Глава 50

— Добрый вечер, леди Северной Пустоши. Я так счастлива, что вы сумели прийти ко мне!

— Ну что вы! Это я вам благодарна, — с улыбкой ответила Джорджия Юнг, — ваше приглашение доставило мне удовольствие.

Величественная гостиная, в которую ввел её дворецкий, казалась очень просторной для квартиры даже здесь, в Лэндинге, городе, отнюдь не страдавшем теснотой и дефицитом площадей, свойственных столицам перенаселенных планет. Конечно, она уступала, скажем, Зеленой гостиной лэндингской резиденции графа Тор, но не намного. И неудивительно, ибо гостиная вполне соответствовала огромной, в три тысячи квадратных метров, «квартире», находившейся, разумеется, в одной из престижнейших жилых башен столицы.

«Неплохо для простолюдинки», — подумала Джорджия, с милостивой улыбкой подавая дворецкому роскошную накидку. Он улыбнулся ей в ответ, и графиня едва удержалась, чтобы не поднять вопросительно бровь. Во-первых, хорошо вышколенные, профессиональные слуги никогда не позволяют себе реагировать на улыбки — или иное настроение — гостей своих хозяев, а, во-вторых, в улыбке этого человека ей почудилось нечто… необычное. Что именно, она определить не смогла.

Дворецкий отвесил легкий поклон и удалился, а Джорджия мысленно встряхнулась. Возможно, в его улыбке и была некая странность. А возможно, она просто придумывает невесть что. Нельзя сказать, чтобы мелкие глупости входили у неё в привычку, но весь сегодняшний день складывался настолько своеобразно, что даже лучшая в Ассоциации консерваторов специалистка по улаживанию конфликтов слегка нервничала. Графиня даже подумала мельком, а не стоило ли, прежде чем принять это приглашение, сообщить о нем Высокому Хребту, — но еще раз пришла к выводу, что умолчание было правильным. Дать барону повод считать, будто она нуждается в одобрении её действий, было ошибкой, а еще большей ошибкой было бы поверить в это самой.

— Присаживайтесь, — пригласила её хозяйка. — Не угодно ли перекусить? Может быть, чаю? Или чего-нибудь покрепче?

— Нет, спасибо, — ответила Джорджия, устраиваясь в чрезвычайно удобном кресле. — Честно скажу, получив ваше приглашение, миледи, я была и обрадована, и удивлена. А поскольку мой день был плотно расписан задолго до того, как вы доставили мне это нежданное удовольствие, я, увы, не смогу провести в вашем обществе много времени. Сегодня нас с графом ждут у премьер-министра на благотворительном приеме. — Она улыбнулась. — И хотя я благодарна вам за приглашение, надеюсь, вы простите меня за прямоту, если я усомнюсь в том, что вы просто пригласили меня на светский вечер.

— Разумеется, я вас прощаю, — улыбнулась хозяйка. — В сущности, я уверена, что вы наслышаны, что я и сама отличаюсь ужасающей прямолинейностью. Боюсь, мои манеры далеко не безупречны, что всегда огорчало моих родителей. Тем не менее, миледи, думаю, стоит уточнить, что в общественном отношении больше не стоит именовать меня «миледи». Боюсь, сегодня перед вами просто Кэти Монтень.

— А меня, — ответила Джорджия, расплываясь в любезной улыбке, — до замужества звали «просто» Джорджия Сакристос, так что мы обе легко обойдемся без титулов.

— Это великолепно — и весьма дипломатично! — Монтень снова широко улыбнулась.

Джорджия невольно задумалась: чему это она, собственно говоря, так радуется? Хороший это признак или плохой? Судя по досье бывшей графини Монтень, та была наиболее опасной, когда улыбалась.

— Раз уж мы перешли на дипломатический тон, — вслух сказала Джорджия, — позвольте мне поздравить вас с избранием в Палату Общин и с поддержкой, которую вы там, по всей видимости, обретаете. Надеюсь, вы простите меня за то, что я не повторю поздравлений публично? Стефан и премьер-министр перестанут со мной разговаривать, если узнают, что я расточаю любезности в адрес злейшего врага. Ну, а уж графиня Нового Киева, наверное, устроит мне какую-нибудь гадость.

— Прекрасно вас понимаю, — сказала Монтень с ослепительной улыбкой. — Мне случалось размышлять вечерами о том раздражении, которое вызывает моя скромная персона у этих двоих… троих, если считать и вашего супруга. Разумеется, если его хоть кто-нибудь принимает в расчет. Включая вас.

— Прошу прощения? — Джорджия напряглась, резко выпрямив спину, насколько позволяла обволакивавшая её уютная спинка кресла.

В голосе её отчетливо прозвучало удивление и нотка гнева, но за чувствами, которые она разрешила себе показать, скрывалось еще одно. Внезапный, резкий прилив тревоги. Подозрение, что веселость Монтень — и впрямь очень плохое предзнаменование.

— О, прошу прощения! — воскликнула Монтень с хлещущей через край искренностью. — Я ведь предупреждала, что мои манеры оставляют желать лучшего? У меня и в мыслях не было унизить вашего супруга, просто в политических кругах широко известно, что граф крайне склонен прислушиваться к вашим… скажем так, советам. Не хотелось бы говорить избитыми клише вроде «серого кардинала» или еще что-то в этом роде, но вы-то наверняка знаете, что ни для кого в Лэндинге не секрет, что граф Северной Пустоши дотошно следует всем вашим рекомендациям.

— Да, Стефан действительно советуется со мной, — натянуто-благопристойным тоном ответила Джорджия. — И, время от времени, когда это нужно, я даю ему советы. Не вижу в том ничего предосудительного, особенно с учетом моего положения в Ассоциации консерваторов.

— О, я не имела в виду предположить, что в этом есть нечто предосудительное! — снова улыбнулась Монтень. — Я просто хочу указать, что независимо от официального положения в правительстве Высокого Хребта ваше надлежащее место несколько выше.

— Хорошо, — согласилась Джорджия, пристально глядя на хозяйку. — Пожалуй, я действительно имею большее закулисное влияние, чем кажется широкой публике. В этом отношении можно провести параллель между мною и, скажем, капитаном Зилвицким.

— Туше! — Зеленые глаза Монтень вспыхнули, и она восторженно захлопала в ладоши. — Прекрасная работа, — поздравила она гостью. — Я и не заметила, как вы засадили мне нож между ребер!

— Надеюсь, миз Монтень, вы не осудите меня строго, если я скажу, что Ассоциация консерваторов собрала на вас основательное досье. Особенно после вашего избрания в Палату Общин. И, естественно, получив ваше приглашение, я нашла время просмотреть это досье. Там, помимо всего прочего, сказано, что вы склонны обескураживать собеседников прямотой — замечание, в точности которого я стремительно убеждаюсь.

— Ну, не стоит разочаровывать хитроумных аналитиков, которые так трудолюбиво работают на благо Ассоциации консерваторов. И вас в том числе.

— Вы правы. С другой стороны, не пора ли нам отложить шпаги и перейти к истинному назначению моего визита… каким бы оно ни было?

— О да. Тем более что вас ещё ждут на приеме.

В который раз улыбнувшись, Монтень нажала кнопку замаскированного под дорогие старинные наручные часы коммуникатора.

— Антон, — сказала она, — боюсь, час пробил. Не присоединишься ли к нам?

Джорджия изящно изогнула бровь, но промолчала. Тут дверь, замаскированная изысканной световой скульптурой, скользнула вбок и в помещение вошел Антон Зилвицкий.

Джорджия уставилась на него с тщательно скрываемым любопытством. Досье на этого человека она начала собирать ещё тогда, когда Монтень вместе с ним вернулась со Старой Земли, и удвоила старания после отказа графини от титула и объявления о том, что она будет баллотироваться в Палату Общин. Чем больше Джорджия находила, тем сильнее было её впечатление. Она подозревала, что ставшее для всех неожиданностью решение Монтень выдвинуть свою кандидатуру в нижнюю палату было инспирировано именно Зилвицким. Этот человек умел мыслить нестандартно, и на пару с Монтень они представляли собой мощную и потенциально опасную команду. Джорджия даже порадовалась тому, что, вступив в брак со Стефаном, связала себя с Ассоциацией консерваторов. По крайней мере, пара Монтень-Зилвицкий вряд ли будет напрямую угрожать основам её власти… а вот положение графини Нового Киева, как подозревала Джорджия, в ближайшие два-три стандартных года сильно пошатнется.

Она впервые видела Зилвицкого во плоти и не могла не признать, что он производит сильное впечатление. Никто не назвал бы его красавцем, но мало кто посмел бы отозваться о нем непочтительно, находясь в пределах его досягаемости. Ей вдруг почти непреодолимо захотелось расхохотаться — она вдруг представила себе выражение лица своего мужа, который очутился запертым в маленькой комнате с разъяренным Зилвицким. Однако чувствовала она себя крайне напряженно. Богатый опыт подсказывал, что они стремительно приближаются к истинной цели приглашения Монтень. Впрочем, они и не притворялись, будто это не так.

— Леди Северной Пустоши, позвольте представить вам капитана Антона Зилвицкого, — всё с той же веселостью сказала Монтень.

— Очень приятно, капитан. — Джорджия удостоила его легким приветственным кивком, позволив себе откровенно оценивающий взгляд. — Ваша репутация летит далеко впереди вас, — добавила она.

— Как и ваша, — отозвался Зилвицкий глубоким раскатистым голосом.

— Ну что ж, — продолжила Джорджия, обращаясь к хозяйке, — полагаю, присутствие капитана означает, что у вас имеется некая поразительная политическая информация, которой вы хотите меня порадовать? В конце концов, премьер-министр, например, пригласил бы меня на такое вот небольшое заседание именно по этой причине.

— Приятно всё-таки иметь дело с профессионалом, — заметил Зилвицкий. — Эффективность и прямота, ничего лишнего.

— Я стараюсь не тратить время попусту, если этого не требуют соображения тактики, — призналась Джорджия.

— В таком случае, Антон, — вставила Монтень, — я должна тебе пять долларов.

Джорджия взглянула на нее вопросительно, и бывшая графиня пожала плечами:

— Мы с Антоном поспорили. Он поставил на то, что вы не захотите ходить вокруг да около.

Улыбнувшись Джорджии, Монтень снова повернулась к своему любовнику.

— Как полагаешь, может, на всякий случай, попросить Исаака ненадолго вернуться?

— Сомневаюсь, что он понадобится, — сказал Зилвицкий и тоже улыбнулся — одними губами, как отметила графиня Северной Пустоши. Он даже не взглянул на Монтень, он ни на миг не отрывал взгляда от гостьи, и она с трудом удерживалась, чтобы не поёжиться.

— Причина, по которой мы пригласили вас, заключается в том, что мы хотим предложить вам некую благоприятную возможность. Я думаю, вы сочтете разумным воспользоваться ею.

— Возможность? — спокойно повторила Джорджия. — Какую именно?

— Возможность уйти из политики и покинуть Звездное Королевство, — ответила Монтень.

Голос Кэти звучал неожиданно спокойно, почти холодно и очень, очень сосредоточенно.

— Прошу прощения? — сказала Джорджия, едва не заморгав от удивления. Сохранить самообладание ей всё же удалось.

— Поверьте, это превосходная возможность, — сказала Монтень тем же холодным голосом. — Особенно насчет исчезнуть из Королевства. Я бы порекомендовала сделать это, если получится, бесследно. Если вы согласитесь, мы дадим вам три дня форы… Элейн.

Джорджия уже открыла рот для гневной отповеди, но при звуках имени «Элейн» её охватила ледяная дрожь. Взгляд её, задержавшись ненадолго на Монтень, метнулся к Зилвицкому. Как ни опасна была в политической борьбе бывшая графиня, не было никаких сомнений в том, кто из этой парочки раздобыл информацию, с которой связано произнесенное имя.

Она хотела всё отрицать, но отбросила эту мысль спустя долю секунды. В определенных кругах Зилвицкий имел репутацию человека компетентного, дотошного и никогда не пользующегося непроверенными данными.

— Понятно, — сказала она, усилием воли заставив голос не дрогнуть. — Этого имени я не слышала уже долгие годы. Могу поздравить вас с тем, что вы установили связь между ним и мной. Но, боюсь, я не совсем понимаю, почему вы решили, что эта связь может… убедить меня исчезнуть из Звездного Королевства, к тому же «бесследно».

— Моя дорогая леди Юнг, — проворковала Монтень, — мне почему-то кажется, что премьер-министр вряд ли обрадуется, узнав, чем занималась некая Элейн Командорская до того, как поступила на службу к покойному Дмитрию Юнгу. Это же просто ужас какой-то! Взять хотя бы ту историю с шантажом и промышленным шпионажем и несчастного джентльмена, который в результате покончил с собой. — Она покачала головой. — Могу себе представить, как травмируют эти шокирующие новости его чувствительное и исполненное любви к справедливости сердце.

— Вижу, капитан, ваша репутация вполне заслуженна, — сказала Джорджия, глядя Зилвицкому прямо в глаза. — Но, с другой стороны, у меня есть серьезные сомнения в том, что… миз Монтень располагает вескими доказательствами. Если бы — заметьте, если бы, — добавила она, учитывая неизбежные записывающие устройства, — я имела какое-то отношение к описанной вами афере, нелепо предполагать, что за столь долгое время некто занимающий мой пост не позаботился бы уничтожить все мыслимые улики.

— Не сомневаюсь, что вы сделали всё возможное, — промурлыкал Зилвицкий. — Увы, при всех ваших несомненных способностях вы всё же простая смертная и, боюсь, упустили из виду случайного свидетеля. Знаете, у меня есть очень интересные показания.

— Я уверена, — ответила Джорджия, всё еще умудряясь держаться намного спокойнее, чем чувствовала себя на самом деле, — что все ваши «показания» сводятся к пересказу слухов. Во-первых, естественно, поскольку я отроду не была замешана в событиях, описанных миз Монтень, а, во-вторых, потому, что если бы мне пришлось сделать нечто подобное, я бы уж как-нибудь обошлась без помощников, которые могли бы впоследствии свидетельствовать против меня.

— Не сомневаюсь, — кивнул Зилвицкий, и Джорджии показалось, что в его глазах промелькнула искорка. Но, конечно, говорить об «искорке» применительно к Антону Зилвицкому, особенно сейчас, было глупо. Как соединять взаимоисключающие концепции. Зилвицкий был не человек, а скорее грифонская скала. — Правда, как мы недавно убедились на примере герцогини Харрингтон и графа Белой Гавани, — продолжил он, — показания, основанные на пересказе «слухов», могут иметь разрушительную силу в глазах общественного мнения.

Нет, это точно не «искорка», подумалось Джорджии. Это мерцание… и притом угрожающее.

— Однако, — парировала она, — тот же пример показал, что дискредитация, основанная на слухах, как правило, оборачивается против самого обвинителя. Уверена, семья моего мужа обладает достаточными связями, чтобы мы устояли против любых подобных обвинений. Вы удивитесь, узнав, какие люди готовы выступить в защиту моего доброго имени!

Она мило улыбнулась, но её самоуверенность получила ещё один сокрушительный удар, поскольку ни Монтень, ни Зилвицкий даже не моргнули, когда она намекнула на силу архивов графа Северной Пустоши.

— Напротив, — заверил её Зилвицкий, — ничуть не удивлюсь. Правда, им станет очень неловко после того, как анализ ДНК подтвердит, что вы и есть Элейн Командорская. Да, Элейн, вы славно потрудились, уничтожая документы, но, представьте себе, в городском полицейском архиве Лэндинга сохранился-таки один экземпляр вашего досье.

На этот раз она не сумела подавить дрожь, и он улыбнулся.

— Должен признать, что особых улик этот полицейский файл не содержит, но просто поразительно, как часто миз Элейн становилась объектом полицейского интереса. И вот что любопытно: два возбужденных дела закрыты в связи с внезапным таинственным исчезновением главных свидетелей. Поверьте, это увлекательнейшее чтение. В нынешних обстоятельствах, полагаю, ваши друзья и союзники будут беззаветно убеждать публику, что такая безукоризненно добродетельная особа, как вы, не может быть виновна в ужасных преступлениях, в которых подозревает её полиция. Если, конечно, премьер-министр не посчитает политически целесообразным отдать вас на заклание, как поступили с некоторыми людьми, замешанными в скандале с генетическим рабством.

— Возможно, — парировала она окрепшим голосом, — вы недооцениваете степень моего… влияния на премьер-министра.

— Вот оно что! Значит, на него у вас тоже есть компромат! — заметила Монтень. — Я так и думала. И все же, Элейн, это должен быть материал убойной силы, ибо убедить его прикрыть вас в такой сложнейшей обстановке, на фоне нарастающего дипломатического кризиса, будет непросто, — сокрушенно покачала головой она. — Все, что я знаю о характере барона Высокого Хребта, заставляет думать, что, как ни прискорбно, при таком раскладе он отопрется от любого, кто хоть когда-то был в чем-то замаран, даже в сущей ерунде. А если вспомнить о том, что у вас есть некая тайная информация, которую вы хотите против него использовать, наверняка отыщется множество могущественных людей, которые пойдут на всё, лишь бы заставить вас замолчать. Карьера и положение слишком многих политических деятелей зависят от того, останется ли он у власти. Если, конечно, у вас нет материала на всех заинтересованных персон, достаточно веского, чтобы убедить нынешнее правительство в полном составе совершить политическое сепукку ради спасения вашей шеи. Ибо, — только между нами, — я бы не стала рассчитывать, что они сделают это из преданности и сердечной доброты.

— Пожалуй, вы правы. Но даже если правительство от меня отвернется, у меня хватит собственных средств, чтобы защититься от клеветнических обвинений.

— Ну, «клеветнические» — слишком субъективная оценка, — покачал головой Зилвицкий. — Скажем, вздумай кто-нибудь явиться в полицию Лэндинга и засвидетельствовать там, что некая Элейн Командорская незадолго до своего бесследного исчезновения и появления ниоткуда Джорджии Сакристос была замешана в убийстве одного из дознавателей, расследовавших дело по подозрению в мошенничестве, там не сочтут это клеветой. Во всяком случае, до проведения тщательной проверки.

— Понятно, — сказала Джорджия холодным голосом, который, впрочем, мог бы показаться ласковым в сравнении с устремленным на собеседника злобным взглядом. — С другой стороны, когда окажется, что эти обвинения доказать невозможно — поскольку, разумеется, все они абсолютно ложны, — я уверена, что суд квалифицирует их как клевету, инспирированную моими политическими врагами. Корона крайне неодобрительно относится к попыткам использовать правосудие в качестве орудия политической борьбы, капитан.

— Безусловно, — согласился тот. — Более того, как ни больно мне это признавать, в ваших знаменитых архивах наверняка запасено достаточно материалов на судей, чтобы выкрутиться даже при наличии тех любопытных странностей и обрывков улик, которые мне удалось собрать. Но, с другой стороны, это не имеет значения. Мне не нужно обращаться в полицию. И в суд тоже.

— Что вы имеете в виду? — натянуто спросила она.

— Узнав о существовании Элейн, я задумался: а кто она вообще такая? Откуда взялась? Не могла же она, да еще с внушительным начальным капиталом, материализоваться из ничего. Не так ли?

— Что вы хотите сказать?

На этот раз Джорджия явственно расслышала в своем голосе дрожь и мысленно отругала себя, но подавить её не сумела, и бледность лица тоже никуда не делась.

— Хочу сказать, что я нашел вашего первого биоскульптора, — очень, очень тихо сказал Зилвицкий, — того, который перенастроил генетическую последовательность, ответственную за образование метки у вас на языке.

Джорджия Юнг застыла, ошеломленная и раздавленная. Но как? Как мог человек, даже с репутацией Зилвицкого, докопаться так глубоко? Она похоронила эту тайну. Похоронила и завалила камнем, чтобы та никогда больше не выползла на свет. Спрятала за личностью Элейн — она даже хотела, чтобы кто-то разыскал ее полицейское досье, потому что на нем он бы и остановился, не доискиваясь, кем она была до того, как стала Элейн.

— Разумеется, — продолжил капитан, — закона, запрещающего удаление номера, не существует. У большинства освобожденных рабов просто нет денег на подобную операцию, но сама по себе она, конечно же, преступлением не является. Беда лишь в том, что биоскульптор сохранил запись стертого номера, и оказалось, что он принадлежит рабыне, которую уже давно разыскивает Баллрум. Бывшей рабыне, продавшей транспорт, набитый беглыми рабами, за собственную свободу и полмиллиона кредитов Лиги. Знаете, что Баллрум намерен сделать с этой рабыней, когда наконец найдёт её?

Джорджия таращилась на него молча, словно у неё промерзли голосовые связки. Зилвицкий слабо улыбнулся.

— Я никогда не был рабом. Не стану притворяться, что представляю, на что готов пойти невольник ради свободы. По той же причине я не могу осуждать тех, кто желает… обсудить с нашей героиней её поступок. Но мне почему-то кажется, что, будь я на её месте, Баллрум волновал бы меня больше, чем что угодно, что могли бы захотеть с ней обсудить в зале судебных заседаний в любой точке Звездного Королевства.

— Что… что вы предлагаете? — хрипло спросила она.

— Семьдесят два стандартных часа на сборы, — лаконично объявил Зилвицкий. — Не обещаю, что не передам собранные мною сведения Баллрум — «дворецкий» Кэти нам этого никогда не простит. Но Исаак дал мне эти три дня. Они с Джереми разумные люди. Им не нравится мое решение, но они приняли условия этой сделки, потому что понимают, как высоки ставки в политических играх, в которые мы играем в Звездном Королевстве. Они удовлетворятся тем, что знают теперь, откуда начать поиски, когда вы исчезнете.

— Значит, вы хотите, чтобы я просто исчезла. — Джорджия помолчала, глядя на Антона, затем покачала головой. — Нет. Вам нужно что-то еще. Я не стою риска, что Баллрум поведет себя не настолько «разумно», как вам хотелось бы. Кроме того, вы нанесли бы Высокому Хребту и его правительству куда больший урон, просто рассказав вашему Джереми, где меня найти. — Она снова покачала головой. — Вам нужен архив. Вы хотите заполучить его, верно?

— Нет, — холодным, как жидкий гелий, голосом ответила вместо Зилвицкого Монтень.

Джорджия перевела на неё недоверчивый взгляд. Бывшая графиня пожала плечами.

— Не стану притворяться, будто у меня не было искушения, но эти материалы принесли слишком много вреда. Наверное, я сумела бы уговорить себя, что настоящие преступники, негодяи, безнаказанно нарушавшие закон, заслуживают публичного осуждения, и устроить процесс надо с шумом, чтобы надолго запомнилось. Но есть и другое искушение… искушение придержать информацию. — Она покачала головой. — Слишком легко превратиться во вторую графиню Нового Киева и убедить себя, что благородство моих целей оправдывает любые средства.

— Не говоря уже о том, — добавил Зилвицкий, — что добрая треть «улик» в этом архиве наверняка сфабрикована.

— Не говоря уже об этом, — согласилась Монтень.

— Так чего же вы добиваетесь? — глухо спросила Джорджия.

— Ваш архив должен быть уничтожен, — сказал Зилвицкий. — Причем так, чтобы мы получили доказательства его уничтожения.

— И как мне это сделать?

— Элейн, вы столько раз демонстрировали свою сообразительность и изобретательность, — сказала Монтень. — Ни для кого не секрет, что все материалы укрыты в особо надежном хранилище, оборудованном под городской резиденцией Юнгов здесь, в Лэндинге. Не сомневаюсь, что вы без труда устроите так, чтобы этот подвал, да и сам дом… пострадали в результате какого-нибудь несчастного случая. Спешу добавить, без человеческих жертв.

— Вы хотите, чтобы я устроила все это и покинула планету за три стандартных дня? — Она покачала головой. — Даже если бы я и хотела, так быстро у меня не получится. Во всяком случае мне не хватит времени скрыться, так что для меня, в конечном итоге, не будет никакой разницы.

— Отсчет ваших трех дней начнется на следующий день после того, как архивы будут уничтожены, — уточнил Зилвицкий. — Если, конечно, вы не попытаетесь покинуть планету до того, как они будут уничтожены.

— А если я откажусь, вы действительно отдадите меня Баллрум? Даже зная, что они со мной сделают?

— Да, — невозмутимо ответил Зилвицкий.

— Не верю, — тихо сказала она и повернулась к Монтень. — И вопреки всему, что я слышала о вас и ваших связях с Баллрум, я не верю, что вы позволите ему. Вы не сможете жить с таким грузом на сердце.

— Да, это тяжело, — ответила Монтень. — Но я справлюсь. Мне действительно не хотелось бы брать такой грех на душу. Но только не воображайте, что из-за этого я хоть на одну долбанную минуту замешкаюсь с выполнением своего обещания. В отличие от Антона я уже много лет работаю с Баллрум и с освобожденными рабами. Как и он, я не могу поставить себя на их место — могу лишь попытаться представить себе ад наяву, который испытал на себе каждый раб, даже вы. Зато я знаю, что предпринимали рабы ради обретения свободы, и слышала рассказы о том, чем поплатились некоторые за стремление добиться свободы для своих товарищей по несчастью. С моей стороны было бы глупо, сидя здесь, заявлять, что все рабы способны на героизм и самопожертвование, но я, слава Богу, знакома с бывшими рабами проявившими высочайший героизм и слышала истории о тех, кто проявил величайшую самоотверженность. И я знаю, что вы лично несете ответственность за страдания пятисот освобожденных рабов, которых вы вернули обратно в ад во имя собственного освобождения… и небольшой прибыли. Поэтому, «Элейн», если Джереми вас поймает, я это как-нибудь переживу. Что бы он ни сделал.

Джорджия заглянула в непроницаемые глаза Монтень и внутренне съёжилась.

— И вот еще что, — заговорил Зилвицкий и, дождавшись её беспомощного взгляда, одарил Джорджию улыбкой, которой позавидовала бы любая акула, — даже если в конечном счете у нас не хватит духу сдать вас Баллрум, нам не обязательно делать именно это. Мне удалось найти посредника, которого вы использовали для контакта с Денвером Саммервалем. Я располагаю его показаниями. Возможно, в суде их и не сочтут достаточным доказательством, но не обязательно предъявлять их властям. Я просто отошлю их герцогине Харрингтон.

Съёжившаяся душа окончательно сникла под многообещающим ледяным взглядом Антона Зилвицкого. Джорджия Юнг, леди Северной Пустоши, затравленно переводила взгляд с Зилвицкого на Монтень и обратно, и лица, столь разные, но одинаково беспощадные, убедили её в том, что каждое произнесенное этими людьми слово — её приговор.

— Итак, «Элейн», — тихо спросила Монтень, — каково будет ваше решение?