Глава 69
В детской было очень тихо.
Родители Хонор несомненно ожидали её внизу, играя с Хэмишем и Эмили в карты, так что времени у Хонор было немного. Все они должны были отправиться в королевский дворец на официальный государственный обед, который задержит их допоздна, и Хонор появилась в детской в мундире, чтобы сэкономить время на переодевании. В общем и целом Хонор предполагала, что у неё вообще не было для этого времени, однако об этом оставалось только сожалеть. Всё остальное Звёздное Королевство — и, честно говоря, вся Галактика — могли подождать.
Под присмотром Эмили Линдси Филлипс помогла Хонор переодеть Рауля и Катерину и приготовить их ко сну. Теперь Хонор сидела в любимом кресле — баюкая Рауля на коленях, а Катерина спала рядом в своей колыбели — и поправляла настольную лампу. Затем она взглянула на сестру и брата, подобно древесным котам вертевшихся перед ней на лежащих на полу подушках.
— Готовы? — спросила Хонор и они кивнули. — На чём мы остановились?
— Костёр, — ответила Вера с уверенностью семилетнего ребёнка, близко и досконально изучившего книгу.
— Ну конечно. — Хонор покачала головой, открывая книгу и перелистывая страницы. — Это было так давно, что я забыла, где мы остановились.
Рауль зажмурившись захныкал с безмолвной упорной энергией четырёхмесячного малыша. Хонор коснулась его мыслесвета и улыбнулась. Рауль не был по-настоящему расстроен, просто… заскучал, пока мир не вертелся исключительно вокруг него. Слово «заскучал», по мнению Хонор, не было по-настоящему правильным, однако эмоции младенца, хотя и яркие и сильные, всё ещё находились на стадии развития и их было трудно — даже для неё — точно проанализировать.
Хонор ощутила, что Нимиц вытянулся на спинке кресла, вместе с нею протянувшись к малышу. Было нечто слегка странное в мыслесвете Рауля. Обычно Хонор держалась убеждения, что это ей только казалось, что это только отличие эмоций младенцев от эмоций взрослых людей. Но иногда она была в этом намного менее уверена и сейчас был как раз такой случай.
Нимиц прикоснулся к мыслесвету младенца и Рауль тут же перестал хныкать. Его глаза распахнулись и ощущение скуки исчезло. Хонор повернула голову, глядя на Нимица. Зелёные глаза древесного кота сверкнули на неё из полутьмы вне конуса света настольной лампы. Хонор ощутила, что кот испустил нежное утешение и Рауль счастливо загукал.
Хонор улыбнулась своим младшим брату и сестре и отложила книгу, чтобы взять Рауля на руки. Затем посмотрела на Нимица.
— Ты и со мной такое проделывал, Паршивец? — тихо спросила она кота. — Я знаю, что мы начали не в таком возрасте, но всё же?
Нимиц пристально взглянул на Хонор и она ощутила задумчивость в его зелёных глазах. Затем он, несомненно, кивнул.
— Ох, блин, — прошептала Хонор, затем опустила взгляд на широко распахнутые глаза Рауля. Малыш был поглощён, сосредоточен на… слушании и Хонор покачала головой. — Сладкая кроха, — нежно сказала она ему, — пристегни ремни. Это будет интересная поездка.
Нимиц мяукнул, весело соглашаясь с Хонор, и она ощутила, как его длинные проворные пальцы что-то сдёрнули с её шеи. Затем Нимиц стянул через голову Хонор свисающую на кроваво-красной ленте Звезду Грейсона и поманил ею Рауля.
Внимание малыша обострилось. Он не мог точно сказать, чем именно являлась эта звезда, однако яркие искорки света, пляшущие на её сияющей золотом красе, привлекли его глаза подобно магниту и малыш под мурлыканье поющего ему Нимица потянулся к ней крошечной нежной ручкой.
Хонор мгновение наблюдала за сценой, пытаясь вообразить, как самые косные из землевладельцев Грейсона отреагируют на мысль о «животном», использующем самую высокую, самую священную награду своей планеты за доблесть как игрушку, чтобы отвлечь малыша. Несомненно, инфаркты не замедлили бы и были бы тяжёлыми. Хонор от такой мысли чуть улыбнулась.
Затем она взглянула на Веру и Джеймса и её улыбка стала слегка извиняющейся.
— Извините. Но теперь, когда Нимиц занял Рауля, мы можем начать.
Она вновь открыла книгу, отыскала нужное место и начала читать.
— »Смотри, мой малыш. — Феникс раскрыл коробки и разбросал палочки корицы по гнезду. Затем он взял жестянки и рассыпал коричный порошок по вершине и бокам кучи, пока всё гнездо не покрылось пылью цвета красного кирпича.
— Вот он, мой малыш, — печально произнёс Феникс. — Традиционный коричный костёр Феникса, прославленный в песнях и сказаниях.
При третьем повторении слова «костёр» ноги Дэвида подкосились и словно какой-то комок застрял в горле. Он теперь вспомнил, где раньше слышал это слово. Оно было в его учёной книге и означало… означало…
— Феникс, — еле выдавил он, — д-д-для кого этот костёр?
— Для меня самого, — произнёс Феникс.
— Феникс!»
Рауль счастливо ворковал, тянясь за сияющей звездой, а Хонор ощущала увлечённое внимание Веры и Джеймса, поглощённых рассказом. Хонор всегда считала, что заключительную главу тяжело читать, не позволяя голосу наполниться слезами и позволяя ему только слегка подрагивать.
Сегодня вечером это было труднее обычного.
Хонор продолжала читать хорошо знакомые, любимые слова, однако под ними скрывались другие мысли, крайне далёкие от мирной тишины этой успокаивающей и уютной детской.
Три недели. Всего лишь три недели прошли после побоища и разрушения, после смерти. Звёздное Королевство всё ещё пребывало под впечатлением случившегося. Несомненно, в Республике Хевен вскоре произойдёт то же самое, когда через две недели или около того известия достигнут Нового Парижа.
Сто тридцать девять мантикорских, грейсонских и андерманских супердредноутов и семь НЛАКов были уничтожены полностью, а ещё семь супердредноутов и два носителя повреждены настолько сильно, что никогда более не вступят в бой. Двадцать семь линейных крейсеров погибли. Тридцать шесть тяжёлых крейсеров и две тысячи восемьсот шесть ЛАКов уничтожены. В официальном списке погибших Альянса значились 596 245 человек и ещё 3 512 были ранены, но остались в живых. Однако дела Республики обстояли ещё горше: погиб двести пятьдесят один супердредноут; наряду с девятью НЛАКами, шестьюдесятью четырьмя линейными крейсерами, пятьюдесятью четырьмя тяжёлыми крейсерами и 4 612 ЛАКами. Шестьдесят восемь супердредноутов, семь НЛАКов и более трёх тысяч ЛАКов были захвачены. Звёздное Королевство всё ещё пыталось определить истинный потрясающий масштаб потерь Лестера Турвиля, однако уже определённые ими числа достигали почти 1,7 миллиона погибших, 6 602 раненых и 379 732 пленных. По мнению Патриции Гивенс, число погибших практически наверняка должно было ещё возрасти. Прежде, чем всё закончится, оно могло даже превзойти два миллиона человек.
За всю историю никто и никогда не видел подобного сражения и оно должно было стать решающим. Боевые стены Альянса и Республики были обескровлены. Тем не менее, несмотря на ужасающие жертвы со стороны Хевена, соотношение потерь было в пользу Республики в кораблях и, в особенности, в людях. Если бы не существование «Аполлона» — пока что развёрнутого исключительно на кораблях Хонор — никакая сила во вселенной не смогла бы помешать оставшимся у Республики Хевен СД(п) прокатиться по домашней системе Мантикоры. Тем не менее «Аполлон» существовал и то, что Хонор сделала с флотом Женевьевы Чин, будет служить смертельным напоминанием Томасу Тейсману о том, что он не сможет взять Мантикору до тех пор, пока жив Восьмой Флот.
Однако это также означало и то, что Восьмой Флот не мог оставить Мантикору без защиты. Таким образом, Восьмой Флот был официально превращён (по крайней мере, в настоящее время) во Флот Метрополии Звёздного Королевства, а Хонор Александер-Харрингтон, его командующий, обнаружила, что несмотря на относительную нехватку старшинства, она стала Адмиралом Флота Александер-Харрингтон. Это был, разумеется, только временный чин; он был связан с Флотом Метрополии и, как только они смогут найти на эту работу кого-нибудь другого, Хонор вернётся к своему постоянному рангу мантикорского четырёхзвёздного адмирала. Однако они не найдут другого человека до тех пор, пока не найдут ещё один оснащённый «Аполлоном» флот. И до тех пор Хонор — как и её корабли — были поставлены на мёртвые якоря в столичной системе так, как будто каждый из них был приварен к «Гефесту» или «Вулкану».
И Хонор, единственная из участвовавших в сражении командующих Альянса, вышла из бойни живой. Именно она получила все лавры победы, восхваляемая репортёрами как «величайший из командующих флотами своего поколения». И мантикорская публика, до глубины души потрясённая дерзостью хевенитской атаки и её ужасающими жертвами и перепуганная тем, насколько близко был к успеху Лестер Турвиль, присвоила звание своей героини и спасительницы Хонор.
Не Себастьяну д’Орвилю, пожертвовавшему своей жизнью зная, что он и все его люди погибнут. Если бы д’Орвиль решительно не парировал первый удар, то тот опустошил бы всю систему Мантикоры, вне зависимости от того, что сделали бы Кьюзак и Хонор, и, чтобы сделать это, он и его флот погибли на своём посту.
Не Феодосии Кьюзак, Третий Флот которой попал прямо в смертельный капкан. Которая сделала всё верно, но тем не менее попала в мясорубку, уничтожившую Третий Флот точно также, как уничтожила бы и Восьмой, будь на её месте Хонор.
И не Алистеру МакКеону, погибшему, как и многие тысячи других, исполняя то, что исполнял всегда — свой долг. Защищая звёздную нацию, которую любил, и королеву, которую почитал. Повинуясь приказам адмирала, пославшего его, не ведя того, на смерть… и даже не имевшей возможности попрощаться с ним.
Славословие и лесть обжигали язык Хонор точно также, как и пепел погребального костра Феникса и она чувствовала мрак за стенами детской. Мрак будущего, полного неопределённости и опасностей после столь жестокой демонстрации боевой мощи и тяжелейших потерь обеих сторон. Мрак нового кошмарного кровавого счёта, лёгшего между Звёздным Королевством и Республикой. Из столь чудовищной битвы вырастут ненависть и ужас, со всеми мрачными последствиями для будущего исхода войны.
И мрак прошлого. Мрак памяти и скорби. Воспоминания о тех, кто ушёл, о тех, кого она больше никогда не увидит.
Её голос продолжал звучать, её глаза, ведомые памятью, рефлекторно двигались по странице, однако сейчас она вновь слышала собственные слова.
«Затем Дэвид обнаружил, что продолжает держать что-то в руке, что-то мягкое и тяжёлое. Когда он поднял это что-то, чтобы рассмотреть его поближе, оно вспыхнуло в солнечном свете. Это было то перо, которое дал ему Феникс, перо из хвоста. Перо из хвоста?… Но ведь хвост Феникса имел цвет синего сапфира. А перо в его руке сияло чистейшим золотом.
Позади Дэвида что-то зашевелилось. Назло себе он взглянул на пепелище. И широко распахнул рот. Посреди белесого пепла и рдеющих углей было некое движение. Что-то выбиралось оттуда наружу. Звуки всё усиливались и приобретали всё большую определённость. Головни потрескивали, пепел летел в стороны, тлеющие уголья расступались. Затем, подобное пробивающемуся из под земли ростку, раскачиваясь на ветерке показалось нечто бледное и сияющее. Оно казалось ласкающими воздух крохотными язычками пламени… Нет, не огонь! Хохолок золотых перьев!… Напор снизу поднял в воздух пепел из середины кострища, роскошное облачко пепла поплыло по ветру, солнечный свет заиграл на сверкающем оперении. И из остатков костра появилась великолепная птица.»
Картина старинной истории растрогала Хонор. Так было всегда, но на этот раз отличалось.
— »Это Феникс, — услышала она свой голос, — это должен быть Феникс! Но это был новый, другой Феникс. Он был юн и дик, с неистовыми янтарными глазами; его хохолок был высок и горд, его тело было поджарым мускулистым телом охотника, его крылья были длинны, узки и выгнуты по соколиному, клюв огромен, а когти остры как бритвы и изогнуты. И всё это от хохолка до когтей сияло золотом, на котором тысячами ослепительных бликов играло солнце.
Птица расправила крылья, стряхнула с хвоста пепел и начала прихорашиваться. Каждое её движение походило на бесшумный всполох.
— Феникс, — прошептал Дэвид. — Феникс».
Хонор видела Алистера в Фениксе, слышала себя в древнем Дэвиде. Слышала тоску, жажду, желание возродить всех тех, кого она потеряла, всего утраченного вселенной.
«Птица повернулась было к Дэвиду, посмотрев на него дикими, бесстрашными глазами, затем снова продолжила прихорашиваться. Внезапно она остановилась и вскинула голову, как будто к чему-то прислушиваясь. Тогда и Дэвид услышал, что же привлекло внимание Феникса: крик ниже по склону горы, теперь уже более громкий и отчётливый, возбуждённый и ликующий. Он вздрогнул и взглянул вниз. Учёный мчался по козлиной тропке с такой скоростью, с какой только могли его нести его длинные ноги — и размахивал винтовкой.
— Феникс! — закричал Дэвид. — Лети! Лети, Феникс!
Птица с любопытством, но непонимающе, посмотрела сначала на Учёного, а затем на Дэвида. Парализованный страхом, Дэвид продолжал стоять на коленях до тех пор, пока Учёный не выбрался на открытое место и не вскинул оружие. Пуля полетела, жужжа, как огромный шершень, и по уступу раскатилось эхо выстрела.
— Лети, Феникс! — рыдал Дэвид. Вторая пуля устремилась к птице и отбила мелкие крошки скалы от внутренней стены уступа.
— Ну, лети же, лети! — Дэвид вскочил и бросился между птицей и Учёным. — Это я, — кричал он. — Это я, Дэвид! — Птица внимательно пригляделась к нему и в её глазах заиграл свет, как будто бы имя что-то всколыхнуло в ней и почти, но не совсем, коснулось старой памяти. Она нерешительно вытянула крыло и его кончиком слегка коснулось лба Дэвида, оставив на нём горящую холодом метку.
— Убирайся от этой птицы, ты, маленький идиот! — орал Учёный. — УБИРАЙСЯ!
Дэвид не обращал на него внимания.
— Лети, Феникс! — закричал он и подтолкнул птицу к краю обрыва».
«Нет, — подумала Хонор — Я не Дэвид, а Алистер был не просто Фениксом. Алистер был Дэвидом и Фениксом, точно также, как Феникс был всеми, вставшими подобно щиту, защищая своей жизнью и оберегая своей смертью».
И, как и Феникс, он навсегда ушёл из её жизни. Она читала заключительный параграф сквозь пелену слёз.
«В янтарных глазах наконец-то загорелось понимание. Птица с резким гордым криком выскочила на выступающий камень. Золотые крылья раскинулись, золотая шея выгнулась назад, золотые когти впились в скалу. Птица взмыла в небо и полетела вдоль долины, искрясь, сияя и мерцая; пламя, огромное как солнце, метеор, бриллиант, звезда наконец уменьшилось до размеров точечки золотой пыли, ещё пару раз сверкнувшей вдали, прежде чем окончательно исчезнуть».
«Лети, Алистер, — подумала Хонор Александер-Харрингтон, — Везде, где бы ты ни был, везде, куда бы ни взял тебя Господь, лети высоко. Обещаю, я буду хранить Феникса для тебя. Прощай. Я люблю тебя».
