Одинокий рубился, как и все, потому что запасы факелов у горян уже давно закончились. Но он был более опытен, и поэтому ему удалось, отбив очередную атаку, добиться передышки и оглядеться.

Он увидел, что в котловане оставалось еще много змей, не успевших добраться до отверстий и умереть от рук воинов. И все они не шевелились. Твари, которых он видел, валялись дохлые, лишь одна, на дальнем краю котлована, все еще была жива. Она как раз вползала в отверстие, и Одмассэн обмер, сообразив, что это отверстие очень может быть тем самым, где стоит Ренкр.

Тем временем тела змей, валявшиеся в беспорядке на дне котлована, стали смердеть так, что казалось, вознамерились хоть напоследок отомстить обидчикам. Туши текли, чешуя, слипаясь, отваливалась целыми кусками и смешивалась в разнородную омерзительную массу. Эта самая масса начала пузыриться, в ней возникли водовороты, а на поверхности, все убыстряя движение, плавали обгоревшие куски факелов. Пузыри все увеличивались — и взрывались, разлетаясь клочьями к стенам пещеры.

Раздались крики боли — это ошметки пузырей зацепили некоторых воинов, и те кричали, обожженные и напуганные происходящим.

— Уходим, — скомандовал Одмассэн.

Мгновенно приказ был передан. В ответ послышались свистки, подтверждавшие, что команда услышана. Теперь каждый выходил своим путем, чаще всего незнакомым.

Одинокий и несколько его воинов, оказавшиеся с ним в одном коридоре, так как замены не потребовалось, поднялись тем же колодцем, которым спускались сюда.

Ситуация, когда каждый мог оказаться отдельно от других, была заранее предусмотрена. В этом случае следовало отправляться обратно в селение поодиночке или группами, не дожидаясь остальных. Так Одмассэн и поступил.

Они, Одинокий и его отряд, вернулись в селение первыми. Потом, в течение еще двух месяцев, возвращались остальные. Они рассказывали странные и удивительные вещи о том, что им довелось пережить, они редко улыбались с тех пор, но они все-таки возвратились, а змеи больше не появлялись.

Одмассэн ждал еще два месяца после того, как вернулся последний из воинов, но потом, сжав кулаки, признался как-то Монну, что уже не верит в то, что Ренкр остался жив. В Пещере Совета Одинокого попросили стать вэйлорном, и он молча кивнул, стиснув зубы. «В память о мальчике».

Больше он никогда не говорил о Ренкре, лишь раз мельком заметил Монну, что самое страшное в жизни — потерять двух взрослых сыновей и при этом знать, что мог их спасти, обоих. Одмассэн сильно корил себя за то, что не остановил Ренкра тогда в котловане, хотя и понимал, что никогда не сделал бы этого.

Однако же… Однако же жизнь продолжалась.