ГЛАВА 1
Когда я приперся на свое рабочее место, у меня все еще было похмелье.
Правильное такое похмелье. Правильное похмелье — это не столько состояние твоего измученного организма, сколько состояние души. Хотя и организму тоже достается, конечно.
Мое похмелье было чудовищным.
Тело ныло словно после трехдневного непрерывного загула в квартале красных фонарей на Леванте или после ночного марш-броска в полной боевой выкладке при отключенных сервоприводах, что по нагрузкам на организм примерно одинаково. Голова раскалывалась, будто ее обрабатывали кувалдой трое портовых грузчиков, восполнявших отсутствие специальных навыков общей физической подготовкой и немереным энтузиазмом. Несмотря на принятые с утра душ и специальные таблетки, к началу рабочего дня мне все еще было нехорошо, и я старался перемещаться в пространстве со всей возможной аккуратностью, чтобы от резких движений мои глаза не выпали из глазниц и не растеклись по полу.
Первое, что я увидел, войдя в свой скромный офис, были ботинки Ромы, которые лежали на моем рабочем столе. В ботинках обнаружились Ромины ноги. Остальная часть вышеупомянутого джентльмена лежала в моем кресле и пялилась в мой монитор. Не удивлюсь, если эта остальная часть читала мою служебную почту.
— Хреново выглядишь, — сказал Рома, на мгновение скосив глаза в мою сторону.
— Чувствую себя так же, — признался я.
— Глядя на тебя, я понимаю, что принял совершенно правильное решение, покинув вакханалию в полночь, — сказал Рома.
Мы вчера пили в торговом представительстве корпорации «Накатоми», входящей в Консорциум Бизнесменов, и эта сволочь действительно смоталась раньше всех. А я остался, увлеченный дискуссией с Джо Кантреллом, возглавляющим торговое представительство и являвшимся хозяином той вечеринки. Дискутировали мы в основном о женщинах.
— Прими таблеточку, — посоветовал Рома.
— Уже, — сказал я. — Жду, пока подействует.
— Не понимаю я этого, — сказал Рома. — Вы, пьющие накануне рабочего дня, на что рассчитываете-то? На самом деле верите, что завтрашний день так и не наступит?
— Просто я не думал, что утром будет такой эффект, — признался я. — Раньше я за собой склонности к тяжелому похмелью не замечал. Должно быть, я старею.
— Или становишься более наблюдательным, — сказал Рома.
— Я посмотрю, как ты запоешь, когда доживешь до моих седин, — сказал я, сбрасывая его ноги со стола и усаживаясь во второе свободное кресло. Вообще-то оно предназначалось для посетителей, а не для хозяина кабинета, но сейчас мне не до церемоний.
— Хронологически ты старше меня всего на два года, — сказал Рома.
Я не стал просвещать его относительно настоящей даты моего рождения, отделенной от сегодняшнего дня несколькими тысячелетиями. По моим новым документам — это был уже третий по счету комплект — мне было двадцать шесть. Примерно столько же я за собой и числил, хотя временами чувствовал себя гораздо старше.
Вместо этого я спросил, какого черта Рома забыл в моем кабинете.
— Я — дежурный техник, и у меня нет собственного офиса, — сказал Рома. — Зато у меня есть коммуникатор, и в случае возникновения экстренной ситуации, требующей моего присутствия, меня можно найти где угодно. Кстати, сейчас я должен проводить плановый осмотр нижних ярусов.
— Тогда почему ты здесь, а не на нижних ярусах?
— А чего я там не видел? — спросил Рома. — Там только кабели и трубы и никогда ничего не происходит. По крайней мере, не происходит ничего такого, на что плановый осмотр может повлиять. Я имею в виду, если там через пять минут что-то и коротнет, сейчас этого все равно не увидишь.
— Непыльная у тебя работенка.
— А у тебя пыльная?
— Между прочим, я работаю в службе безопасности, — сказал я. — Мы тут вроде как всеобщую безопасность обеспечиваем.
— Ага, — сказал Рома. — Ключевые в этой фразе слова — «вроде как». Потому что я не помню, чтобы в последнее время нашей безопасности кто-то угрожал.
Тут он прав. С тех пор как меня повысили и перевели в старшие по смене, моя работа тоже стала очень даже непыльной. Карманников ребятишки ловят и без моего участия, а более серьезные проблемы тут возникают нечасто. Самым запоминающимся событием последних двух месяцев стала утилизация отходов после дуэли, учиненной на территории посольства скаари. Отходы были тщательно расчленены церемониальным силовым мечом и аккуратно сложены в пластиковый контейнер. Контейнер был нами торжественно и с соблюдением всех положенных случаю ритуалов предан промышленному мусоросжигателю в присутствии представителей клана, к которому принадлежал усопший. Мое участие заключалось в том, что я подписал две соответствующие бумаги и набил в компьютер отчет о происшествии.
Чисто рабочий инцидент. В Гегемонии Скаари дуэли разрешены, территория посольства считается территорией Гегемонии, и за безобразия, которые там творятся, служба безопасности никакой ответственности не несет.
Более того, даже если все скаари перебьют друг друга в суицидальном для их расы порыве, скорбь человечества будет недолгой и вряд ли искренней. То же самое верно и по отношению к кленнонцам. Чем меньше народу останется в исследованном секторе пространства, тем оно для человечества лучше и безопаснее.
Минут через пятнадцать таблетка все-таки подействовала, и я нашел в себе силы согнать Рому с моего рабочего кресла и усесться в него самому. Рома плюхнулся в кресло для посетителей, счел его неудобным и предложил сходить куда-нибудь выпить по чашечке кофе.
Чай, кофе, алкоголь… Все это было вне закона на территории Демократического Альянса, но вполне доступно за его пределами.
На Леванте был в ходу даже табак, и мне стоило большого труда заново к нему не пристраститься. Пара-тройка кальянов, выкуренных во время посещения увеселительных заведений, не в счет.
Курение не доставляет проблем на поверхности планеты, но просто немыслимо в замкнутом пространстве космической станции, где мы сейчас и находились. Если бы я снова начал курить на Леванте, здесь мне пришлось бы бросать второй раз, и я не думаю, что это намного легче, чем бросать курить впервые.
А первый раз запомнился мне очень неприятным, учитывая сопутствовавшие ему обстоятельства.
— Я, конечно, понимаю, что в твоем состоянии мыслительные процессы заторможены, — сказал Рома. — Овощи вообще не отличаются высокой скоростью мышления, но десять минут раздумывать над предложением выпить по чашечке кофе — это небольшой перебор, ты так не считаешь?
— Отстань, — сказал я. — Я смотрю сводку происшествий за прошлую смену.
— Я уже посмотрел, — сказал Рома. — Там нет ровным счетом ничего любопытного.
— Как это ты посмотрел? — осведомился я. — Не помню, чтобы я давал тебе свой пароль.
— Пароль — это всего лишь условность, — сказал Рома. — Надуманное препятствие, которое может встать на пути только у человека с неразвитым интеллектом.
— На территории Альянса хакерам положена смертная казнь, — сказал я. — Преступления в области цифровых технологий приравнены к терроризму.
— Наверное, хорошо, что мы сейчас не на территории Альянса, — сказал Рома. — Должен признаться, что я совершенно не скучаю по дому.
Демократический Альянс был не самым лучшим местом для жизни. Я тоже совершенно по нему не скучал и за последние три года, что я провел за его пределами, не встретил еще ни одного человека, который признался бы в обратном. Впрочем, я встречал не так уж много эмигрантов и готов признать сию выборку нерепрезентативной. Люди, у которых есть причины любить Демократический Альянс, обычно в эмиграцию не отправляются.
А у большинства тех, кто хотел бы покинуть его пределы, на это элементарно нет средств. Вселенная неудачников до сих пор периодически является мне в ночных кошмарах. Во сне я возвращаюсь в каморку, которую мы с Би-висом Балленбахером делили на двоих, только на этот раз меня не берут в армию по состоянию здоровья и покинуть проклятое место я так и не могу. После таких снов я просыпаюсь в холодном поту.
— Кофе, — напомнил Рома.
— Сводка происшествий, — напомнил я.
— Никогда не видел, чтобы люди читали, глядя мимо монитора. Ты снова пялишься в стену.
— Да, — согласился я после некоторого раздумья. — Работник из меня сегодня аховый.
— Тут я мог бы сказать, что чашка кофе исправит эту ситуацию, но это было бы наглой ложью, — сказал Рома. — Врожденная честность не позволяет мне произносить такие вещи вслух.
— Если ты так хочешь кофе, почему не пойдешь один?
— Мне будет скучно, — сказал Рома. — Хотя ты этим утром тоже какой-то не компанейский.
— Это потому что я пытаюсь работать, — объяснил я. — Получается у меня плохо, но я все равно пытаюсь. А тебе лучше отправиться на плановый осмотр нижних ярусов, или что ты там еще должен осматривать по графику.
Но вместо этого мы все равно отправились пить кофе.
Идти было недалеко. Маленькое полностью автоматизированное кафе находилось всего двумя уровнями ниже моего офиса, и уже через десять минут мы устроились за небольшим столиком, а перед нами стояли две чашки ароматного свежесваренного кофе. Народу в заведении было немного — кофе в будущем не пользовался большой популярностью. Даже не знаю, откуда у Ромы, воспитанного в искоренившем вредные привычки, ратующем за здоровый образ жизни Альянсе, такая тяга к этому напитку.
— У меня какие-то очень нехорошие предчувствия, — сказал Рома.
— По поводу?
— Вообще.
— А раньше с тобой такое бывало?
— Постоянно. Вся моя жизнь — это сплошные очень нехорошие предчувствия.
— Как часто они сбывались?
— Постоянно.
— Застрелись, — посоветовал я. — Возможно, это вовсе не предчувствия. Возможно, ты сам генерируешь свои неприятности.
— У меня бывают нехорошие предчувствия, касающиеся не только меня.
— Тогда тем более застрелись.
— Ты какой-то недобрый.
— Я невыспавшийся, — сказал я. — И вообще, учитывая обстоятельства, это я должен донимать тебя своими нехорошими предчувствиями, а не наоборот.
— А ты тоже предчувствуешь что-то нехорошее?
— Если в наше время какой-то человек в исследованном секторе космоса предчувствует что-то хорошее, это диагноз. Причем неоперабельный.
— Ну да, — сказал Рома. — Ожидание войны висит в воздухе и все такое…
Ожидание войны висело в воздухе уже довольно давно. Оно повисло там задолго до моего появления в этом времени, так что ничего нового Рома мне сообщить не мог.
Каждая локальная стычка поначалу воспринималась как начало той самой большой войны. Пропаганда пропагандировала, истерическая общественность истерировала, пофигистическая общественность относилась ко всему этому с присущим ей пофигизмом, а военные довольно потирали руки и наращивали огневую мощь.
Три года назад все были уверены, что свалка на Новой Колумбии, которая по масштабу превосходила все предыдущие локальные стычки, вместе взятые, — это и есть начало большой войны. Впервые в истории на одной планете схлестнулись все три расы, и мало кто ожидал, что в итоге ситуацию удастся разрулить мирным путем.
Однако удалось.
Гегемония Скаари открестилась от начавшего экспансию клана Прадеша, сообщив, что тот действовал на свой страх и риск и отвечать за его поступки или мстить за его гибель прочие кланы не собираются. Конечно, при желании вторжение скаари можно было использовать как казус белли, но, по счастью, подобного желания никто не испытывал.
Демократический Альянс заявил, что вообще не принимал никакого участия в военных действиях на Новой Колумбии и его флот был выведен из системы накануне вторжения. На тот факт, что последние корабли Альянса покидали локальное пространство уже под огнем скаари, внимания никто не обратил. История приключений отряда десантников, оставшихся на планете после ухода флота, вообще нигде не всплывала. Вероятнее всего, файл с этим делом хранится в архивах СБА с грифом «Перед прочтением сжечь».
Так же тщательно руководство Альянса замалчивало ответ на вопрос, каким образом кленнонский военный флот так быстро смог добраться до Новой Колумбии и принять участие в боевых действиях до того, как скаари установили окончательный контроль над планетой.
В результате всей этой истории Кленнонская Империя получила больше всего плюшек.
Во-первых, кленнонцы хапнули себе целую планету, а планеты, пригодные для жизни, были главной ценностью исследованного сектора космоса.
Во-вторых, они продемонстрировали, что ничуть не уступают самой старой расе галактики в боевой мощи, раздолбав скаари в честном бою.
В-третьих, они решили кучу каких-то своих внутренних проблем, в том числе отодвинув набирающего большой политический вес адмирала Реннера на самые задворки сферы влияния Империи.
Впрочем, это была редкая операция, когда все участвовавшие в конфликте стороны решали свои внутренние проблемы, которые на тот момент перевешивали проблемы внешней политики, и никто из больших парней не ушел обиженным. Пострадало только население планеты, в течение месяца дважды перешедшей из рук в руки, но такие мелочи большие игроки в расчет никогда не принимали.
С точки зрения больших политиков, это была не война. Это был балет, заранее срежиссированный танец, где каждое па было просчитано до мелочей, и финал этого балета был известен заранее. Всем, кроме тех, кто танцевал на сцене.
Больше всего в этой ситуации меня волновала судьба сержанта Дюка, единственного, кроме меня, кому удалось выжить из нашего отряда, но справки, наведенные Асадом по дипломатическим каналам, никакой информации не выявили, а использовать шпионские каналы Асад наотрез отказался из опасения засветить свои источники информации.
По крайней мере, он сам мне так сказал. Асад ад-Дин был хитрым, двуличным и прожженным до мозга костей политиком, выросшим в атмосфере постоянных дворцовых интриг, и я не сомневаюсь, что он мог мне солгать, возникни у него такая необходимость. Но насколько я мог судить, в данном случае такой необходимости у него не было, и я просто ему поверил.
— Вообще, я тебе удивляюсь, — сказал Рома.
— Чему именно ты удивляешься?
— Тому, что ты до сих пор здесь.
— А где еще я должен быть, по-твоему?
— Дураку понятно, что, когда начнется свалка, космические объекты будут уничтожены в первую очередь, хотя бы потому, что их проще всего уничтожить, и все здравомыслящие люди стараются свалить из космоса на планеты. По крайней мере, те, у кого есть такая возможность. У тебя такая возможность есть, а ты до сих пор торчишь на станции. Почему?
— У тебя ущербная логика, — сказал я. — В первую очередь следует уничтожать вовсе не те объекты, которые проще всего уничтожить, а те, которые имеют стратегическую ценность. Обломок астероида, на котором мы сидим, никакой стратегической ценности не имеет. Единственный космический объект, которому во время свалки что-то угрожает, — это база ВКС «Спектрум», хотя бы потому, что там ремонтируется третья часть военного флота Альянса. Все остальное никому на фиг не нужно.
— Я слышал, «Спектрум» собираются отбуксировать поближе к Солнечной системе.
— Зачем? — удивился я.
— Типа, там ее легче будет защитить.
— Но там она никому и не нужна, — сказал я. — В Солнечной системе есть марсианские верфи, справляющиеся с ремонтом кораблей куда лучше «Спектрума». Собственно, вся ценность «Спектрума» и заключается в его уникальном местоположении, которое позволяет кораблям Альянса не возвращаться в Солнечную систему для ремонта. Кроме того, буксировать космический объект такого размера слишком дорого. Дешевле демонтировать самое ценное оборудование и бросить саму базу на откуп врагу. Или взорвать ее к чертовой бабушке, чтобы она врагу не досталась.
— Я тоже так думаю, — сказал Рома. — Но проблема в том, что мое мышление кардинальным образом отличается от мышления наших вояк. Военные любят все большое и красивое, а «Спектрум» — это чертовски здоровая блестящая штуковина, чтобы они могли просто так отказаться от своей любимой игрушки.
— Это сейчас, — сказал я. — Когда начнется свалка, все изменится. Существует такое понятие, как военная необходимость.
— Есть еще такое понятие, как инерция мышления. Многие военные от него страдают.
— Меня дико раздражает идея о том, что среднестатистический штатский умнее среднестатистического военного, — сказал я. — Тебя послушать, так в армии вообще одни неандертальцы служат.
— Мой отец был военным, — сказал Рома. — Я ненавидел своего отца.
— Это твоя личная драма, — сказал я.
— И потом, я — не среднестатистический штатский. Я умнее.
— И ты думаешь, что в армии нет никого умнее тебя? Или хотя бы твоего же уровня? — уточнил я.
— Ты еще расскажи мне, что ВКС — это щит человечества, единственное, что защищает нас от угрозы уничтожения, — процитировал Рома фразу из пропагандистского ролика Альянса.
— Учитывая ситуацию в галактике, ты должен признать, что в этих словах есть смысл, — сказал я.
— Проблема только в том, что от угрозы уничтожения этот щит нас все равно не спасет, — сказал Рома. — Когда начнется свалка — это будет конец всему. Кто бы ни выиграл в этой войне, человечество получит смертельный удар, от которого мы уже никогда не оправимся.
— Давно ты примкнул к сторонникам «рагнарека»?
— Я, скорее, сторонник апокалипсиса, — сказал Рома. — Рагнаристы считают, что кому-то удастся выжить и начать новый виток развития. Я же думаю, что свалка поставит в истории человечества одну большую жирную точку.
— И как тебе живется с подобными взглядами? — поинтересовался я.
Он пожал плечами:
— Я уже не помню времен, когда у меня были другие взгляды. Так что мне не с чем сравнивать.
— И каковы твои планы на будущее?
— Сегодня с утра ты едок и язвителен, друг мой, — сказал Рома. — Но, несмотря на это, я все равно тебе отвечу. Я собираюсь накопить достаточно денег, чтобы эмигрировать на какую-нибудь захудалую планету и прикупить себе там ранчо с личным бомбоубежищем. Свалка будет долгой, так что у меня есть все шансы умереть от старости и не узнать, чем все кончилось. Хотя я уже сейчас знаю, что ничем хорошим это не кончится.
— И снова ущербная логика, — сказал я. — Свалка будет долгой, но отнюдь не повсеместной. Всегда будут существовать какие-то островки спокойствия, до которых война еще не докатилась. С другой стороны, ты никогда заранее не узнаешь, в какой очередности планеты попадут под волну атаки, следовательно, не сможешь правильно выбрать ту, которая позволит тебе дожить до естественной смерти от старости. Если ты просто хочешь прожить как можно дольше, тебе нужно покупать не ранчо с бомбоубежищем, а космический корабль, достаточно быстрый, чтобы вывести тебя из-под удара.
— По сути ты прав, но тут есть две сложности, — сказал Рома. — Во-первых, я не умею управлять космическим кораблем.
— Это несложно, — сказал я.
Мне удалось освоить сие нехитрое искусство всего за полгода усиленных тренировок на Леванте. Конечно, любовь к космическим симуляторам, в которые я играл в своей «прошлой» жизни, здорово мне в этом помогла, но я полагаю, что пилотировать современные космические корабли гораздо проще, чем управлять самолетами в двадцатом веке. Хотя самолетами в двадцатом веке я и не управлял.
— Поверю тебе на слово, — сказал Рома. — Вторая сложность заключается в том, что приличный космический корабль стоит раз в десять дороже, чем ранчо с личным бомбоубежищем на какой-нибудь захудалой планете, и если на ранчо я и смогу накопить до начала свалки, то мои шансы за этот же срок накопить на космический корабль стремятся к нулю. Хотя теперь я понимаю, почему ты такой спокойный. Ты-то уверен, что в случае опасности сможешь свалить отсюда в несколько минут, да?
— Если что, я возьму тебя с собой, — пообещал я.
— Что человек, у которого есть собственный космический корабль, вообще делает в службе безопасности этой помойки? — тоскливо поинтересовался Рома.
— То же, что и ты. Зарабатывает себе на жизнь, — сказал я.
— То есть на корабль ты заработать смог, а на жизнь — нет?
— Я на корабль не зарабатывал, это подарок, от которого неудобно было отказываться, — сказал я. — Кроме того, он старый и списанный.
— Некислый подарок, — вздохнул Рома. — Кто бы мне космический корабль подарил? Пусть даже старый и списанный.
— Попытайся вспомнить, нет ли у тебя богатых родственников или друзей, у которых завалялся лишний космический корабль, — посоветовал я.
— Есть, — сказал Рома. — Ты.
— Он у меня не лишний.
— Жаль, — сказал Рома. — Впрочем, ты обещал взять меня с собой, если что. Это уже хоть что-то, и я собираюсь поймать тебя на слове.
— Не думаю, что в ближайшее время станции будет угрожать какая-то опасность, — заметил я.
И тут, словно издеваясь, у меня запищал служебный коммуникатор.
