Глава 17

Несколько часов спустя Хонор и ее мать удобно расположились на одной из просторных террас особняка. Великолепная усадьба, помимо самого дома высившегося на утесе над заливом Язона, включала в себя более двух километров береговой линии. Точнее сказать, двухкилометровой была бы прямая линия, соединяющая крайние точки этого частного пляжа. С учетом же изрезанности берега общая длина пляжа, по прикидкам Хонор, составляла более трех с половиной километров. Разумеется, планеты Звездного Королевства были заселены далеко не так плотно, как Хевен или первые колонизированные миры Солнечной Лиги. Население всех трех планет в совокупности едва составляло половину населения Старой Земли в последнее столетие до Расселения, и потому в Королевстве наличие земельных владений не было привилегией одних только богачей. Само по себе подаренное королевой имение уступало по размерам йоменским владениям Харрингтонов на Сфинксе, но оно находилось менее чем в двадцати километрах от делового центра Лэндинга, а Восточное побережье считалось одним из самых престижных мест на столичной планете. Из чего следовало что гектар здешней земли имел совершенно фантастическую цену, которую можно было признать справедливой, учитывая потрясающий вид, открывавшийся с базальтового утеса.

Над западной кромкой бухты висела Мантикора-А; Мантикора-Б ярко сияла на темнеющем восточном небосклоне. Легкий морской бриз медленно, но неуклонно набирал силу, шелестя бахромой зонтиков над шезлонгами, и лишь на севере, предвестником ночного дождя, виднелось легкое облачко. Ящерочайки с серо-зеленой чешуей и раздвоенными хвостами, перекликаясь звонкими высокими трелями, кружились над утесами, ныряли за добычей или покачивались, как поплавки, на волнах за линией прибоя. На террасе запах моря смешивался с ароматом роз Старой Земли. Суровость серых каменных плит смягчали яркие клумбы с росшими вперемежку местными и земными цветами.

– Пожалуй, – заметила Алисон, пряча иронию за стеклами темных очков, – задайся я такой целью, мне, наверное, удалось бы свыкнуться с этой декадентской роскошью. Конечно, для женщины с пуританскими наклонностями это непросто, но… возможно. Да, возможно.

– Еще бы! – согласилась Хонор и потянулась к блюду на столике, чтобы взять шоколадное печенье.

Она и сама находила, что к некоторым элементам «декадентской роскоши», например к выпечке Сьюзен Торн, привыкнуть очень легко.

Мистрис Торн тоже являлась представительницей клана Лафолле, хотя Хонор и сейчас затруднялась точно определить степень ее родства или свойства с остальными. Будучи ревнительницей чопорной старины, она и обращение предпочитала старомодное, а потому и Хонор, и Алисон, называвшие весь свой грейсонский штат по именам, делали исключение для мистрис Торн. А еще она была глубоко убеждена, что любая кухня сможет претендовать на это славное название лишь после того, как она, мистрис Торн, освятит данное место своей выпечкой. Качество выпечки было таким, что никому и в голову не приходило спорить.

Кроме того, Хонор подозревала, что свойственный ей в силу генетической приспособленности к высокому тяготению ускоренный метаболизм стал одной из причин, по которым мистрис Торн так нравилось готовить для землевладельца. Любой хозяйке льстит, когда ее стряпне воздают должное, а поскольку внутренняя топка Хонор требовала постоянного притока калорий – что никак не сказывалось на весе и фигуре, – старорежимная повариха находила ее просто идеалом госпожи.

Но когда на кухню Харрингтон-хауса впервые забрел отец Хонор, мистрис Торн испытала настоящее потрясение. Кухня являлась ее вотчиной, и мужчинам, по ее глубокому убеждению, вход туда был заказан. Она считала, что даже для тех из них, кто уверяет, будто умеет и любит готовить, это всего лишь игра, а кухня – место не для игр, а для священнодействия. Однако, не имея возможности прогнать отца землевладельца, она вынуждена была, скрепя сердце, смириться с его присутствием – и вскоре с удивлением обнаружила, что он почти столь же умелый повар, как и она сама. Если по части выпечки и сластей ей не было равных, то мясные блюда и супы у доктора Альфреда получались не хуже. Вскоре Альфред Харрингтон стал единственным (землевладелец тоже не составила исключения) обитателем дворца, которому разрешалась невозбранно бывать на кухне и называть хранительницу очага по имени. Более того, она позволяла ему даже учить ее готовить некоторые блюда, например, его фирменный шпинат. Хонор, абсолютно чуждая высокому искусству кулинарии, с удовольствием отдала кухню в безраздельное владение этой компетентной парочке. Матушка ее любила плиту не больше ее самой, и Хонор с детства привыкла к блюдам, приготовленным отцом. Сам процесс готовки ее никогда не интересовал, а результат и у доктора Альфреда, и у мистрис Торн всегда был превосходен. А когда они стали сотрудничать, сделался еще лучше.

Откусив печенье, Хонор посмотрела на Нимица и Саманту, мирно дремавших на насесте, прилаженном к каменной стене, ограждавшей террасу со стороны моря. Джеймс МакГиннес лично позаботился об установке этого насеста еще до вселения Хонор в особняк, и кошачья парочка его одобрила. Сейчас Хонор ощущала блуждавшее по поверхности их снов удовлетворение, словно они мурлыкали где-то на задворках ее сознания.

– А помнишь, как ты обгорела на солнце в первую неделю на острове Саганами? – спросила мать тоном, полным сонного довольства, и Хонор хмыкнула.

– Конечно помню, мама, и Нимиц помнит. Но, надеюсь, ты не собираешься снова завести свое вечное «а что я тебе говорила»?

– Не собираюсь, – заявила Алисон, – поскольку обгоревшая кожа красноречивее любых слов. Такие доводы способна воспринять даже ты.

Она одарила дочь ангельской улыбкой, и Хонор прыснула. Родной мир ее матери, по меркам большинства обжитых людьми миров, считался сухим и пыльным. Там имелись огромные континенты и маленькие по площади, зато очень глубокие моря. Гор и экстремального наклона оси, придававших климату Грифона такое своеобразие, там не было, но не было и смягчающего воздействия на погоду огромных грифонских океанов. Алисон выросла в условиях резко континентального климата, с четким разделением года на долгое жаркое лето и такую же долгую студеную зиму. Хонор, дитя Сфинкса, привыкла к плавным переменам погоды, дождливой весне, прохладному лету, осенним ливням и зимним снегопадам. Иными словами, она оказалась совершенно неподготовленной к более теплому климату Мантикоры – и уж тем более острова Саганами, находящегося чуть выше экватора (и в нескольких десятках километров от того места, где они сейчас сидели). Алисон предупреждала дочь, чем может обернуться излишнее увлечение солнечными ваннами. Но в семнадцать лет мало кто любит прислушиваться к наставлениям: Хонор радостно наслаждалась непривычно малой силой тяжести и жарилась на солнце до тех пор, пока с нее не слезла чуть ли не вся кожа.

– Зачем ты вообще завела разговор о том, что бывает с глупыми, вздорными, непослушными девчонками, не прислушивающимися к мудрым, продиктованным знанием жизни советам желающих им только добра почтенных матерей? Неужели решила обновить навыки, чтобы обрушить нотации на головы Веры и Джеймса?

– Ни боже мой. Еще слишком рано, – со смехом ответила Алисон. – Начинать воспитание раньше времени не имеет смысла: вот научатся ходить, и я испробую на них свое родительское дзюдо. Что ни говори, а в случае с тобой метод себя оправдал.

– Рада это слышать, – пробормотала Хонор, уплетая печенье.

Она протянула тарелку и матери, но Алисон покачала головой: не будучи джини, она обладала самым обычным метаболизмом. Порой, глядя, как муж и дочь сметают чудовищное количество самой калорийной пищи, ничуть не беспокоясь об избыточном весе, она испытывала зависть, но, с другой стороны, ей было гораздо легче подолгу обходиться без пищи… о чем она нежно, но не без ехидного удовольствия напоминала Хонор и Альфреду, когда кто-нибудь из них, проснувшись посреди ночи, начинал шумно шарить по буфетам и холодильникам.

– Еще бы тебе не радоваться, – фыркнула Алисон, и обе рассмеялись. – Но вообще-то, – уже серьезно сказала мать, сняв очки, – я затронула этот вопрос не случайно. Просто дело касается скорее Нимица, чем тебя.

– Вот как? – Бровь Хонор дернулась.

– В каком-то смысле. Я размышляла о бедственном состоянии, в котором пребывал Нимиц, разделяя с тобой все испытания, и это навело меня на мысль о природе вашей связи.

Хонор склонила голову набок, и ее мать пожала плечами.

– Пока я успела лишь сообщить твоему отцу о своем прибытии: переговорить с ним о Нимице возможности не было. Но я и без разговоров вижу, что он по-прежнему хромает. Значит ли это, что Альфред и его коллеги решили действовать осторожнее, чем обычно, из-за потери Нимицем ментального голоса?

– Примерно так, – тихо ответила Хонор, с тревогой взглянув на котов, и порадовалась тому, что они спят. Ведь в противном случае им передалась бы ее скорбь и боль, связанная с его увечьем, более тяжким, чем потеря ею руки.

Хонор стиснула зубы, силясь унять накатившую волну гнева. Нимиц беспокойно зашевелился, но прежде чем ее чувства разбудили его окончательно, она сумела справиться с собой. Яриться не имело смысла, ибо мстить за случившееся было некому. И Корделия Рэнсом, и тот костолом из Госбезопасности, который обрушил на Нимица роковой удар приклада, погибли вместе с «Цепешем», и Хонор, несмотря на жгучее желание, не могла воскресить их, чтобы убить снова.

– Работа с нами обоими вот-вот начнется, – сказала она, помолчав, и голос ее прозвучал спокойно. – Доктора уже составили схему повреждения моих лицевых нервов, – она коснулась пальцем мертвой щеки, – и их оценка практически совпала со сделанной Фрицем при первичном осмотре. Поскольку тот импульс полностью выжег искусственные нервы, придется полностью заменить электронно-органический интерфейс. Вообще-то дела обстоят не так плохо, как опасался папа, но и хорошего мало, особенно если учесть мою неспособность к регенерации. По его прикидкам, полный хирургический цикл займет около четырех месяцев, и это при условии, что организм не отвергнет все пересаживаемые ткани. Правда, период реабилитации и адаптации будет короче, поскольку через все это я уже проходила. Таким образом, на все про все уйдет месяцев семь. С глазом будет чуточку проще, поскольку оптический нерв был поврежден в меньшей степени, чем лицевой. Электронную составляющую интерфейса они выжгли полностью, но встроенная система блокировки и отключения спасла органическую компоненту, так что речь пойдет главным образом о новом аппаратном обеспечении. Правда, поскольку мне все равно придется торчать здесь из-за возни с лицом, папа решил встроить в новый глаз несколько дополнительных функций. А значит, мне придется учиться активировать и контролировать эти функции. А поскольку глаз был отключен довольно долго, я и старыми-то возможностями пользоваться почти разучилась. Но папа убедил меня, что новые возможности того стоят. Вообще-то, – она улыбнулась живой половиной лица, – это не совсем честно, когда тебя в чем-то убеждает лечащий врач, являющийся к тому же и твоим отцом. Захочешь возразить, а он тебе: «Разве можно спорить с отцом?»

– Вот уж не думаю, – пробормотала Алисон. – С чего бы он сказал это сейчас, если он не говорил, даже когда тебе было десять лет?

– Не говорил, – согласилась Хонор. – Но это не мешает мне опасаться – а ну, как скажет?

– А как с твоей рукой?

– С ней будет и легче, чем с лицом, и сложнее. Хорошо то, что Фриц, несмотря на примитивный инструментарий, сделал ампутацию наилучшим образом.

Алисон небрежно кивнула, но деланное равнодушие не ввело дочь в заблуждение. В душе мать постоянно переживала ужас и боль, представляя себе истощенную, израненную Хонор и врача, в судорожной спешке производящего ампутацию остатков ее руки, не имея под рукой ничего, кроме аварийной аптечки.

– Он очень осторожно поработал с нервами, – продолжила Хонор, стараясь, как и мать, держаться совершенно спокойно, – и, по словам папы, проблем с интерфейсом не возникнет. Плохо другое: в отличие от лица и глаза с рукой мне придется начинать с нуля.

Алисон снова кивнула, на сей раз с сочувствием. Несмотря на все достижения современной техники, искусственная рука оставалась искусственной. Конструкторы разрабатывали сложнейшие протезы, но даже в медицинских центрах Солнечной Лиги не могли создать искусственную конечность, которая реагировала бы на нервные импульсы точно так же, как естественная. Более того, даже при возможности пересадки природной конечности – если бы нашелся донор, согласный на ампутацию, – потребовалось бы немало времени и усилий как со стороны хирургов, так и со стороны реципиента, ибо индивидуальные особенности слишком велики. Адаптация к протезу, даже самому совершенному, представляла собой большую сложность, чем адаптация к трансплантированной конечности. Первоначальный пакет программ производил эвристический анализ, вычленял оптимальные комбинации импульсов и создавал на их основе управляющую программную среду, которая приспосабливалась к реципиенту так же, как реципиент к ней. Однако сколь бы успешно ни осуществлялось взаимное приспособление, восприятие новой конечности как чужой и фантомная память об ампутированной сохранялись очень и очень долго. Поэтому освоение киберорганических протезов было совсем не простым делом.

Хонор уже успела свыкнуться с тем, что искусственные нейроны ее лица работают несколько иначе, чем живые. Сейчас левая щека не чувствовала ничего, но при работающих имплантах половины лица ощущали бы усиливающийся морской бриз совершенно по-разному. Хонор довольно долго жила с внедренными нервами, но и по прошествии нескольких лет они воспринимались ею как нечто чужеродное. Собственно, так оно и было. Порой ей приходило в голову, что, возможно, проще было бы заменить естественные нервные волокна искусственными и на здоровой половине лица; глядишь, это позволило бы восстановить симметричность ощущений. Другое дело, что проверять эту догадку на практике желания не было.

Сложность адаптации была главной причиной, по которой в большинстве звездных государств, даже столь развитых в техническом отношении, как Королевство Мантикора, технологии биомодификации широкого распространения не получили. Разумеется, кое-где их использовали: прежде всего вспоминались отступники-биомодификаторы Мезы; но Беовульф, родная планета Алисон, также производила и продавала киберорганические устройства. Хонор отчасти понимала, сколь сильно искушение подправить природу: ей самой порой остро недоставало возможностей отключенного хевами искусственного глаза, в первую очередь телескопической и микроскопической функций, а также способности видеть при слабом освещении. Но при всех преимуществах увиденное искусственным глазом никогда не воспринималось ею как «настоящее» – скорее как хорошая трехмерная голограмма, проецируемая прямо в мозг. И ей нередко приходило в голову, что с сугубо прагматической точки зрения предпочтительнее иметь два искусственных глаза. Но, как и в первом случае, ставить на себе эксперимент она не собиралась.

Однако существовали цивилизации, культивировавшие иной подход к проблеме. Так, на Шарптоне, где идеалом человека считался киборг, искусственные глаза и конечности были явлением столь же распространенным, как на Мантикоре – зубные протезы. Хонор, однако, предпочитала естественную плоть искусственной, какие бы преимущества ни сулила последняя. Возможно, благодаря тому, что ей довелось провести слишком много времени в искусственной среде обитания, на звездных кораблях и космических станциях.

Хотя для Звездного Королевства киберорганическое протезирование не было рутинной, каждодневной процедурой, ничего из ряда вон выходящего в нем тоже не видели. Хонор встречала людей, по большей части жителей миров Лиги, чьи искусственные органы разительно отличались от естественных не только по возможностям, но даже по виду, хотя подобный экстремизм был редкостью. Большинство людей, приняв решение воспользоваться преимуществами протезирования, старались, чтобы протезы выглядели как можно более натурально. Тех же взглядов придерживались и люди, вынужденные прибегать к протезированию в силу неспособности к регенерации. Коль скоро без протеза Хонор было не обойтись, она проявила бы глупость, не снабдив его всеми возможными усовершенствованиями, однако – и на этот счет она и отец уже заключили договор с фирмой-производителем – внешне новой руке предстояло стать точной копией утраченной. Предполагалось восстановить даже родинку на локтевом сгибе, а синтетическая кожа должна была иметь тот же цвет и фактуру, что и настоящая. Левая рука будет такой же теплой на ощупь и даже загорать станет точно так же, как правая.

И это при несомненном превосходстве протеза в физической силе, а также некоторых других усовершенствованиях. Кое-что замыслила она сама, а кое-что такое, что ей и в голову не пришло бы, – предложил отец. Но являясь совершенным инструментом, протез все равно останется протезом и на первых порах будет ощущаться как приделанный к культе мертвый довесок. Хонор понимала, что ей придется с нуля учиться пользоваться протезом и вдобавок отвыкать от естественных рефлексов: ведь ни один из привычных нервных импульсов не вызовет прежней реакции.

С освоением искусственных лицевых нервов и даже нового глаза дело обстояло проще, но на пути овладения новой рукой ее ожидали пугающие трудности. Тот факт, что она потратила много лет на освоение боевых искусств, лишь усугублял положение, ибо теперь ей предстояло стереть все, что было запечатлено в мускульной памяти в результате долгих упорных тренировок. Хонор надеялась, что за девять-десять стандартных месяцев сумеет овладеть протезом в достаточной степени, чтобы создать у постороннего наблюдателя иллюзию свободного управления, однако на настоящее его освоение уйдут годы неустанного труда. И частью ее тела протез все равно не станет.

– Так или иначе, – сказала она, отвлекшись от размышлений и вернувшись к разговору с матерью, – папа и доктор Брюстер решили, что раз с рукой еще возиться и возиться, спешить с Нимицем тоже не стоит. Я обсуждала этот вопрос с ним самим и Самантой, и они пришли к тому же решению. Нимицу подправили ребра и среднюю пару конечностей, но с тазовым поясом решили не торопиться. Вот почему он до сих пор припадает на среднюю лапу и до сих пор испытывает слабые боли. Конечно, Нимицу не терпится обрести прежнюю ловкость, но и он сам, и Саманта согласны с папой и Брюстером в том, что решающую операцию надо основательно подготовить.

Хонор рассмеялась:

– Знаешь, и Нимиц и Саманта и другие их сородичи здорово помогают в изучении проблемы. Похоже, предложенные Брюстером тесты им нравятся: во всяком случае, с ними они справляются гораздо лучше, чем с любыми другими.

– Да будет тебе, дочка! – усмехнулась Алисон. – Не пытайся меня дурачить: я всегда знала, что коты нарочно запарывают тесты на интеллект, которые мы им подсовываем… – Глаза Хонор сузились, и Алисон покатилась со смеху. – Мы ведь обе с тобой знали это и всегда относились к этому с пониманием. Бог ты мой, да будь я такой же маленькой, как они, и явись в мой мир здоровенные чужаки, оснащенные всякими кошмарными железяками, я непременно постаралась бы прикинуться славной невинной пушистой малышкой. Ну, а что это за «малышки», поймет любой, кто видел, что способен сделать кот с грядкой сельдерея… да и с человеком, если тот ведет себя неосмотрительно.

– В общем… да, – согласилась Хонор. – Мне и самой приходило в голову нечто подобное. Похоже, они хотят, чтобы мы оставили их в покое – не лезли к ним, не подгоняли, не заставляли менять образ жизни. Но ты, похоже, лучше меня разобралась, с чего это началось.

– Это естественно. Я ведь родом не из Звездного Королевства, и у меня свежий взгляд. Уроженцы Мантикоры, Грифона, даже Сфинкса зачастую недооценивают котов, потому что привыкли к ним. Речь, разумеется, не о принятых людях: я представить себе не могу кота, который принял бы человека, желающего переиначить кошачью жизнь на свой лад. Все принятые, равно как и егеря Лесного департамента, в первую очередь стараются не навредить. А навредить могут как раз излишне прыткие исследователи.

– Ты права, и, признаюсь, отчасти мне хочется, чтобы все и всегда оставалось так, как есть. Это похоже на родительский эгоизм: родители всегда радуются успехам детей, но огорчаются тому, что дети вырастают, взрослеют и обретают самостоятельность. Не то чтобы Нимиц зависел от меня, но… Уверена, ты меня понимаешь. Правда, сознание того, что на самом деле они и не были, а только казались «детьми», добавляет и радости, и горечи.

– Кому-то казались, но только не тебе, – поправила ее мать, а когда Хонор попыталась возразить, замахала руками. – Слушай, я ведь наблюдала за тобой и Нимицем со дня вашей встречи. Могу поклясться, ты еще маленькой с самого начала видела в нем не чудную игрушку или домашнего зверька, а самостоятельную личность, только в непривычном обличье. Полагаю, его способности тебя удивили, но ты приноровилась к ним и никогда не пыталась доказать ему, будто ты в вашей паре главная. Как бы ни были умны коты, в мире людей им необходимы проводники, и в этом смысле Нимиц от тебя зависел. А в эмоциональном отношении зависит и сейчас – так же, впрочем, как и ты от него. Если это похоже на отношения родителей с детьми, то как раз с детьми выросшими.

– Пожалуй, верно, – согласилась Хонор и рассмеялась. – Надо же, для отсталой старомодной матушки ты удивительно восприимчива.

– Сама себе удивляюсь. Возможно, мне пришлось научиться восприимчивости из-за того, что в детстве я не устраивала тебе заслуженных взбучек. Кстати, именно из-за Нимица – он бы грудью встал на твою защиту.

– А вот и нет. Пару раз, когда ты или папа собирались устроить мне головомойку, Нимиц был всецело на вашей стороне. Другое дело, что он не мог вам об этом сказать.

– Да? – Алисон склонила голову набок, и что-то в ее голосе насторожило Хонор. – Странно, что ты упомянула об этом именно сейчас. Странно… но к месту. Перебрасывает мостик к теме, которую я держала в уме, затевая этот разговор.

– Ты о чем?

Хонор недоуменно заморгала, и мать прыснула.

– Возьми еще печенье и слушай меня внимательно, дорогая.

Подозрительно глядя на Алисон, Хонор, однако, сделала как велено. Взяла с блюда печенье и откинулась в кресле, приготовившись слушать.

– Ох, если бы ты в детстве была такой же послушной, – вздохнула Алисон, но тут же выпрямилась и заговорила серьезно. – Этот вопрос мы с тобой никогда не обсуждали – надобности не было, – но, как я уже сказала, я наблюдала за тобой и Нимицем с первого дня, и все происходившие в ваших отношениях перемены от меня не укрылись. Кроме того, мне довелось повидать достаточно связанных такого рода узами пар, чтобы заметить отличие вашей связи от прочих. Это побудило меня обратиться к прошлому. Когда ты была еще девочкой, я тщательно изучила генеалогическое древо Харрингтонов с медицинской точки зрения и пришла к выводу: то, что представителей вашей семьи очень часто принимали коты, вовсе не игра случая.

– Правда?

Хонор забыла о зажатом в руке печенье и прищурила здоровый глаз.

– Да. Прежде всего я ознакомилась с генетическими модификациями Мейердала и выяснила, что в рамках одного проекта были реализованы четыре несколько различающихся конфигурации. К настоящему времени они, по большей части, перемешались и утратили чистоту, но некоторые доминантные признаки сохранились, передаваясь из поколения в поколение. Твой отец и ты – носители генов модификации Бета. Опуская биологические подробности – тебе их все равно не понять, – скажу только, что ваши предки, как и все реципиенты Мейердала, получили повышенную мышечную силу, ускоренную реакцию, более прочный скелет, улучшенную сердечно-сосудистую и респираторную системы и так далее. Но в конфигурации «Бета» было предусмотрено и то, что когда-то называли «усилением коэффициента интеллектуальности». С тех пор человечество узнало о природе интеллекта несколько больше, и уважающие себя генетики позволяют себе производить затрагивающие эту сферу манипуляции лишь в исключительных обстоятельствах. Но, так или иначе, один из аспектов того комплекса атрибутов, который принято именовать интеллектом, у тебя может усиливаться за счет других аспектов. Способность эта не абсолютна, но, как правило, проявляется, поэтому я предпочла не говорить о своих исследованиях ни тебе, ни твоему отцу. Дело в том, что как раз попытки, причем не столь успешные, искусственного усиления интеллекта и привели к тому, что Последняя Война на Старой Земле повлекла за собой кошмарные последствия. Вот почему человечество в целом стало отрицательно относиться к генной инженерии.

– Насколько я понимаю, – осторожно сказала Хонор, – результаты твоих исследований не дают оснований отнести нашу генетическую линию к неудачным.

– Ни в коем случае! Должна заметить, что Мейердал-Бета имеет немало общего с Винтонами. Конечно, полной генетической картой Винтонов я не располагаю, но опубликованных данных достаточно, чтобы понять: творцы конфигурации, воспринятой родителями Роджера Винтона, действовали чрезвычайно успешно. Равно как и группа экспериментаторов, создавшая комплекс Мейердал-Бета. Замечу, что и те, и другие, несомненно, были прекрасными специалистами в своей области, но успеху, учитывая их весьма примитивные представления о том во что они вмешиваются, эти люди обязаны вовсе не профессионализму. Как любят говорить генетики, говоря о колоссальном эволюционном взлете человечества, «им просто повезло». В действительно неудачных генетических линиях, вроде созданного на Старой Земле «суперсолдата», как правило, был повышенный уровень агрессивности – и при обнаружении в генотипе подобного признака от него старались избавляться. Но агрессивность – лишь самый распространенный из нежелательных побочных эффектов модификации интеллекта. Некоторые из реципиентов опасно приближались к той грани, за которой личность считается социопатической, поскольку лишена тех нравственных доминант, которые необходимы в здоровом обществе. А если это соединяется с повышенным – ради чего и задумана модификация – хотя бы в некоторых отношениях интеллектом, не стоит удивляться, что такого рода мутанты ведут себя примерно так же, как прайд гексапум. Между собой они грызутся по поводу главенства над всеми «низшими» существами, но как хищники объединяются против обычных людей для совместной охоты.

Она пожала плечами и пригладила слегка растрепавшиеся морским бризом волосы.

– Но это крайность: в большинстве случаев искусственное усиление интеллекта лишь ставит человека на один уровень с теми, кто умен от природы без всяких манипуляций с генами. Кроме того, как я уже упоминала, довольно часто одни аспекты интеллекта усиливаются за счет других, и носители этого гена вынуждены использовать усиленные способности для компенсации недостающих. Но вот в случае с «Мейердал-Бета» модификацию действительно можно считать успешной. Правда, мы должны не забывать о том, что эволюция торжествует всегда, но осуществляется путем сохранения и закрепления случайно возникших удачных признаков, а не скачками и не прорывами вперед. Честно говоря, само слово «вперед» мало применимо к эволюции. Это мы оцениваем ее с точки зрения «прогресса», а самой эволюции такое понятие чуждо. Природе нет никакого дела до нашего мнения: особи с мутацией А выживают чаще, чем носители мутаций Б или С не потому, что мутация А прогрессивнее, а потому, что она способствует выживанию в конкретных условиях. Взять ту же повышенную агрессивность: в устоявшемся высокотехнологичном обществе, вдобавок относящемся к агрессии с предубеждением, это фактор едва ли можно счесть желательным, но в других условиях – в примитивном и враждебном мире – он может оказаться необходимым условием выживания. Но если признать, что рывки «вперед» все же существуют, а привнесенные изменения благополучно сохраняются и закрепляются, то случай с твоими предками можно считать как раз таким. Я изучила результаты тестирования Харрингтонов на коэффициент интеллекта по отношению к базовой популяционной норме, и результат совершенно ясен. Мне удалось выявить всего трех Харрингтонов не превосходящих девяносто пять процентов «нормалов», а более восьмидесяти пяти проверенных превзошли девяносто девять процентов и даже больше. Слава богу, что у меня тоже неплохие результаты, иначе я заработала бы комплекс неполноценности.

– Да уж, – вроде бы шутливо кивнула Хонор, но взгляд ее оставался задумчивым. Услышанное давало почву для размышлений, особенно насчет «повышенной агрессивности».

– Короче говоря, – деловито продолжила Алисон, – у меня возникло предположение, что незапланированным последствием попытки искусственного усиления умственных способностей в линии Харрингтон – и не исключено, что и в линии Винтон, – стало нечто, делающее вас особо привлекательными для древесных котов. Поскольку они являются эмпатами, я склонна предположить, что сопряженный с усилением интеллекта комплекс признаков делает вас… скажем, «ярче»… или «эмоционально вкуснее». Может быть, ваша эмоциональная аура сильнее, отчетливее или стабильнее, чем у большинства. – Она пожала плечами. – Объяснить лучше я не могу, потому, что вынуждена тыкать пальцем в небо. Насколько мне известно, мы не располагаем в данной области ни сколько-нибудь достоверными данными, ни даже устоявшейся терминологией. Это все равно что пытаться описать запах звука или объяснить, каков цвет на ощупь. У меня появилась догадка о том, что изменение твоих отношений с Нимицем связано с модификацией «Мейердал-Бета». Тот неизвестный фактор, который делает Харрингтонов привлекательнее в глазах древесных котов, у тебя выражен сильнее, чем у других представителей твоей фамилии. Конечно, нельзя исключить и возможности того, что сам Нимиц тоже обладает уникальными способностями. Так или иначе, впервые в истории людей и древесных котов вам двоим удалось установить настоящую двухстороннюю связь. Во всяком случае мне кажется, что это произошло впервые. Даже если это является результатом модификации «Мейердал-Бета», теоретически допустима возможность проявления такой способности и у людей, вовсе не подвергавшихся генноинженерному воздействию. В любом случае вы с Нимицем нашли друг друга. Боже мой, как я тебе завидую!

На миг Алисон отвлеклась, устремив взгляд куда-то в пространство, но тут же встряхнулась.

– Завидую, но суть не в этом. Скажи-ка лучше, верно ли, что то повреждение, которое сделало его «немым» для Саманты, на твоей с ним связи никак не отразилось?

– Думаю, да, – осторожно ответила Хонор.

– И еще вопрос: вы ограничиваетесь передачей эмоций или можете сообщать друг другу нечто большее, чем просто чувства и общие впечатления?

– Можем, – ответила Хонор, – правда, эта способность, похоже, еще пребывает в стадии формирования и сильнее всего проявляется в стрессовых ситуациях. И, – она невесело улыбнулась, – если стресс является фактором, способствующим ее развитию, мне кажется, можно не удивляться тому, что серьезные изменения произошли за последние десять-двенадцать лет.

Мать понимающе усмехнулась, и Хонор продолжила:

– Началось все и правда с простых эмоций, но со временем мы научились пользоваться ими как носителями более сложных понятий. Однако это далеко не тот уровень, на котором общаются между собой коты. Я это знаю, поскольку иногда улавливаю краешки «разговоров» Нимица с другими котами. Точнее, улавливала, пока тот подонок его не изувечил.

Она помолчала, потом вздохнула, расправила плечи и вернулась к заданному матерью вопросу.

– То, чем мы с ним обмениваемся, если не считать чистых эмоций, – это своего рода ментальные картинки. Тут пока не все гладко, но мы работаем над этим, и у нас вроде бы получается. Слова как таковые нам друг другу не передать, но со зрительными образами это удается, а на их основе каждый из нас может понять, что хотел сказать другой.

– Вот! Именно это я и надеялась услышать! – заявила Алисон, а когда Хонор покачала головой, сморщила нос. – Прости, у меня и в мыслях не было говорить загадками. Просто мне кажется, что я нашла способ помочь Нимицу передавать Саманте не только эмоции.

– Неужели?

Хонор напряженно выпрямилась. Она понимала, что Алисон, понимавшая, какой болью обернулась бы для дочери обретенная и утраченная надежда, не завела бы этот разговор без веских оснований, но все же боялась.

– Правда. Еще до того, как медики научились справляться с такими недугами, как глухота и немота – что, к слову, произошло еще на Старой Земле, – существовал такой способ общения для глухонемых, как язык жестов. Точнее сказать, несколько языков. Я изучаю их и хотела, в частности, вернуться в Звездное Королевство именно для того, чтобы поработать в архивах. Конечно, даже если удастся найти полный словарь, его придется изрядно модифицировать, ведь руки древесных котов имеют на один палец меньше. Но я не вижу причин, почему бы нам не разработать систему, подходящую для Нимица и Саманты.

– Но… – Хонор закусила губу, чувствуя, как ее захлестывает волна горького разочарования.

– Но никому еще не удалось научить кота читать, – закончила за нее Алисон и рассмеялась. – Напомню, мы с тобой совсем недавно пришли к заключению, что коты куда ближе к нам в интеллектуальном смысле, чем это кажется большинству людей. Мне трудно представить себе разумную расу телепатов, обходящуюся без некоего аналога того, что мы именуем «языком», но письменная его версия, конечно, не имела бы для них никакого смысла. Кроме того, мы можем учить их только нашему языку: сами мы не телепаты, и их способ «разговора» нам недоступен. Короче, за двести с лишним лет никому так и не удалось научить кота читать, на основании чего некоторые пытаются доказать, будто древесные коты не являются разумными, в человеческом смысле слова, существами. Однако никто из предпринимавших прежде попытки обучения не имел столь тесной связи с котом, как у тебя с Нимицем. Кроме того, если я не ошибаюсь, со времен Стефани Харрингтон коты стали понимать разговорный английский гораздо лучше… Чтобы все произносимое нами не воспринималось ими как нечленораздельный шум, они должны были освоить хотя бы азы синтаксиса, семантики и грамматики. Но ведь наша речь для них не просто сотрясение воздуха, так?

– Так, – согласилась Хонор.

– Следовательно, они научились понимать разговорный язык, а стало быть, обладают принципиальном способностью к восприятию языка как такового, в том числе и письменного. А уникальная природа твоей связи с Нимицем, возможно, поможет эту способность развить чуть дальше, превратив из пассивной в активную. Если они могут воспринимать определенный тип знаков, то почему бы им не научиться эти знаки подавать?

– Ну, мама, право же, не знаю, – растерянно отозвалась Хонор. – Если твои базовые посылки верны, то, пожалуй, в идее есть смысл. Но чтобы хоть что-то получилось, мне придется учить не только Нимица, но и Саманту.

– Правильно, – согласилась Алисон, – но я сильно сомневаюсь в том, что Нимиц является единственным в мире древесным котом, способным на то (как бы оно ни называлось), что у вас с ним получается. Не думаю, что тебе будет легко объяснить им мой замысел, но, уж поверь мне, Нимиц и Саманта умнее, чем мы с тобой можем себе представить даже сейчас. И они, что еще важнее, супружеская пара и очень хорошо друг друга знают. Конечно, успех не гарантирован, но, мне кажется, стоит попробовать. Даже я вижу, какую боль доставляет Саманте неспособность «услышать», что говорит Нимиц. Если она поймет, что ты предлагаешь ей способ наладить между ними прямое общение, пусть не столь совершенное, как телепатия, ты найдешь в ней такую старательную ученицу, о какой можно только мечтать.

– Было бы здорово, если бы они снова могли разговаривать, – задумчиво пробормотала Хонор.

Алисон покатилась со смеху.

– Глупая ты моя девочка, – сказала она в ответ на удивленный взгляд дочери. – Так и не поняла, в чем главный фокус. Конечно, непосредственная наша цель – дать Нимицу и Саманте способ общаться друг с другом, но для этого ты должна будешь не только объяснить им идею знаковой системы, но и научить их, как это делается. И если они смогут жестами разговаривать друг с другом, то почему бы и не с тобой?

Хонор оторопело уставилась на мать, в глазах у которой плясали чертики.

– Но и это не все. Они телепаты, и телепатический передатчик Саманты в полном порядке. Если ты научишь ее, у нее появится возможность обучить других котов. А если мы в то время займемся обучением принятых людей…

Алисон умолкла и сняла солнечные очки. Мантикора-А садилась за горизонт, а мать и дочь молча смотрели друг на друга.