест против "бесконечной экономической эксплуатации" других миров Рембрандтом и его Торговым Союзом краеугольным камнем своего противостояния голосованию об аннексии. Разумеется, Вестман имел собственные, весьма личные поводы ненавидеть всё, связанное с именем Ван Дорта, однако не было сомнений, что очень многие монтанцы — и обитатели других планет Скопления — были крайне недовольны РТС, независимо от того, что думали об аннексии как таковой. Именно поэтому Ван Дорт совершенно сознательно устранился от публичного участия в дебатах Собрания здесь, на Шпинделе. Однако теперь…
Ван Дорт вздохнул.
— Думаю, я должен с ней переговорить. — Крицманн и Альквезар посмотрели на него с выражением "Ну, наконец-то!", и он поморщился. — Я всё ещё веду с ней дела, — признал Ван Дорт, — и пока что, по крайней мере, у нас с ней не развился такой антагонизм, как у неё с вами, Альквезар. Однако не ждите никаких чудес. Как только ей приходят в голову какая-нибудь идея или план, выбить их оттуда практически невозможно.
— Ты ещё мне будешь рассказывать! — фыркнул Альквезар. — Однако в этом деле ты намного лучше меня.
— Возможно, — хмуро сказал Ван Дорт. — Возможно.

 

Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11