ГЛАВА 5
Реннер сдержал свое слово. Когда я вернулся в свою каюту, то обнаружил юного энсина Бигса, возившегося с терминалом корабельной Сети.
— Общий доступ, — сказал он. — Я установил программу-переводчик, так что вам надо будет просто выделить текст и нажать кнопку. Но с устройством ввода, боюсь, проблемы, на нашем корабле есть клавиатуры только с кленнонской раскладкой.
— Ничего страшного, — сказал я. — Я знаю ваш алфавит, а скорость ввода не имеет большого значения. Я тут не «Войну и мир» по памяти восстанавливать собираюсь.
— Вы знаете наш алфавит, сэр?
— Вас это удивляет?
— В школе нас учили, что в старые времена люди считали кленнонцев существами второго сорта, сэр.
— Я из очень старых времен, энсин. У меня нет этих предрассудков.
— Как скажете, сэр.
— А вы сами не считаете людей существами второго сорта? — поинтересовался я.
— Нет, сэр.
— Даже несмотря на ваше физическое превосходство?
— Нас учили, что это не главное, — сказал Бигс. — Главное — то, что внутри.
— И что же внутри?
— Мы равны, сэр. Мы принадлежим к одному и тому же виду.
— Это не мешало нам воевать друг с другом.
— На Земле люди воевали друг с другом и в докосмические времена, сэр. Это ничего не значит.
— Кроме того, что все мы чертовски агрессивны.
— Тем не менее на Земле людям удалось не истребить друг друга окончательно, сэр, — сказал Бигс. — Возможно, и мы могли бы научиться жить в мире.
— Или по крайней мере мы могли бы объединиться перед лицом общей угрозы, — сказал я.
— От Альянса мало что осталось, сэр.
— Да, я знаю.
— В день, когда наш корабль был спущен со стапелей, император произнес речь. Он сказал, что наш долг заключается в том, чтобы не только сохранить Империю, но и постараться защитить остатки человечества по всей галактике. Запись хранится в корабельном архиве, и я могу ее вам перевести.
— Не стоит, — сказал я. — Я слышал много таких речей.
— Но я действительно в это верю, — сказал Бигс. — У нас общее происхождение, у нас общая родина…
— Сколько вам лет, энсин?
— Двадцать четыре.
Да не такой уж он и юный, но все еще верит в идеальное мироустройство. К его возрасту я уже распрощался с большей частью подобных иллюзий. Формула «человек человеку — друг, товарищ и брат» на практике никогда не срабатывала. Ибо правы были древние римляне: «Хомо хомини люпус эст», что значит «Человек человеку волк». И он не может не «эст».
— Поговорим об этом, если нам удастся пережить нашествие скаари, — предложил я. — Возможно, этот опыт научит наши народы чему-то новому.
— Вы так говорите, словно сами в это не верите.
— Я стар, устал, и меня только что достали из холодильника, — напомнил я. — Тебе вовсе необязательно слушать всю чушь, которую я несу.
— Да, сэр, — согласился он. — Вам нужно от меня что-нибудь еще, сэр?
— Нет, энсин. Вы можете идти.
— До завтра, сэр.
— До завтра.
Когда дверь за энсином закрылась, я сел в кресло перед терминалом и пробежался пальцами по клавишам. Компьютер работал, но у меня не было никакого желания рыскать по общей Сети корабля. Реннер и так вывалил на меня кучу фактов, которые предстояло осмыслить, но и о них мне думать не хотелось.
Обед и беседа с Реннером меня вымотали, но главную мысль я усвоил.
Дивный новый мир оказался лишь чуточку видоизмененным старым.
Риттер, которого я навестил следующим утром, действительно выглядел хуже, чем во время нашей прошлой встречи. Он лежал в кровати, был бледен, и его снова подключили к передвижному медицинскому агрегату кленнонцев. Меня предупредили, что наша встреча не должна длиться слишком долго.
— Привет, — сказал я.
— Привет. Какие новости?
— Я договорился, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей», — сказал я по-русски.
— Ты сейчас с кем разговаривал? — поинтересовался Риттер.
— С тобой.
— А на каком языке?
— На русском. Ты меня не понял?
— С чего бы мне тебя понимать? Я не владею мертвыми языками.
— Странно, — сказал я. — Потому что под занавес нашей прошлой встречи именно на этом языке ко мне и обратился.
— Ты шутишь?
— Нет.
— И что я сказал?
— Попросил, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей». Я договорился с Реннером, тебя не отправят.
— Я не помню, — сказал Риттер. — У меня криоамнезия.
— Криоамнезия обычно захватывает период времени до стазиса, а не после.
— Значит, мой мозг некорректно разморозили, — сказал Риттер. — Довольно поганое ощущение, знаешь ли. Но моего знания твоего древнего языка этот факт не объясняет.
— Это верно.
— А ты уверен, что проблемы на моей стороне? — поинтересовался Риттер. — Может быть, тебе показалось?
— Уверен, — сказал я. — Моя память никогда меня не подводила.
— Это я знаю, — вздохнул Риттер.
— Однажды девушка шла по улице, и ей на голову свалился цветочный горшок. К удивлению врачей, когда девушка пришла в сознание, она заговорила на французском языке, который никогда раньше не изучала.
— И что это было? — спросил Риттер.
— Это была байка из моего времени, — сказал я. — За достоверность я, впрочем, не поручусь.
— Теперь ты должен добавить, что человеческий мозг — это загадка.
— Человеческий мозг — это загадка, — сказал я.
— Спасибо. Мне немного полегчало.
— Обращайся еще, ежели что.
— Как тебе удалось добиться того, что меня решено оставить здесь?
— Очень просто. Кленнонцам нужна от меня услуга, и они готовы идти мне навстречу. В разумных пределах.
— Что за услуга?
— Это касается Леванта и запутанного случая наследования.
— Неужели Асад не вычеркнул тебя из списков?
— Несмотря на то что твой мозг разморозили некорректно, ты все еще способен быстро соображать.
— Калифату сильно досталось?
— Реннер говорит, что не очень.
— Хуже всего пришлось Альянсу, да?
— Да.
— Очень большой, очень нежизнеспособный, — сказал Риттер. — Все-таки четкая вертикаль власти дает некоторые преимущества в кризисных ситуациях.
— Видимо, это работает только для людей, — сказал я. — Гегемония как раз обрела такую структуру только после катастрофы.
— Скаари объединились?
— Да. Клан Кридона теперь там всем заправляет.
— Нам конец, — сказал Риттер. — Как только они построят новый флот…
— Они уже расконсервировали старый, — сказал я.
— Тогда тем более, — сказал Риттер. — Единая Гегемония всегда была для нас самым страшным кошмаром, а если во главе ее встал Кридон…
— Приход к власти Кридона является отдельным поводом для тревоги?
— Да. Кридон — консерватор, один из самых радикальных. Он считает, что никто, кроме скаари, не имеет права на жизнь, и всегда продвигал идеи священной войны против человечества.
— Разве они там не все такие?
— Умеренные консерваторы считают, что человечеству в галактике не место, но они готовы предоставить решать все нам самим и подождать, пока мы не истребим друг друга или не вымрем по какой-либо другой причине.
— Есть там хоть кто-то, кто в принципе допускает, что мы имеем право на жизнь?
— Сию крамольную идею поддерживают только самые молодые и слабые кланы, — сказал Риттер.
— Это лучше, чем ничего.
— Это и есть ничего. Особенно в ситуации, когда власть принадлежит Кридону.
— Реннер считает, что у Империи есть шансы отбиться.
— Я слишком мало знаю о раскладах, чтобы прикидывать шансы.
— Когда тебе станет получше, я введу тебя в курс дела.
— Жду с нетерпением, — ухмыльнулся Риттер. — А сейчас расскажи мне только одно. «Одиссей» шел на максимальных скоростях, каким же образом кленнонцы оказались на его борту?
— О, это как раз просто, — сказал я. — «Одиссей» шел на автопилоте, а кленнонцы раздобыли боевые коды ВКС Альянса, которые бортовой компьютер не мог не принять.
— Неужели Визерс не перепрограммировал бортовой компьютер?
— Видимо, у него было много других дел, и этому он не придал большого значения, — сказал я. — Да и ситуацию, в которой кто-то целенаправленно станет нас искать, тогда было сложно представить.
— Скорее, он сделал это намеренно, — сказал Риттер. — Оставил нам лишний шанс на спасение. Он же не мог знать, что коды попадут в руки имперцев, а для Альянса он наверняка заготовил какую-нибудь историю.
— Насколько я понял Реннера, в руки имперцев попали не только коды.
— Что еще?
— Часть ваших архивов.
— Плевать, — скал Риттер. — Даже неплохо, если кленнонцы сумеют извлечь из них какую-то пользу.
— А как же корпоративная солидарность?
— Сто восемьдесят лет прошло, — сказал Риттер. — Боюсь, что теперь карьера мне уже не светит.
— Разве что дипломатическая, — сказал я. — Не против, если я сделаю тебя своим советником на Леванте?
— Валяй, — сказал Риттер. — При случае я тебе с удовольствием что-нибудь посоветую.
Левант пережил последствия гиперпространственного шторма без особых проблем. Государство из трех планет было абсолютно самодостаточным и могло обеспечить себя всем необходимым. Конечно, они лишились доходов, которые приносила им продажа ресурсов Империи и Альянсу, но потрясений в обществе это не вызвало. Асад ад-Дин, правивший Калифатом первые двадцать лет периода изоляции, сумел убедить свой народ, что ничего страшного не происходит и государство готово выдержать любые испытания.
По официальной версии, мой названый папаша погиб от несчастного случая. Неполадки в его лимузине привели к столкновению с другим флаером из кортежа, после чего обе машины рухнули на землю с высоты двух километров. У пассажиров еще оставались бы какие-то шансы выжить, но последовавший за падением взрыв поставил в этой истории точку.
Керим быстро провел расследование, назначил виновным личного пилота калифа и уволил ответственного за содержание парка машин.
Подобная оперативность Керима наводила меня на определенные подозрения. Да и вообще Асад не был похож на человека, подверженного несчастным случаям. Обычно он контролировал любую ситуацию и держал рядом с собой только надежных людей, не способных допустить халатность вроде неисправного флаера.
Впрочем, убийство всегда было неотъемлемой частью политической жизни Леванта. Когда мы только познакомились с Асадом, один из его братьев вывел из строя космический корабль будущего калифа, чтобы тот не смог вовремя улететь с подвергшейся нападению скаари планеты, а позже Асад неоднократно пытался прикончить меня, также преследуя политические выгоды.
Большой скорби я не испытывал. Трудно сожалеть о смерти человека, который тебя предал и неоднократно наводил на тебя убийц. На Новой Колумбии мы были союзниками, позже мы могли бы стать друзьями, но он рассудил иначе, и теперь в том факте, что его прикончил собственный сын, я находил некую поэтическую справедливость.
За проведенное на Леванте время я видел Керима всего несколько раз. Высокий, сутулый, неразговорчивый тип, он обладал репутацией затворника и редко появлялся на людях, и похоже, что его политика стала продолжением его личной жизни. Только теперь он собирался держать закрытым целое государство.
Империи нужна была развитая промышленность Калифата, они были готовы платить за товары, и им было все равно, кто стоит у руля. Они сотрудничали с Асадом, теперь они были готовы сотрудничать с его сыном, но Керим очень холодно отнесся к появлению чужаков в его звездной системе.
— Мы предлагали военный союз против скаари, — сказал Реннер. — Мы предлагали медицинское оборудование, которое производят только в Империи, мы предлагали поставки оружия, черт побери, в итоге мы даже предложили построить им несколько прыжковых кораблей, но Керим отверг все наши предложения. Дело не в том, что нам нечего им дать, дело в том, что Керим в принципе не желает договариваться.
— И вы не попробовали организовать ему какой-нибудь несчастный случай? — спросил я.
— Несмотря на то что у идеи союза есть свои сторонники, мы просто не знаем, к кому обратиться, — сказал Реннер. — При дворе Леванта трудно кому-то доверять. Такое впечатление, что там каждый ведет двойную игру.
— Добро пожаловать, — сказал я.
— Ваше появление в качестве наследника выведет дискуссию о союзе между нашими государствами на новый уровень, — сказал Реннер. — Думаю, это сможет сдвинуть дело с мертвой точки.
— Керим будет в бешенстве.
— У меня три роты штурмовиков на борту, — сказал Реннер. — Еще столько же находится на территории нашего посольства. Мы будем вас охранять, как ценное вложение в наше общее будущее.
— Меня пугает, когда военные начинают разговаривать такими пафосными фразами, — сказал я.
— Я теперь больше придворный, чем военный, — вздохнул Реннер.
— Жалеете?
— Каждый служит там, где он может принести Империи большую пользу, — сказал Реннер. — Да и жалеть-то, в общем, не о чем. Большой войны сейчас нет, а когда она начнется… кто знает, что будет тогда. Может быть, император опять призовет меня на службу, когда древний флот скаари вплотную подойдет к нашим границам.
До этого еще целых два десятка лет, а Реннер уже немолод, так что шансов вернуться во флот у него немного. Скорее всего, он и сам это понимает и просто тешит себя надеждой. Счастлив тот, кому есть на что надеяться.
— Еще кофе? — предложил Реннер.
— Да, пожалуй.
Реннер на правах хозяина подлил мне в чашку горячего напитка. Мы уже два дня подряд встречались за завтраком в его каюте. Каждый раз я задавал ему все новые вопросы, возникшие при изучении исторических документов, а он терпеливо на них отвечал.
— Как продвигается следствие?
— Мы закончили полное ментоскопирование генерала Визерса, но это не помогло ему вспомнить события последних лет. Тем не менее я думаю, что нам удастся закончить следственные процедуры в течение недели, а потом мы сразу отправимся на Левант.
— В столице сейчас весна, — сказал я. — Прекрасное время года.
— Кленнонцы не так зависят от климата, как люди. Наши тела приспособлены к выживанию на самых разных планетах.
— Я знаю. Просто… я давно не видел весну. На Веннту была осень, а до этого я сидел то на летнем курорте, то посреди пустыни, а то и вовсе прыгал в скафандре по непригодной для жизни планете.
— Я десятки лет провел на космическом корабле и вообще не видел ни одной из планет, — напомнил Реннер. — В какой-то момент я вообще перестал верить, что они существуют.
Да, точно. Наверное, если бы я был на его месте, у меня бы развилась боязнь закрытых пространств, и черта с два кто-нибудь смог бы уговорить меня снова отправиться в космос.
И все же я немного завидовал Реннеру. Он служил тому, во что верил, в его жизни был смысл, в конце концов, он был частью этого мира. А я… вечный представитель чужих интересов, по большому счету не веривший ни в монархию, ни в демократию, оказавшийся тут случайно и так и не вписавшийся ни в одну из существующих систем.
Любимого дела, которому можно было бы посвятить всю жизнь, я себе здесь так и не нашел. Военная карьера не задалась, а потом выживание требовало слишком многих усилий, ни на что другое у меня просто не оставалось времени.
Зато не скучно.
Когда-то, в далекой молодости, оставшейся на Земле, именно это казалось мне главным. Теперь я был бы не против тихой и респектабельной жизни законопослушного гражданина, примерного семьянина и настоящего столпа общества. Но, видимо, теперь уже не судьба. Не те нынче времена, и если какому-нибудь обществу и суждено выстоять, поможет ему в этом только сила оружия.
— Да, кстати, — сказал Реннер. — Девушку, о которой мы говорили, сегодня должны доставить на борт.
— С ней все нормально?
— Боюсь, что нет, — сказал Реннер. — Физически она в норме, но медики говорят, что возникли определенные сложности с долговременной памятью. Боюсь, что у нее криоамнезия.
— Как у Визерса? — спросил я.
— Хуже, чем у Визерса. Генерал потерял всего полтора года, она — значительно больше.
— Насколько больше?
— Я не вдавался в подробности, — сказал Реннер. — Но не менее десяти лет. Я дам распоряжение энсину Бигсу, чтобы он проводил вас к доктору, который будет заниматься ее дальнейшей реабилитацией.
— Спасибо, — сказал я, но внутри у меня все оборвалось.
Если Кира потеряла десять лет, то она меня не узнает. Похоже, я продолжаю терять своих друзей, и теперь, как бы парадоксально это ни звучало, самым близким человеком для меня станет бывший полковник СБА Джек Риттер.
