Пролог

В огромном, тускло освещенном помещении было очень тихо. Главный лекционный зал Высших Тактических Курсов мог похвастаться второй по величине голографической сферой во всем Королевском Флоте Мантикоры, и при полной занятости расположенных амфитеатром сидений в зале могло бы собраться более двух тысяч наблюдателей. Однако сейчас здесь находилось всего тридцать семь человек во главе с адмиралом Пятым Космос-лордом сэром Люсьеном Кортесом и вице-адмиралом достопочтенной Элис Кордвайнер, генеральным прокурором КФМ.

Голограмма, на которую взирали сейчас собравшиеся, изображала рослую женщину с волевым лицом. Она спокойно сидела в кресле, сложив руки на столе, рядом лежал белый форменный берет капитана звездного корабля. На петлицах ее черного мундира поблескивали золотые планеты – знак капитана первого ранга. Направленный в камеру высокого разрешения взгляд не выражал решительно никаких чувств.

– Итак, капитан Харрингтон, что именно произошло после последнего изменения курса оперативной группой?

Голос прозвучал сбоку, а появившаяся в голографическом контуре кроваво-красная надпись позволила идентифицировать задавшего вопрос как коммодора Винсента Капра, главу следственной коллегии, рекомендации которой и послужили причиной собрания в демонстрационном зале.

– Противник тоже изменил курс и пустился за нами в погоню, – невозмутимо ответила капитан Харрингтон мягким сопрано, контрастировавшим с ее суровым обличьем.

– Какова была тактическая обстановка? – продолжал спрашивать Капра.

– Оперативная группа находилась под сильным огнем, сэр,– столь же бесстрастно отозвалась женщина.– Я полагаю, что «Цирцея» была уничтожена почти в тот момент, когда мы изменили курс, а «Агамемнон» – примерно пять минут спустя. Кроме того, некоторые наши тактические единицы получили повреждения и понесли потери в личном составе.

– Капитан, вы назвали бы сложившуюся обстановку критической?

– Сэр, я назвала бы ее… сложной,– ответила Харрингтон после недолгого раздумья.

Воцарилось молчание. Похоже, невидимый дознаватель, словно ощущая нечто, сокрытое за отстраненной невозмутимостью Харрингтон, ждал от нее продолжения, но такового не последовало. Вздохнув, коммодор Капра заговорил сам:

– Прекрасно, капитан Харрингтон. Обстановка была «сложной», противник изменил курс, чтобы пуститься за вами в погоню, и «Агамемнон» был уничтожен. Имелась ли у вас связь с флагманским мостиком «Ники» и адмиралом Сарновым?

– Да, сэр.

– Значит, именно в это время он приказал оперативной группе рассеяться?

– Полагаю, сэр, таково было его намерение. Он начал отдавать приказ, но прежде, чем приказ мог быть верно понят и принят к исполнению, возникли препятствия.

– Что ему помешало, капитан?

– Донесение, полученное от нашей сенсорной сети, сэр. Наши платформы отметили приближение дредноутов адмирала Данислава.

– Понятно. А отдал ли после этого адмирал Сарнов приказ не рассредоточиваться?

– Никак нет, сэр. Он был ранен, прежде чем успел приказать что бы то ни было, – звучало все то же бесстрастное сопрано.

– Как он был ранен, капитан? При каких обстоятельствах?

В голосе дознавателя послышался намек на досаду, раздражение, вызванное прямо-таки клиническим профессионализмом Харрингтон.

– Неприятель несколько раз накрыл «Нику» своим огнем, сэр. Одно из попаданий вывело из строя первый шлюпочный отсек, командный пункт и флагманский мостик. Несколько штабных офицеров было убито, а сам адмирал получил серьезное ранение.

– Он потерял сознание?

– Так точно, сэр.

– И вы передали управление оперативной группой следующему старшему офицеру?

– Никак нет, сэр.

– То есть вы сохранили командование за собой? – Харрингтон молча кивнула. – – Почему, капитан?

– Как мне показалось, сэр, оперативная обстановка была слишком серьезной, чтобы усложнять ее еще и путаницей в порядке подчинения. Я располагала сведениями о прибытии адмирала Данислава, каковых у капитана Рубинштейна, следующего по старшинству офицера, могло и не быть. А счет шел на секунды.

– Стало быть, вы приняли на себя командование всем оперативным соединением от имени адмирала Сарнова? – резко, подчеркивая суть, спросил Капра.

Харрингтон снова кивнула.

– Так точно, сэр, – сказала она со спокойствием не подходящим для признания в нарушении по меньшей мере пяти пунктов Боевого Устава.

– Почему, капитан? – гнул свое дознаватель. – Какие особенности ситуации делали ее, по вашему мнению, настолько критической, что это оправдывало подобные действия?

– Сэр, мы приближались к намеченной точке рассредоточения. Прибытие адмирала Данислава предоставило нам возможность вывести противника в положение, при котором он не смог бы избежать перехвата, но лишь при одном условии. Нам следовало сохранять строй, чтобы предложить неприятелю цель, достойную преследования. Зная об ущербе, нанесенном компьютерному оборудованию капитана Рубинштейна, я рассудила, что слишком рискованно предпринимать планировавшееся ранее рассредоточение до того, как капитан Рубинштейн будет располагать всей полнотой оперативной информации, и приняла командование.

– Понятно…

Воцарившееся молчание, на сей раз долгое, нарушалось лишь доносившимся со стороны боковой камеры шорохом перебираемых бумаг. Потом Капра заговорил снова:

– Хорошо, капитан Харрингтон. А теперь доложите коллегии о том, что случилось примерно через четырнадцать минут после того, как адмирал Сарнов был ранен.

Лишь сейчас на лице капитана Харрингтон отразилось нечто похожее на эмоции. Губы ее поджались, в глазах появился холодный блеск. Однако спустя мгновение былая бесстрастность восстановилась, и когда капитан вопреки обыкновению ответила на вопрос вопросом, в звучании ее сопрано не слышалось и намека на личные чувства.

– Вы имеете в виду действия Семнадцатой крейсерской эскадры?

– Да, капитан. Именно это.

– Примерно в это самое время интересующее вас подразделение отделилось от оперативной группы, – ответила Харрингтон, пожалуй, еще более холодно, чем до сих пор.

– Кто принял это решение?

– Капитан лорд Юнг, принявший на себя командование подразделением после гибели в бою коммодора Ван Слайка.

– Вы отдавали ему приказ отделиться?

– Нет.

– Докладывал ли он вам о своих намерениях, прежде чем предпринял упомянутый маневр?

– Нет, сэр. Не докладывал.

– Стало быть, он действовал исключительно по собственной инициативе и без приказа с флагманского корабля?

– Так точно, сэр.

– Приказывали ли вы ему вернуться в строй?

– Так точно, сэр.

– И выполнил ли он ваш приказ, капитан? – тихо, но с нажимом спросил Капра.

– Нет, – ответила Харрингтон бесчувственным, механическим сопрано. – Не выполнил.

– Вернулись ли остальные тактические единицы эскадры?

– Так точно, сэр. Вернулись.

– А корабль капитана Юнга?

– Продолжал удаляться, сэр, – тихо прозвучал последний фрагмент записи.

В глазах капитана Хонор Харрингтон вновь промелькнул пугающий отблеск, но в этот миг аппарат прекратил работу и голографическое изображение исчезло.

Когда в аудитории зажегся свет, все взоры обратились к стоявшей за кафедрой капитану Корпуса Юстиции. Она прокашлялась.

– Леди и джентльмены, этим завершается относящаяся к делу часть выступления леди Харрингтон перед следственной коллегией, – произнесла она четким, хорошо поставленным альтом опытного юриста, каковым и являлась. – Полная запись ее ответов, равно как и прочие данные коллегии показания, находится в нашем распоряжении. Не желаете ли ознакомиться с какими-либо материалами, прежде чем мы двинемся дальше?

Генпрокурор Кордвайнер покосилась на Кортеса и подняла бровь, гадая, уловил ли Пятый Космос-лорд те же нюансы, что и она. Не исключено. Ей, юристу по образованию, легче воспринять нюансы произнесенного – и непроизнесенного – вслух, чем большинству людей, но не строевому офицеру, каким был сэр Люсьен – это чувствовалось по его взгляду и поджатым губам, когда он слушал бесстрастные ответы Харрингтон. Так или иначе, Кортес покачал головой, и прокурор вновь посмотрела на женщину за кафедрой.

– Если у нас возникнут вопросы, мы сможем вернуться к расшифровке стенограммы после вашего доклада, капитан Ортис, – сказала она. – Продолжайте.

– Слушаюсь, мэм. – Опустив глаза, Ортис пробежалась по клавишам, сверилась со своими заметками и снова подняла взгляд. – Эти новые сведения и представляют собой основную причину, по которой я попросила руководство ВТК предоставить нам доступ к главному корпусу Вам предстоит увидеть голографическую реконструкцию относящихся к рассматриваемому делу эпизодов сражения. Данные для реконструкции почерпнуты нами из записей сенсоров всех уцелевших кораблей оперативного соединения «Ханкок-ноль-ноль-один». В данных имеются пробелы, поскольку соединение понесло тяжкие потери, однако нам удалось восполнить нехватку информации путем интерполяции данных с дредноутов адмирала Чин. Воспользовавшись всем массивом данных, компьютеры ВТК воссоздали эквивалент центрального дисплея, представив картину боя с момента ранения адмирала Сарнова с ускорением… – Ортис, чуть замешкавшись, заглянула в свою электронную памятку, – примерно пять к одному.

Она вдавила кнопку. Свет в помещении снова потускнел, а в центре огромного голографического контура появилось размытое пятно. В следующий миг изображение приобрело четкие очертания, и Кордвайнер почувствовала, как напрягся Кортес. Пред взорами собравшихся разворачивалось сражение.

Большая часть двумерной проекции показывала систему красного карлика, известного под названием Ханкок, с гиперграницей в одиннадцати световых минутах от центрального светила. Внутри системы светились световые коды планет и зеленая точка ремонтной базы флота, являвшейся сердцем космической станции Ее Величества «Ханкок», но все взоры, подобно магнитам, притягивали три самые яркие световые метки. Даже огромный голографический контур ВТК не обладал достаточной разрешающей способностью, чтобы показать при таком масштабе отдельные боевые корабли. И лишь одна из этих пульсирующих точек была ярко-зеленой – свои. Угрюмый багрянец двух других обозначал неприятеля. От каждого огня тянулись походившие формой на воронки лучи света, позволявшие при необходимости получить проекцию боевых порядков подразделений и даже данные по отдельным кораблям.

Кордвайнер не была профессиональным флотоводцем, однако понять, отчего внезапно напрягся Кортес, можно было и не имея боевого опыта. Одно смазанное темно-красное пятно неподвижно висело на полпути от гиперграницы до станции «Ханкок», и соединенные с ним проекционные воронки перечисляли такое количество супердредноутов Флота Народной Республики Хевен, что список заставил вице-адмирала похолодеть от ужаса. Второе соединение неприятеля находилось гораздо ближе к ремонтной базе и продолжало приближаться к ней, преследуя оперативную группу Х-001.

Противник многократно превосходил обозначенные россыпью зеленых точек отступающие мантикорские подразделения по числу боевых кораблей и имел еще большее преимущество в огневой мощи. Три из шести самых мощных единиц Мантикорцев – линейных крейсеров – уже были отмечены желтыми полосками, свидетельствующими о полученных повреждениях, а шесть супердредноутов Флота НРХ гнались за ними по пятам.

Когда между соединениями замелькали искорки, обозначающие трассы ракет, Кордвайнер поежилась. Хевениты обрушили на «Ханкок-001» огонь чудовищной плотности, превосходивший ответный в соотношении примерно три к одному. Ускорение времени делало более точную оценку затруднительной, однако похоже было, что частота попаданий была практически одинакова. Проблема заключалась в том, что хевениты могли выдержать гораздо больше попаданий.

– К этому моменту два линейных крейсера оперативной группы уже были выведены из строя, – послышался из темноты отстраненный голос капитана Ортис. – Благодаря засаде, удачно устроенной адмиралом Сарновым еще в начале сражения, хевениты понесли более тяжкие потери, однако следует иметь в виду, что сам адмирал лишился коммодора Ван Слайка и обоих командиров дивизионов. Короче говоря, на данный момент из всего флагманского штаба в живых остается только сам адмирал Сарнов.

Кордвайнер молча кивнула, прислушиваясь к хрипловатому дыханию сидевшего рядом с ней Кортеса, и поморщилась, когда еще один мантикорский корабль – на сей раз легкий крейсер – неожиданно исчез с экрана. Два из трех подбитых линейных крейсеров получили дополнительные повреждения. Желтая полоска рядом с одним – прищурившись, Кордвайнер рассмотрела название корабля: «Агамемнон» – была обведена красной каймой, обозначающей «критический ущерб». О том, каково пришлось экипажу обреченного корабля, страшно было даже думать.

– Сейчас мы увидим, как оперативное соединение изменило курс, – негромко произнесла Ортис.

На глазах военного прокурора указатель курса Х-001 отклонился от первоначального направления минимум на пятнадцать градусов. Дредноуты НРХ резко развернулись, чтобы срезать хорду и выйти на перехват. Кордвайнер закусила губу, и тут изображение замерло.

– Мы дошли до того момента, когда адмирал Сарнов предпринял последнюю попытку отвлечь внимание неприятеля от ремонтной базы и ее обслуживающего персонала, – сказала капитан Ортис, и контур вновь заработал.

Формационные дисплеи остались прежними, а вот дисплей системы съежился в несколько раз, чтобы освободить место для трех новых изображений. На сей раз не боевых порядков или даже кораблей, а командных отсеков со странно застывшими – словно в ожидании возобновления движения – мантикорскими офицерами.

– Теперь мы приближаемся к действиям, имеющим особое значение для принятия следственной коллегией окончательного решения, – прокомментировала Ортис. –Записи брифингов адмирала Сарнова, сделанных перед боем, и знакомство с установками, данными им командирам эскадр и капитанам, делает совершенно очевидным, что все они понимали его намерение отвлечь противника от базы всеми доступными средствами, включая использование в качестве приманки собственных кораблей. В то же время, имея в виду последующие действия лорда Юнга, я не могу не отметить, что план адмирала предусматривал и возможность рассредоточения сил с целью вывода их из-под удара в том случае, если выполнение отвлекающего маневра станет невозможным. Другое дело, что командиры, вне всякого сомнения, могли предпринимать такого рода действия лишь по получении с флагмана соответствующего приказа.

Она умолкла, словно дожидаясь каких-либо комментариев или пожеланий, но, поскольку таковых не последовало, продолжила:

– С этого мгновения масштаб времени устанавливается один к одному, и проекции командных палуб – данные получены с записывающей аппаратуры капитанских мостиков – синхронизируются с событиями на тактическом дисплее. Это – одно изображение загорелось ярче – флагманский мостик «Ники». Это – выделилась вторая картинка – капитанский мостик той же «Ники», а это – третье изображение – капитанский мостик тяжелого крейсера «Колдун».

Ортис снова сделала паузу, как бы предлагая задавать вопросы, а затем весь сложный комплекс изображений ожил и пришел в движение. Теперь тишину нарушили звуки – фоновые шумы боя, сигналы тревоги и коммуникаторов.

Проекции были пугающе жизненны. Они воспринимались как реальность, и подавшаяся вперед, вцепившаяся в подлокотники своего удобного кресла Кордвайнер знала: остальные разделяют ее чувства. Когда, самое меньшее, четыре вражеские ракеты поразили борт «Цирцеи» и корабль под ударами рентгеновских лазеров с ядерной накачкой разлетелся на части, кто-то из сидевших позади не смог сдержать стон. Однако взгляд Кордвайнер был прикован к мостику «Ники» и женщине, совсем не похожей на бесстрастного капитана, чьи показания они только что заслушали.

– Связь, командуйте перестроение в «рино» , крейсерам уплотнить строй!

Резкий, властный приказ Хонор Харрингтон был выполнен: оперативная группа перестроилась, и тут же стало очевидно – очевидно даже для Кордвайнер, – что новая конфигурация создает куда более благоприятные возможности для ведения заградительного огня. Однако в первую очередь внимание прокурора притягивала Харрингтон, оседлавшая командное кресло. В этот миг она походила на валькирию, воссевшую на крылатого коня. Создавалось впечатление, будто Хонор и это место созданы друг для друга и пребывание капитана Харрингтон в какой-либо иной точке Вселенной попросту немыслимо. Она являла собой сердцевину и суть неистового боя, который вел ее корабль, но в самой Харрингтон ничего неистового не было. Лицо капитана оставалось холодным, но не из-за отстраненности, а по причине полной сосредоточенности. Ее карие глаза горели холодным огнем.

Кордвайнер физически ощущала, как незримые нити тянутся от капитана к каждому из офицеров – так выдающийся маэстро собирает безукоризненно вышколенный оркестр и отточенными движениями дирижерской палочки заставляет музыкантов играть на таком уровне, какого без дирижера им никогда не достигнуть. Харрингтон находилась в своей стихии, делала то единственное, что была призвана делать, и увлекала за собой остальных. Ее корабль возглавлял бой, который вела вся удерживавшая боевой порядок оперативная группа.

В сравнении с Харрингтон бледный, обливавшийся потом человек, занимавший командное кресло «Колдуна», казался чуть ли не пустым местом.

Следившая за адмиралом Сарновым краешком глаза Кордвайнер сумела оценить его компетентность, его, по крайней мере не меньшую, чем у Харрингтон, способность оценить ситуацию – и исходящую от него властность. Тем не менее сейчас он выглядел отстраненным. Не уменьшившимся, нет, но… отодвинутым на второй план и потускневшим в сравнении с пылающей ледяным пламенем воительницей «Ники». Кордвайнер подумалось, что Сарнов представлял собой мозг оперативной группы, тогда как Харрингтон – ее душу. От этой мысли прокурору стало не по себе: всякого рода поэтические метафоры вовсе не к лицу юристу с холодным, аналитическим складом ума, однако сейчас они казались как нельзя более уместными.

– Командир, мы потеряли «Агамемнон»! – крикнул кто-то на мостике «Ники».

Кордвайнер закусила губу. С экрана исчез еще один зеленый значок, но глаза прокурора были прикованы к лицу Харрингтон. Она видела, как дернулся уголок рта капитана, когда погиб сосед ее корабля по боевому порядку.

– Приблизьтесь к «Нетерпимому»! Тактик, подключитесь к его заградительной огневой сети.

В ответ прозвучали подтверждения, но глаза капитана не отрывались от компьютерного экрана, связывавшего ее с флагманским мостиком адмирала Сарнова. Во взгляде Сарнова сквозила горечь: и сам адмирал, и капитан его флагмана знали, что оперативная группа не в состоянии спасти ремонтную базу, и цена, которую они платили за отвлекающий маневр, становилась слишком высокой. Корабли гибли напрасно, и Сарнов уже открыл рот, чтобы отдать приказ рассредоточиться.

Но так и не успел. Крики офицеров штаба заставили его обернуться, а голографический контур испещрили новые зеленые точки. Сорок… пятьдесят… на гипергранице появлялись все новые и новые суда. Мантикорские суда, возглавляемые десятью дредноутами. На глазах Сарнова они взяли курс на перехват и начали разгон.

Адмирал обернулся к экрану, связывавшему его с капитаном Харрингтон, глаза его вспыхнули… и в этот миг «Ника» содрогнулась. Рентгеновские пучки пробили обшивку корпуса. Экраны замигали и потухли. Информационный тактический центр был поврежден, флагманский мостик разрушен. Кордвайнер откинулась назад, сжав кулаки, в ужасе глядя на мешанину искореженного металла и человеческой плоти. Сквозь бреши в корпусе корабля в вакуум со свистом вырывался воздух.

Будучи военным юристом, Элис никогда не видела настоящего сражения. Она обладала острым умом и живым воображением, однако не была готова к созерцанию разрушения и хаоса, творимого людьми, чья плоть была пугающе хрупкой и уязвимой в сравнении с силами, которыми они же и повелевали. Когда адмирал вылетел из кресла – ноги его были искалечены, а скафандр залит кровью, – желудок ее сжался в ком.

А когда ей удалось оторвать взгляд от жуткой картины уничтожения, она увидела, как на доселе бесстрастном лице Харрингтон отразилось потрясение. Капитан осознала, что произошло с ее адмиралом, поняла, что это значит, – и мгновенно приняла инстинктивное решение. В следующий миг чертам капитана вернулось обычное выражение, а голос ее, когда она подтверждала получение сообщения об ущербе, вновь звучал бесстрастно, однако прокурор все поняла. Харрингтон являлась флагманским капитаном Сарнова, его ближайшей помощницей, однако вся власть принадлежала ему. Поскольку он лишился возможности осуществлять командование, Устав обязывал ее информировать о случившемся первого по старшинству из командиров подразделений. Однако, выслушав донесения о нанесенном ущербе, она откинулась в командном кресле… и промолчала.

Под ожесточенным обстрелом оперативная группа двигалась прежним курсом, причем самому яростному обстрелу – потому что враги опознали в корабле флагман, или просто в силу того, что он являлся самой крупной мишенью, – подвергалась «Ника», Тяжелые крейсеры «Мерлин» и «Колдун» двигались в связке с «Никой», объединив свой заградительный огонь с огнем «Нетерпимого», однако противостоять столь мощному напору было выше их сил. Раз за разом, с каждым вражеским попаданием, голограмма мостика Харрингтон дергалась и мигала. Однако на тактическом дисплее возникло новое обозначение, смысл которого поняла даже несведущая в тактике Кордвайнер. Блестящее перекрестье обозначило точку, по достижении которой для преследователей-хевенитов станет математически невозможным уклониться от новоприбывших мантикорских дредноутов, находившихся пока вне диапазона действия хевенитских средств обнаружения.

Медленно и страшно, удерживая наблюдателей в стальных тисках кошмара, сочились кровью минуты, каждая из которых запечатлевалась в громе и гибели. Оперативная группа Х-001 уходила к условному перекрестью, платя людскими жизнями за возможность заманить врага в смертельную западню. Не ведавший опасности противник продолжал поливать огнем «Нику», из пробоин которой вырывался воздух, выбрасывая в пространство вырванные куски обшивки. Пригнувшись в кресле, Кордвайнер неотрывно следила за Харрингтон, видя – не только видя, но и чувствуя всем сердцем, – как гибель соратников побуждает ее собрать остатки сил, сжать волю в кулак и неуклонно продолжать движение к намеченной цели.

И тут это произошло!

Одна-единственная ракета поразила остававшийся до сих пор неповрежденным «Колдун». Взрыв боеголовки отдал энергию рентгеновским лучам, два из которых поразили корпус. Ущерб, в сравнении с нанесенным другим судам, был не так уж велик, но неожиданно взвившийся испуганный тенор заставил всех присутствующих на миг забыть о Хонор Харрингтон и перенести все внимание на первого по рангу из офицеров эскадры тяжелых крейсеров лорда Павла Юнга.

– Эскадра, внимание! Все кораблям – начать рассредоточение! Повторяю, всем кораблям – рассредоточиться!

Снова впившись взглядом в тактический дисплей, Кордвайнер со страхом наблюдала за тем, как Семнадцатая эскадра тяжелых крейсеров, повинуясь полученному приказу, стала покидать боевой строй соединения. Ее корабли один за другим уходили в пространство, и лишь «Мерлин» продолжал прикрывать флагманский корабль. По мере ухода судов сеть заградительного огня становилась все более редкой, что незамедлительно повлекло за собой трагические последствия. Прямое попадание разорвало на части легкий крейсер «Аретуза», с крейсера «Кассандра» серия ударов сорвала броню левого борта, оставив корабль совершенно беззащитным. И тут над распространявшимся по оперативному пространству хаосом, как зов трубы, прогремел холодный голос Хонор Харрингтон:

– Сигнал на «Колдун»! Вернуть корабли на место!

Взор Кордвайнер машинально переместился к мостику «Чудотворца». Офицер связи передал команду Харрингтон, и Павел Юнг… не отреагировал. Никак. То ли не желая, то ли не будучи в состоянии ответить, он лишь молча смотрел на собственного связиста, на лице которого отразилось изумление.

– Какие будут приказания, сэр? – хрипло спросил старпом «Чудотворца».

Бледный как смерть Юнг заставил себя вновь обратить растерянные, полные неприкрытого ужаса глаза к собственному дисплею, на котором разворачивалась картина вызванной его дезертирством гибели товарищей.

– Приказания, сэр?! Какие будут приказания? – чуть ли не кричал офицер.

Лорд Юнг сморщил лоб, сжал челюсти и откинулся в кресле, продолжая молча таращиться на экран.

– «Колдун» не отвечает, мэм, – доложил офицер связи Харрингтон, и в голосе его прозвучало недоумение.

Между тем «Ника» содрогнулась от очередного удара, и капитан вскинула голову.

Связист отпрянул, ибо ее лицо больше не было сосредоточенным и холодным. Теперь оно выражало нечто большее, чем просто потрясение и просто гнев. Его обезобразила жгучая ненависть, бушевавшая в глазах яростным пламенем.

– Дайте мне прямую связь с капитаном Юнгом! – Приказ прозвучал как резкий удар хлыста.

– Есть, мэм. – Связист набрал код, и на расположенном у колен Харрингтон экране появилось бледное, покрытое потом лицо Юнга.

– Вернитесь в строй, капитан! – рявкнула Харрингтон. Сейчас ее сопрано окрасили ненависть и презрение.

Рот Юнга приоткрылся, но он так и не произнес ни слова.

– Возвращайтесь в строй, черт вас побери! – взбешенно выкрикнула Харрингтон…

И экран погас. Юнг прервал связь.

Мгновение – и даже в это мгновение корабль содрогнулся от очередного попадания – Хонор потрясение взирала на пустой дисплей. Но, едва выслушав новые данные об ущербе, она перевела взгляд на офицера связи и отдала новый приказ:

– Общий сигнал всем тяжелым крейсерам. Немедленно вернуться в строй! Повторяю, немедленно вернуться в строй!

Экран общего обзора показал, как четыре из пяти уходивших крейсеров изменили курс и вернулись на свои места в оборонительном порядке соединения. Вернулись все суда, кроме одного. «Колдун» уносился прочь, в то время как старпом Юнга осыпал своего командира проклятиями, а бежавший с поля боя капитан отвечал подчиненному злобными, сочащимися страхом упреками.

Потом голографический контур отключился, и в помещении вновь зажегся свет.

– Я полагаю, – нарушил воцарившуюся тишину голос капитана Ортис, – что данная демонстрация завершает соответствующую часть свидетельств.

Офицер Корпуса юстиции поднял руку, и Ортис кивнула:

– Да, коммандер Оуэнс?

– Чем все кончилось? Вернулся ли «Колдун» в строй?

– Нет! – ответила Ортис ледяным тоном, явственно отражавшим ее мнение относительно Павла Юнга.

В зале вновь воцарилась тишина. Она затягивалась, но в конце концов вице-адмирал Кордвайнер прокашлялась и, покосившись на Кортеса, сказала:

– По моему мнению, тот факт, что, не передав командование старшему офицеру, леди Харрингтон превысила свои полномочия, сомнений не вызывает. В то же время действиям лорда Юнга не может быть никакого оправдания, в связи с чем я полностью поддерживаю рекомендации адмирала Паркса.

– Согласен, – угрюмо прогудел Кортес, после чего, несколько встряхнувшись, добавил: – Что же до действий леди Харрингтон, то адмирал Сарнов, адмирал Паркс, Первый Космос-лорд, баронесса Морнкрик и лично ее величество высказались о них с одобрением. Так что на сей счет, Элис, вам беспокоиться не стоит.

– Рада это слышать, – тихо сказала Кордвайнер и, глубоко вздохнув, спросила: – Следует ли мне отдать команду комитету по кадрам начать отбор офицеров в коллегию военного трибунала?

– Да. Но позвольте мне добавить кое-что для всех присутствующих…

Пятый Космос-лорд встал и, повернувшись к сидевшим у него за спиной военным юристам, сурово произнес:

– Я должен напомнить вам – всем без исключения, – что все увиденное и услышанное вами является закрытой информацией. Леди Харрингтон и лорд Юнг даже не успели вернуться с Ханкока, так что сведения, полученные на сегодняшнем брифинге, равно как и любые другие, касающиеся данного дела, каким бы образом ни были они получены, не подлежат разглашению до тех пор, пока комитет не определит состав трибунала. Все ясно?

Последовали кивки. Адмирал тоже резко дернул головой и, повернувшись, покинул погруженный в растерянное молчание зал.