Матрос Иван Варламов стоял на берегу, объятый знойными волнами испепеляющей жары. Уши терзал невыносимый, омерзительный вой генераторов помех. Спутники нового времени были уже не те, что в семидесятых годах XX века. Они умели вести съемку и в инфракрасном диапазоне, а также производить активное зондирование в выбранных точках. Чтобы перекрыть инфракрасную полосу спектра, пришлось добавить низкочастотные излучатели Дамеона, вызывающие интерференцию волн, но и это обеспечивало безопасность лишь процентов на восемьдесят. Модернизированные генераторы, разработанные Амма по технологиям делорга, были бессильны против импульсного зондирования — тут оставалось уповать на удачу.

Самолетов Шеппард остерегался меньше, чем спутников. Коммерческие и частные линии проходили много севернее, аппаратура же высотных разведчиков мало отличалась от космической. Угрозу представляло конкретное придирчивое внимание к острову Као-толу-тонга, а его пока никто не проявлял. Подвести могла и случайность — заблудившийся самолет, проскочивший кордоны чей-то катер, — но случайность не учтешь. Столько лет их не происходило… Работали генераторы, храня тайну Као-толу-тонга, платой за нее был ужасающий, никогда не прекращавшийся высокий звук: йеууу… йеууу… йеууу…

Варламов отвязал от причала пластиковую лодку и погреб к «Мейфлауэру», безмолвно замершему метрах в трехстах от линии прибоя. Матрос поднырнул под маскировочную сеть и через открытый настежь люк спустился внутрь.

Здесь не были слышны постылые генераторы. Тишина и полумрак наполняли отсеки подводной лодки, и в воздухе витали почти физически ощутимые признаки безумия. Кто-то напевал вблизи камбуза песню Высоцкого, скорее всего некогда переданную по московскому радио на коротких волнах: «Уходим под воду в нейтральной воде…» Песня оборвалась, сменившись неразборчивым бормотанием и взрывами истерического смеха. Варламов направился в девятый отсек, после пожара переоборудованный стараниями Шеппарда в грузовой трюм.

Сейчас трюм был свободен от грузов. Там неярко горели желтые лампы, и за деревянным столом, больше похожим на ящик, полудремал седой старик в компании бутылки «Джека Даниэльса». Его невидящие глаза бессознательно зондировали пространство из-под прикрытых век.

«А ведь капитан не так уж стар, — подумалось Варламову. — Сколько ему — шестьдесят шесть? Шестьдесят восемь? Выглядит на все восемьдесят».

Матрос шагнул вперед. Гордин встрепенулся, повернул голову на шум. Его рука дернулась, сталкивая на пол стопку журналов «Солджер оф Форчун», далеко не свежих, невесть из каких завалов выкопанных — номер, упавший сверху, был датирован сентябрем 1996 года.

— Это ты, Иван, — с пьяным миролюбием выговорил Гордин. Язык его заплетался, но нехитрые мысли он еще мог формулировать. — Пришел выпить со мной? Садись, налью.

— Я не за этим пришел, — смутился Варламов.

— А зачем? — деланно изумился командир. — Чем нам еще заниматься? Давно, очень давно «Мейфлауэр» не выходил в океан. Корабль мертвецов, он и сам мертв…

Неизбывная, глубинная печаль звучала в словах Гордина. За прошедшие годы его экипаж сократился до восьми человек. Умерли от болезней старпом, штурман Ремизов, командир дивизиона живучести (о, какая ирония!) Власов, лейтенант-инженер Букреев… Несколько самоубийств, из которых страшными подробностями запомнилась смерть мичмана Черкасова. Он заперся в камбузе, на стук и оклики не отзывался. Когда взломали дверь, Черкасов лежал навзничь на разделочном столе с перерезанными венами на обеих руках. Большой мясной нож торчал из его горла там, где проходит сонная артерия. Мичман разделал сам себя…

Но еще более чудовищной была история матроса Мищенкова, который сошел с ума и забаррикадировался в командирской каюте. Он то пронзительно хохотал, то рыдал, то цитировал Апокалипсис (подобной литературой экипаж «Мейфлауэра» снабжал Шеппард): «Я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан ей был ключ от кладезя бездны… Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, и помрачились солнце и воздух… И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть…»

Когда выбили дверь, Гордин ворвался в каюту первым и замер, не в силах пошевелиться. На него надвигалось НЕЧТО, лишь отдаленно напоминавшее человека. Хуже всего были глаза на этом ужасном лице, сверкающие, отрешенные, смотрящие сквозь земную твердь и толщу воды прямо в ад… Монстр, в которого превратился покладистый и добродушный матрос, протянул руки-клешни к горлу командира. Руки были в крови — Мищенков разодрал себе предплечья оторванной от окантовки стола металлической полосой.

Гордин выстрелил ему в голову — не из страха, из милосердия. Только это мог сделать командир для своего матроса…

Список жертв злосчастного «Мейфлауэра» дополняли двое, застреленные автоматчиками из службы безопасности Шеппарда при попытке к бегству. После этого случая все рейсы подводной лодки сопровождали неразговорчивые вооруженные атлеты.

Но уже несколько лет «Мейфлауэр» не покидал гавани. Причина заключалась не в том, что, несмотря на постоянные ремонты и замены механизмов и оборудования (даже легкий корпус был заменен), субмарина неуклонно ветшала и плавание на ней становилось опасным. И не в том, что от современных средств обнаружения было крайне трудно увернуться. Просто американский мультимиллионер Гарри Шеппард, владелец электронной корпорации, сети отелей и казино в Лас-Вегасе, торговых центров в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, потерял интерес к «Мейфлауэру». Он мог отдать приказ затопить лодку и ликвидировать базу, однако не торопился. Дамеону могла еще понадобиться эта субмарина. Решающие события близко. Как знать, что может пригодиться?

Гордин иногда слушал радио. Он был осведомлен обо всех переменах в современном мире. Пожалуй, теперь ему и восьми уцелевшим членам экипажа ничто не мешало вернуться… Не мешало там, в России, а здесь их неусыпно стерегли боевики Шеппарда. Одно время Гордин опасался, что Шеппард санкционирует расправу с экипажем, но этого так и не произошло, и Гордин успокоился.

И все-таки с парнями Шеппарда можно было справиться… каким-то образом, да только Гордин и не помышлял об этом. «Мейфлауэр» стал второй кожей полубезумного старика, в разрушенном мозгу которого еще жила мысль об Орлове — жила без всякой реальной подпитки, не имея опор.

Наклонив бутылку над пластмассовым стаканчиком, Гордин вылил остатки виски.

— Надо уходить, командир, — без предисловий сказал Варламов.

В мутном взоре Гордина как будто появился проблеск.

— Уходить? — просипел он. — Куда, зачем?

— Пробираться в Россию… Мы все пропадем здесь. Сойдем с ума, как Мищенков. Или покончим с собой, как Черкасов. Вы не знаете, что я обнаружил в кают-компании…

— Что? — мотнул головой Гордин.

— Надпись на стене, кровью.

— Какую надпись?

— Три шестерки. — Варламов понизил голос. — Число зверя, шестьсот шестьдесят шесть! А у Васильченко забинтована рука…

— Подумаешь, три шестерки, — фыркнул Гордин, проглотив виски. — Когда-то портвейн был знатный — «Три семерки»…

— А еще я услышал разговор этих, случайно… Знаете, как они приветствовали друг друга? «Во имя Дамеона»! Какое страшное слово, похоже на «демон»! Не сатанисты ли они какие-нибудь? Или так называется какая-то их тайная организация? Что-то страшное готовится или происходит, я чувствую…

Матрос не понял бы разговора техников Амма, если бы они говорили на древнем языке. Но став землянами, Амма и между собой пользовались только языками землян.

— А какая разница? — вяло откликнулся Гордин. Варламов потряс старика за плечи.

— Очнись, командир! Этот корабль заражен безумием! И все вокруг заражено! Спасение только в бегстве.

Гордин смерил матроса неожиданно трезвым взглядом:

— Никуда я отсюда не уйду. Это мой корабль… Командир уходит последним.

Варламов отпустил Гордина и выпрямился.

— В таком случае я уйду один. Остальные тоже отказались…

Гордин помолчал:

— Удачи тебе…

— Дайте мне ключ от сейфа, Глеб Игнатьевич. Без денег мне не прорваться.

Запустив руку в карман, Гордин нашарил плоский блестящий ключ и протянул матросу.

— Возьми и пистолет…

— Он мне не понадобится. Шума много. Зря, что ли, я месяцами день и ночь упражнялся в метании ножей?

Ключ исчез в широкой ладони матроса.

— Прощайте, командир. — Варламов зашагал к выходу, в дверях остановился, обернулся. — Командир!

— А? — Пьяный старик вздернул голову.

— Ничего, — пробормотал Варламов и вышел.