Глава 42

Гражданин коммандер Уорнер Кэслет и его офицеры проследовали в зал, ведомые мантикорским морским пехотинцем. Знакомый человек в зеленой униформе быстро оглядел их и постучал в косяк открытой двери, расположенной в конце коридора.

– Гражданин коммандер Кэслет и его офицеры, миледи, – доложил Саймон Маттингли.

Из комнаты послышалось чистое сопрано:

– Проводите их, пожалуйста.

Маттингли улыбнулся и махнул хевенитским офицерам рукой. К удивлению Кэслета, перед самой дверью морской пехотинец отошел в сторону, а Маттингли тихо закрыл за ними дверь, оставив их наедине с Хонор Харрингтон и Эндрю Лафолле.

Ну да, не совсем наедине. На спинке ее кресла сидели два древесных кота. Пятнистая кошка, чуть поменьше размером, плотно прижималась к шее Хонор, а кот прикрывал свою многоцветную подругу, как истинный защитник. Кэслет знал, что случилось с человеком Саманты, и он видел, как потеря отзывается в каждом движении кошки, но он также ощущал поддержку любви, текущую к ней от Нимица и Хонор.

– Пожалуйста, садитесь, – пригласила Хонор, махнув рукой на стулья, расставленные перед столом.

Шестеро хевенитов уселись, и появившийся МакГиннес налил каждому по бокалу вина.

Хонор откинулась на спинку кресла, пристально глядя на гостей, а Саманта, соскользнув вниз, свернулась клубком у нее на коленях. Хонор взяла кошку на руки обняла ее, как обнимала Нимица, и почувствовала, что Нимиц перенаправил ее поддержку Саманте. Но в тот момент, когда она прикоснулась к печальной древесной кошке, ее память снова всколыхнулась от воспоминаний о беспокойных событиях минувшего месяца.

Когда появился Суковский, Хонор с трудом поверила своим глазам. При всей уверенности, которую она излучала, она знала – не думала, а точно знала, что они все погибнут. Трудно было перестать в это верить, даже имея перед собой доказательство ошибки. А затем на смену ликованию и облегчению пришел ужасный гнев на то, что Суковский, Фушьен и лично ею назначенные шкиперы ЛАКов посмели пойти на безумный риск после того, как «Пилигрим» заплатил ужасную цену, чтобы обеспечить спасение «Артемиды»!

Хонор понимала тогда, что ее ярость была рождена зашкалившими противоречивыми эмоциями, но одного понимания было недостаточно, чтобы помешать ее гневу. Поспешность, с которой Суковский и лейтенант-коммандер Хантер начали объяснять, что они на самом деле ничуть не рисковали, развеселила бы ее, если бы в тот момент она сохранила хоть отдаленные воспоминания о существовании такой штуки, как логика.

И ведь они действительно соблюдали осторожность. «Артемида» запустила ЛАКи и шаттлы, а затем очень осторожно снизилась до альфа-полосы без помощи импеллеров, что было возможно при таком медленном переходе, однако только самый лучший астрогатор и инженер сумели бы выполнить этот маневр, и затаилась там, в то время как Суковский вел поисковую операцию в районе последней известной позиции «Пилигрима». Датчики ЛАКов уступали приборам линейного крейсера, но зато и след их импеллеров был намного слабее: они заметили бы любого хевенита прежде, чем тот мог обнаружить их, и все были готовы немедленно заглушить импеллеры.

Суковский начертил схему их поиска, и отличную схему. Но они спокойно могли бы пропустить неподвижную махину «Пилигрима», если бы Скотти Тремэйн и Горацио Харкнесс не обнаружили их своими пассивными датчиками и не привели в нужное место. Хонор с дрожью подумала о том, насколько мал был шанс обнаружить их.

Все же это удалось. Каким-то непостижимым образом удалось, и четыре канонерки вместе с тремя шаттлами дальнего действия стартовали с борта «Пилигрима», увозя с собой всех выживших членов команд – и мантикорской, и хевенитской.

Шанс, что кто-то случайно обнаружит корабль, прежде чем он столкнется с любой гравитационной волной и разлетится в пыль, был ничтожен, и Хонор была уверена в том, что его не найдут. Но на всякий случай она лично установила разрушительный ядерный заряд с часовым механизмом на двенадцать часов, прежде чем взошла на борт «Андрея» вместе с Суковским и Хантером.

Места на малых летательных аппаратах очень мало, и она приказала всем оставить багаж, но МакГиннес и ее выживший телохранитель тайком пронесли на борт «Андрея» меч и Ключ лена Харрингтон, ее пистолет сорок пятого калибра, и золоченую памятную гравюру в честь рекордного полета на дельтаплане в Академии. Она сама не взяла из своих вещей ничего, кроме голографического кубика с портретом Пола. Она увозила с собой только портрет, свою жизнь, а еще Нимица… и Саманту.

Обратный полет к «Артемиде» заставил поволноваться всех. Снова выйти на связь с такими небольшими летательными аппаратами, как канонерки и шаттлы, после двойного перехода через два различных диапазона гиперпространства было астронавигационным подвигом из разряда тех, о которых слагались легенды, но Маргарет Фушьен справилась с задачей. «Артемида» медленно поднялась в дельта-полосу, совсем как подводная лодка, всплывающая из глубин, и оказалась менее чем в двухстах километрах от запланированной Фушьен позиции. После этого встала простая, хотя и хлопотная задача: снова вернуться в нормальное пространство и в течение десяти дней сделать ремонт. А потом тайно проскочить обратно в гамма-полосу и вернуться на Новый Берлин. Забот было много, и Хонор изо всех сил помогала Фушьен. Капитан «Артемиды» была благодарна, но Хонор понимала истинную причину своего усердия. Каким бы чудом ни было их спасение капитаном Суковским, изнурительная деятельность была для нее единственным средством избежать мыслей о погибших.

На четырнадцатый день их полета Клаус Гауптман тихо попросил разрешения войти в каюту Фушьен, предоставленную хозяйкой Хонор. Пять из двенадцати ее гвардейцев погибли вместе с остальным экипажем, но когда появился Гауптман, на часах у двери стоял Джейми Кэндлесс. Хонор смогла расслышать холодное презрение в голосе Джейми, когда он объявил ей имя посетителя, и такое же презрение она увидела в глазах Эндрю Лафолле, когда магнат вошел в дверь. Но оба охранника даже не догадывались об истинной причине его посещения.

– Леди Харрингтон, – сказал он, – я пришел принести свои извинения.

Слова получились негромкими и маловыразительными, но тон был решительным, и Хонор через Нимица почувствовала, что он говорит искренне.

– Принести извинения, мистер Гауптман? – ответила она как можно более нейтральным голосом.

– Да. – Он откашлялся, прочищая горло, и прямо посмотрел ей в глаза. – Я не испытываю к вам особой симпатии, миледи. От этого я чувствую себя еще более неловко, но, вне зависимости от моих чувств к вам, я понимаю,что относился к вам… ужасно. Я не буду вдаваться в детали. Я только скажу, что глубоко сожалею об этом. Этого больше не повторится. Я обязан вам своей жизнью. Но что еще более важно, я обязан вам жизнью моей дочери, а я привык отдавать свои долги, к счастью – или к несчастью, может быть, – отчасти потому, что это делает меня время от времени таким сукиным сыном. Но мой долг перед вами нельзя возместить, и я понимаю это. Я могу только сказать спасибо и принести извинения за то, как я говорил с вами – и о вас – все прошедшие годы. Я также был не прав на «Василиске», и я хочу, чтобы вы знали, что я это понимаю.

Хонор спокойно смотрела на него, чувствуя его напряжение и сознавая, как неимоверно трудно ему было сказать все это. Она тоже не испытывала к нему симпатии и сомневалась, что когда-либо будет относиться к нему по-другому, но в этот момент она испытала к нему гораздо большее уважение, чем могла себе представить. Она медленно кивнула.

– Я не стану возражать вам, сэр, – тихо ответила она, и, несмотря на то что его глаза вспыхнули, он принял ее слова без всякого протеста. – А что касается долгов, и я, и моя команда – мы просто выполняли свой долг, и никакого вознаграждения за это не требуется. Но я принимаю ваши извинения, мистер Гауптман.

– Спасибо, – ответил он и, к ее удивлению, усмехнулся слабой, кривой усмешкой. – Как бы вы к этому ни относились, но я знаю, что я в долгу перед вами и вряд ли когда-нибудь смогу его оплатить. Если я или мой картель сможем оказать вам какую-либо услугу, леди Харрингтон, мы в вашем распоряжении.

Она просто кивнула, и его улыбка стала шире.

– А теперь, миледи, у меня есть к вам одна просьба. Я приглашаю вас и вашего древесного кота – или котов, – добавил он, взглянув на Саманту, – на обед сегодня вечером.

– Обед? – Она хотела вежливо отказаться, но он почти умоляюще вскинул руку.

– Пожалуйста, миледи! – проговорил он, гордый и высокомерный человек, прося об одолжении, на которое, как он сам понимал, не имел никакого права. – Я был бы вам очень признателен. Это… важно для меня.

– Я могу спросить почему, сэр?

– Потому что если вы не отобедаете со мной, моя дочь ни за что не поверит, что я действительно извинился перед вами, – признался он. – И не будет со мной разговаривать.

Он смотрел на нее с такой мольбой, что она не могла более отказываться и кивнула.

– Хорошо, мистер Гауптман. Мы придем, – сказала она.

И, к своему удивлению, осталась по-настоящему довольной обедом. Оказалось, что у них со Стейси Гауптман много общего, что поразило ее… и заставило задуматься о человеке, который смог вырастить такую дочь.

А теперь она снова оторвалась от своих мыслей, отбросив в сторону воспоминания, и посмотрела на военнопленных, которых она пригласила в комнату, предоставленную ей герцогом Рабенштранге на главной базе Андерманского Императорского Флота на Потсдаме. Андерманцам не очень приятно было узнать о том, что в пределах их пространства хевениты осуществляют рейдерские операции, и они выразили свое неудовольствие по дипломатическим каналам. Решение АИФ оказать гостеприимство экипажу Хонор (и пленникам) до того времени, когда КФМ сможет забрать их, было еще одним способом для империи подчеркнуть свое отношение к данному факту, и посол Хевена, попытавшийся (безуспешно) требовать передать ему пленных, не мог этого не заметить.

– Спасибо за то, что вы пришли, – сказала она этим самым пленным.

– Пожалуйста, – с иронией ответил Кэслет. – Нам было трудно отказаться от приглашения.

– Конечно. – Хонор улыбнулась и пожала плечами. – Герцог Рабенштранге приглашает нас всех на обед. Он хочет видеть всех, но я попросила вас сначала прийти сюда. Гражданин капитан Хольц уже извещен. По моей рекомендации и с одобрения андерманцев и нашего посланника в империи, вы и все оставшиеся в живых члены команды «Ахмеда» через три дня будете переданы вашему послу. Мы не ставим никаких условий для вашего освобождения.

Улыбка Кэслета застыла, и Хонор ощутила его тревогу, как и тревогу его товарищей. Она на мгновение замолчала, понимая, что ей не следует говорить то, что она хотела сейчас сказать, но не смогла удержаться от искушения. Она откашлялась, прочищая горло, и спокойно продолжала:

– Несмотря на усилия гражданки коммандера Форейкер выведать у моих людей техническую информацию, – сказала она, глядя, как краснеет Форейкер под ее пристальным взглядом, – ни один из вас не видел ничего такого, что уже не было или не будет очень скоро известно вашему флоту от других источников. Например, вы знаете, что наши вспомогательные крейсера имеют тяжелое энергетическое оружие и способны использовать мощные ракетные кассеты, но к настоящему времени другие источники в пределах Конфедерации, несомненно, уже предоставили эту информацию одному из ваших многочисленных шпионов. Соответственно, мы можем возвратить вас в Республику, не подвергая риску себя самих, а учитывая вашу помощь капитану Суковскому и коммандеру Хёрлман, не говоря уже о той помощи, которую оказали люди капитана Хольца «Пилигриму», с нашей стороны было бы неучтиво не освободить вас.

И отпустить домой, подумала она, чтобы вы рассказали вашему начальству, что наши переделанные транспортные суда разнесли два ваших тяжелых крейсера и два линейных крейсера (не говоря уже о целой базе Варнике), потеряв всего лишь один свой корабль. Это, может быть, заставит штаб переосмыслить значение всех рейдерских операций в целом.

– Спасибо.

Кэслету не удалось скрыть подавленность в своем голосе. Он предвидел, что сделает с ним госбезопасность за потерю корабля при попытке спасти судно под мантикорским флагом. Хонор улыбнулась.

– Пожалуйста, гражданин коммандер, – серьезно ответила она. – Однако я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чем вы уйдете.

– Одолжении?

– Да. Видите ли, я скоро вернусь в Мантикору для получения нового назначения, и сейчас я пытаюсь привести в порядок мои документы. К сожалению, мы потеряли записи, когда погиб «Пилигрим», и мне трудно теперь восстановить отчеты о многих событиях.

Кэслет удивленно посмотрел на нее, пытаясь понять, куда она клонит. Хонор чуть нахмурилась.

– В частности, – спокойно продолжала она, – я не помню названия андерманского судна, опознавательный код которого я использовала, когда вы пришли к нам на помощь в Шиллере.

Какое-то время он не мог понять, что от него хотят… и вдруг похолодел. Она знает, подумал он. Она знает, что нам приказано было помогать андерманским торговым судам! Но – как???

Да какая разница. Это уже не имело значения. Имело значение только то, что она действительно знала… и что мужчины и женщины в этой тихой комнате были единственными людьми, которые находились тогда в рубке «Вобона». Только они знали, что сознательно пришли на помощь мантикорскому судну, и все они понимали, что произойдет, когда это станет известно их командованию.

Кэслет посмотрел вокруг, видя замешательство и озарение на лицах всех своих товарищей по экипажу. Он посмотрел на Эдисон Макмэртри, и та с кривой усмешкой кивнула ему. Потом на Дени Журдена. Народный комиссар сидел с совершенно бесстрастным лицом, тянулись бесконечные секунды, и наконец он слегка дернул плечом, а на губах у него появилось слабое подобие улыбки.

– Э-э… я полагаю, что это был андерманский корабль «Звездный свет», миледи, – сказал он, впервые за все время используя невоенное обращение, и Хонор улыбнулась ему в ответ.

– Я так и думала, – сказала она. – Спасибо. Я прослежу за тем, чтобы эта информация была отражена в моем рапорте и в рапортах моих офицеров.

– Рад услужить вам, миледи.

Голос Журдена был красноречивее слов, и они с Хонор чуть поклонились друг другу, когда глаза их встретились. Затем она поднялась и с Нимицем на плече, Самантой на руках и Эндрю Лафолле за спиной подвела хевенитских офицеров к двери.

– Мне будет вас всех не хватать, – сказала она с легкой озорной усмешкой, – но я уверена, что вы рады вернуться домой. А сейчас, однако, адмирал Рабенштранге, а с ним, разумеется, гражданин капитан Хольц и гражданин коммандер Виклов ждут нас.