Не доехав совсем немного до места посадки, Клаус молча заглушил движок, отворил дверцу глайдера и спрыгнул на твердую корку наста. Кивнул Киму. Тот спрыгнул следом за ним. Он не стал задумываться над тем, почему его собеседник решил беседовать с ним не в относительно теплой кабине глайдера, а на ледяном ветру Чура. Может, боялся того, что кабина оборудована «жучками». Да нет, скорее, просто такое было у него настроение…

— Ну вот, кажется, мы наконец остались вдвоем… — глухо, не оборачиваясь к Киму, бросил Клаус.

Гильде присел на обломок поваленной башни электропередачи. Ким сел рядом с ним и накинул капюшон ветровки. Несильный ветер волочил над долиной редкую и очень колкую снежную крупу. Она еле заметной завесой простерлась до далеких отрогов, сделав невидимыми Седые хребты. И даже в километре — не далее — возвышавшаяся громада «Саратоги» казалась в этой реденькой метели всего лишь декорацией, небрежно намалеванным задником, на фоне которого вели свой диалог два героя странной пьесы, которая разыгрывалась в заснеженной пустыне, без единого зрителя окрест.

Клаус скинул рукавицу с правой руки. Потом, похлопав себя по карманам, вытащил сигарету, отрешенно глядя в заснеженную пустоту перед собой, воткнул ее себе в губы и, повернувшись спиной к ветру, довольно долго раскуривал. Закашлялся и наконец заговорил — все так же глухо и отрывисто…

— Наверное, это последний наш с вами разговор, агент… Надо отдать вам должное, Яснов, вы в мое дело вцепились мертвой хваткой.

— Вы немного преувеличиваете мои способности, — стараясь поглубже натянуть капюшон, вяло возразил Ким.

Усталость навалилась на него. Усталость, безразличие и колышущаяся где-то на границе сознания теплая трясина сна…

— Да нет… Вы заслужили того, чтобы узнать истину. По крайней мере то, что мне представляется истиной теперь — почти в конце пути… Хотя бы для того, чтобы нам не пришлось расставаться врагами. Знаете, почему-то мне не хочется, чтобы у вас осталось обо мне превратное мнение… Жаль, что вы не курите…

С минуту они продолжали молчать, пряча лица от секущего ледяной крупой ветра.

— Послушайте, Клаус, — наконец прервал молчание Ким. — Ведь это вы угрохали Кобольда? Чем он мешал вам?

— Такие, как Кобольд, гораздо опаснее всем вам, чем мне… Только для того, чтобы это понять, вам придется выслушать меня до конца, агент.

Ким не ответил, терпеливо ожидая, когда собеседник сам дозреет до необходимости говорить. Раз уж такая мысль овладела им. И ожидание принесло свои плоды — Гильде заговорил. Все так же глухо, срываясь временами на короткий, стреляющий кашель, перебивая свою речь судорожными затяжками табачного дыма, закуривая одну сигарету от другой…

— Всего за несколько месяцев мне пришлось пройти очень долгий путь, агент. А такие вещи даром не проходят… Ладно, об этом потом. Вот главное: вы, наверное, задумывались о том, какая сила смела прочь из этого Мира Предтечей? Я особенно не интересовался этой проблемой. Ровно до тех пор, пока Судьба не свела меня с доктором Хайлендером и его осами… А сейчас я могу считаться кем-то вроде эксперта по этой проблеме. Собственно, с этого моего интереса к проблеме исхода Предтечей из Вселенной и началось то, что со мной произошло. Превращение…

Даже смешно, чего только не насочиняли досужие людишки для того, чтобы объяснить простой факт, который состоит в том, что всего пару миллионов лет назад в Галактике, кажется, плюнуть было нельзя, чтобы не попасть в кого-нибудь из Предтечей, а сейчас их в ней днем с огнем не сыщешь. И специалисты так и не разгадали того, как они, Предтечи эти, выглядели и были ли одни единственные Предтечи, или их была тьма разных… Самые отчаянные считают, что они никуда и не делись, а только научились очень хорошо прятаться от неуклюжих землян с грохочущими звездолетами и орущими на весь Космос радиопередатчиками… Другие — похитрее — сочинили теорию о том, что Предтечи за эти миллионы лет превратились в какой-то из видов разумных существ, обретающихся в Галактике, а может — в несколько разных. Может — во всех сразу. Пессимисты считают, что Предтечей уничтожил какой-то вселенский катаклизм. Только вот какой — не знает никто. Реалисты списывают все на тотальную войну типа той, что разразилась тысячелетия назад между Древними Империями Джея. Или той, что чуть не угробила все живое на Чуре. Оптимисты же считают, что Предтечи просто плюнули на этот Мир и перебрались то ли в параллельную Вселенную, то ли в подпространство, то ли просто куда-нибудь подальше от этих мест… И в каждой из этих выдумок есть доля истины. Но — только доля. С какого-то момента я стал понимать эту Истину целиком.

— Это был результат вашего заплыва по Сети? — поинтересовался Ким.

— Да нет… Мой Демон всегда знал ее — эту Истину. Просто он выдавал мне ее по частям — по мере того как я учился тому языку, на котором она была сформулирована. А он — тому, на котором мы формулируем наши знания. В общем, мы двигались друг другу навстречу…

— И встретились в кабинете доктора Кобольда… — подсказал ему завершение фразы агент на контракте.

— Примерно так…

Клаус чуть поперхнулся табачным дымом, вытащил сигарету изо рта и некоторое время укоризненно смотрел на нее, потом вернул на место и затянулся еще более судорожно, чем у него получалось до этого.

— Это — очень неприятная процедура — психозондирование… — сообщил он. — Но профессор провел ее как надо: в моей памяти не должно было сохраниться никаких воспоминаний о сеансе…

— Ну и?.. — Ким посмотрел на него с недоумением.

— Я — Клаус Гильде — и действительно не запомнил ничего из того, что подумал и сказал тогда. Запомнил другой. ТОТ, КОТОРЫЙ ВНУТРИ МЕНЯ.

— И он, этот Демон, потом рассказал вам то, что доку Кобольду удалось выковырять у вас из подсознания?

— Рассказал? — Гильде усмехнулся — криво и невесело. — Неподходящее слово, агент. Очень трудно найти название тому, что начало со мной происходить тогда… в кабинете Кобольда. И потом — на душной вечерней улице… В каком-то ночном кафе, где я, не ощущая даже вкуса того, что было в чашке, обмирал над пропастью, которая разверзлась у меня под ногами… Пропастью предстоящей мне судьбы… Наверное, если бы я оставался тем Клаусом Гильде, который хотел знать, что происходит с ним, но был еще бесконечно далек от этого знания, я проклял бы тех, кто эту бездну мне открыл…

— Так, может, вы попросту мстили Кобольду? За то знание, которое он невольно дал вам?

Гильде бросил на Кима косой взгляд:

— Я думал, что вы все-таки умнее, агент… Я сказал, что тот, кем был я, проклял бы и Кобольда и Хайлендера…

Да в какой-то степени и вас, агент. За то, что вы подвигли меня на тот сеанс. Этим вы сильно ускорили события. Но я не сказал, что все это проклинает тот, кем я стал. Постарайтесь понять, что я сейчас — это нечто совершенно иное, чем Клаус Гильде, который вошел в ваш офис несколько недель назад. Я, скорее, нечто вроде самонаводящейся ракеты, которая не знает ничего иного, кроме стремления к цели. И довольно большую часть своей дистанции эта ракета уже прошла.

— Тогда уж давайте говорить без лишних… виражей в различные стороны. Я уж сам постараюсь понять, что там у вас вышло с Альфредом Иоганном…

Ким почувствовал, что ему долго не высидеть на этом проклятом ветру:

— Вы говорили о том, что смысл вашей… миссии как-то связан с исчезновением Предтечей…

— Именно. — Сигарета Гильде превратилась в короткий, обугленный пенек, и он швырнул его себе под ноги. Не глядя вытащил и все так же мучительно принялся раскуривать вторую. Наконец, затянулся и продолжил: — Вам ничего не говорят слова «парадокс Ферми»?

— В школьные годы писал на эту тему какой-то реферат, — усмехнулся Ким. — Великий физик древности удивлялся, что за сотни миллионов лет разумные существа, будь они даже одной уникальной цивилизацией в Галактике и двигайся их корабли в тысячу раз медленнее скорости света, не распространились по всей Галактике. Похоже, что Предтечи этот парадокс опровергли.

— Не совсем, агент, не совсем… Они его, скорее, подтвердили. Точнее, их судьба указывает на решение этого парадокса. Дело в том, что Судьба ни одной из разумных рас не дает этих сотен миллионов лет. Даже сотен тысяч. Разум — это штука самоуничтожающаяся.

— Вы все-таки про тотальную войну?

— Да нет! Поймите вы, что войны, эпидемии, техногенные катаклизмы — это все частности. Лишь проявления общего закона…

— Никогда о таком законе не слышал… — мрачновато улыбнулся Ким. — Это вы его открыли?

— Его открыли Предтечи. И подтвердили своей судьбой.

Гильде повернулся к Киму лицом:

— Постарайтесь понять — мне пришлось переварить в считанные дни такую гору информации, какую непросто проглотить за всю мою жизнь. Это Послание так изменило меня… Но я не могу — просто не имею времени — вываливать перед вами, агент, все те факты и доказательства и вытягивать все те логические цепочки, которые эти факты связывают… Поэтому вам придется принимать все то, что я скажу, на веру. Так вот, закон, о котором я вам говорю, прост. Интуитивно о нем догадывались многие. Собственно, все так называемые «герметические» знания связаны с ним.

Разум не может обходиться без знания — истинного или ложного — порой это безразлично. Потому что только знания ведут к действию. А именно действие и есть смысл существования разума. Но в знании же коренится и его гибель. Потому что разум существует не в абстрактной пустоте. Он тогда только и реален, когда множествен. Он и рождается во взаимодействии и борьбе за существование множества своих воплощений — индивидов. И он не может не быть противоречивым. Не может вести войны сам с собой.

Дело в том, что до поры до времени эта война не смертельна. Гибнут индивиды, иногда — целые народы. Но не вся цивилизация — только слагающие ее кусочки мозаики… Разум все-таки достаточно хорошо защищен сам от себя. Залогом тому — миллионы лет эволюции. Но все это до поры до времени, как я сказал… Разум решает проблемы — одну за другой. Если проблемы нерешаемы, находит обходные пути. И добивается своего. Но за все приходится платить. Как правило, все более и более возрастающим риском.

Мы, люди, уже несколько раз тяжело расплачивались за очередные шаги по лестнице прогресса. За море дешевой энергии — радиоактивным загрязнением планеты и угрозой ядерных войн. За познание тайн жизни — перспективой биологических войн и непредвиденными мутациями биосферы. За проникновение в глубины мозга и психики — угрозой всеобщего зомбирования, манипуляциями над сознанием целых народов…

И чем дальше идем мы по этой дороге, тем опаснее становится путь. По мере того как человеку — каждому человеку в отдельности — все легче и легче становится манипулировать материей, энергией и информацией, цивилизация, состоящая из таких чересчур могущественных «кирпичиков», становится менее стабильной. Тем ближе она ко всеобщему взрыву…

Предтечи так же, как и мы, прошли через это. И пошли дальше. И дорога эта привела их к гибели. Исчезновению в каком-то вселенском коллапсе, ими же и вызванном. Трудно, наверное невозможно, сейчас понять, что это было. Мы просто еще не достигли того уровня знаний и технологии, когда это становится постижимо. И — даст бог — никогда не достигнем! Это — единственное, о чем они успели позаботиться.

Они успели осознать угрозу, нависшую над ними. Наверное, понимали ее неизбежность. И начали принимать меры для того, чтобы забросить туда — за порог собственной гибели — что-то свое. Свою суть, если можно так назвать это… Чтобы возродиться, пройдя небытие..

По всей видимости, они осуществили эту свою программу в нескольких Мирах сразу — в каждом опираясь на тот биологический материал, который этот Мир давал в их распоряжение. Так сказать, написали свое Генетическое Послание на нескольких языках сразу. И неизвестно, на каком из них оно уже заговорило.

Я только еще начал понимать всю его сложность. Оно реализуется уровень за уровнем, этап за этапом — по какому-то довольно сложному алгоритму…

Шаг первый: «ужаленный» — получатель Послания — начинает перерождаться. Он еще ничего не понимает сам, но в нем уже посеяны и прорастают семена новых, необыкновенных способностей. Прежде всего способности перерабатывать, фильтровать огромные массивы информации. И одновременно изменяются его привычки, интересы… Он начинает работать на того Демона, который уже поселился в каком-то закоулке его сознания, но еще не имеет никакого представления о том мире, в который пришел, не знает того языка, на котором этот Мир говорит с ним. Но он учится, он очень быстро учится, этот Демон.

На этой стадии душа получившего Послание раздвоена. Он сам не понимает себя. Делает много глупостей — часто вопреки смыслу Послания. Привлекает к себе внимание — вот как я привлек его, наняв вас…

Шаг второй: они вступают в диалог — Демон и получивший… Пока они еще плохо понимают друг друга. Но Демон уже начинает понимать тот мир, в который явился. Он уже отдает приказы. И первый из них — оценить обстановку. Понять, насколько Мир, принявший Послание, близок к гибели. От этого зависит вся последующая цепь действий.

Получивший Послание начинает поиск. Он ищет те «горячие точки», в которых наука и технология его мира вплотную подошли к тому, чтобы поставить Человечество на грань катастрофы. Демон подсказывает ему алгоритмы оценок научных результатов, ведет его по темному лесу заполняющей Сеть информации… Если бы до катастрофы было далеко, если бы не нужны были экстренные действия, то третьим шагом было бы умножение числа получателей Послания. Их нужно куда больше, чем их поставляет лаборатория профессора Хайлендера. Нужны даже не сотни таких, как я. Тысячи и десятки тысяч — во всех уголках Обитаемого Космоса.

— Нужно для чего? Для предотвращения катастрофы?

— А вы не можете не задавать вопросов, ответы на которые знаете сами, агент?

Ким пожал плечами:

— Просто мне кажется, что Человечество и само способно справиться с такими… С опасными разработками и изобретениями… Существует масса всяческих «комитетов по контролю» и общественных движений…

— У них нет одного, агент… — Клаус наклонился ближе к лицу Кима. — У них нет опыта собственной гибели. Того опыта, который Предтечи вложили в Послание. Которым они буквально пропитали его… И поэтому они не могут угадать, откуда придет беда. А угадав, не будут иметь достаточно воли и уверенности, чтобы противостоять ей. Не смогут пойти на неизбежные жертвы. Будут цепляться за призраки гуманизма и демократии… В то время когда пора — давно пора уже — резать по живому… Это и был тот следующий шаг, который продиктовал мне мой Демон.

Он замолчал, глядя куда-то в пространство за спиной Кима невидящими глазами. Потом заговорил снова.

— Я… Я неточно сказал… Когда я окончательно прозрел… — а это случилось с вашей, агент, подачи, в темном кабинете профессора Кобольда, — Демон уже не диктован мне. Он уже был мною… Так вот: на этой стадии мне стало предельно ясно, что произошло с Солом и Ником. И что должно произойти со мной…

На лицо Клауса снова вернулась ясность. Он смотрел уже не в пространство, а прямо в глаза Кима и говорил уверенно. Разве что чуть отрешенно.

— Мы оказались смертниками, агент. Штрафным батальоном, брошенным в прорыв. Просто дела оказались настолько плохи — и по многим направлениям сразу, — что потребовалось срочное, немедленное вмешательство…

— Значит, вы узнали судьбу тех двоих… Был еще и третий…

— Был. Видите ли, перед тем как идти… Перед тем как идти в бой, каждый из нас оставил в Сети послание. Для того, кто пойдет следом… На той стадии, когда Демон становится тобой, ты узнаешь, где его искать… Но это сейчас не важно. Важно то, что нам стало ясно, что самую большую опасность для Человечества представляют сразу несколько групп разработок. Они ведутся в различных частях Обитаемого Космоса. И уже поздно бороться с ними, создавая комитеты, раздувая различные настроения в обществе. Даже просто уничтожая отдельных лиц. Дело зашло слишком далеко. Надо уничтожать эти исследовательские центры целиком. Пусть даже ценой собственной жизни…

— Так это была диверсия? — Ким теперь тоже не отрываясь смотрел в глаза Гильде. — Сол Файнштейн внедрился на «Вулкан-1001» для того, чтобы уничтожить этот комплекс?

— Именно так. Только он не закладывал мины в реактор и не занимался всей той ерундой, которую так любят нам показывать по видео. Он «заложил» под «Вулкан» идею. Весьма интересную в научном отношении. И абсолютно гибельную.

— Он подсунул им — людям, работавшим на «Вулкане», ложную теорию, а они смонтировали по этой теории какое-то устройство и взлетели на воздух?

— Ну, на воздух можно взлететь только там, где есть воздух. А «Вулкан» дрейфовал в Глубоком Космосе. Но не в том дело. Идея, которую Демон Сола предложил людям с «Вулкана», не была ложной ни в малейшей степени… Просто она была неполна. Она давала прекрасную возможность — «отсасывать» энергию прямо из недр звезд в нужную точку пространства. Но она не предсказывала масштаб эффекта переноса энергии. Этот эффект люди «Вулкана» рассчитали, исходя из устаревших теорий. Ну и… Жаль, что Сол не успел вовремя убраться оттуда. Он отнюдь не был самоубийцей. Думаю, что просто не успел…

— А Стокмана зачем отправил туда Демон? Дублировать Файнштейна, что ли?

— Эта операция должна была быть выполнена с очень высокой степенью надежности. И была выполнена. Теперь на два десятка лет катастрофа отодвинута.

— Что же такого страшного творилось на «Вулкане»? — В голосе Кима зазвучала нотка усталого раздражения. — Ведь там работала чертова уйма специалистов высочайшей квалификации. Неужели никто из них не был способен предвидеть хотя бы ближайшие последствия своей работы.

— Слепы не отдельные люди, агент. Слепо Человечество в целом. Разработки исследовательской группы «Вулкана» решали сразу две проблемы, которые сильно ограничивают космическую экспансию Человечества. Проблему получения неограниченных количеств энергии и проблему переброски этой энергии в нужное время в нужное место. Собственно, это оказалась всего-навсего одна проблема. Вся беда в том, что ее решение оказалось слишком легким. Слишком…

— Ну не они же одни решали эту задачу…

— Не они одни. Верно. Но группа «Вулкана-1001» наиболее близко подошла к ее решению. Это были люди с совершенно оригинальной, ни на что не похожей концепцией мироздания… И они не спешили делиться своими секретами. Собственно, Сегюр и Камински в заштатном университете Синдереллы из подручных материалов смастерили что-то вроде демонстрационной установки и лет пять с ее помощью обрабатывали сильных мира сего. В результате родился проект «Вулкан-1000», а затем «Вулкан-1001». Сами понимаете, если бы дикие идеи Сегюра не принесли реальных результатов, то никто не ассигновал бы на их работу ни гроша. Но он и его люди крепко держались за свои секреты. На это смотрели сквозь пальцы — понимали, что ненадолго. И действительно, большие секреты в науке долго не живут. Как только энерготрансляторы Сегюра расползлись бы по Обитаемому Космосу, его теории перестали бы казаться дикими, а через пару лет вошли бы в стандартные учебники. Сейчас это, слава богу, отсрочено на десятилетия.

— По-вашему получается, что избыток энергии вреден для Человечества?

— Для теперешнего — еще как!

Клаус «добил» вторую сигарету и принялся возиться с третьей.

— Для теперешнего Человечества — еще как! — продолжал он. — Для того Человечества, которое состоит из трех с лишним десятков населенных Миров, не все из которых дружат между собой. Для того Человечества, которое разодрано политическими страстями. Разделено на сверхбогачей и одичавших нищих. Для Человечества, напичканного враждующими криминальными кланами… Для такого Человечества море даровой энергии будет подарком Сатаны.

Дело в том, что для передачи энергии тем способом, который разрабатывали на «Вулкане», нет нужды в передатчике. Им может служить любой ее источник. Важен приемник, от которого в «скрытых» измерениях протягивается нить-проводник. Щупальце… Протягивается практически к любой точке Вселенной. А сам приемник не превышает размерами стандартного микрочипа. Может быть сделан размером с почтовую марку. И главное: их, эти приемники, смогли бы производить сотни, тысячи сравнительно просто оборудованных предприятий. Даже достаточно квалифицированные кустари смогли бы собирать эти «девайсы», как говорится, «на коленке».

Теперь представьте себе последствия всего этого. Начиная с того, что такая фитюлька — с таблетку аспирина размером — может стать идеальным оружием террора. Помните эпоху атомного террора в Метрополии? Точнее, не саму эпоху — нас с вами тогда еще и в проекте не было, — а воспоминания тех, кому довелось захватить те «славные» времена. Они даже в генах сохранили страх тех лет. А ведь термоядерный или плазменный заряд — это сложная и невероятно дорогая штука… Но дело не только в этом.

Энергия решает чуть ли не все проблемы. Отпирает все замки. Делает исполнимой любую авантюру. Любой, самый дикий каприз. Представляете, какие капризы могут прийти голову, допустим, Императору Харура? Или… А впрочем, не будем копаться в примерах. Поглядите на картину в целом. В семи из Тридцати Трех Миров тлеют войны между государствами. Еще в десятке — войны гражданские. Когда тамошние вояки получат такую энергетическую подпитку, Ад сорвется с цепи. И даже не военные проблемы выйдут на первое место. Море сверхдешевой энергии — это еще и полный крах финансово-кредитной системы всей Федерации. А это — кризис в условиях изобилия. Ну что ж, и такое экономика рода людского знала. Но не в таких масштабах, в каких это произойдет. И это будет только началом. Дальше пойдет эскалация. И политики просто ничего не успеют предпринять, прежде чем Федерация развалится на несколько полусожженных, агонизирующих Миров, в каждом из которых будут полыхать войны на полное уничтожение… Это — не мои личные фантазии. Это — точный прогноз. У Человечества не было бы ни единого шанса выжить, проглоти оно ту конфетку, которую приготовили для него на «Вулкане».

— Пока что заживо сгорели только сами ее изготовители… — пожал плечами Ким. — Примерно три сотни не самых глупых человек в Обитаемом Космосе. Все остальное… Все остальное, конечно, выглядит убедительно, но все-таки — нечто умозрительное. Реальны только эти триста погибших. Впрочем, они — не на вашей совести, Клаус. За вами числится только док Кобольд… А он-то за какое благое дело отдал жизнь? И вообще, что вас принесло сюда, в другой конец Вселенной?

Клаус скинул вторую рукавицу и нервно размял пальцы. Осторожно прикоснулся их кончиками к мерзлой стали поваленной опоры. Отбил по ней уже хорошо знакомую Киму мелодию. Поднял взгляд на собеседника.

— Я же уже сказал, что беда надвигается на род людской с нескольких направлений сразу. То, что Спецакадемия и «оружейники» Чура затевают здесь, вдали от присмотра всяческих комитетов и болтливых СМИ, не менее взрывчатая смесь, чем та, что готовили всем нам люди с «Вулкана». У «оружейников» своя теория пространства-времени — не менее бредовая, чем выкладки Сегюра. И не менее продуктивная. У нас — технология и финансы. Первую искусственную черную дыру здешние гении уже соорудили. Еще несколько лет интенсивной работы — и Федерация получит в свои руки оружие, которое сможет уничтожить всю Вселенную. Ни больше и ни меньше.

— Стоп, стоп, стоп… — встревоженным жестом остановил его Ким, — Гравитационное оружие… Манипуляции с пространственно-временным континуумом… Да об этом шумели в парламенте, еще когда я был где-то на первом курсе юридического. И тогда же был принят Федеральный закон… Все эти штуки запретили…

— В сфере юрисдикции Миров, подписавших Совместный протокол. И ратифицировавших Федеральный закон. А на это раскачались далеко не все. Чур до сих пор формально не входит в Федерацию. Фронда из нее вышла. Миры, не обладающие высокими технологиями, даже не ставили закон на голосование в своих парламентах — там, где таковые вообще есть. Как неактуальный. Причем таким Миром без высоких технологий до сих пор считаются Прерия и Квеста — можете смеяться, но это так. Так что закон тот был принят больше для успокоения общественности. Другое дело, что в тот период он был не слишком актуален — не было подходящих теоретических подходов, а про то, что «оружейники» Чура занимаются не только упражнениями в магии, знали лишь посвященные.

Ким поморщился. То, что и его и всю Федерацию привычно водят за нос хозяева военной машины Тридцати Трех Миров, вовсе не было для него слишком большим сюрпризом. Он оборвал наступившее молчание:

— Скажите, Клаус… Вы хотите повторить тот же трюк, что проделал Сол Файнштейн?

— Мне не обязательно становиться камикадзе. Следующий мой шаг — проникновение… А там я найду, как их остановить. Посмотрим по обстоятельствам. У меня есть чем заинтересовать одну из групп исследователей, которые работают с «оружейниками»…

— Проект «Погружение»?

— Проект «Погружение». Работы по экзоргонической свертке пространства. В макромасштабах.

— Экзо…? — переспросил Ким.

— Не важно.

Гильде нервно хрустнул пальцами:

— Если бы не весь этот немыслимый идиотизм с захватом корабля… Впрочем, это-то как раз и можно было бы повернуть в нужную сторону… Я давно уже был бы на месте… Но вам приспичило сажать корабль именно сюда, в другое полушарие!…

Ким присмотрелся к лицу Гильде внимательнее. И словно разговаривая с больным, как можно более четко выговаривая слова, спросил:

— А вы убеждены в том, что так хорошо разобрались в вещах, которые секретились самым серьезным образом, что можете решать за людей — стоит ли их жизнь их тайны или не стоит? Вы убеждены в том, что ваш Демон не ввел вас в искус всезнания и вседозволенности?

— Уверен. Но вас, агент, и меня разделяет бездна. Бездна информации, которую я не смогу пересказать вам, даже если буду говорить с вами на этом злом ветру два семестра подряд. Или двадцать лет — безразлично. С того момента, как я сподобился присоединиться к братству «ужаленных», мне пришлось пропустить через себя информацию, во много раз превосходящую ту, которую я переварил за всю остальную свою жизнь. Я уже предупредил вас, что ничего другого, чем принимать мои слова на веру, вам не остается…

— Итак, вы уверены, что выловили из Сети сведения, которые говорят о том, что на Чуре ведутся работы, смертельно опасные для нашей цивилизации?

— Не из самой Сети. Сеть — только инструмент, который открывает доступ к таким залежам информации, о которых не подозревают даже опытные хакеры. И на то, чтобы приобрести умение пользоваться этим инструментом, ушла чуть ли не половина моего компьютерного времени. Зато оно окупилось сторицей. Наши криптографы даже не представляют, в каких дырявых сундуках хранят они свои секреты…

Гильде замолк, подбирая слова.

Ким опередил его и заговорил первым:

— Подумайте, Клаус, вы хотите нанести огромный вред той цивилизации, сыном которой являетесь. Хотите, чтобы я стал вам помощником в этом деле. Вам нужны еще тысячи и тысячи помощников… Практически вы намерены посвятить свою жизнь — точнее, даже пожертвовать ею только ради того, чтобы фактически просто ставить палки в колеса прогрессу Человечества! И все это исходя из мыслей, которые у вас засели в голове в результате вмешательства чужого разума! Вы ведь действуете как его агент. Возможно, обманутый, одурманенный агент! Вам самое место было бы там, в Поселении И идея та же, что нам Валентин растолковывал, — свернуть род людской с дороги, которую он выбрал…

Гильде прикрыл на секунду глаза и молитвенно соединил перед лицом кончики пальцев.

— Вы сейчас почти точно повторили то, что сказал мне Кобольд, когда я вернулся к нему в кабинет… Но, в отличие от него, у вас есть шансы поверить в мою правоту… Вы…

Он открыл глаза и, глядя поверх сложенных «домиком» ладоней, перехватил взгляд Кима. Теперь они смотрели друг другу в зрачки.

— У вас теперь есть опыт, которого не было и не могло быть у Кобольда… Опыт неповиновения… Подумайте хорошенько: вы вините меня в том, что во имя навязанной мне идеи я превратился в исполнителя чуждой людям, возможно, враждебной воли… А теперь давайте прикинем, кто же из нас всех действительно агент чужих? Агент Тартара — Темного Царства… Того Тартара, который изобрели древние в противовес светлому и понятному миру людей…

Он «не отпускал» взгляда Кима, и у того уже начало щипать глаза от невозможности мигнуть.

— Кто? Тот несчастный мальчишка из Поселения? Клини и его зомби? Я — Клаус Гильде? Или, может быть, вы сами, агент? Недаром у вас такая профессия и такое прозвище… Чью волю вы выполняли, когда помешали «своим» уничтожить тысячи искусственно выращенных, обученных Злу человеческих существ? Существ, в каждом из которых может таиться Сатана! Вы осуществили неповиновение! Вы фактически предали Человечество. Действовали именно в интересах Тартара. Стали его агентом!

— Я просто не стал сволочью! — Голос Кима звенел. Гильде поднялся и наклонился над ним, продолжая взглядом фиксировать его зрачки.

— Скажите на милость… Сейчас, пожалуй, вы скажете, что вами двигала совесть… А вы уверены, что не принимаете за голос совести голос заложенной в вас программы? Чужой программы…

Ким тряхнул головой, сбрасывая надвинувшееся на него одурение. Смог наконец моргнуть:

— Вот что, Гильде… У меня пока что еще не поехала крыша… И я твердо знаю, на каком свете живу. И еще я знаю, что не подвергался никаким таинственным воздействиям. Никакие Демоны не владели моей душой. И я ни в кого не превращался…

Клаус снова перехватил его взгляд. Не обернувшись, снова опустился на ржавый металл.

— Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайтесь, агент… И от странных превращений — тоже… Впрочем, как видите, вы и так хорошо поработали на Тартар, без всяких особенных воздействий…

Ким мучительно поморщился. Поправил циркониевый браслет. Червь сомнения, грызший его душу, получил теперь основательную поддержку извне.

— Поймите, агент… Вам уже нет дороги назад. Вы сорвали выполнение операции, которая стоит на контроле высшего руководства Федерации. У Высшего Директората. И не только сорвали, но и фактически рассекретили. Это отправит в отставку по крайней мере одного из Директоров… Практически вы — конченый человек, агент.

Он сделал паузу, давая Киму время на размышление.

— Я вовсе не требую от вас, чтобы вы подписывали новый контракт кровью… У вас есть время подумать. Но очень не советую вам возвращаться к вашим… работодателям. Ваше спасение — потеряться здесь, на Чуре… Это не так сложно. Здесь нет полиции и сыска. Только люди Чура и Нелюдь. И Сумеречные Стаи… Потеряться легко. Сложнее будет выжить. Но у вас, считайте, есть теперь здесь друзья…

— Я привык отвечать за свои действия, Клаус, — напряженным голосом оборвал его Ким.

Получилось это у него искусственно и натужно. Как у артиста, играющего не свою роль. Они оба заметили это.

— Похвально, — усмехнулся Гильде. — Если вы мне расскажете еще, что ваш лучший друг — налоговый инспектор, а на закрытых процессах выносят только справедливые приговоры, то я просто расплачусь. Скажите мне человеческим языком, вам сильно хочется встретиться со следователем военной прокуратуры? А ведь такая встреча неизбежна. Понимаю, вам сложно перестроиться на марше. Требуется тайм-аут на размышления… Так я посоветую вам предаться этим размышлениям на борту «Саратоги». Я не буду вмешиваться… Более того, пусть считается, что я взял вас заложником. Это упростит задачу…

— Чего я не люблю, — уже своим настоящим, хотя и неровным голосом произнес Ким, — так это когда меня шантажируют. Так что спасибо за заботу, но свои проблемы я буду решать сам. Задержать вас у меня, скорее всего, не получится. У вас есть оружие, у меня его нет. Но я попытаюсь…

— Не стоит…

Пистолет возник в руках Гильде словно по мановению волшебной палочки.

— Вопрос в другом, Клаус… Уберите, пожалуйста, пушку — она как-то не способствует… — Ким подождал, пока Клаус вернет «ствол» в кобуру на поясе. — Допустим, вам удастся посадить корабль на том полушарии… Вы думаете, что вас там встретят с распростертыми объятиями? Вас сдадут властям Федерации. И сдадут немедленно. Людям Чура ни к чему ссориться с Федерацией. Тем более тем из них, кто ведет совместную работу с нашими физиками.

— Так бы и было, агент, если бы я на них свалился с неба в буквальном смысле этого слова… Но вы не учитываете одного — того, что я успел подготовить почву для такого своего, несколько экстравагантного прибытия. Я связался кое с кем из проекта. Кинул им кое-какую затравку. Не думаю, что даже «наши», как вы говорите, физики так запросто выдадут меня властям. А Чур не то место, куда так легко прислать полицейский наряд… У вас есть еще вопросы, агент? Вы не передумали оставаться здесь?

— Не передумал, — помотал головой Ким. — А вопросы… Их слишком много, чтобы задавать их здесь и сейчас… Разве что вот… Перальта — Джанни Перальта — единственный из «ужаленных», кроме вас, кто остался в живых… Он ушел в эзотерику. Это ошибка Послания? Или у этой «ракеты» какая-то своя цель?

— Не знаете, как быть с ним? — усмехнулся Гильде.

— Просто хочется понять…

— Если вы хотите понять, то у вас только один путь — тот, которым пошел я… Если же вы хотите просто знать, чего ждать от Джанни, то имейте в виду — Послание не ошибается! Просто наше знание не совпадает со знанием Предтечей. Ни по содержанию, ни по структуре, ни по способам его получения… Что-то, чего наш мозг, наша система понятий и установок не могут воспринять, предстает в искаженном, изуродованном виде. Для нас это пока что — магия, эзотерика… Но, видно, что-то важное связано с той миссией, которая досталась Джанни, если Послание первым осуществило именно это — его — превращение… Может быть, она на очень дальний прицел рассчитана, эта миссия. И я боюсь, что небезопасное дело — мешать ей. Магия будущего может оказаться похлеще тех темных тайн, с которыми мудрят ученые мужи современности. — Клаус присмотрелся к лицу Кима. — Но ведь вы хотите именно понять, агент… Я не верю, что вас удалось отправить за мной следом, купив вас деньгами или воздействовав на вашу «сознательность». Вас затянуло в этот Мальстрем именно оно — желание понять Тайну…

«Он прав, — сказал себе Ким, — любопытство. Дурацкое любопытство…»

— Я угадал, агент? Тогда зачем вам изменять собственной природе? Подумайте в последний раз — с кем вы…

Ким молчал. Потом покачал головой:

— Вы тогда верно угадали, Клаус, когда говорили, что Демоном, который будет искушать меня, будете вы… Нет, Клаус… Нет. Пожалуй, мой роман с Тайной закончился… У вас своя дорога, у меня — своя.

Они оба замолкли.

— Вот, собственно, и все.

Клаус поднялся и зябко поежился, окидывая взглядом безрадостный пейзаж занесенной снегом равнины. Поднялся на ноги и Ким.

— Мы могли бы до бесконечности говорить обо всем этом, — устало сказал Гильде. — Но времени уже почти нет — я должен продолжать свою игру. Вы ведь не станете мешать мне, агент?

Ким молчал, рассматривая лицо Клауса так, словно видел его впервые.

— Я не должен был рассказывать…

Голос Гильде был теперь глух и невыразителен. Весь заряд страсти, если и был он у него, ушел на тот монолог, что он обрушил на собеседника минуту назад.

— Но иначе… Ты не оставил мне никакого выбора, агент…

То, что Клаус перешел на «ты», насторожило Кима. Нет, дело было не в фамильярности такого обращения — ни тени фамильярности не было ни в интонации Клауса, ни в том, как он держал себя… Это «ты» было пронзительно грустной — на грани отчаяния — нотой.

Темой прощания.

Клаус прощался с человеком, с которым успел как-то сродниться в такой недолгой дружбе-вражде, что соединила их. И, прощаясь с Кимом, он, похоже, прощался с людьми вообще…

— Ты не оставил мне выбора… — повторил Гильде. — Ты и так узнал слишком много. И я должен тебя переубедить. Сделать своим. Или убить. Как Кобольда…

Он пристально смотрел в глаза Киму.

— Ты ведь не станешь… останавливать меня…

Это был не вопрос. Утверждение. Попытка внушить свои слова колеблющемуся сопернику. Все так же глухо и невыразительно, но так, что запоминалось каждое его слово, Клаус продолжал:

— Я не мог сделать Кобольда своим. Он был не из тех… Он и такие, как он, свято убеждены, что всякое знание есть благо. И не важно, спасет оно род людской или погубит! Человек обречен на знание — и все тут! В этом все концы и все начала!

— А может быть, это так и есть? — с неожиданной для самого себя жесткостью перебил его Ким.

— Нет!!!

Лицо Гильде посерело и дернулось. Голос сорвался в крик. И по сравнению с глухими, серыми словами, которые он произносил перед этим, крик этот был страшен.

— Нет, — повторил он уже снова глухим и спокойным голосом. — Я знаю тебя, агент, лучше, чем ты думаешь. Ты не станешь мешать мне. По крайней мере до тех пор, пока не продумаешь все до конца. Возвращайся туда, к людям… Когда придет время, мы найдем друг друга.

С Кимом давно не было такого. С детских лет. Он просто не мог сделать выбор. И поэтому понял — недолгий, но предельно ясный жизненный опыт четко говорил это ему, — что проиграл. Всегда проигрывает тот, кто задумался.

— Мы… Отсюда мы расходимся…

Гильде словно впечатывал каждое слово в мозг агента.

— Ты уже понял, я просто повторю: мне придется немного нарушить наши планы… Мне надо туда… На то полушарие. К «оружейникам». На глайдере туда слишком долго добираться. К тому же, как я подозреваю, мне будут сильно мешать. Так что для такого путешествия лучше подойдет корабль… Не бойся, я справлюсь. Ничего с вашим корабликом не станет.

«Он справится… — понял Ким. — Он справится с управлением кораблем. Он и со многим другим теперь справится…»

— Да и ты тут не пропадешь… — Гильде кивнул на глайдер. — Возвращайся к тем, к беженцам… Они еще недалеко ушли…

Он пригляделся к лицу агента, к его позе… Они стояли друг напротив друга, словно пара мастеров какого-то из восточных единоборств на ринге. Казалось, каждый угадывает, каким выпадом начнет схватку противник.

— Вот что… — тихо произнес Клаус. — Ты… не готов еще… Так будет лучше.

И успел ударить первым.

Ким подозревал, что Гильде не лыком шит по части приемов ручного боя — как-никак даже прежняя его профессия к тому обязывала. Но и себя он полным профаном в этом деле не считал. Поэтому особенно обидно было, что Клаус «выключил» его как мальчишку — парой точных касаний в «волшебные точки». Пришел он в себя, когда спина Гильде маячала уже метрах в тридцати от него — на фоне далекой громады корабля.

Ким попробовал подняться, но снова кулем повалился в снег. С трудом сел. Повернулся вслед Клаусу. Тот уверенно уходил все дальше и дальше.

«Господи! — подумал Ким. — Он же идет к „Саратоге“!… Нельзя! Там — смерть! Как же я не успел…»

Преодолевая боль, преодолевая навалившуюся на него ватную, детскую какую-то, слабость, он смог поставить себя на колени.

Не удержался и снова ткнулся лицом в стеклянное крошево растоптанного наста. Никак не удавалось заставить работать руки. И спазм все еще мертвой хваткой сжимал его горло.

Агент знал основные приемы боевого аутотренинга и понимал, что надо — надо — несколько секунд, может быть, минуту потратить на то, чтобы расслабиться и так — под самогипнозом снять сковавший его спазм, но мешал охвативший его ужас перед тем, что сейчас — вот уже в считанные десятки секунд — должно было обрушиться на них просто из-за того, что он не смог, не сумел вовремя вставить в их разговор — сбивчивый и похожий на дурной сон — всего два слова. Не успел объяснить, что «Саратога» превратилась сейчас в бомбу без предохранителя… На то, чтобы справиться с собой у него ушло довольно много времени.

Поэтому Клаус Гильде — или тот, кто когда-то был им — успел довольно далеко отойти от занесенной снегом поваленной мачты электропередач, прежде чем услышал за спиной, издалека сдавленное «Стойте! Стойте, Клаус!».

Его лицо дернулось.

«Все-таки… — сказал он себе. — Все-таки…» Несколько шагов вперед он сделал, не оборачиваясь. Надеясь, что выкрик за спиной не повторится. Снег словно колодки мешал ему идти дальше.

Но Ким окликнул его снова — уже более твердо, преодолевая сжимающую горло боль:

«Вы не понимаете, Клаус! Остановитесь! Нам надо…» Гильде стал поворачиваться — нехотя и угловато. Его рука рефлекторно рванулась к поясу. Так же рефлекторно отдернулась. Снова рванулась. Пистолет, словно ожив, сам оказался в его ладони своей рифленой рукоятью. «Клаус, стойте! Там — смерть!»

Клаус поймал в прицел смуглое пятно на фоне белого безмолвия — лицо агента. «Иначе не получается…»

Он надавил на спусковой крючок. Фигурка, четко очерченная на ослепительном фоне снегов, остановилась, пошатнулась. Стала на колени. Неуклюже, боком ткнулась в снег.

Клаус прикрыл глаза, провел рукой по лицу, повернулся спиной к Седым хребтам, бросил пистолет в снег и молча, сутулясь, зашагал дальше — к надвигавшейся на него, все еще плохо различимой в начинающейся пурге громаде «Саратоги» — близкой и далекой одновременно.

Агент на контракте в страшно неудобной для живого человека позе неподвижно лежал на снегу. Только пятно крови медленно ширилось на капюшоне его ветровки — вокруг почти незаметного выходного отверстия, пробитого в нем пулей. От того места, где он лежал, еще можно было слышать скрип удаляющихся шагов. Шорох несущегося над землей снега стал заглушать их. И наконец он один и остался — этот неутихаюший, пронзительно холодный шорох.

Потом издалека — от самых отрогов Седых хребтов — по равнине затрусил к нему зверь. Зверь долго дожидался того момента, когда люди, пришедшие на его равнину, закончат решать свои дела. И он наконец настал — этот момент. Он был по-своему изысканно красив — поджар и покрыт отливающей металлом шерстью. Когда-то, на далекой Земле, предки зверя были волками. Или, скорее, шакалами. Впрочем, теперь, после смены многих поколений, последние из которых умудрились пережить десятилетия «ядерной зимы», зверь не напоминал ни тех, ни других. В нем вообще было мало земного — разве что голодный блеск в глазах.

Зверь приблизился к неподвижно лежащему человеку. Принюхался и наклонился над ним. Но в последний момент что-то отвлекло его. Голодные глаза оторвались от горла беспомощной жертвы, уставились на стальную. громаду, высящуюся над равниной. И в них отразилось пламя.

Над бескрайним заснеженным пространством катился гром. Отражался в отрогах гор. Бродил в них.

Дюзы «Саратоги» извергли пламя. Оно стало ослепительно ярким, набрало силу, подняло корабль. Опираясь на башню огня, махина корабля словно росла ввысь. Поднялась над равниной, унося пламя с собой.

И вдруг сама стала пламенем.

Гром — теперь уже другой, в сотни раз громче грома реактивных движков — обрушился на зверя. Вдавил его в снег. Лишил воли.

Свет ярче тысячи солнц залил сверкающую снегом бесконечность. И «Саратоги» не стало. Она превратилась в огненные клочья, заполнившие собой все небо. Устремившиеся к земля, угасающие на лету. Сотрясая землю, они стали входить в грунт. Усыпали равнину уродливыми чадящими пятнами.

Зверь не стал дожидаться конца светопреставления. Не издав ни единого звука, он развернулся и, под градом валящегося с небес раскаленного металла, почти точно по собственным следам потрусил вдаль, к отрогам.

Человек остался один — в бесконечности снежной равнины…