После того как наши путешественники продрались через лес, заполонивший край этого домена особенно густо и вряд ли бы их пропустивший, если бы под ноги так удачно не легла полузаросшая тропка, ближайшая весь встретила их странной тишиной. Настолько полной и всеобъемлющей, что слабый шелест ночного ветерка и далёкие крики лесных птах казались Благуше болезненно громкими, заставляя его невольно вздрагивать и морщиться, когда звучал очередной вскрик. Притихнув от необъяснимой странности этого места и подгоняемая неясными предчувствиями, вся компания торопливо топала к центральной улице, где в любой веси обычно располагается постоялый двор, а мимо них молчаливыми жутковатыми тенями проплывали в ночи призрачные силуэты домов, тянувшихся по обе стороны дороги непрерывными вереницами. Порой Благуше казалось, что по бокам сидят затаившиеся до поры до времени неведомые страшилища, поджидая удобного момента для нападения… Ни живого огонька в окнах, ни людского звука — как повымирало всё.

«Вот проклятие, оторви и выбрось, — озабоченно подумал слав, поправляя на плече ремень котомки, — вроде и не пил, а такие страсти мерещатся».

— Умеет тут народ дрыхнуть, — присвистнул Воха, отшвыривая в сторонку огрызок очередного погибшего яблока, коих, казалось, у него за пазухой не счесть. Обнаружив наконец искомую центральную улицу, которую от прочих можно было узнать по ширине, он свернул на неё первым. — Никогда не видел, чтобы народ разом так дрых, хрум, прямо как без задних ног…

— А по мне так нет тут никого, — не согласился Благуша, топая следом за бардом вместе с Минутой и Проповедником. — Псов и то не слышно, оторви и выбрось. А такого ни в одной веси не бывает. Не знаю как вам, а мне здесь не нравится…

Проповедник после этих слов почему-то подозрительно шумно засопел, а Минута вздохнула, словно было ей известно то, чего не знал слав. Воха Василиск же и вовсе обернулся, заставив остановиться всю компанию, и, подбоченившись, осведомился:

— Это почему же нет, хрум-хрум? И куда же они все подевались? На гулянку в соседнюю весь всем миром забубенились, хрум-чавк?

— Ага, Воха, угадал, вместе со всей живностью домашней и дворовыми псами в придачу гулять отправились, — хмыкнул Благуша, продолжая прислушиваться и неуверенно оглядываться, хотя что в такой тьме высмотришь — все звёзды в небесах, как назло, в этот момент тучками прикрыло. — Тебе бы только о гулянках думать, оторви и выбрось…

— Скорее когда, чем куда, — загадочно сказала Минута, мягко беря слава под руку. — Впрочем, куда — тоже никто не знает…

— Это ты о чём? — не понял Воха Василиск. Ещё один огрызок улетел в темноту.

И тут до Благуши вдруг дошло. Да так дошло, что всего потом прошибло. Жарко ему стало под любимым красным армяком, дюже жарко…

— Вот тебе и на… — пробормотал Благуша дрогнувшим голосом. — Так, значит, мы уже после полуночи на эту сторону сиганули, когда домены сместились? То-то мы через этот лес с таким трудом продирались…

— Да о чём вы балаболите, обертон те по ушам?! Подрядились загадками говорить, что ли? Хрум-хрум-хрум-чавк.

— Да о том, парень, — мрачно молвил дед, — что занесло нас с Простора в тот домен, в каковом мирным людям бывать не должно… Да уж, не думал не гадал, скатертью дорога, что сызнова сподобится здесь очутиться, да так нежданно… но, видать, судьбина моя такая, такая же проклятая, как и энтот домен…

Воха тихо зарычал, оторвавшись от яблока, и Минута, явно пожалев барда, спокойно пояснила:

— Мы сейчас в том самом домене, Воха, который Предками проклят. Надеюсь, наслышан о таком?

Слово было сказано. И оттого, что оно было сказано, действительность показалась славу ещё страховиднее, чем вначале. Да уж, оторви и выбрось, сдержала Минута своё обещание о приключении — как бы ещё похлеще Отказной гонки не оказалось. Некоторое время все молчали — кто переваривал саму новость, а кто деликатно давал время сделать это без помех другим. Надо заметить, молчалось в темноте Благуше не слишком уютно, но первым, опередив его, гнетущую тишину нарушил Воха Василиск. И странное дело — когда Воха подал голос, то оказалось, что эта новость его ничуть не испугала.

— Ни фига себе, хрум, — проговорил бард с набитым ртом, усиленно работая челюстями. Проговорил озадаченно, но довольно спокойно. — Сколько в детстве разных страшилок, хрум, про это место наслушался, сколько их сам сложил… Постойте, — спохватился Воха, — так что, хрум-чавк, постоялый двор нам теперь не светит?

По голосу барда чувствовалось, что его разочарование не ведает границ.

— Тут нам вообще ничего не светит, — покачал головой Благуша, прекрасно его понимая. После всей этой беготни он изрядно притомился, и отдых на постоялом дворе, где можно было бы сносно провести остаток ночи, а потом уж утром, на свежую голову кумекать, что делать дальше, ему бы не помешал. Что уж тут говорить об остальных — особенно о Минуте. Только дедок держался ещё более-менее бодро, словно и не таскал всю дорогу на спине здоровенный сидор. Интересно, оторви и выбрось, что же он там такое держит?

— Так, может, тогда к олдю возвратимся? — задумчиво проговорил Воха Василиск. — Эх, обертон те по ушам, хрум-хрум, что-то нет у меня желания снова с бандюками встречаться, и так еле от них ушли, чавк-чавк… Поди, они и поныне нас на той стороне караулят… хрум-хрум… ежели их народ из Утренних Слёз не разогнал…

— Да прекрати, паря, яблоки свои жрать! — неожиданно вспылил дед. — Сколько же чавкать можно! Ну что за молодёжь пошла, скатертью дорога, ну никакого воспитания!

— Тебе что, завидно, дедуля? — огрызнулся Воха. — Я, может, с утра не жрамши, а ты мой ужин зажимаешь!

— Ладно, Воха, остынь. И вправду, хватит чавкать, всех уже достал, — вступился за Безумного Проповедника Благуша. — Так что, дедок, будем возвращаться или другие предложения есть?

— Не надо, — буркнул Безумный Проповедник. — Не надо возвращаться. Мы к другому олдю пойдём, он не один тут такой особенный имеется! Правда, далековато будет, попутных возов, ясное дело, мы здесь не отыщем, но ничего, к полудню доберёмся, скатертью дорога. Сперва надо до Раздрая дойти, потом ещё столько же в другую сторону, а там и…

— Эх, ничего себе, и всё на своих двоих?! — возмутился Воха. Бард достал следующее яблоко, но теперь, после упрёков и замечаний, медлил за него приниматься. — Ноги-то у меня не казённые, дедуля! Утешил, называется!

— А тебя никто и не упрашивает, хочешь — здесь оставайся, — снова принял сторону деда Благуша. — На кой ляд тебя вообще с нами понесло?

— Да потому и понесло, что я свою собственную балабойку в драке за вас обломал!

— Да ты ж её о голову Обормота расчекрыжил, оторви и выбрось!

— А хотел об голову ватамана, ты что, не видел или издеваешься?!

— Мало ли что хотел, досталось-то Обормоту!

— Да ты никак бочку на меня катишь, обертон те по ушам?

Тут и слав начал заводиться, не замечая, что Минута уже несколько раз предупредительно дёрнула его за рукав. К тому же именно сейчас ему припомнилось, какие оценивающие взгляды Воха бросал на его девицу ещё в трактире, явно собираясь, оторви и выбрось, к ней пристроиться и поухаживать, когда выпадет подходящий момент. И наверняка выпал бы, ежели бы Благуша в трактир вовремя не заявился. В груди слава зашевелилась запоздалая ревность, как известно — штука неприятная и нервная.

— Да на тебя и матрёшки хватит! — пренебрежительно парировал торгаш.

На что Воха совершенно по-детски выпалил, явно обидевшись:

— От дудака и слышу!

— Я не такой дудак, как ты выглядишь! — не остался в долгу слав, которого после сравнительно недолгого, но плодотворного общения с книжицей апофегм непросто было сбить с толку столь простым выпадом.

— А ну замолкните все! — неожиданно властно рявкнул дед, разом прекратив быстро набиравшую обороты перепалку, и, повернувшись к Минуте, спросил: — А ты что молчишь, девица, скатертью дорога? Твоя ведь затея была, тебе я всё энто показываю, а не энтим балбесам. Тебе и решать — идём к энтому олдю обратно, счастья пытать или двигаем к следующему.

— Ну, наконец-то хоть кто-то моим мнением поинтересовался, — чуточку напряжённо улыбнулась Минута. — Спасибо, дедушко. А я вот что скажу — двинем-ка мы сперва на Станцию! Раз уж я сюда попала, то должна выяснить, что в этом домене творится, как обстоят дела с транспортом, то бишь с Махиной. Тем более что и крюк-то выходит небольшой. А там и к твоему олдю, дедушко, подадимся. Ничего, что идти долго придётся, я и не на такие расстояния хаживала.

— Ага, а в трактире на Станции и отдохнём, раз здесь не удалось! — прикинул сразу повеселевший Воха. — Это мне подходит!

— А с чего ты взял, что там кто живой окажется, раз здесь нет? — насмешливо проворчал ещё не совсем остывший слав. — Я лично в этом сильно сомневаюсь, оторви и выбрось.

— Вот и проверим, обертон те по ушам! Всё лучше, чем стоять! Лично мне зябко что-то становится, ночка-то прохладная здесь выдалась! — И Воха, как бы ставя завершающую точку в этом споре, не удержался и всё-таки звучно хрумкнул яблоком, которое уже долго держал в руке.

С последним аргументом барда Благуша не мог не согласиться, а потому препираться больше не стал. Вохе ведь и здесь не повезло — удирать из Утренних Слёз пришлось в одной рубахе да штанцах, хоть и плисовых, поэтому неудивительно, что бард начал зябнуть. Остальные-то были одеты потеплее.

На том, собственно, и порешили, дружно двинувшись по центральной улице в сторону Станции. Словно желая им помочь, небо в этот момент очистилось от туч, и глазастые звёздочки, засияв мягким призрачным светом над головой путешественников, уронили этот свет им под ноги — указывая дорогу.