История шестая
ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ
Пугало сидело на крыше флигеля, наблюдая рассвет. Небо, как это частенько бывает в феврале недалеко от моря, несколько минут напоминало цветом морскую раковину, таким нежно-розовым оно было, а затем сразу потускнело, налилось свинцом, в глубине которого, казалось, расплескали лучшие восточные чернила. Почти сразу начал накрапывать дождь, и одушевленного с крыши как ветром сдуло.
Дождь Пугало любило даже меньше, чем отсутствие развлечений. А последних не случалось уже довольно давно.
Я занимался тем, что заканчивал ранний завтрак — вареные яйца, жареная сардина и чесночный суп, который оказался порядком пересолен.
Все тело чесалось, ночью я отразил четыре атаки клопов, но пропустил организованный удар с левого фланга и теперь мысленно проклинал этот постоялый двор и то, что настойка для отпугивания насекомых закончилась так не вовремя.
Владелец заведения, видя мою хмурую рожу, не решался просить расчет и топтался возле кладовки, поглядывая то на меня, то на облаченных в белое.
Странники в одеждах, которые за время путешествия давно уже приобрели серый цвет, с простыми посохами, ели постную гречку. Уставшие от бесконечной дороги богомольцы шли от мыса Дель Сур, самой южной точки Нарары, в Крусо.
Не первые пилигримы на моем пути. И все как один твердят, что девочка, живущая в Крусо, узрела чудо. Мол, прилетел к ней крылатый вестник, и крылья его были подобны дыму. Сообщил он, разумеется, что Страшный суд не за горами и надо покаяться, прежде чем вострубит рог и поднимется из земли прах.
— Ты веришь в это? — спросил у меня Проповедник, когда мы только услышали новость.
— Что ангел слетел с небес? Последний ангел, которого, как говорят, видели, появлялся, когда распяли Христа, и известил наместника, деда императора Константина, о том, что грядут большие перемены. Но в той истории хотя бы был серьезный повод.
— Конец света, по-твоему, не повод?
— Я немного устал от концов света, Проповедник. Каждый год всякий, кто считает, что видел ангела или слышал бога, заявляет о том, что мир на краю гибели, что вот-вот случится третий потоп, четвертая великая эпидемия юстирского пота и в каждом городе на месте домов грешников вырастут огнедышащие горы, которые будут плеваться серой и жабами.
— То есть ты не ждешь Апокалипсиса?
— Не сомневаюсь, что рано или поздно мы достанем небеса и те проведут показательную чистку паршивых овец, но уверен, это случится не при моей жизни.
— Если честно, я тоже не верю в эту историю. На кой черт, прости Господи, ангелу прилетать к какой-то десятилетней девчонке, когда в его распоряжении куда более интересные представители человечества?
Один из пилигримов, уже давно поглядывающий на меня, отодвинул пустую миску, неспешно вытер губы рукавом и подошел к моему столу:
— Бог в помощь. Направляетесь в Крусо?
Я подумал, стоит ли делиться своими планами с первым встречным, решил, что хуже не будет, и просто кивнул.
— Нас восемнадцать. Мы мирные люди, а дороги вдоль побережья бывают опасны. Заплатим за защиту.
Вот только этого мне не хватало. Плестись два с половиной дня вместе с распевающими святые гимны богомольцами, когда на лошади можно оказаться в городе уже к вечеру. У меня просто нет лишнего времени.
— Ты ошибся, добрый человек, — любезно ответил я ему. — Я не наемник и не воин.
Чтобы не было больше вопросов, показал рукоятку кинжала:
— У меня свои цели. Если хочешь защиты, сходи на купеческий пост. Они обычно продают услуги охранников.
Он, кажется, удовлетворился моим ответом и вернулся к спутникам. Проповедник покрутил пальцем у виска:
— Отдать деньги одному, чтобы он охранял восемнадцать. Воистину Божьи люди. Такого идиотизма я не встречал с тех пор, как решил остановить наемников на крыльце моей церкви. Лучше бы сидели дома, чем шляться по дорогам.
— Как ты суров с утра. — Я с усмешкой отложил ложку, окончив завтрак. Следовало расплатиться и отправляться в дорогу. Под мерзким дождем.
— Я истину говорю, Людвиг. А уж если дома не сидится и в заднице свербит, научись стрелять из арбалета. Восемнадцать человек с арбалетами. Они любых разбойников уделают.
— Отправляющимся к святыням не пристало носить при себе что-то тяжелее библии.
— Вот потому их и разувают все кому не лень.
Он еще что-то ворчал по этому поводу, но я уже направился к хозяину постоялого двора, предоставив старому пеликану высказывать свои мысли Пугалу в намокшей соломенной шляпе.
Нарара, несмотря на то что это не самая южная страна континента, зимой отличалась куда более мягким климатом, чем тот же Лезерберг или Витильска. Снег в приморских областях падал обильно, но морозы случались редко, а к концу февраля довольно часто теплело настолько, что начинал идти дождь.
Конечно же холодный и неприятный, но, если сравнивать с убийственным морозом, что сейчас, по слухам, собирает щедрую жатву из путников в Фирвальдене, — здесь, можно сказать, был рай земной. Впрочем, человек никогда не бывает доволен и частенько пеняет на судьбу. К полудню я возненавидел дождь, который шел не переставая.
Стоило мне подумать о том, что лучше уж шел бы снег, как капли обернулись крупными белыми хлопьями и случилась «чудесная» метель. Она, точно соль Ядовитого моря, укрыла рыже-красную землю белым налетом, который не продержался и часа — из-за облаков выглянуло солнце и растопило всю эту красоту.
Я быстро понял, что ошибся в расчетах и к вечеру в Крусо не попаду. Окажись земля замерзшей, это было бы вполне возможно, но дорога размокла, и гнать по ней лошадь не имело никакого смысла.
Проповедник это тоже понял, но помалкивал, поглядывал на солнце. И наконец, уже к вечеру предложил:
— Деревеньки по пути встречаются. Переночуем в одной из них? Местные довольно дружелюбны. Ведь уже понятно — ты окажешься в городе не раньше середины завтрашнего дня.
— Предпочитаю постоялый двор, а не крестьянский дом.
— Все дворы забиты паломниками, пилигримами и сумасшедшими. Вчера мы едва нашли место для ночлега. Что ты имеешь против крестьян?
— Я верю в доброту людей, Проповедник, но гораздо меньше, чем прежде. За мою жизнь четырежды меня пытались убить во время таких вот ночлегов. Один раз, потому что я страж, в другой — потому что понравился мой конь, в третий — из-за пряжки на ремне и двух серебряных монет в кошельке.
— А в четвертый? — уточнил он, когда я замолчал. — Ты сказал, что четыре раза.
— Не знаю причины. Тот умник умер прежде, чем успел поведать мне ее. В общем, я не слишком жажду наступить на те же грабли в пятый раз. Это уже слишком. Даже для меня.
— А если не будет постоялых дворов?
— Что-нибудь придумаю. Лес под боком.
Я обогнал несколько групп странников — уставших, изможденных, но вдохновенно шагающих в Крусо, точно околдованные.
— Вера творит чудеса. — Проповедник с жадным любопытством рассматривал их лица.
— Вера в слова маленькой девочки и слухи, которые их преумножают. Сколько этих блаженных останутся лежать на обочине из-за холода, болезней, переутомления и встречи с дурными людьми? По мне, это больше напоминает сумасшествие, а не веру.
— Не согласен с тобой. — Он осторожно потрогал проломленный висок, затем глянул на палец. — Вера на то и вера. Если бояться за свою жизнь, то конечно же надо сидеть дома. Но следует что-то сделать, чтобы попасть в рай. Не всем открываются эти врата и прощаются грехи.
— То есть, по логике, лучше погибнуть в пути и обрести вечное блаженство на небесах?
— А разве нет?
Я покачал головой:
— Проповедник, я как никто иной верю в чудеса, ад, рай, демонов, ангелов, души и воскрешение Христово. Сюда можешь добавить потоп, исход из хагжитских земель, знамения, огненные дожди и что там еще написано в библии по другим важным поводам. Но я готов поспорить, как специалист по душам, что нельзя получить ключ от рая, сдохнув в пути от тифа, если ты наслушался басен, которые не имеют ничего общего с верой.
— Любая басня появляется по воле Его.
— Ага. Так можно сказать обо всем. Вот эта лужа тоже по воле его. И вот эта канава здесь не случайна. И вон та виселица на перекрестке появилась исключительно по приказу бога, а не местного землевладельца, казнившего разбойников или просто каких-то бедолаг.
— Наш теологический спор заходит в тупик, — заметил он. — Потому что я имею в рукаве один и тот же козырь, укладывающий любой твой аргумент на обе лопатки. Ему уже без малого полторы тысячи лет, но он отлично действует. Хочешь услышать эти волшебные слова?
Я прищурился:
— Удиви меня.
— Мы просто не в состоянии постичь Его замыслов, — невинно изрек он. — Ибо кто мы перед Ним? И возможно, эта канава сыграет роль в Его планах. Как и лужа. И виселица с ее грузом. Только мы об этом никогда не узнаем.
— Да, это очень удобное заклинание. И его можно применить к любой ситуации. К примеру, твоя смерть была его замыслом.
Он хихикнул:
— Я ни на минуту в этом не сомневаюсь.
— И поэтому порой неделями я слышу от тебя потоки богохульств?
— Одно другому не мешает. Если моя смерть нужна Ему, то я готов выполнить свое предназначение.
Я снял с головы капюшон, и влажный ветер с моря взъерошил мои отросшие волосы:
— И ты знаешь, каково оно?
— Мы просто не в состоянии постичь Его замыслов, — терпеливо повторил старый пеликан. — Быть может, Он желал, чтобы я скрашивал твое одиночество? А затем отправлюсь в рай.
— Ты уже можешь туда отправиться. Хоть сейчас, — напомнил я ему.
— Пока я не готов. Но возвращаясь к нашей беседе о вере и верующих. Считаю, что неважно, насколько правдивы слухи и девочка, благодаря которой они появились. Важна лишь вера. Даже если у нее нет причины. Ибо она — пропуск в рай. Не согласен?
Вопрос был обращен к долговязому Пугалу, которое, точно аист, размеренно шагало по другую сторону от моей лошади. То лишь ухмыльнулось.
— Ну да, — проворчал Проповедник. — Куда уж тебе о духовных вещах рассуждать.
— Вера не является пропуском. Ты ошибаешься. — Мы почти добрались до виселицы, и я поправил палаш, висевший рядом с седельными сумками, так как в ближайших придорожных кустах мне почудилось движение. — Кроме нее должны быть и хорошие поступки. Отсутствие грехов. Слепая вера не помогает, друг Проповедник, а вредит. Это все равно что неуправляемая карета, несущаяся под горку. Угробит и тех, кто сидит в ней, и тех, кто попадет под колеса.
Старый пеликан скривился:
— Я понимаю твою аналогию, Людвиг. Даже признаю, что ты прав. Мы, люди, искажаем все, до чего дотягиваемся. Или выворачиваем наизнанку, что одно и то же. Но клянусь кровью Христовой, так быть не должно. Вера должна спасать, а не убивать.
— И не разобщать, не стращать, не судить и не казнить. Но отчего-то именно так и происходит. Одни жгут ведьм, другие — кацеров из Витильска, третьи — тех, кто забыл помолиться перед обедом. Уверен, что помыслы Господа в этих случаях совершенно ни при чем. Это уж мы сами, воплощение рук его, додумались. Но всегда готовы спихнуть свои не слишком праведные поступки на чужую волю, лишив ее себя. Мол, не я срубил голову тому нехристю-хагжиту, это бог так велел.
Мы вплотную подъехали к виселице — перекладине между двух столбов. На ней болтались два трупа. Судя по внешнему виду, встречали путников они уже очень давно. Покойники выглядели столь жалко, что не заинтересовали даже Пугало.
— Забавно, — изрек Проповедник с таким видом, словно его заставили проглотить тарелку желчи. — Мы живем и мыслим, верим, желаем, любим и ненавидим. Мы все, создания Божьи с горячей кровью, в конце пути превращаемся вот в это. В бездушный кусок мяса на радость червям и воронам.
— Что это на тебя нашло?
Он отвернулся от висельников:
— Умирать не страшно, Людвиг. Просто обидно. Никогда не успеваешь сделать все, что хотел.
— Мы не умираем после смерти, Проповедник. Ты — тому явное доказательство.
— Я узнал об этом, лишь когда меня убили. До того момента — верил и сомневался. Сомневался и верил. При всех чудесах и доказательствах не всегда можно искренне быть убежденным до конца, что есть жизнь после смерти.
— Еще одна человеческая черта, — усмехнулся я. — Мы склонны сомневаться даже в очевидных фактах. Сплошные противоречия.
Он неожиданно улыбнулся.
— Иногда ты говоришь замечательные вещи, мой мальчик. В такие минуты я узнаю что-то новое о самом себе, — проронил он и фальцетом запел церковный гимн во славу благодати.
Ночевать под открытым небом или в каком-нибудь заброшенном сарае не пришлось. Почтовая станция с постоялым двором оказалась как нельзя кстати. И, несмотря на то что в крохотном зале было народу столько же, сколько в бочке альбаландских селедок, свободная комната нашлась.
— Да неужели? — изумился Проповедник и ткнул сухим пальцем в чернявую хозяйку. — Советую спросить у нее, в чем здесь подвох. С тем количеством желающих приобщиться к святому месту комнату нельзя найти даже за флорин. А здесь свободная!
Я спросил. Женщина не стала скрывать:
— Три месяца назад зарезали там одного путника. Сам виноват. Пустил чужаков, много болтал, пил и сорил деньгами. Я и опомниться не успела, как его выпотрошили.
— С каких это пор убийство пугает гостей?
Она нахмурилась, затем решилась:
— Хорошо. Не буду юлить, господин. Мой сын видел ваш кинжал, когда заводил лошадь в стойло. Вы страж, а значит, не боитесь призраков. И не потребуете плату назад.
— А вот с этого момента поподробнее, — заинтересованно попросил я.
Обычно призраки и привидения не более чем миф. Так называют душу, которую внезапно видят все, кому она желает показаться на глаза. О таком пишут в книгах, но в реальности подобное явление стражи встречают реже говорящего козла за обеденным столом Папы.
— Отпели и закопали, все как положено. А он, сволочь, все покоя не дает. — Ее лицо стало злым. — Занял комнату, пугает людей. Те уже начали болтать, а мне, как понимаете, ни к чему разговоры. Сейчас народу много и мест нет, а как поток схлынет, никто ко мне не идет, кроме придурков, которым охота поглазеть на мертвеца. Таких, как вы понимаете, гораздо меньше нормальных людей.
— Кто-нибудь после его появления здесь умирал?
— Нет.
— Болел? Калечился?
— Нет, упаси Господь. Ничего такого. И с доходами пока все хорошо. Да и не злой он. Просто пугать любит. Служанки уже туда и не заходят. Комнату не убирали. Избавьте меня от него, господин. А я бесплатно пущу. И еду лучшую, и вино. И лошадке вашей пшеницы отборной.
— Соблазнительно, — без особых эмоций произнес я. — Ну показывай, где у тебя плохая комната.
Она оказалась на первом этаже, в дальнем конце дома, с единственным окном и видом на скотный двор.
— Настоящий дворец. — Проповедник дал свою критическую оценку убогому интерьеру и кровати с соломенным матрасом.
— Надеюсь, призрак смог напугать не только людей, но и клопов. — Я бросил сумку в темный угол и, не удержавшись, открыл маленькую форточку. Здесь давно следовало проветрить.
— Вроде бы обычные люди нас видеть не должны. — Его пеликанье святейшество плюхнулся на мою кровать.
— Всегда есть исключения из правил.
В дверь постучали.
— А вот и он. Какой вежливый, — хихикнул мой спутник.
Разумеется, это была никакая не душа, а сама хозяйка. Не входя, она протянула мне чистое постельное белье, стараясь не смотреть в комнату:
— Ужинать будете в зале или собрать вам здесь, господин?
— В зале, — к ее явному облегчению ответил я.
Пока я сидел в толчее, опустошая тарелку, в комнате появился гость. Но не тот, которого я ждал. Это было всего лишь Пугало. Оно бесцеремонно извлекло из моей объемной сумки главное ее содержимое — тяжелую толстую тетрадь, переплетенную в шершавую свиную кожу.
Я унес все, что нашел на столе покойного бургграфа, но лишь эта вещь оправдала мои ожидания. В мои руки попало нечто вроде дневника, бухгалтерской книги и ежедневника за последние полгода — его милость отличался педантичностью и доверял бумаге все свои дела.
Отец ун Номанна, к сожалению, не был настолько наивен, чтобы не использовать шифр. Последний оказался сложен — изобретение флотолийских банкиров. Прочитать его без ключа не представлялось возможным. Поэтому я следующим же утром отправил дневник через «Фабьен Клеменз и сыновья» Гертруде, зная, что с ее связями и знакомствами, в том числе и в Риапано, где обожают не только создавать, но и раскрывать чужие секреты, узнать, что написано, получится гораздо быстрее.
Ровно через две недели я получил тетрадь обратно в другом отделении «Фабьен Клеменз», находящемся за сто лиг от первого, и среди страниц лежал ключ с правильной комбинацией и провощенный трафарет, в который требовалось подставлять нужные буквы.
Я начал с самых последних записей и не ошибся. Уже на третьей странице с конца, между отметками о выплате жалованья слугам и совещании у бургомистра, нашлось нечто любопытное:
«Интересный кинжал в коллекцию по прошлой договоренности. Получен через „Фабьен Клеменз и сыновья“. Отправитель из Крусо. Церковь Святого Михаила. Аванс в счет черного камня. Расплатиться. Посылку просят передать лично. Курьер приедет в начале февраля».
Проповедник, узнав, что я собираюсь в Крусо, даже руками всплеснул:
— Господи Иисусе, Людвиг! А почему не к хагжитам? Или сразу к адским вратам на восточной окраине мира?! До Нарары путь неблизкий, и тебе там совсем нечего делать.
— Кроме как разобраться с тем, что случилось с Кристиной, по следу которой я иду с самого начала осени. Кто-то из Крусо отправил ее кинжал бургграфу. Тот, кому нужны были камни серафима. И предполагаю, для того, чтобы выковать темное оружие.
— Да-да! Темный кузнец живет в церкви Святого Михаила и только и делает, что ждет тебя. Чтобы ты приехал и задал ему свои вопросы! Того, кто отправил кинжал, уже может там не быть!
— Он там, — с уверенностью произнес я. — В конце февраля бургграф должен был отправить ему камни.
— Ну, может, прежде чем ехать сотни лиг, ты просто зайдешь в «Фабьен Клеменз» и поинтересуешься, от кого была посылка?
— С какой стати им отвечать? Они не раскрывают посторонним тайны своих клиентов.
— Ты тоже их клиент. И с довольно внушительным счетом.
— Это ничего не меняет. Они не станут рисковать репутацией и отчитываться о чужих тайнах.
Он был недоволен и не желал ехать на запад. Но, собственно говоря, когда было иначе? Проповедник, всю жизнь проведший в своей деревне, несмотря на то что мотается за мной не один год, так и не привык к частым переездам.
Однако вернемся к настоящему. Теперь Пугало решило заняться чтением или делало вид, что читает дневник бургграфа. Оно неспешно переворачивало страницы серыми когтистыми пальцами, наклонившись к самой свече, которая едва не поджигала его шляпу, сделанную из плохой соломы.
— Как я понимаю, тебе не смущает шифр.
Оно даже головы не повернуло.
— Интересно, что оно хочет там найти. — Проповедник, подперев щеку, с некоторой завистью следил за одушевленным.
Нелепое Пугало с поля делало то, чего не мог сельский священник — оно прекрасно умело читать.
Я стал готовиться ко сну, когда появился новый гость — бледный человек с изуродованным лицом и в залитой кровью одежде. Над ним хорошенько поработали ножами и нанесли такое количество ран, что впору было лишь пожалеть его.
Вытаращив глаза, он заскрежетал зубами и медленно двинулся ко мне.
— Не надоело? — с участием спросил я.
Он остановился как вкопанный, посмотрев недоверчиво, и осторожно спросил с сильным литавским акцентом:
— Что, совсем не страшно?
— Увы, — с сожалением развел я руками.
— И вам не страшно? — спросил неизвестный у Проповедника.
— Я мертв, как и ты, полудурок, — проворчал тот. — Напугать мертвеца мертвецом это надо умудриться. Клянусь Девой Марией, более глупой затеи я еще не видал.
— Наверное, стоило подкрасться сзади, — пробормотал тот и доверительно сказал мне: — Обычно все убегали с воплем и едва дверь не сносили.
— Некоторые люди не такие, как все. — Я положил на стол обнаженный клинок.
— Бездна! — произнес убитый и рванул прочь, но не тут-то было. Фигура, которую я кинул ему под ноги, была ничуть не хуже силка, которые ставят на кролика.
Он дернулся раз, другой, но лишь запутался еще сильнее.
— Эй, приятель! Ты не имеешь никакого права меня трогать! — На его лице был страх. — Я не темный.
— Это ты так считаешь. — Я встал, взявшись за кинжал. — Ты остался на месте своего убийства, и отчего-то тебя кто-то увидел. Разумеется, он испугался. И тебе это понравилось.
— Всего лишь маленькая шалость, — проскулил он.
— Чужой страх добавил тебе сил. А они дали возможность увидеть тебя еще кому-то. И ты снова напугал. И опять подпитался ужасом.
— Но я… — Он заткнулся, когда я поднял руку с клинком, призывая его к молчанию.
— Я расскажу тебе о последствиях. Питание страхом приведет к тому, что твоя светлая сущность станет темной. Не прямо сейчас. Быть может, через месяц, а может, и через год — смотря скольких людей ты напугаешь и как сильно им будет страшно. Но поверь мне, рано или поздно подобное произойдет. Знаешь, что тогда случится?
— Ты придешь за мной? — шепотом спросил тот.
— Я уже пришел за тобой. И не буду ожидать той поры, когда ты переродишься из-за своих глупых забав и начнешь убивать людей. Пока перед тобой открыты врата рая. Но, когда ты наберешься тьмы, отправишься не наверх, а вниз. Загремишь в чистилище. Грубо говоря, собственными руками отправишь себя туда, куда никто не хочет. Не слишком прекрасная перспектива, на мой взгляд. Я даю тебе выбор. Уйдешь сам или мне выполнить свою работу?
— Уйду сам, — быстро ответил он. — Никакие шутки не стоят ада. Я просто снова хотел почувствовать жизнь.
Я разрушил фигуру, удерживая наготове знак. Он вздохнул, закрыл глаза, а дальше случилось то, что я видел уже много раз. Его силуэт стал бледнеть, пока не осталось едва заметного контура. Тот на мгновение засиял солнечным светом, который озарил всю комнату, и вокруг вновь наступила полутьма, разгоняемая лишь свечами на столе.
Что примечательно, Пугало даже головы не повернуло, продолжая читать дневник бургграфа.
— Ну, теперь хозяйка постоялого двора точно скажет тебе спасибо. — Проповедник выглядел задумчивым, явно размышляя о том, что когда-нибудь нечто подобное предстоит сделать и ему. — Скажи, ты бы и вправду забрал его кинжалом? Он ведь все-таки светлый.
— Забрал бы. Потому что такой светлый быстро становился темным, а это относится к прямой угрозе людям.
— Интересно, что он видит сейчас? Распахнутые врата? Святого Петра с ключами? Или архангела Михаила?
— Боюсь, не смогу удовлетворить твое любопытство. Придется тебе проверить самому. Давай спать. — И, повернувшись к Пугалу, добавил: — Дочитаешь, не забудь погасить свечу.
И я уснул под тихий шелест перелистываемых страниц.
— Вот сукин сын! — сгоряча произнес я.
От дневника бургграфа осталась лишь одна обложка. Страницы были аккуратно вырезаны и расклеены по потолку. Чернила на них намокли и расползлись, так что прочитать больше ничего было нельзя.
— Я… — проблеял Проповедник, так и не закончив предложение.
Все было понятно. Когда одушевленный это проделал, старый пеликан где-то бродил, поэтому не смог разбудить меня. Я молча начал одеваться. Уже рассвело, и пора было отправляться в дорогу.
— Там содержалось что-то ценное? — осторожно поинтересовался Проповедник.
— Еще вчера я бы сказал, что нет. Теперь уже не уверен. — Я застегнул пояс с кинжалом.
— Может, это одна из его непонятных шуток? Может, оно просто развлекается?
— Поживем — увидим.
— То есть ты ничего не будешь делать?
— В смысле бегать по окрестностям и искать одушевленного, который одним щелчком пальцев может переместиться на тысячу лиг, на поле, где находится его оболочка? Пугало вернется, оно всегда возвращается. Моих планов это никак не нарушало.
— Но тетрадь…
— Если честно, я собирался сжечь ее еще несколько дней назад, но руки никак не доходили. Так что плевать на тетрадь. Крусо. Церковь Святого Михаила. Вот моя цель на сегодня.
Как только я оказался в зале, хозяйка тут же кинулась ко мне. В ее глазах читался вопрос.
— Он больше не побеспокоит никого, — сказал я, и она рассыпалась в искренних благодарностях.
Когда я вышел на улицу, мальчишка тут же подвел мне лошадь.
По сравнению с прошлым днем сегодня было ясно и очень тепло. Тракт конечно же оказался забит телегами, всадниками и пешеходами. Все шли в город, чтобы поклониться новой святыне и увидеть след босой ступни, который якобы ангел оставил перед домом девочки.
Крусо — сплошные стены и башни из желтого камня. Город, раньше бывший столицей королевства, народом оказался запружен ничуть не меньше, чем дорога. У Рыбных ворот я попал в несусветную давку. Вокруг кричали молитвы, пели, поносили друг друга, визжали свиньи и орали те, кто потерял в толчее свои кошельки. То и дело мелькали белые плащи паломников, цветные ленточки на посохах. Какая-то группа крестьян несла крест, обходя городские стены по кругу. К ним каждую минуту присоединялись новые молящиеся, распевая «Величит душа моя Господа».
Под копыта моей лошади бросился нищий, вопя, что грядет конец света и я должен покаяться и отдать ему все деньги. Однако, поняв, что я не отличаюсь особой набожностью, он тут же забыл обо мне и пристал к двум дородным купцам, которые были несколько перепуганы тем безумием, что происходило вокруг.
У следующих ворот было ничуть не лучше. Усиленный отряд стражи сдерживал толпу. Людей набралось столько, что многие, потеряв надежду пробраться в город сегодня, разбивали огромный палаточный лагерь на голом поле.
— Куда прешь? — по-нарарски заорал на меня усталый стражник в полосатом берете. — Вали назад!
Я показал ему кинжал, и меня, несмотря на ругань очереди, пропустили.
— Церковь Михаила. Как мне ее найти? — спросил я у солдата.
— Спроси чего полегче! — отмахнулся тот. — Их тут до черта, как и богомольцев!
— Не ты один не любишь паломников, — хихикнул Проповедник.
Пришлось расспрашивать на улицах. Какой-то парень со знаком гильдии портных на камзоле почесал в затылке:
— Это та, которая возле колодца, что ль?
— Знал бы, не спрашивал.
— Епископская, на Малой Злотинке, по пути к внутренней стене.
Я поблагодарил его и направился к центру города. Крусо до этого я никогда не посещал, но решил, что здесь, скорее всего, будет так же, как и в других местах при празднествах, ярмарках, святых паломничествах и свадьбах князей — все дешевое жилье расхватано, и лезть туда не имеет никакого смысла. А вот в богатых районах, где порой могут за ночь содрать и четверть флорина, если совесть отсутствует, кровать для путешественника всегда найдется.
Мой опыт меня не обманул. Постоялый двор «Под короной князя», расположенный напротив старых королевских конюшен, ценами распугал всех желающих и принимал лишь людей, которые не очень-то считали деньги. Оставив лошадь и спросив у хозяина дальнейшую дорогу, я отправился пешком. Так выходило гораздо быстрее.
Церковь — серая громада, стиснутая с двух сторон жилыми домами так, что представляла с ними единое целое и отличалась от них лишь шпилем, торчащим над черепичными крышами. На ступеньках сидели двое чумазых мальчишек лет десяти, они без всякого энтузиазма просили милостыню. Я подергал дверь, но безрезультатно, хотя слышал, что внутри играет орган.
— Закрыто, дядечка, — сказал мне один.
— Но там кто-то есть.
— Что с того? Священника-то нет.
Я достал несколько медяков, кинул им в шапку.
— Спрашивайте, — степенно позволил второй и вытер рукавом сопливый нос.
— Где он и почему закрыта дверь?
— Все священники теперь возле часовни на той стороне крутятся. Где девица видела ангела.
— Да не могла она ничего видеть! — возмутился его товарищ. — Она от рождения слепая!
— Вот потому и видела, что не видела! — заспорил тот. — Так отец Селико говорил! А он-то поболе, чем ты, знает!
— А почему музыка играет?
— Музыкант репетирует. Он часто сюда приходит. Но церковь откроется только после воскресенья.
— А что будет в воскресенье?
Мальчишка многозначительно посмотрел в шапку:
— Если уж вам лень у других узнавать, господин, то вы нам еще медяк на хлебушек подкиньте.
Я рассмеялся его нахальству, кинул два.
— Служба торжественная. Кардинал приедет. Из Риапано, говорят. Чтобы провести мессу для уважаемых жителей города. В честь явления.
— Как мне попасть в церковь?
Мальчишки переглянулись.
— Не знаем, — ответил тот, что выглядел постарше.
— Врать ты не умеешь, приятель. — Между указательным и средним пальцем я держал серебряную монетку.
Дети наклонились друг к другу, пошушукались.
— Ладно, дядечка. Проведу.
Мальчик забрал денежку, отдал ее своему приятелю, который тут же спрятал сокровище за пазуху.
— Идемте, дядечка.
Он отвел меня в переулок, огляделся и точно котенок юркнул в распахнутое слуховое окошко, находящееся на уровне мостовой. Надо признаться, туда бы я не пролез при всем желании.
Лицо мальчишки появилось в окошке:
— Идите к подвалу, вон тому. Я щас дверь открою.
Спуск в подвал тоже был на улице, закрытый стальным щитом. Клацнула задвижка, я поднял нелегкий люк, спустился вниз. Мальчишка проворно защелкнул замок:
— Если дядька Микель узнает, что я снова здесь лазаю, он уши оторвет. Давайте быстрее, дядечка.
Подвальное помещение под домом, с низким потолком и затянутыми паутиной углами походило на лабиринт. Лестница вывела нас в полутемный коридор. Здесь сильно пахло квашеной капустой и кошками. Где-то за дверью, надрываясь, кричал младенец. Шустрый мальчишка бежал вперед, так что мне оставалось лишь поспевать за ним и не врезаться головой в вязанки лука, свисающие с потолка.
Черный ход вывел нас в маленький внутренний двор дома — грязный, неухоженный, с покосившейся голубятней возле забора.
— Через забор вам, — сказал мальчишка и, больше ничего не объясняя, скрылся в здании.
Я так и поступил, благо перебраться через преграду было несложно. Церковный двор оказался еще меньше — такой тесный, что напоминал комнату в какой-нибудь провинциальной таверне. Орган продолжал играть, и даже толстые каменные стены не могли приглушить его величественные звуки.
Маленькая калитка была полуоткрыта, так что я вошел. Кроме звука органа я слышал, как находящиеся внизу подсобные рабочие раздувают мехи музыкального инструмента. Узкими закутками вышел на балкон, откуда открывался вид на колоннаду, пустые скамьи и ярко-желтый узор на полу от витражей, в которые светило солнце. Спустился вниз по витой лестнице, решив не мешать невидимому органисту, и сел на первую скамью.
Закрыл глаза, слушая музыку. Она была грандиозной, объемной и, казалось, пронзала тебя насквозь.
— Потрясающе, — прозвучал у меня над ухом голос Проповедника. — В кои-то веки ты доволен, находясь в церкви.
— Чудесная музыка, — в ответ произнес я. — Не побоюсь этого слова — божественная.
— И мнится мне, что я слышу ее в первый раз. — Он был немного растерян. — К какой это молитве?
— Не имею понятия.
— Тогда чему ты улыбаешься?
— Тому, что мой долгий путь окончен.
Он глянул на меня как на сумасшедшего. Хмыкнул и пристроился на лавке, не желая больше ничего спрашивать. Так мы и сидели, пока звуки не стихли под сводами.
Органист вошел в зал, и оказалось, что это женщина. В руках она держала стопку исписанных нот и на ходу что-то черкала в них грифелем, не замечая меня. Так что я отлично смог ее рассмотреть. Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. Из-под бархатного берета гильдии музицирования во все стороны торчали вихрастые черные волосы. Они сильно отросли и падали ей на плечи. Миловидное лицо было сосредоточено, лоб нахмурен, красивые губы сжаты, а в углах немного раскосых восточных глаз, характерных для тех, у кого предки жили в Илиате, появились морщинки.
— Редко можно встретить в церкви женщину-музыканта, — громко сказал Проповедник.
Разумеется, сказал для меня, не думая, что кто-то другой его услышит.
Но она услышала и, вздрогнув, едва не уронила ноты, поймав их в последний момент покалеченной рукой. Прищурившись, девушка с подозрением глянула на Проповедника, хотела что-то сказать и наконец увидела меня.
— Здравствуй, Кристина, — негромко произнес я.
— Привет, Синеглазый, — ответила та, кого я так долго искал.
Воцарилось молчание. Пораженный Проповедник таращился на нас, как паломник на снизошедшего на его молитвы святого.
— Твой конь скучает.
Ее плечи расслабились, и она вздохнула:
— Я тоже очень скучаю по Вьюну. Но сейчас ему лучше быть с Мириам, чем со мной. Как ты меня нашел?
— Череда случайностей и везение. Хочу вернуть тебе кое-что.
Я протянул своей бывшей напарнице браслет из дымчатых раухтопазов. Вот теперь страж действительно была поражена. Ее ноты — музыка, в которой девушка души не чаяла, — упали нам под ноги. Я видел, как дрожат ее пальцы, когда она забирала свой браслет.
— Нам надо серьезно поговорить, Людвиг. — Ее голос сел и звучал хрипло, но глаз она не опустила.
— Именно это я и хотел предложить.
Комнаты, которые она снимала, находились над большой аптекой, на втором этаже. Вход был через торговый зал. Седовласый и седобородый аптекарь, маленький и нелепый, посмотрел на меня поверх увеличительных стекол, закрепленных у него на носу, но ничего не сказал, вернувшись к весам, на которых отмерял какое-то коричневое снадобье для покупателя.
Шурша юбкой, Кристина бросила ноты на комод, достала из него бутылку вина, два бокала:
— Ты все еще пьешь красное?
— Время от времени.
— Открой. — Она села за стол, маленькими пальцами здоровой руки перебирая гладкие дымчатые камни. — Значит, ты нашел его?
Имя не прозвучало, но было и так понятно, про кого она спрашивает. Про Ганса.
— Да. — Я вытащил пробку из бутылки, плеснул в бокалы вина, сел напротив.
— И выжил. Ты всегда был везучим, Людвиг. Везучим, как черт. — Она горько усмехнулась. — В отличие от него.
— Вы были вместе?
Она не стала отрицать:
— Какое-то время. — Помолчала и добавила: — Очень краткое время. Ты удивлен?
— Сейчас? Нет. Вот когда нашел твой браслет у него — удивился. Вы не слишком ладили после того, как ты поддержала идею Мириам, что у каждого князя должен быть персональный страж.
— Я считала, что политически это полезно для Братства. — Было видно, что ей неприятны воспоминания. — Мы с Гансом решили все разногласия. Тебе он не хотел говорить.
— Ваше право и ваши дела, — пожал я плечами. — Меня больше интересует, что случилось в горах.
Она нервно крутанула стакан:
— Черт его знает, Синеглазый. Он еще в Арденау выглядел встревоженным. Говорил, что нашел нечто интересное. Затем его отчитали старейшины на совете, ты ведь помнишь, какого слона они сделали из той мухи?
Я кивнул.
— В общем, он уехал из Альбаланда, а затем, где-то через месяц, мы встретились в Лисецке. Он сказал, что его ждут дела на востоке, звал с собой, и я поехала. В Буде мы наткнулись на темную душу, засевшую в колодце. Ганс торопился, говорил, что ему во что бы то ни стало надо попасть в Дорч-ган-Тойн, попросил меня разобраться с проблемой и дождаться его. Обещал вернуться через полторы недели.
— Но ты не дождалась.
— Не стала ждать, — улыбнулась она, и я вспомнил, какой упрямой порой становилась Кристина. — Прикончила ту тварь, взяла денег с бургомистра, оставила Вьюна в хорошей конюшне и направилась следом за ним, в горы. Но не успела. Каликвец на воротах, на мое счастье, оказался сердобольным человеком. Сказал, что его братья и Орден Праведности убили стража. Что я не найду тело и мне следует уходить как можно быстрее.
Ее голос задрожал, и она по старой привычке приложила покалеченный безымянный палец клевой скуле, прижала до боли, так что побелела кожа.
— Мы даже не попрощались. И я не увидела его могилу.
— Ты поверила монаху?
— О! Он был очень убедителен. Я до сих пор благодарю его за спасение.
— Он мертв, — жестко сказал я. — За то, что предупредил тебя, его распяли в ледяной пещере.
Она лишь отхлебнула вина:
— Пусть на небе его душе будет хорошо.
Кристина не спросила меня, откуда я знаю, что каликвец мертв, а я не стал ей рассказывать, во что он превратился после смерти.
— Что было дальше?
— Я не могла мстить ублюдкам с красными веревками на рясах. Но мне хватило сил на законников. — Улыбка у нее была злой и очень неприятной. Я невольно подумал, что Кристина чем-то напоминает мне Мириам в ее не самые лучшие дни.
— И ты убила всех троих.
Она потрясенно моргнула:
— Ты и это знаешь.
— Слышал, хоть они и пытались скрыть, что в горах, не слишком далеко от монастыря, нашли два тела.
— Верно. Третьего я ранила из арбалета. Прижала его к камням, но он прыгнул в реку, и его унес поток. Надеюсь, он не выплыл.
— Выплыл. Ему хватило сил, чтобы миновать ущелья и выйти в долины Бробергера, к обжитым местам.
И, видя вопрос в ее глазах, пояснил:
— Я нашел его кости возле одной деревушки. Местные сочли, что мертвец — страж. Собственно говоря, именно поэтому я оказался в Дорч-ган-Тойне и теперь сижу перед тобой.
— Страж? — недоуменно наклонилась она ко мне. — Какого черта они так подумали?
— У него был кинжал Ганса.
— Проклятье! — Она закрыла лицо руками и простонала: — Проклятье!
Повисла тишина, я слышал лишь ее прерывистое дыхание. Когда она убрала руки, ее глаза были совершенно сухими и злыми.
— Ты сдал кинжал в Братство?
— Конечно.
Она вздохнула.
— Хорошо. — И, словно убеждая себя, добавила: — Да. Хорошо. Так будет лучше. Дальше я знаю, что случилось. Ты не сдался, как бывало и прежде. И нашел его?
— В ледяной пещере. Глубоко под монастырем.
— Как он умер?
— Сражался до последнего и забрал с собой нескольких. Думаю, что уснул. От холода и потери крови.
А что я еще мог ей сказать? Что его закололи, словно зверя? Как закололи Хартвига.
— Ты похоронил его? — прошептала моя бывшая напарница.
— Нет. Но я уверен, что теперь тело Ганса никто не побеспокоит.
Его не коснутся ни черви, ни трупоеды из иных существ, ни зло, ни свет. Он навечно останется во мраке, пока свод пещеры не обвалится и не превратится в саван для моего старого друга.
Одинокая слезинка покатилась по ее щеке, и Кристина поспешно, точно стыдясь, вытерла ее тыльной стороной ладони.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что нашел его. За то, что рассказал мне. За то, что я теперь знаю.
— Но почему ты не сделала этого? Столько лет, Криста. Мы все так долго его искали, не сдавались, верили. А ты все знала. Знала с самого начала, но ни черта ничего не сказала! Никому из нас!
Я чувствовал, как холодный гнев просыпается у меня в груди. Он жил там еще с осени, с тех пор как я понял, что девушка как-то связана с Гансом и его исчезновением.
— Будь моя воля, ничего не говорила бы и дальше.
— Почему?
— А что было бы?! Что бы тогда случилось, Людвиг?! — крикнула она мне в лицо, разом теряя все свое спокойствие. — Скажи мне! Ты бы принял это?! Отошел бы прочь?! Сказал бы: ну что поделать, раз такова его судьба?! Кто из тех, кого мы знаем, отступил?! Кто?!
Теперь слезы лились из ее глаз непрерывно, и она не стеснялась их.
— Я сама отвечу: никто! Ты, Гертруда, Львенок, Шуко, Рози не остались бы в стороне, бросились бы спасать то, что уже нельзя спасти, или того хуже — мстить. Кто из нас обладал особым разумом десять лет назад? Вы погибли бы, как и он. А если бы вмешались не мы, единицы, а целое Братство? Только представь, Людвиг, самый серьезный конфликт с Церковью за всю нашу историю. Нас бы смяли и уничтожили, если бы мы только посмели поднять на них руку!
Она была права, но я все равно считал, что ее молчание слишком жестоко для тех, кто до сих пор жил надеждой.
— Думай обо мне что хочешь, но, заклинаю, сохрани тайну. Не стоит никому знать, что Ганс нашел смерть в монастыре каликвецев. Это слишком опасная информация.
— Ты была не вправе решать за других, Кристина. Какие бы благие намерения тобой ни двигали.
— Я ни о чем не жалею.
Я взял себя в руки, откинувшись на стул:
— Почему его убили? Что он хотел от монахов?
— Не знаю.
Она выдержала мой взгляд, но я лишь вздохнул:
— Это ложь.
— Пусть так, — легко согласилась она. — Но правда о причинах смерти Ганса теперь ничего не изменит. Все давно закончилось, Людвиг. Все в прошлом. Оставь его, иначе оно проснется и убьет тебя.
— Ты ведь меня знаешь. Я все равно докопаюсь до истины, пусть для этого потребуется еще десять лет.
— Не с моей помощью. Прости, но я не желаю брать на себя ответственность за твою смерть.
Настаивать не имело смысла, и я отступил.
— Хорошо. Забудем о причинах, побудивших Ганса отправиться в монастырь. Расскажи о том, что было дальше. После того как ты разобралась с законниками.
Она встала, закрыла окно, ежась от холода.
— Что тебя интересует?
— Черный кинжал.
Кристина хмыкнула:
— Я начинаю думать, что ты не Людвиг, а дьявол.
— Облей меня освященной водой, если тебя что-то смущает, — предложил я ей.
— К сожалению, нет под рукой, — невольно улыбнулась она. — Ты прав. Такой кинжал у меня был. Что ты знаешь о клинке?
— Ты владела им какое-то время, затем его украли, он объявился в Шоссии и причинил немало неприятностей, пока мы с Мириам не разобрались с его владельцем.
— Кинжал у нее?
— Уничтожен в присутствии князей Церкви.
Про второй клинок, тот, что принадлежал императору Константину, добытый мной и Рансэ в тайнике прежнего Братства, я упоминать не стал.
— Еще что-нибудь?
— Сущие мелочи, Криста. Кинжал, который ты выпустила в мир, делает души темными.
Она была ничуть не удивлена. Ни капли.
— Я рада твоим знаниям. Мы сэкономим кучу времени, Людвиг. Мне не потребуется рассказывать тебе все с самого начала и убеждать, что это правда.
— Все даже лучше, чем я рассчитывал, — раздался чуть насмешливый голос у меня за спиной. — Можно сразу приступать к делу.
Я обернулся и увидел в дверях первого помощника ныне мертвого маркграфа Валентина.
Колдун Вальтер, с которым мы расстались при не самых лучших обстоятельствах, с улыбкой прислонился к косяку:
— Доброго тебе денечка, ван Нормайенн.
Расстояние до него я преодолел за одно мгновение. Стул улетел в противоположную часть комнаты, а я оказался перед ненавистным колдуном. Он, кажется, не ожидал от меня таких скоростей. Я увидел, как застывает улыбка на его лице, и первым же ударом кулака сломал ему нос. Броском повалил на пол и, не думая, что в любой момент он может применить магию, начал делать то, о чем мечтал больше года.
Кристина с воплем повисла у меня на плечах:
— Людвиг! Оставь его! Прекрати! Ну же!
Черта с два я собирался ее слушать. Но меня и вцепившуюся Кристу отбросило в сторону. Потолок несколько раз крутанулся перед глазами, и я ощутил сильную тошноту. Дернулся, пытаясь встать и вернуться к колдуну. На этот раз я собирался воспользоваться не кулаками, а кинжалом, но и тут моя бывшая напарница не разжала пальцев, повиснув на мне, как ласка на охотничьем псе.
— Успокойся, черт тебя подери! Стоп! Хватит! Он друг! Он мой друг!
Вальтер то и дело трогал пальцами разбитые губы, на которых запеклась кровь. Нос у него распух, левый глаз заплыл, но колдун не собирался ждать положенных дней до своего выздоровления. Сидел себе в углу да шептал наговоры.
— Ты в норме? — Кристина протянула ему влажную тряпицу, и этот чертов ублюдок с благодарностью ее принял.
— Бывало и хуже, — прогнусавил он. — К завтрашнему дню заживет.
Я хотел у него спросить, что же он не заживил себе шрам, который я оставил, когда кинул арбалет ему в лицо, но сдержался.
— Сходи к Филиппу. Он может помочь.
Вальтер лишь скривил губы и тут же об этом пожалел, так как начала сочиться кровь.
— Проклятый день! — ругнулся он. — Я лучше сам. Без его адских притирок и болтушек. Займись своим вспыльчивым коллегой.
— Я бы тебе еще добавил, если бы не она, — мрачно заметил я.
— Охотно верю. Я бы с радостью вскипятил твои мозги, если бы не она, — озлобился он.
— Заткнитесь оба и сидите тихо! — вспылила Кристина. — Конфликты прошлого останутся в прошлом!
Я не собирался забывать застенки маркграфа Валентина, то, как я был куклой для битья, и то, как этот сидящий в пяти ярдах от меня хмырь едва не украл кинжал Натана.
— Ты раньше таким не был… — Кристина устало опустилась на стул передо мной, перекрыв путь к колдуну.
— У нас старые счеты.
— Знаю я о ваших счетах. Он рассказал.
— Тогда не понимаю твоего удивления. Если бы здесь была Гертруда, она бы уже размазала его по стенке.
— Выходит, я легко отделался. — Вальтер вновь попытался улыбнуться, но вспомнил о губах, и улыбка превратилась в оскал.
Она тяжело вздохнула:
— Ладно. О кинжале. После того как я его нашла, решила, что законники придумали что-то свое для сбора душ. Но с душами кинжал не работал. Я не смогла понять, для чего он нужен, возила с собой почти полгода.
— Один человек сказал мне, что, когда им долго владеешь, начинают происходить неприятности. У тебя такое было?
— На стражей правило не распространяется, — влез в разговор Вальтер. — Клинок никак не влияет на тех, у кого уже есть кинжалы. В остальном — сущая правда. Вещь довольно опасная.
Кристина раздраженно дернула плечом и продолжила:
— Я сдала его на хранение в «Фабьен Клеменз и сыновья» и, собственно говоря, забыла о нем на какое-то количество лет. Вспомнила, лишь когда увидела описание черного камня из книги, что лежала на столе у Мириам. Редкий фолиант, хорошие рисунки. Хагжитский я знаю довольно поверхностно, но прочитанного хватило, чтобы понять — глаз серафима достаточно редкая и ценная вещица.
— И ты забрала оружие. Дай догадаюсь — это случилось в Барбурге. И в этот же день получила два удара ножом.
Кристина переглянулась с Вальтером, и тот проронил:
— Говорил я тебе, он еще тот умник.
— Все верно. Как я понимаю, тебе рассказал об этом тот, кто похитил клинок из моей сумки.
— Ну ты должна быть ему благодарна. Он спас твою жизнь, оплатил лекаря и комнату. Кинжал не принес ему никакого счастья, и он избавился от него. Отдал человеку, которого мы поймали в Шоссии. Кто те люди, что напали на тебя?
— Не имею понятия. Я подозреваю, что они наемники Ордена. Он, — кивок в сторону колдуна, — считает, что сторонники человека, создавшего кинжал.
— Интересно, — с сомнением протянул я.
— Что не так? — Она прекрасно чувствовала, когда меня смущают факты.
— На кой черт это Ордену? Да и как они вообще узнали? Ты ведь не бегала по улицам и не размахивала таким оружием направо и налево. Трое законников, которых ты встретила в горах, мертвы. Каликвецы, если бы они знали твое имя или считали, что страж выжила, достали бы тебя из-под земли и давно уже прикончили. Для них ты — всего лишь безымянная женщина, которую в лицо видел только погибший монах-привратник. Мы возвращаемся к самым легким из моих вопросов: как они узнали твое имя, раз ты никому его не говорила? почему поняли, что кинжал у тебя? откуда догадались, в каком отделении «Фабьен Клеменз и сыновья» ты его заберешь и в какой день, если напали сразу же после этого?
— Твои предположения? — Вальтер был так любезен, что позволил мне высказаться.
— Кто напал — без понятия. О том, как нашли, — Кристина оставила следы. Задела колокольчик, который услышали не те уши. Но она утверждает, что ни с кем не говорила ни о событиях в горах, ни о темном кинжале.
— Это так, — подтвердила девушка. — Но я задавала вопросы о глазах серафима. Спрашивала у коллекционеров камней и у хагжитских торговцев.
— Возможно, кто-то искал то же самое, что и ты, и заинтересовался человеком, который проявляет любопытство в столь специфической области.
— Но больше никто не пытался напасть на тебя после того случая. — Вальтер работал над своим носом, проводя сияющими пальцами и постепенно снимая отек.
— Какой смысл? Я перестала быть интересна. У меня больше не было кинжала.
— Но ты все равно слишком много знала, — улыбнулся я. — Лично я бы завершил дело, чтобы человек не создавал проблемы.
— А ты изменился. — Кристина внимательно посмотрела на меня, затем неохотно кивнула. — Я бы поступила точно так же. Раз уж ты меня разыскал, несмотря на то что я скрываюсь, то и убийцы могли. Два года — большой срок.
Вальтер смотрел на меня неотрывно. Я знал, чего он боится, и произнес то, что уже давно сидело у меня в голове:
— Оставить тебя живой можно было лишь по одной причине — это кому-то выгодно. К примеру, ты можешь привести к клинку. Или же еще как-то помочь. Вот, допустим, твой друг. Он вполне мог нанять людей, а затем, когда у них ничего не вышло, втереться к тебе в доверие и всегда находиться поблизости.
Бывший слуга маркграфа Валентина рассмеялся и поднялся со своего места:
— Пожалуй, я пойду схожу к Филиппу. Иначе я все-таки кого-нибудь в самом деле убью.
Он вышел, а я, дождавшись, когда его шаги стихнут на лестнице, встал. Распахнул дверь, проверяя, действительно ли мы остались одни.
Кристина сидела с непроницаемым лицом, но я видел, как в ее темных глазах бушует буря.
— Как давно ты его знаешь?
— С тех пор, как меня едва не убили. Когда я пришла в себя, он был рядом.
Я невесело хохотнул:
— Очень удобно. И вписывается в мою теорию. Заботливо оказаться подле постели раненой в тот момент, когда нужно, раз уж не удалось получить клинок.
Она не желала верить:
— Это всего лишь теория, Синеглазый. У тебя нет никаких доказательств, впрочем, как и у меня.
— Ты не слишком доверчивая натура, Криста. Отчего же поверила проходимцу?
Девушка допила вино, подумала:
— Кроме того что он несколько раз спасал мою жизнь, Вальтер очень убедителен. Ему нужна помощь стража. И я верю в его историю. Мы стоим на грани катастрофы, Людвиг. До пропасти, в которой бушует пламя, всего один шаг. Но никто из людей даже не подозревает об этом.
В комнате было душно, и я расстегнул ворот рубахи.
— Катастрофы случаются ежегодно. Если не эпидемия чумы, так юстирский пот. Если не очередная еретическая секта, рисующая на гравюрах Папу с козлиными ногами, так война. Человек, создающий кинжалы, отравляющие души, без сомнения, опасен. Но не слишком ли рано мы кричим «апокалипсис!»?
— Этот некто рушит основы, Людвиг. Он чертовски талантливый мастер, но использует свой талант во зло. То, что он делает, неправильно. Вальтер ловит кузнеца уже не первый год.
— Твой колдун ловит не только его, но и стражей. Он убийца. Таких, как мы с тобой.
— Я знаю.
— Но остаешься с ним?
Кристина упрямо сжала губы.
— И дальше буду.
— Несмотря на смерть тех, кто был тебе дорог?
Она с сожалением опустила голову, но ответила твердо:
— Если кузнец продолжит, умрет еще больше таких, как мы. Все Братство. А Вальтер и его люди сейчас единственные, кто может найти и остановить темного мастера. Все очень серьезно, Людвиг. Вальтер показывал мне старые манускрипты времен Константина. Тогда существовало лишь два таких клинка. Говорят, их доставили с востока, с самой границы обжитых земель. Знаешь, почему император создал стражей? Из-за проклятых кинжалов. Он желал жить вечно, а для этого ему требовались души.
Я кивнул:
— Уже думал об этом. С помощью черных клинков он убивал людей, темнил их души. А затем забирал светлым, добавляя себе жизнь.
— Я не знаю, когда это началось. Почти все свидетельства того времени уничтожены. Но события связываю с тем моментом, когда из земель хагжитов на наш материк приехала семья светлых кузнецов. Как говорят легенды, они — потомки одного из учеников Христа. Они стали ковать кинжалы с сапфирами, но нет ни одного подтверждения, что темные клинки — их рук дело. Церковь взяла мастеров под свою защиту и на протяжении многих поколений их оберегала. Империя Константина росла, как и его власть. А жизнь длилась и длилась. Но темные кинжалы привлекали на материк темные души. Разумеется, те зарождались и раньше. Грехи и преступления никто не отменял. Но, по утверждениям историков, раньше их было гораздо меньше, чем после того, как император стал обманывать смерть. Поэтому ему и потребовались такие, как мы, — очищать земли от его ошибок.
Ничего удивительного я для себя не узнал:
— Константин давно превратился в прах. Кинжалы ему не помогли. Не помогут и тому, кто делает их сейчас. Чего ты боишься? Нашествия злых сущностей? Мы справимся. Волны темных душ захлестывали страны и раньше, но Братство всегда их побеждало.
— Я не этого опасаюсь, Людвиг. Меня пугает нечто иное. Ты знаешь, что Константин отправил восемь экспедиций на восток, надеясь раздобыть еще подобного оружия?
— Запасливый сукин сын, — невольно восхитился я. — У него ведь не получилось?
— Никто не вернулся с края обжитых земель. Но Константин продолжал искать и считал, что если собрать десять темных клинков, то они станут ключом… — Она сделала паузу, внимательно наблюдая за моим лицом. — Ключом для того, чтобы открыть адские врата.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить ее слова и рассмеяться:
— Потрясающе! Это Вальтер тебе сказал? И ты ему веришь?!
— Верю, Людвиг.
— Открыть дорогу в ад. Так не бывает.
— А бывает, что кинжал превращает чистую душу, на которой нет грехов, в темную сущность? — привела Кристина аргумент. — Скажи я тебе такое год назад, ты бы мне поверил? Или вот так же смеялся?
— Не поверил бы, — пришлось признать мне. — Значит, десять черных кинжалов откроют врата в ад? Скажи, пожалуйста, как Вальтер отзывается об умственных способностях великого Константина? На кой черт тому искать столь сложный способ самоубийства? Если где-нибудь в Фрингбоу появится представительство ада, то плохо будет не в одном городе, а во многих странах. Легионы демонов, суккубов, чертей, адское пламя, сера с небес и прочие вещи. Не считая гибели тысяч людей. Это немного неразумно. Даже для Константина. Не находишь?
— Обязательно искать логику, Людвиг?
— Если хочешь понять мотивы другого человека? Да. Обязательно. Особенно когда не веришь на слово колдуну, охотившемуся за клинками стражей.
— Ад тоже может дать силу и власть. И Константин считал, что, раз этого не дают ему небеса, несмотря на то что он принял новую религию, отказавшись от языческих богов, следует заключить иную сделку. Создать проход для тех, кому попасть в наш мир не так-то просто. Он считал, что приобретет гораздо больше, чем потеряет.
Я лишь развел руками:
— И о таком откровении знает только наш общий друг?
— Нет. В Риапано это тоже известно. Поэтому два клинка Константина уничтожены уже очень давно.
Конечно. Только один. Второй лежит в сумке нашей общей учительницы.
Но сказал я совсем другое:
— Положим, все так, как ты говоришь. Порадуемся, что у Константина ничего не вышло. Но теперь в мире появился еще один безумец, которому не к чему приложить руки, поэтому он создает оружие, более опасное, чем хагжитская песчаная кобра. Но не хранит его. И не собирает, а выбрасывает в народ. Иначе бы мы с тобой не увидели ни одного такого клинка. Следовательно, он явно не желает открывать никаких мифических врат. Так?
— Нет. Не так. Мы подозреваем, что тот, что был у меня, оказался всего лишь пробным экземпляром. Ему надо было узнать, работает ли кинжал.
— И поэтому оружие каким-то образом появилось у представителя Ордена? — Я был полон скептицизма.
— Почему бы и нет? Они специалисты в таких вопросах. Раз проверяют наши клинки, видят историю собранных душ, то, возможно, он надеялся, что дадут оценку и его работе.
— Есть два «но». Я не люблю Орден, но дело они знают. Появись среди них подобный человек, они явно бы не оказывали ему услуги, а потащили к себе в подвалы. Или же сразу прикончили.
— А может, кузнец заключил сделку только с одним из них. С самым нечистоплотным, — веско возразила она. — А твое второе «но»?
— Еще один темный кинжал путешествовал по миру без своего создателя. Клинок нашел один инквизитор в сумке гонца, одержимого бесом. Гонец умер, так ничего и не успев рассказать. А клинок клирики уничтожили.
— Ты уверен в этой информации?
— Я вместе с Гертрудой видел обломки оружия у кардинала ди Травинно. В твоей теории, что кузнец решил проверить, работает ли его творение, тогда как остальные клинки он держит при себе, есть некоторая несогласованность. Проверка кинжала — звучит крайне натянуто. Он мог это сделать и сам, раз умеет создавать такие вещи. Я думаю, единственная причина, почему кузнец мог отдать темный клинок кому-то из Ордена, — это плата. Плата за помощь и сотрудничество.
Но Кристина считала иначе:
— Отнюдь. Теория лишь укрепилась с твоим рассказом. Подумай сам. Первое оружие не дошло до адресата. Его перехватили и уничтожили клирики. Поэтому появился тот, второй, в итоге попавший мне в руки.
Версия звучала чуть более складно, чем предыдущая. Но не намного. Я помнил, как в Риапано говорили о том, что отец Март нашел клинок три года назад. А Кристина заполучила свой на семь лет раньше, следовательно, ее клинок никак не мог быть вторым.
— Вальтер так уверен в подобном развитии событий? — По моему тону было понятно, насколько сильно я «ценю» мнение колдуна.
Она подняла вверх ладони:
— Слушай. Он необычный человек. И жестокий. В другое время я бы убила его не задумываясь. За все зло, что он причинил Братству. Да нет! К черту Братство! За все то, что он сделал тебе. Но, как я говорила, ситуация очень сильно изменилась. Я многое узнала за пару последних лет, и мое отношение к жизни перевернулось. Он — меньшее зло и может спасти всех нас.
— Зло не может быть маленьким или большим. Зло остается злом. Я подхожу к случившемуся без эмоций. Во всяком случае, сейчас. Он не смог отследить законников, но нашел тебя. Угадай, куда спешил гонец, убитый инквизитором? В замок Латка, владельцем которого был маркграф Валентин, а ему служил твой разлюбезный колдун. Все указывает на то, что он искал темный кинжал.
— Я тоже его ищу, как и другие люди Вальтера. Мы надеемся, что артефакт приведет нас к кузнецу. — Она подалась вперед, накрыла мою руку своей, вкрадчиво сказав: — Слушай. Скорее всего, ты прав. За тем нападением действительно мог стоять он. Слишком много совпадений. Но это ничего не меняет, Людвиг. Я нужна ему, а колдун нужен мне. У нас одна цель. И друг без друга мы не обойдемся. Я многим пожертвовала ради того, чтобы попытаться найти темного мастера. Слишком многим. И отступать сейчас… Поверь, я просто не могу так поступить.
— Он опасен, Кристина.
— Я это знаю лучше, чем ты. У него тысяча и один недостаток, но даже такой человек, как он, может спасти наш мир.
Это было так смешно слышать. Вальтер — спаситель человечества. По мне, так это мир следует избавлять от него.
— Ты исчезла и не подавала о себе вестей почти год. — Я сменил тему. — Мы волновались за тебя.
Она отвела глаза, сказав тихим голосом:
— Прости. У меня не было выбора. Прошлой весной мы с Вальтером влипли в неприятности, когда сбили со следа кузнеца клириков. Уверена, в отличие от нас они не хотят его убивать. Поймав кузнеца, Риапано получит в свои руки огромную власть. Поэтому ты понимаешь, как важно нам найти его первыми?
— Значит, вы хотите убить загадочного мастера?
Она горячо кивнула:
— Самым быстрым способом из всех возможных. Чтобы никто не узнал его секретов. Они должны умереть вместе с ним.
— А священники? Вдруг вы ошибаетесь, и у них такая же цель, как и у вас, — убить его.
— Не ошибаемся, — безапелляционно заявила она. — Как только они поняли, что мы тоже ищем его, послали за нами своих убийц. Поверь, Людвиг, это было страшно. Пятеро из нашего отряда погибли. Мы насилу ушли и вот уже который месяц скрываемся. И я не могу вернуться в Арденау. Даже письмо написать кому-либо из стражей не могу. Оно подставит под удар любого.
— Органист в церкви, — улыбнулся я. — Ты не слишком-то хорошо скрываешься.
— Лучше прятаться от собаки в ее же будке. Там она будет искать в последнюю очередь. Никто не смотрит на музыкантов.
— Убегать вечно не получится.
— Я и не стану. Нужно лишь уничтожить зло. Все остальное неважно.
Я видел, что она одержима идеей найти человека, кующего темные кинжалы, точно так же, как Мириам вот уже век не дают покоя поиски кузнеца, создающего клинки для Братства. Я понимал, что не отговорю ее, что спорить бессмысленно и то, что, приехав сюда через несколько стран, я узнал, что она жива и о произошедшем с ней и Гансом, это и есть все, чего я достиг.
— Вижу, что желание спасти мир велико.
— Мир? — Она изогнула бровь. — Плевать я хотела на него. Я спасаю не мир, а Братство. Защищаю его в меру отпущенных сил и умения.
— Только в Братстве об этом не подозревают.
— И хорошо. Меньше проблем и мне, и им.
— Мы существуем почти полторы тысячи лет. У нас случались разные неприятности, но Братство всегда выживало и оставалось на ногах. Останется и впредь. Тебе незачем складывать голову лишь ради неподтвержденных слов колдуна. Поехали в Арденау. Прямо сейчас. Братство договорится насчет тебя с Риапано. Гертруда поможет. А ди Травинно только порадуется информации, которая тебе известна. Мы защитим тебя.
Кристина грустно рассмеялась:
— Мне отрадно знать, что ты до сих пор пытаешься спасти мою голову, Людвиг. Я бы очень хотела, чтобы все было как двенадцать лет назад, когда мы плечом к плечу отражали натиск темных душ. Но мне уже кажется, что наша юность не более чем миф, который я сама себе придумала. А сейчас вокруг меня реальность, и она очень страшна. Ты просто пока не можешь оценить того ужаса, который испытываю я, понять всей серьезности проблемы. И совершаешь ту же самую ошибку, как тогда с тем картографом.
В голове у меня тревожно звякнуло.
— Ты конечно же все знаешь.
— Знаю. Ведь исправлять твои ошибки пришлось мне.
Я прищурился:
— Значит, вот кто убил его.
Она даже не пыталась отрицать:
— А ты оставил мне выбор, когда проявил жалость? Тебе надо было привезти его в Братство, а не отпускать на все четыре стороны. Тогда бы Мириам не просила меня спасать ситуацию!
Теперь понимаю, почему Гертруда ничего мне не рассказала. Я покачал головой:
— Ты говорила, что я изменился. Ты изменилась не меньше меня. И я сожалею об этом. Прежняя Кристина никогда бы не стала убийцей на побегушках у магистров.
Ее лицо исказилось от обиды, и она прошипела:
— Ты действительно так и не понял, что тогда произошло?! Из-за чего они стояли на ушах?
— Понял. Испугались нового мессии и того, что он может научить других людей снимать грехи с людских душ. В перспективе Братство стало бы никому не нужно.
Она дважды беззвучно хлопнула в ладоши:
— Потрясающе! Ты увидел мышь, но не заметил кошку. Никто из тех, кто был в курсе ситуации, не боялся далекого будущего. Мы опасались настоящего. А оно таково: картограф по какой-то насмешке судьбы мог очищать души стражей. Но он забирал не только наши грехи, но и наш дар. Мы становились обычными людьми, такими, как тысячи других обывателей, Людвиг. Лишившись дара, мы не могли делать свою работу. А теперь только представь, что бы было, если бы его, к примеру, захватил Орден? И использовал против нас. А если бы картограф научил кого-то и появилось несколько таких людей? Десяток? Сотня? Армия! Мы были бы уничтожены, словно город, в который попал человек, зараженный юстирским потом.
— И многих ли стражей Хартвиг лишил их работы?
— Слава богу — ни одного.
— Тогда прости, но твои слова не более чем нелепая фантазия.
— Одна такая фантазия служила последнему потомку императора Константина. И когда Братство не вернуло ему кинжал, на который претендовал король Прогансу, в дело вступил такой же, как твой Хартвиг. Четверо магистров и опомниться не успели, как лишились своего дара. Тогда его убили вместе с королем, и завертелась вся эта каша. Теперь, помня о прошлом, Братство не стало ждать начала эпидемии, а уничтожило больного до его появления в городе. — Она с вызовом посмотрела на меня. — Считаешь, что в Арденау ошиблись?
Я вздохнул, встал из-за стола, так и не притронувшись к бокалу вина:
— Не имеет смысла терять время на споры. Магистры увидели опасность. Реальную или мнимую, не мне судить. Но человек, который мог сделать мир чуть лучше, мертв. И мне жаль того, что теперь никогда не случится.
— Боюсь, я не смогу тебя понять, Людвиг. Мы стали слишком разными, — с грустью сказала она. — Когда ты уезжаешь из города?
— Еще не решил, — честно ответил я.
— Останься. Мне нужна твоя помощь, и ты единственный, кому я могу доверять здесь. Обещай, что примешь взвешенное решение.
Я посмотрел в ее глаза и вопреки своему желанию отказать кивнул…
Проповедник сидел на первом этаже, в аптеке. Он дипломатично не стал слушать наш разговор с Кристиной и сейчас занимался тем, что с ненавистью посылал проклятие за проклятием на голову Вальтера, который, не замечая светлой души, негромко беседовал с седобородым аптекарем.
— Ван Нормайенн. — Колдун встал, закрывая мне выход. — Мы плохо начали. Быть может, сейчас самое время все исправить?
— Угольев тебе надо в глаза напихать, дьявольское отродье! — бесновался Проповедник.
— Не думаю, — холодно произнес я.
— Ну хотя бы на время. Чтобы не расстраивать чудесную Кристину.
Я шагнул к нему навстречу и сказал так тихо, чтобы слышал только он:
— Я не верю ни одному твоему слову. И ты жив только потому, что она меня остановила. Поэтому с дороги. Пока я не убил тебя за то, что ты делал со стражами.
Он усмехнулся, сделал шаг в сторону и, когда я уже выходил, крикнул мне в спину:
— Подумай о том, что я сказал! Адские врата! В одном из наших городов. И когда они откроются, поблизости не окажется ангелов, которые стерегут покой человечества на востоке. Мы будем предоставлены сами себе!
Я писал быстро, то и дело окуная перо в чернильницу, и Проповедник, узнавший основное содержание нашего с Кристиной разговора, поинтересовался:
— Для чего все это?
— Конкретизируй, — попросил я его.
— Письмо. Зачем оно?
— Потому что создалась опасная ситуация. И если со мной что-то случится, хоть кто-то должен быть в курсе того, что здесь происходит.
— Гертруда не будет счастлива.
Я поднял на него взгляд:
— Надеюсь, она ничего не узнает. Не желаю впутывать ее в это.
— Тогда кому же ты пишешь?
— Мириам. Братство должно быть готово к неприятностям, если клирики решат спросить о Кристине и ее делах.
Он помолчал, слушая, как скрипит перо:
— Этот Вальтер, он как бешеная собака. Его надо убить.
— Приятно знать, что мы сходимся во мнениях и не думаем о библейских заповедях. — Я дал чернилам высохнуть. — Но беда в том, что у него есть информация. О том же темном кузнеце.
— Ты не думал, что он врет?
— Насчет адских врат? Вполне возможно. Но одно не отменяет другого. Похоже, он действительно ищет темного мастера. И если не для убийства, то для своих целей. Или чьих-то еще. Кристина уверена, что они почти нашли кузнеца. Разумно было бы находиться рядом с ними.
— Твоя бывшая напарница — сумасшедшая.
— Она бы не ввязалась в эту историю, если бы не верила в то, что говорит.
Я сложил бумагу, убрал ее в конверт.
— Как Кристина лишилась пальцев?
— Когда начала работать одна, — неохотно ответил я.
— То есть без тебя?
— Да.
Он понял, что я не желаю продолжать эту тему:
— Я сходил глянул на место, где якобы был ангел. Толпища, как перед райскими вратами. Солдаты, зеваки, молящиеся, священники. Вся эта людская масса кричит, гудит, орет, поет и едва ли не лает. И все ради одного отпечатка босой ноги, оставшегося на брусчатке.
