III
Все заговорили одновременно, что-то кричали президенту, обращались к соседям, пока Грант громко не откашлялся.
— Господин президент, — сказал он командным тоном, которому научился во время пребывания на сборах резервистов. — Господин президент, простите меня, но это предложение нелепо. Во всей Объединенной партии нет другого человека, у которого был бы хотя бы призрачный шанс выиграть выборы. Вы один остаетесь популярны. Даже мистер Хармон хорошо о вас отзывается — так он не говорит ни о ком, кто не входит в его группу. Вы не можете уйти в отставку, не потащив за собой всю Объединенную партию, и не можете отдать свою должность мистеру Бертраму, потому что он и шести месяцев ее не удержит.
— Неужели так плохо? — спросил президент Липском небрежно, как обычно разговаривал со своими людьми у камина. — Вы уверены, что только мы можем спасти человечество, Джон? Или мы лишь хотим сохранить власть?
— Думаю, и то и другое, — ответил Грант. — Я сам не возражаю против отставки.
— Отставка! — фыркнул Каринс. — Да если вы на два часа допустите людей Бертрама к нашим файлам, все мы пойдем в отставку на лучшую из тюремных планет СВ. Вы, должно быть шутите. Отставка!
— Возможно, это правда, — согласился президент.
— Есть другие пути, — предложил Каринс. — Генерал, что будет, если Хармон возьмет власть и начнет войну?
— Мистер Грант знает это лучше меня, — ответил генерал Карпентер. И когда остальные посмотрели на него, Карпентер продолжил: — Никто никогда не участвовал в атомной войне. Почему мундир должен делать меня лучшим специалистом, чем вы? Может, мы выиграем. Будут большие потери, огромные, но у нас хорошая защита.
Карпентер показал на мигающие на стене огоньки.
— Наша технология лучше, чем у русских. Наша лазерная пушка способна сбивать большинство их ракет. Флот СВ не позволит никому из нас использовать космическое оружие. Мы можем победить.
— Можем. — Липском был мрачен. — Джон?
— Можем и не победить. Можем уничтожить больше половины человечества. Или даже больше. Откуда мне знать, что произойдет, когда пустят в ход атомное оружие?
— Но русские не готовы, — сказала представительница министерства торговли. — Если мы нападем на них без предупреждения… правительства в ходе войны никогда не меняют.
Президент Липском вздохнул.
— Я не начну войну, лишь бы сохранить власть. Все, что я делал, я делал ради сохранения мира. Это непреодолимое препятствие. Я не смогу жить с сознанием, что принес мир в жертву ради сохранения власти.
Грант негромко откашлялся.
— Это мы тоже не можем сделать. Если мы начнем превращать оборонительное оружие в наступательное, разведка Совладения через десять дней узнает об этом. Договор препятствует этому, вы знаете.
Он зажег еще одну сигарету.
— И к тому же мы не единственная угроза СВ. Есть еще Каслов.
Каслов — отъявленный сталинист, который хочет на всей Земле установить коммунизм. Некоторые называют его последним коммунистом, но, конечно, это не так. У него много сторонников. Грант вспомнил тайную встречу с послом Черниковым всего неделю назад.
Русский профессиональный дипломат привык к скрытности, но было очевидно, что он в чем-то отчаянно нуждается. Он хотел, чтобы Соединенные Штаты не ослабляли обороны на границах сферы своего влияния. Если коммунистические спутники-шпионы будут поставлять информацию о США, добытую без тяжелого труда, влияние Каслова на родине еще больше усилится. Он сможет даже приобрести контроль над Президиумом.
— Национализм повсюду, — вздохнул президент. — Почему?
Ответа не нашлось ни у кого. Хармон приобретал влияние в США, а Каслов в Советском Союзе; в десятке других стран националистические лидеры уже были у власти. Некоторые полагали, что все это началось с возрождения национализма в Японии.
— Все это вздор, — сказал помощник министра почты. — Мы не уйдем в отставку и не начнем войну. Что нужно для того, чтобы отобрать влияние у мистера Чистюли Бертрама и вернуть его нам, тем, кому оно будет принадлежать по праву? Хороший скандал, верно? Пусть Бертрам будет грязней нас. Это много раз срабатывало раньше. Можно спокойно воровать у людей, крича, что кто-то другой вор.
— А в чем его можно обвинить? — спросил Каринс.
— В том, что он работает на японцев. Может быть, поставляет им атомное оружие. Поддерживает движение независимости Мейджи. Я уверен, что мистер Грант сумеет что-нибудь предложить.
Каринс энергично кивнул:
— Может получиться. Лишить организаторов иллюзий. Сторонники Совладения в его группе тут же перейдут на нашу сторону. — Каринс помолчал и засмеялся. — Конечно, некоторые из них уйдут к Миллингтону.
Все рассмеялись. Партия Освобождения Миллингтона никого не тревожила. Его сумасшедшие организуют мятежи и пугают налогоплательщиков; благодаря этому стали популярны меры по усилению безопасности и контролю за гражданами. Партия Освобождения дала возможность полиции показать себя в действии, продемонстрировать по триви подавление мятежей, забавляя граждан и радуя налогоплательщиков.
— Думаю, детали мы можем предоставить мистеру Гранту. — Каринс широко улыбнулся.
— Что вы предпримете, Джон? — спросил президент.
— Вы в самом деле хотите знать, господин президент? — вмешался Мориарти. — Я не хочу.
— Я тоже, но если я смогу об этом впоследствии забыть, то теперь мне нужно знать. Что вы сделаете, Джон?
— Организую фальсификацию, вероятно. Создам заговор, а потом раскрою его.
— И все? — Мориарти покачал головой. — План должен быть очень хорош. Люди начинают задумываться обо всех этих заговорах.
Грант кивнул.
— Будут доказательства. Неопровержимые. Тайный арсенал ядерного оружия.
Все ахнули. Потом Каринс снова широко улыбнулся.
— Это их уничтожит. Спрятанные ядерные бомбы. Надеюсь, они будут настоящими?
— Конечно. — Грант с отвращением посмотрел на упитанного молодого человека. Какой смысл в поддельном ядерном оружии? Но Каринс живет в мире обмана, где может существовать и поддельное атомное оружие.
— Когда будете распространять эту историю, вам стоит иметь наготове побольше копов, — сказал Каринс. — Общественность услышит об этом, и разорвут Бертрама на куски.
Это верно, подумал Грант. Не забыть бы. Защитить этих парней будет нелегко. После того как одна военная группа сбросила бомбу на Бейкерсфилд в Калифорнии, а криминальный синдикат взял в заложники весь Сиэтл, требуя выкуп в сотни миллионов, больше никто не считал тайные арсеналы атомного оружия предметом насмешек.
— Мы не будем вовлекать лично мистера Бертрама, — мрачно сказал президент. — Ни при каких обстоятельствах. Понятно?
— Да, сэр, — быстро ответил Джон. Ему самому эта мысль не нравилась. — Только каких-нибудь его ближайших помощников. — Грант погасил сигарету. От нее или от чего-то другого во рту остался дурной вкус. — Для окончательного суда передадим их СВ. Их приговорят к выселению. Мой брат позаботится, чтобы приговоры были нетяжелые.
— Конечно. Если согласятся сотрудничать, можно сделать их независимыми плантаторами на Таните, — сказал Карине. — Как видите, они не очень пострадают.
Как бы не так, подумал Грант. Жизнь на Таните ни при каких обстоятельствах не радость.
— Еще одно, — сказал президент. — Я знаю, что член Большого Сената Бронсон хочет чего-то от СВ. Некоторые офицеры слишком успешно препятствовали делам семьи Бронсонов, и он хочет их устранения. — Президент выглядел так, словно хлебнул кислого молока. — Мне это не нравится,
Джон. Очень не нравится. Но нам нужна поддержка Бронсона. Можете поговорить с братом?
— Уже поговорил, — ответил Грант. — Все будет сделано.
Несколько минут спустя Грант покинул совещание. Остальные продолжили бесконечную дискуссию, но Грант не видел в этом смысла. Что делать — ясно, и чем дольше откладывать, тем больше сторонников будет у Бертрама, он станет только сильней. Если что-то и можно сделать, то нужно делать немедленно.
Жизнь научила Гранта, что неправильные действия, предпринятые решительно и своевременно, лучше правильных, предпринятых с опозданием. Вернувшись в Пентагон, он собрал помощников и отдал приказы. Потребовалось не больше часа, чтобы запустить механизм.
Коллеги Гранта всегда говорили, что он слишком торопится, начинает действовать, не обдумав тщательно всех последствий. Они также говорили, что ему везет. Удача была не при чем, а последствия Грант обдумывал; но он предпочитал предупреждать события, а не действовать, дождавшись кризиса. Он уже несколько недель знал, что поддержка Бертрама угрожающе возрастает, и подготовил планы действий задолго до этого совещания у президента.
Теперь ясно, что браться за дело нужно немедленно. Через несколько дней просочится информация о совещании. Конечно, ничего о предпринимаемых действиях, но пойдут слухи о тревоге и озабоченности. Секретарша подметит, что Грант, отпустив шофера, вернулся в Пентагон. Кто-нибудь другой обратит внимание на то, что, покидая Овальный кабинет, Каринс ухмылялся чаще, чем обычно, или что два политических противника вышли вместе и зашли куда-нибудь выпить. Еще кто-нибудь услышит разговоры о Бертраме, и вскоре всему Вашингтону станет известно: президент встревожен популярностью Бертрама.
Поскольку утечка неизбежна, он должен действовать до того, как она произойдет. Довольный Грант отпустил помощников. Он готов, и кризис будет преодолен, не успев начаться.
И только оставшись один, он пересек забранный панелями кабинет, подошел к шкафу и налил себе двойную порцию скотча.
Кадиллак шел на автопилоте, далеко внизу проносилась поверхность Мэриленда. Ведущая антенна проходит почти до самого дома Гранта, и он смотрел на мерцающие огоньки с чувством расслабления, какого редко удавалось достичь в последние дни. Внизу мигали огоньки домов, по дорогам двигалось несколько наземных машин. Сзади осталась громада Благотворительного острова Колумбия, куда переселились большинство бывших жителей Вашингтона. Теперь там обитало третье поколение, никогда не знавшее другой жизни.
Он поморщился. Благотворительные острова — это груды бетонных зданий с парками на крышах, вместилища огромного количества бесполезных жизней. Поставляя наркотики с Танита и дешевую американскую выпивку, правительство обеспечивает спокойствие на этих островах. Человек, родившийся в одном из этих лабиринтов, может провести там всю жизнь, и многие ее так и проводят.
Грант попытался представить себе, каково там жить, но не смог. Отчеты агентов дают умозрительную картину, но отождествить себя с этими людьми невозможно. Он не может ощутить безнадежность, отупение чувств, жгучую ненависть, ужас, горькую гордость уличных банд.
А вот Карине все это знает. Карине начинал свою жизнь на одном из Благотворительных островов где-то на Среднем Западе. Он прорвался. Закончил школу с правом на стипендию и получил пропуск на волю. Он отказывался от стимуляторов и наркотиков, не смотрел триви. Стоило ли оно того, подумал Грант. Конечно, существует и другой способ выбраться с Благотворительного острова — стать добровольным колонистом; но этим способом мало кто сегодня пользуется. Когда-то добровольных колонистов было много.
Неожиданно Бетховен на половине аккорда прервался, ожил динамик на приборной доске:
«ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. ВЫ ПРИБЛИЖАЕТЕСЬ К ОХРАНЯЕМОЙ ЗОНЕ. МАШИНА, НЕ ИМЕЮЩАЯ РАЗРЕШЕНИЯ, БУДЕТ УНИЧТОЖЕНА БЕЗ ПОВТОРНОГО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. ЕСЛИ У ВАС ЗАКОННОЕ ДЕЛО В ОХРАНЯЕМОЙ ЗОНЕ, СЛЕДУЙТЕ ЗА ВЕДУЩИМ ЛУЧОМ ДЛЯ ПРОВЕРКИ НА ПОЛИЦЕЙСКОЙ СТАНЦИИ. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».
Кадиллак автоматически повернул по лучу и начал спуск к полицейской станции, и Грант выругался. Он включил микрофон и негромко заговорил:
— Говорит Грант из залива Пичмен. Похоже, что-то не в порядке с моим транспортом.
Последовала недолгая пауза, затем из динамика на доске послышался мягкий женский голос:
— Простите, мистер Грант. Ваш сигнал верен. Не в порядке наше устройство идентификации. Пожалуйста, продолжайте полет к дому.
— Исправьте ваше проклятое устройство, пока оно не подстрелило налогоплательщика, — сказал Грант. Округ Энн Арундел был крепостью Объединенной партии. Но сколько он продержится после подобного инцидента? Грант переключился на ручное управление и повел машину, не обращая внимания на правила. Теперь, когда они знают, кто он, ему могут только выписать штрафную квитанцию, и компьютер заплатит по ней, не беспокоя его самого.
Эта мысль вызвала мрачную улыбку. Правила движения нарушаются, компьютеры отмечают это и выписывают штрафы, другие компьютеры платят штрафы, и ни один человек не обращает на это внимания. И только когда накапливается очень много штрафов и поступает предупреждение о возможном аннулировании водительских прав, налогоплательщик узнает обо всем этом — если, конечно, сам не заглядывает в свой банковский счет.
Впереди показался его дом — большое разбросанное строение начала двадцатого века на берегу бухты. У берега на приколе яхта, и Грант ощутил укол вины. Он не забыл о яхте, но она слишком часто остается в руках команды, слишком подолгу владелец не уделяет ей внимания.
Карвер, шофер, подбежал, чтобы помочь Гранту выйти из кадиллака. В большой библиотеке его ждал Хэпвуд со стаканом шерри. Князь Бисмарк, доберман, дрожа в присутствии своего божества, положил голову на колени Гранту, готовый по его приказу прыгнуть в огонь.
Какая ирония во всей этой ситуации, подумал Грант. Дома он обладает властью феодального владыки, но эта власть ограничена тем, насколько сильно его штат не хочет возвращения в Благотворительность. Однако стоит только поднять трубку телефона службы безопасности в углу, и начнет действовать его истинная, реальная власть, абсолютно невидимая и ограниченная только желаниями президента. Деньги дают ему видимую власть, наследственность — власть над собакой; но реальную власть ему дает телефон службы.
— Когда хотите обедать, сэр? — спросил Хэпвуд. — И здесь мисс Шарон с гостем.
— Гость?
— Да, сэр. Молодой человек. Мистер Аллан Торри, сэр.
— Хорошо, Хэпвуд. Сначала поем, а потом повидаюсь с мисс Грант и ее гостем.
— Очень хорошо, сэр. Я сообщу повару. — Хэпвуд незаметно покинул комнату.
Грант снова улыбнулся. Хэпвуд — еще одна фигура из Благотворительности, и вырос он, говоря на диалекте, которого Грант никогда не понимал. По какой-то причине на него произвели сильное впечатление английские дворецкие, которых он видел на триви. Он стал подражать их манерам — и теперь известен всей округе как превосходный управляющий.
Хэпвуд этого не знает, но Грант ведет учет каждого цента, полученного дворецким: взятки от бакалейщиков и мясников, выплаты садовников, а также доходы от поразительно выгодно размещаемых инвестиций. Хэпвуд вполне может уйти в отставку и жить в собственном доме жизнью налогоплательщика.
«Почему, — лениво думал Грант. — Почему он остается? Это, конечно, облегчает мне жизнь, но почему?» Это настолько заинтересовало Гранта, что он приказал своим агентам заняться Хэпвудом, однако этот человек не интересовался политикой и был ревностным сторонником Объединенной партии. Единственной подозрительной особенностью его контактов оставалась утонченность, с какой Хэпвуд извлекал прибыль из каждой выплаты, связанной с домом Гранта. У Хэпвуда нет детей, а свои сексуальные потребности он удовлетворяет во время нечастых посещений заведений, расположенных на окраине Благотворительности.
Грант ел механически, стараясь побыстрее покончить с этим и увидеть дочь, однако он опасался встречи с молодым человеком, которого она привела в дом. На мгновение он подумал о том, чтобы воспользоваться телефоном службы и узнать о нем побольше, но гневно покачал головой. Постоянно думать в терминах безопасности — это нехорошо. Сейчас он намерен быть отцом, собирающимся встретиться с женихом дочери, и больше ничего.
Он оставил обед недоеденным, не думая о том, сколько стоят остатки его бифштекса, или о том, что Хэпвуд кому-нибудь их продаст, и направился в библиотеку. Сел за массивный стол из древесины какого-то восточного фруктового дерева и выпил бренди.
По обеим сторонам от стола стены были покрыты книжными полками, безупречными, очищенными от пыли свидетельствами жизни империй прошлого. Уже несколько лет он не читал ни одной из них. Теперь все его чтение ограничивается отчетами в ярко-красных переплетах. В отчетах содержатся живые рассказы о живых людях, но иногда вечерами Гранту казалось, что его страна так же мертва, как эти погибшие империи.
Грант любил свою страну, но ненавидел ее жителей, ненавидел всех: Каринса и всю новую породу, одурманенных обитателей островов Благотворительности, самодовольных налогоплательщиков, мертвой хваткой державшихся за свои привилегии. «Что же тогда я люблю?» — спрашивал он себя. Только нашу историю, величие Соединенных Штатов в прошлом, а это можно найти в старинных домах и в старых книгах, и этого нет в отчетах службы.
Где патриоты? Теперь все стали патриотами, глупцами, идущими за своими предводителями в ничто. У них нет ничего, даже славы.
И тут вошла Шарон. Привлекательная девушка, гораздо красивей матери, но ей не хватает материнской уверенности и выдержки. Она привела с собой высокого молодого человека двадцати с небольшим лет.
Пока они подходили, Грант разглядывал юношу. Приятный мальчик. Длинные волосы, аккуратно подстриженные, консервативные для наших времен усики. Рубашка голубая с фиолетовым оттенком, красный шарф… немного кричащий, но даже Джон Младший ходит в кричащей одежде, когда сбрасывает мундир СВ.
Мальчик подходил неуверенно, почти робко, и Грант гадал, что это: страх перед ним и его положением в правительстве или естественная неуверенность молодого человека, который должен встретиться с отцом своей невесты. Крошечный бриллиант на руке Шарон вспыхнул от огня камина желтым, и она как-то неестественно протянула руку.
— Папа, я… я тебе о нем рассказывала, это Аллан. Он только что сделал мне предложение!
Она вся светится, заметил Грант, и говорит уверенно, не ожидая, что он может возразить. Грант думал: не единственный ли во всей стране человек Шарон, кто его не боится? За исключением Джона Младшего, которому нечего бояться. Джон вне пределов досягаемости телефона службы Гранта. Флот СВ заботится о своих людях.
По крайней мере юноша попросил ее руки. Мог и просто переселиться к ней. А может, уже переселился?
Грант встал и протянул руку.
— Здравствуйте, Аллан.
Рукопожатие у Торри крепкое, но он избегает взгляда Гранта.
— Значит, вы хотите жениться на моей дочери? — Грант многозначительно посмотрел на ее левую руку. — Кажется, она отнеслась к этой мысли одобрительно.
— Да, сэр. Сэр, она хотела подождать и спросить вас, но я настоял. Это моя вина, сэр. — И на этот раз Торри почти вызывающе поднял голову.
— Да. — Грант снова сел. — Что ж, Шарон, раз уж ты сегодня вечером оказалась дома, поговори с Хэпвудом о Князе Бисмарке. Мне кажется, его неправильно кормят.
— Прямо сейчас? — спросила она, недовольно поджимая губы. — Папа, это совсем по-викториански! Ты высылаешь меня из комнаты, чтобы поговорить с моим женихом!
— Да, ну и что? — Грант больше ничего не сказал, и Шарон наконец повернулась к двери.
Потом сказала:
— Не позволяй ему тебя запугать, Аллан. Он опасен не больше, чем… голова лося на стене, охотничий трофей! — И вышла, прежде чем ей смогли ответить.
