Часть первая
ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР
ГЛАВА 1
Боль.
Визерс не предупреждал, что это будет так больно.
Каждую клеточку моего тела будто бы поджаривали на адском огне. Мне казалось, что моя кровь кипит, глаза вот-вот взорвутся, а мозг уже готов хлынуть из ушей горячей серой массой. Я орал бы во весь голос, но легким не хватало воздуха.
Это было невыносимо. Я попытался потерять сознание и вернуться в Белиз, к Холдену и холодному пиву, но у меня ничего не вышло. Наверное, это было правильно. Из ада не может быть такого легкого выхода.
Чтобы не сойти с ума от боли, я принялся считать, но сбился уже на второй сотне. Тогда я начал напевать все известные мне песенки, и… Не могу сказать, что это сильно помогало, но через какое-то время ад отступил.
Боль все еще присутствовала, но стала терпимой. Перед глазами плыла кровавая пелена, кислород ворвался в легкие живительной струей прохлады, и тогда… тогда я сказал, а точнее, прохрипел все, что у меня накопилось, и сделал это на всех известных мне языках.
Или мне только показалось, что я это сделал.
Тем не менее я довел свою тираду до логического завершения и только после этого потерял сознание.
Во тьме ко мне пришли голоса.
— Это он?
— Да, несомненно. Генетическая карта полностью совпадает.
— Мозг не пострадал?
— Не должен был. Здесь установлено самое совершенное на тот момент оборудование.
— Наше оборудование не тестировалось на людях.
— Они внесли изменения в конструкцию с поправкой на то, что криостазис будет использоваться для людей, и я полагаю, что все будет нормально.
— Полагаете?
— Я — всего лишь корабельный врач, а не криохирург. Я предлагал подождать…
— И еще вы говорили, что оборудование автономно и процедура вообще не требует вашего вмешательства.
— Да, я говорил…
— Тем не менее двое уже мертвы, а один полностью потерял память.
— Вероятность подобного исхода никогда нельзя исключить.
— И тем не менее вы настаиваете, что с этим все будет в порядке?
— Точно я смогу сказать только после того, как он придет в себя.
— Как скоро это случится?
— Судя по показаниям приборов, это уже случилось.
— Да? Но он все еще выглядит как овощ. Эй! Ты меня слышишь?
Вряд ли поблизости находился кто-то еще, к кому мог быть обращен этот вопрос, и я принял его на свой счет.
Первым делом я попытался открыть глаза, и, несмотря на успех этого предприятия, ясности оно не добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где прореживали белые пятна.
— Моргните, если вы меня слышите, — сказал второй голос.
В отличие от первого, властного и несколько грубоватого, он мог принадлежать человеку, который пытался быть вежливым со всеми окружающими. Как правило, окружающие не слишком жалуют таких людей.
Я моргнул. Движения век вызвали новый приступ головной боли.
— Вы ничего не видите? Моргните один раз, если да.
Скотина, знал бы ты, чего мне это стоит… Я снова моргнул.
— Ты Алекс Стоун?
— Конечно, он Алекс Стоун. — Во втором голосе прорезались нотки раздражения. — Генетическая карта…
— Плевать я хотел на генетическую карту. Мне нужно знать, насколько он осознает происходящее.
— П… п… — прохрипел я.
— Пить? — уточнил второй голос. — Вам сейчас нельзя пить. Криожидкость еще полностью не выведена из организма и…
— Пп… пошли вы оба, — со второй попытки у меня таки получилось. Надо ли говорить, что это вызвало новый приступ мигрени? — Оставьте меня в покое.
— Вот видите, речевые функции к нему уже возвращаются, — произнес второй голос. — И лучшее, что мы сейчас можем сделать, это действительно оставить его в покое.
— Но я…
— Понимаю, что вам не терпится с ним поговорить. Но сейчас вряд ли он готов вас слушать.
Следующий период я помню смутно.
Боль накатывала волнами, я то и дело проваливался в забытье, но в Белиз к Холдену вернуться мне так и не удалось.
В те редкие моменты, когда я был в сознании и боль казалась терпимой, я пытался проанализировать текущую ситуацию. Мысли путались, и получалось плохо.
Очевидно, я все еще был на борту «Одиссея».
Очевидно, кто-то еще был на борту «Одиссея», и этот кто-то размораживал людей. Размораживал не просто так, а потому что ему что-то было нужно.
Неужели прошло двести пятьдесят лет и мы прилетели на Борхес? Почему-то я был уверен, что это не так.
В голосах людей было что-то знакомое. Не то чтобы я знал эти голоса, но у обоих присутствовал очень характерный гортанный акцент, который не так уж часто встретишь у людей…
У людей не встретишь…
У людей…
У людей…
Это не люди, внезапно понял я. Это кленнонцы.
А значит, нам конец.
Я попытался себя убедить, что это не могут быть кленнонцы. Им просто неоткуда тут взяться.
Когда мы взлетали с Веннту, никаких кленнонцев на борту не было. Откуда бы они взялись теперь? Взяли на абордаж корабль, движущийся с релятивистскими скоростями?
Но это их фирменное «р» трудно с чем-то перепутать…
Хорошо, допустим, что это кленнонцы. Тогда почему мы еще живы?
Потому что им что-то нужно. Скорее всего, они хотят знать, что произошло на Веннту, а никто за пределами нашего корабля не обладает знаниями о гиперпространственном шторме, который устроил Визерс.
Сколько же лет прошло с тех пор? Неужели стороны успели обзавестись новым прыжковым флотом или же в расчеты генерала вкралась какая-то ошибка?
Но если это кленнонцы, то они могли прилететь сюда только на прыжковом корабле. Путешествие с досветовыми скоростями отняло бы у них слишком много времени. Я попытался подсчитать, сколько именно времени им бы на это потребовалось, но тут снова накатила боль, и я провалился во тьму.
Зрение ко мне понемногу возвращалось. Окружающее по-прежнему было представлено в красно-белых тонах, но теперь белые пятна начали принимать конкретные очертания.
Более-менее узнаваемые.
По крайней мере, мне показалось, что я узнал потолок и корабельные светильники. Похоже, мы все еще в космосе. Абордаж на релятивистских скоростях все-таки возможен или кленнонцы овладели сложным искусством телепортации и материализовались прямо на нашем корабле?
Тело все еще представлялось одним сгустком боли. Я попытался пошевелить пальцами рук, но не смог сообразить, где они находятся и какие мышцы отвечают за это движение.
Наверное, мне пора было паниковать.
Но я не стал. Мне для этого все еще было слишком больно.
Белое пятно, имевшее характерные очертания кленнонца, нависло над моей койкой.
— Вам лучше? — Это был обладатель второго голоса, отрекомендовавший себя корабельным врачом.
— Немного, — голос хрипел и дрожал, но это был мой голос.
В горле пересохло, и слова давались мне нелегко, но по крайней мере не придется больше моргать по команде.
— Вы быстро восстанавливаетесь.
— Я… рад.
— Аномально быстро для человека.
— Этому… тоже рад, — я вообще полон сюрпризов, док.
Но о некоторых вам все же лучше не знать.
— Зрение возвращается?
— Отчасти.
— Скоро я смогу дать вам болеутоляющее.
— Какой… год?
— Какой сейчас год?
— Да.
— Боюсь, я не могу вам этого сказать.
— Сволочь.
— У меня инструкции, — сказал он. — Я должен как можно быстрее поставить вас на ноги, и я не имею права давать вам никакой информации о текущем положении дел.
— Сколько… еще людей вы… разморозили?
— И этого я не могу вам сказать.
— Тогда зачем… ты здесь вообще?
— Для того чтобы дать вам обезболивающее.
— И где оно?
— Скоро подействует, — пообещал он.
И не соврал.
Когда я в следующий раз попробовал открыть глаза, зрение уже почти вернулось. Вокруг по-прежнему преобладали красно-белые тона, а предметам недоставало резкости, но по крайней мере я мог понять, где нахожусь.
В одной из многочисленных кают «Одиссея».
Рядом с койкой стояло какое-то хитроумное медицинское приспособление, от которого к моему телу вело сразу несколько трубок, по ним подавалась прозрачная жидкость. Вряд ли это просто витамины.
Дисплей хитроумного медицинского приспособления был в поле моего зрения, но прочитать данные с него я не мог.
Острая боль сменилась тупой и ноющей, но, хотя она не покинула мое тело окончательно, но теперь ее можно было терпеть, и она не мешала думать.
Одна из трубок аппарата была присоединена к правой руке, и, чтобы ее не потревожить, я начал экспериментировать с левой. Пальцы слушались. С третьей попытки мне даже удалось оторвать руку от кровати и поднести ее к лицу. Вопреки моим ожиданиям, рука выглядела вполне нормальной.
Никак не похожей на руку покойника. Ожогов на ней тоже не обнаружилось, хотя я был готов поклясться, что еще некоторое время назад меня поджаривали на медленном огне, как какого-нибудь средневекового грешника. А ведь кленнонская медицина считалась самой продвинутой в исследованном секторе галактики.
По крайней мере, она считалась таковой до того, как Визерс попытался засунуть этот сектор галактики обратно в средневековье.
Итак, что мы имеем в сухом остатке?
Азим мертв.
На борту «Одиссея» кленнонцы.
Визерс и Риттер в криостазисе и вполне могут умереть в процессе оттаивания.
Кира тоже, но еще не факт, что ее вообще попытаются разморозить. Не думаю, что кленнонцам потребуются все члены экипажа. Разве что они прилетели сюда, чтобы ставить на нас какие-то опыты, как на лабораторных мышах.
Какой сейчас год? Неизвестно. Что произошло за то время, что мы пропустили, пока валялись в холодильниках? Тоже неизвестно.
Восхитительная ситуация. Впрочем, это ведь у меня уже не в первый раз.
— Как вы себя чувствуете?
— Полон сил и готов сыграть в американский футбол.
— На каком языке вы сейчас говорили?
— На русском. Был раньше такой язык, док.
— Я не специалист по мертвым наречиям, — сказал кленнонец. — Так как вы себя сейчас чувствуете?
— Вполне сносно, спасибо.
— Слабость, головокружение?
— Не без этого. Но по сравнению с тем, что было совсем недавно…
— Это обычные побочные эффекты быстрой разморозки. Нормальный эффект восстановления после нахождения в криокамере занимает…
— Недели. Я знаю, док.
— Вас помещали в криостазис и ранее?
— Нет. Не меня, знакомого. Но я успел более-менее ознакомиться с процедурой…
— Хорошо. Теперь вы должны ответить на несколько вопросов. Мне нужно убедиться, что ваш мозг работает и вы не страдаете криоамнезией.
— Я вообще не знаю, что такое амнезия, док.
— И все же… Ваше имя?
— Алекс Стоун. — В конце концов, оно похоже на настоящее, и в этом времени именно Стоуном мне довелось пробыть дольше всего.
— Когда вы родились?
Я сказал.
— Не самый удачный момент для шуток.
— Это долгая история, — сказал я. — Если считать чистое время, я полагаю, что мне под тридцать. Я сказал бы вам точнее, если бы вы сообщили мне, сколько времени мы провели в полете. Хотя… для установления чистого времени это вроде бы и не важно, да?
— Вы помните алфавит?
— Даже несколько.
— Назовите хоть один.
Я назвал все буквы, входящие в алфавит общего языка Альянса. Кленнонский доктор сделал отметку в своем КПК.
— Таблицу умножения рассказать? — поинтересовался я.
— На восемь.
Еще одна отметка.
— Вы знаете, где находитесь?
— Полагаю, что все еще на борту космического корабля, который вы захватили. Кстати, как вы это сделали?
— Вы помните, откуда летел ваш корабль? — спросил доктор, проигнорировав мой собственный вопрос.
— А должен?
— Куда вы направлялись?
— Док, кто тут у вас главный?
— Капитан Рейф.
— Чудесно. Давайте мне сюда капитана Рейфа.
— Прежде чем я позову его, я должен убедиться, что вы полностью отдаете себе отчет…
— Я вполне адекватен, — сказал я. — По крайней мере, по моим собственным стандартам, которые, вне всякого сомнения, несколько отличаются от общепринятых. Но я вас уверяю, адекватнее вам меня уже не сделать. Я таким родился.
Обладающий властным голосом и хамоватыми манерами капитан Рейф соизволил явиться пред мои светлые очи только через два часа, чем вызвал немалое мое раздражение. Впрочем, хорошие манеры среди кленнонцев являются такой же редкостью, как воздержание среди кроликов.
Капитана сопровождали доктор и двое штурмовиков в легких доспехах. Интересно, что именно Рейф обо мне слышал?
— Назови себя, — заявил он с порога.
— Алекс Стоун, и вы чертовски хорошо это знаете.
— Перечисли другие имена, которые ты носил.
— Алексей Каменский, — назвал я имя, значившееся в моих детдомовских документах.
Я и раньше не очень любил это имя, а после того как детективы Александры Марининой и их главная героиня приобрели бешеную популярность, и вовсе начал его ненавидеть. Каждый раз после того, как я называл свою фамилию, мне приходилось выслушивать какую-нибудь дежурную шутку.
— Еще, — потребовал Рейф.
— Называйте меня просто Лешей.
Рейф обернулся в сторону доктора.
— Мы можем применить пентотал-3?
— В его состоянии? Это будет равносильно убийству.
— Жаль, — сказал Рейф и снова повернулся ко мне. — Какие еще имена ты носил?
— Вы просто назовите то, которое хотите услышать, а я скажу, так это или нет, — предложил я. — Это сэкономит время нам обоим.
— Амаль ад-Дин, названый сын Асада ад-Дина.
— Да, это я. Не слышали, как там папа?
— Что ты делал на Веннту?
— Как обычно. Пытался спасти мир, но не преуспел.
У кленнонцев нет бровей, поэтому капитан Рейф поиграл складками на лбу.
— Как была уничтожена Веннту?
— Во время альтернативной операции по спасению мира. О ней вам лучше поговорить с генералом Визерсом. Или вы забыли его разморозить?
— Не забыли.
— Так у него и спросите, он лучше в этом разбирается.
— Мы бы спросили, но по причинам медицинского характера генерал Визерс сейчас не очень разговорчив. У него криоамнезия.
— Не повезло вам.
— Поэтому я спрашиваю тебя.
— Я и рад бы вам помочь, но дело в том, что я совершенно не разбираюсь в технической стороне вопроса, — сказал я. — Видите ли, на Веннту я как раз занимался тем, что пытался помешать генералу Визерсу делать то, что он делал.
— Объясни, как умеешь.
— Тогда в двух словах, — сказал я. — Генерал Визерс взорвал системообразующую звезду и часть энергии от этого взрыва попытался направить в гиперпространство, в попытке спровоцировать там колебания, которые уничтожили бы стержни Хеклера. Скажите, он преуспел?
— Значит, Веннту не являлась основной целью?
— Насколько мне известно, нет.
— А ты пытался это остановить?
— Да. Но как потом выяснилось, шансов для этого не было.
— Почему?
— Мы просто опоздали, — сказал я. — Времени не хватило.
— Я не об этом. Почему ты пытался его остановить?
— Мне не очень нравятся планы, побочным эффектом которых является гибель населения целой планеты.
— Но теперь вы с ним на одном корабле. Почему?
— Я здесь, как бы это сказать… почетный гость.
— Хочешь сказать, ты здесь против своей воли?
— На борт меня вообще притащили в бессознательном состоянии.
— Не верю ни единому слову, — сказал капитан Рейф. — Док, когда мы сможем повторить этот разговор с применением пентотала-3?
— Не раньше, чем через три-четыре дня, — сказал доктор. — Может быть, через неделю. Это зависит от того, с какой скоростью будет идти процесс восстановления.
— Слишком долго.
— Вы и так заставили меня действовать с нарушением протокола…
— Команда этого корабля — не ваши пациенты, — сказал Рейф. — Они — военнопленные…
— Разве император разрешил применять пытки? — спросил доктор.
— В экстренных случаях.
— Даже если сейчас мы имеем дело с экстренным случаем, статус этих людей под вопросом.
— С кем теперь воюете? — поинтересовался я.
Рейф смерил меня гневным взглядом и ничего не сказал ни мне, ни доктору. Вместо этого капитан подал знак следовать за ним, и все четверо покинули мою каюту, так и не ответив на вопрос.
