После очередного выстрела танка дом буквально развалился на куски, давя обломками бетонных блоков засевших в нем гуков. Здоровенный Т-80 повернул башню и, заскрежетав гусеницами, двинулся вперед. Треск автоматных очередей раздавался отовсюду, перемежаясь с гулкими залпами бронетехники. В самом начале операции, после недолгого обстрела артиллерией, в бой пошла элита чистильщиков. База гуков была разгромлена за несколько минут, их неорганизованные отряды смяты и отброшены на другой конец города. Большую часть гуков в Чехове чистильщики вырезали.

Казачьи сотни были направлены на зачистку города. Выжившие в мясорубке бандиты прекрасно понимали, что выбора у них нет и бежать им некуда. Поэтому каждый стремился подороже продать свою жизнь. Тем не менее через несколько часов все было кончено, десяток гуков оказался в плену. Это довольно много даже на тысячу трупов: чистильщики вообще плюют на приказы о пленных, они их принципиально не берут.

Наша сотня выступала на этот раз не на технике. После того как один из районов Чехова был взят в кольцо, часть гуков пыталась сбежать через лес, где мы их и встречали.

После короткой очереди один из бандитов пробежал еще несколько шагов и вдруг, резко изогнувшись, рухнул на траву. Стас с безразличным лицом пожевал травинку:

– У меня третий. Я слышал, их в Чехове было около косаря, а тут что-то совсем кисло. Сдается мне, это не те зверьки, которые нашу колонну порешили.

– Верно, к гадалке не ходи. – Я медленно осматривал через бинокль открывающуюся поляну. Бегущих гуков больше не было, оставалось только догадываться, какой ад чистильщики устроили в городе: всего-то человек сто попытались вырваться, но попали в нашу засаду.

Рация, мирно висящая у Дэна через плечо, вдруг зашуршала голосом нашего сотника:

– Завершение операции. Сотне собраться у лагеря.

Мы спускались с высокого холма к стоящим в нескольких десятках метров машинам: временный лагерь был совсем недалеко от места нашей засады. Остальные сотни скоро тоже подтянутся: судя по звукам залпов вдалеке, чистильщики будут еще долго кружить по улицам, но казаки им больше не нужны.

– Как всегда, чистильщики воюют, а мы будто в тире упражняемся, только и делаем, что служим поддержкой. – Голос Дэна показался даже скучным. – Массовка, и больше ничего.

– Тебе боев не хватает? – усмехнулся Стас. – Хочешь в самое пекло? Чтобы там твою задницу хорошенько поджарили? Удачи!

– А что? Лучше вот так? – вспыхнул Дэн. – Чтобы в составе колонны подорвали?

– Пацаны, разговор ни о чем. – Я вздохнул и примирительно посмотрел на друзей. – Вы выбрали сами, вас никто никуда не гнал, никто не неволил. У нас своя сфера деятельности... Идите куда хотите, хоть на завод. А то спорите: кто круче, кому лучше.

Когда мы подошли, лагерь уже готовился сниматься с места: около тридцати машин гудели моторами, готовые сорваться в любой момент. Через несколько минут я уселся в кресло второго пулеметчика, теперь оставалось только вернуться на базу. В прошлый раз для нас это чуть не кончилось плачевно. Надеюсь, после этого дня гуки подуспокоятся.

В рации машины глухо прозвучало:

– Внимание! Полный ход!

Тяжелый, покрытый железными бронепластинами «Патриот» неторопливо шаркнул колесами и двинулся вперед. Сотни Паши с нами не было, они направились с чистильщиками «на усиление». Доехали мы на этот раз тихо и спокойно, за всю дорогу я не увидел ни одного следа гуков, ни даже малейшего намека на их недавнее присутствие. Ехали в полном молчании: никто не сказал ни слова, даже Дэн, постоянно бурчащий что-то себе под нос. На душе было неспокойно, какое-то плохое предчувствие терзало меня все это время. Вроде бы следовало радоваться: и гукам урок преподали, и сами чисто прошлись, но все равно как будто кошки скребут. Что-то злое словно висело в воздухе; это состояние невозможно передать, но чутье «пятой точки» уже предчувствовало смачный пинок.

В Москву мы вернулись часов в шесть, без происшествий, без потерь. Только странное чувство меня не покидало. И не напрасно. К восьми часам добралась до корпуса сотня Пашки Воробьева, из девяти машин домой вернулись лишь четыре. На обратной дороге они снова попали в засаду; единственное, что их спасло от полного разгрома, так это то, что чистильщики, ехавшие невдалеке, услышали сигнал о помощи и подоспели в тот момент, когда горящая колонна отчаянно отбивалась от окруживших ее отрядов неизвестных бойцов. Если бы чистильщики не дали со своей бронетехники мощный залп, то колонну Паши ждала бы участь Третьей сотни. От той, как и от укрепленной фермы, ничего не осталось, с вертолета были видны только обгоревшие остовы укреплений и техники – пепел от некогда сильного соединения.

Когда закопченные, покрытые следами пулеметных очередей машины застыли в центре плаца, десятки и сотни людей рванули к выжившим бойцам. Я сквозь море человеческих голов увидел, как врачи вытаскивают раненых из кунга «КамАЗа», как Пашка, отмахиваясь от врачей, хромая, двинулся в мою сторону сквозь расступающуюся перед ним толпу людей. Подойдя почти вплотную, он протянул окровавленную руку и сказал:

– Ну как, Андрей, весело погуляли? Это не гуки, у нас в лесу настоящие спецы шарятся. Они только не знали, что мы с чистильщиками идем.

– Паша, тебе к врачу надо, – попытался я втолковать смотрящему на меня совершенно безумным взглядом Воробью, – ты весь в крови.

– С чего ты взял, что это моя? – Паша страшно улыбнулся и придвинулся ко мне, лицом к лицу. – Скоро все изменится. Я тебе вот что расскажу, у нас есть общая тема. И мы обязаны ее...

В этот момент здоровенный санитар подскочил со спины к стоящему с невменяемым видом Паше и что-то вколол ему шприцем в плечо. Паша на миг замер и вдруг схватился рукой за шашку, висевшую у него на бедре. Чудом я успел перехватить его руку и удержать ее от удара. Затем Паша как-то обмяк и стал заваливаться на землю. Я подхватил раненого друга и передал подбежавшим санитарам с носилками. Воробей посмотрел на меня отрешенным, пустым взглядом и прошептал:

– Скоро...

Затем Пашу унесли, я с горечью взглянул на побитые машины и направился в казарму. Снова несколько десятков простых русских ребят остались «там», были просто уничтожены, как Третья сотня, а мы даже не знаем, кто это сделал. Сборище гуков, ликвидированное нами сегодня, никакого отношения к этим неуловимым убийцам не имело.

На построении было около трех тысяч человек; командование решило собрать все сотни вместе, даже резервные и конвойные стояли сегодня на плацу. Взобравшись на небольшой помост вместе с командованием нашей части, начальник обороны агломерата генерал Трошин готовился произнести речь. Стоящий рядом со мной второй вахмистр тихо шепнул:

– Сейчас начнется: Россия станет единой, мы сможем, помните о своей миссии...

Словно подслушав вахмистра, генерал подошел к микрофону и гаркнул:

– Здравствуйте, бойцы!

После раскатистого ответа трех тысяч глоток на плацу вновь воцарилась тишина. Генерал Трошин помедлил с секунду и начал:

– Сегодня погибло сто сорок два казака. Вы, воины последнего оплота единства великой России, честно выполняете службу. Нас очень мало, но мы должны приложить все наши силы, чтобы снова жить в мире в собственной стране. Я сейчас говорю вам, добровольцам русской революции! Вы, вчерашние гражданские лица, решившие спасти свою страну, сейчас делаете все возможное! Но этого мало! Мы должны перейти в решительное наступление по всем фронтам! Скоро! Очень скоро наш агломерат будет очищен от всех бандитских шаек! Я рад вам сообщить, что договоренность об объединении Северного и Центрального агломератов уже достигнута! Единым фронтом наши войска лавиной двинутся на отделившиеся от Центра остальные области! Ни одна партия и ни одна армия не встанут на нашем пути! Россия будет единой!

– Россия будет единой! – Я на миг оглох от мощного залпа голосов.

Потом вперед вышел наш командир корпуса, он без предисловий начал сразу по делу:

– Казаки, в это сложное время ваша помощь необходима как никогда. Столица снаряжает бронепоезд по старой железной дороге Москва—Санкт-Петербург, движение бронепоезда будет символом объединения двух сильнейших агломератов, двух столиц нашей великой Родины. После недавних событий патрулирование и боевые операции на территории, занятой гуками, будут выполнять спецподразделения. Это временная мера. Но без работы вы не останетесь, кроме бойцов специального назначения в составе поезда будет казачья сотня. Вступление в состав команды бронепоезда сугубо добровольное. Никого неволить мы не собираемся, вы прекрасно понимаете всю опасность.

Да, мы прекрасно понимали дикую авантюрность этой затеи. Поезда по трассе Питер—Москва не ходили уже два года, мертвая зона раскинулась на несколько десятков, если не сотен, километров. Связь между бывшими столицами осуществлялась лишь при помощи самолетов. Путь на автотранспорте был только объездной, так как попасть в Питер имелась возможность лишь через Псковскую область, и этим путем пользовались в исключительных случаях. Дорога через Новгородскую область была полностью закрыта для всех. В самом начале Кризиса, сломившего экономику России, а затем и всю политическую власть, именно Новгородская область стала первым очагом восстания. Как ни странно это звучало, но революция началась именно в этом древнерусском очаге цивилизации. Люди поднялись против власти не на беспокойном Кавказе, не при содействии западных спецслужб; волна пошла не от улиц Москвы и Санкт-Петербурга, не от Центра России. Нет, русский бунт пришел из глубинки, из провинции. Эти люди первыми пошли менять власть, которая не могла их обеспечить самым необходимым. Экономический кризис подломил весь мир, в США уровень безработицы поднялся до шестидесяти процентов, а Европа содрогалась от топота безработных и выброшенных на улицы людей. Во всем мире происходили колоссальные изменения, тяжелое состояние было везде, но мы, россияне, все же пострадали больше всех. Регионы просто не смогли больше терпеть: от Новгородской земли волна митингов и шествий распространилась по всей стране, солдаты отказались стрелять по мирным гражданам, которые просто отчаялись ждать спасительных мер от правительства и президента. Когда ОМОН, привыкший сминать на праздниках пьяноватых граждан с бутылками, оказался перед разъяренными миллионными толпами людей, когда пожарные машины повернули стальные водяные пики против полицейских заграждений, когда заплескались тысячи флагов всевозможных партий и группировок, стало ясно, что эту силу никто не сможет остановить. Но самое страшное было не это, а то, что движение никто не смог возглавить. Народу больше не нужен был добренький правитель, иссякла тысячелетняя вера русских людей в такого правителя. Ни один популист не смог взлететь на этой волне, ни один идеолог не услышал отклика среди общего гвалта голосов. По всей стране ходил лозунг: «Если Центр не может управлять, мы проживем сами!» Вот и посыпалась Россия в считаные дни, словно карточный домик; осколки некогда великой империи объединялись в федерации и конфедерации агломератов. Названий новообразований было столь же много, как и политических систем. Сепаратизм захватил всю страну, власть в новообразованных малых государствах в основном держали либо военные, либо иные влиятельные силовики, вовремя успевшие присоединиться к народной массе. Через какое-то время наметилось несколько политических группировок: Московский и Северный агломераты, Союз Двенадцати Областей, или Союз 12, Татаро-Башкирская Орда, Кавказский Горец, Южная Сечь и так далее. Некоторые области и края остались просто автономными, как та же Новгородская. В борьбе за ресурсы регионы, старые и новые, постоянно устраивали локальные конфликты и даже настоящие войны. Около десяти миллионов русских беженцев приютила, несмотря на свое довольно тяжелое положение, Беларусь. Белорусы в который раз доказали свою непоколебимость в отношении к России, в какой-то мере наш народ снова стал един, пусть и через такой тяжелый путь.

Я никогда не думал, что так может произойти, всегда искренне считал, что страну невероятно трудно развалить. Нужна война, нужны какие-то радикальные движения, специальные агенты ЦРУ и МИ-6, тайные сообщества масонов и мировое правительство. Нет, все оказалось намного банальней: людям просто стало нечего жрать. А когда народ перестал пробавляться лапшой с ушей и посмотрел на голодных детей, вот тогда и произошел взрыв. Я всегда понимал, что Россия и Центр не одно и то же, но вот именно в период революции, после Кризиса, прозванного Проклятым, это стало очевидно. Москву охватило восстание на третьей неделе, после того как прекратился поток машин с продовольствием, и многомиллионный город стал голодать. Жители будущих агломератов отказались признавать власть Центра, и Москва стала своеобразным отщепенцем на Европейской равнине. Никаких рычагов давления на регионы у власти не было, большая часть силовых структур просто не представляла реальной силы. Именно тогда я ушел в казачью сотню, новые полувоенные формирования должны были хоть как-то обеспечить власть в неожиданно заброшенном маленьком регионе.

Сильный тычок в спину отвлек меня от размышлений, за спиной раздался шутливо-серьезный голос Дениса:

– О России думаешь?

– Угадал. – Я, не оглядываясь, показал Дэну кулак. – Что там? Я задумался...

– В состав бронепоезда «Потемкин» зовут, – хихикнул казак.

Сотник, стоящий метрах в десяти от нас, бросил свой пронзительный взгляд в нашу сторону. От этого взгляда мне стало не по себе, сотник был мужик хороший, но за дисциплину карал жестоко.

– Броненосец, а не бронепоезд, – шепнул я Денису. – Не путай, ты же в инсте учился.

– Да знаю я, – в тон мне ответил друг. – Просто я вот думаю, не вписаться ли в состав бронепоезда?

– Оно тебе надо? – Я бросил взгляд на сотника и горячо зашептал: – Ты в своем уме? Новгородские нас за людей не считают, ни одна экспедиция не вернулась. У них там, говорят, чуть ли не новый тоталитаризм и ненависть к Центру в качестве религии. Как тебе?

– Уж лучше с бронепоездом навстречу неизвестности, чем как Третья... – начал Дэн.

Его перебил громкий голос с трибуны:

– Я никого не буду неволить, только добровольцы отправятся в этот рейс. Правительство заверило нас в мирном настрое жителей Новгородского агломерата. Благодаря политике «Соединения», проводимой ее лидерами, утрясены многие ключевые моменты с их руководством... Те, кто хочет пойти добровольно, прошу сделать шаг вперед.

– Давай, Андрей! – горячо зашептал за моей спиной Денис. – Там пообещали паек улучшенный и повышение на одно звание, в хорунжие пробьешься, а я в урядники! Как тебе?!

– Посмертно! – хмыкнул я. – Извини, у меня тетя одна осталась. Я ее не брошу, она думает, что мы тут только и делаем, что книжки читаем да на фехтование ходим.

– Ну, как знаешь, – крякнул Дэн, и его могучая фигура протиснулась сквозь строй.

Вместе с ним вышли еще человек шестьдесят.

Я вздохнул, глядя в спину глупого Дениса, поскольку был уверен, что никакого соглашения с новгородскими нет. То, что железная дорога в полном порядке, это мы знали, страшно было то, что совершенно неизвестно, кто ее охраняет. Будет еще один безуспешный прорыв – договорились они, как же, новгородские никого на свою землю не пускают и не пустят. И будут совершенно правы, в нас они все еще видят власть Центра, а не опустошенный голодный город. Сейчас в Москве всего-то около четырех миллионов, кто смог, поскорее уехал, сейчас агломерат кое-как сводит концы с концами, и вся надежда только на союз с Севером. Наш корпус – один из многих военных объединений на территории бывшей Московской области, но все равно это слишком мало. От силы вся армия агломерата составляет тысяч сто штыков, больше держать просто невозможно. Большая часть мужчин работает, чтобы хоть как-то прокормить и обеспечить всем необходимым население брошенного города.

И вот теперь этот бронепоезд. Да, это был бы символ возрождения Москвы – пройтись под флагом Центрального агломерата по самой независимой земле в России. Заявить о возрождении, объединении двух столиц. Тем более что в состав Севера входят еще три области. Появится новая мощная сила. Карелия и области – Мурманская, Архангельская, Ленинградская и Московская (уже ставшие почти чужими названия) – составят единую Конфедерацию Центра и Севера, которая станет символом объединения страны. Только не доедет этот бронепоезд, лишь минует союзную нам Тверскую область и приблизится к границе новгородцев, как от него не останется и следа. Но Дениса это не сильно беспокоило, он чувствовал свою важность в этой миссии. И его уже не отговорить, самое страшное, что, скорее всего, – уже и не увидеть.

После построения я в первую очередь отправился в санчасть: меня сильно тревожило состояние Воробья, единственного человека из моего прошлого. Как будто революция стерла ту жизнь – когда я бежал из охваченного огнем общежития, там и было сожжено все оставшееся. И вот Пашка и тетя Марина только и были какими-то путеводителями по моей старой жизни. А было круто, я иногда скучаю по своей компании. Где они сейчас? Во время массового побега жителей Москвы из голодной столицы все мои знакомые покинули город. И вот теперь я, новый боец, вчерашний студент, нахожусь на перепутье. От предыдущей жизни еще не отвык и грустно ее вспоминаю, а к новой пока не адаптировался. Казачий вахмистр, с ума сойти, название-то какое мудреное – тетя Марина, когда услышала, показала кулак и потребовала не материться. А вообще я слышал, что на юге России еще до революции и сепаратизма почти все русские состояли в казачестве. Пашка рассказывал, что сам до событий девятнадцатого года в казачество вступил, дескать, родовое это у него.

Вот с такими мыслями я подходил к санитарной части, однако путь мне преградили здоровые ребята из нашего корпуса, начальник охраны подозрительно посмотрел на меня и спросил:

– Куда, братишка? Ты вроде здоровый.

– Я к другу, раненому. – Я попытался снова пройти, но парни снова встали на моем пути.

– Ты подожди, – покачал головой начальник, – к ним никак, тут чистильщики приказали никого не подпускать. До особого распоряжения.

– Ну ладно. – Я пожал плечами и двинулся прочь.

Но, прежде чем окончательно уйти, я решил обойти санчасть вокруг в надежде вдруг увидеть Пашу. После нескольких минут прогулок под окнами я заметил группу молодых парней, куривших у окна второго этажа. Судя по их виду, они были не простыми рядовыми, не ниже унтеров точно, я подошел поближе и крикнул:

– Здорово, мужики!

– И тебе не болеть, – кивнул один из куривших и вопросительно посмотрел на меня.

– Мужики, тут такое дело, вы про Пятую слышали? Их сегодня кинули.

– Конечно, слышали, – охотно откликнулся парень. – Сегодня в наш корпус доставили, правда, у них отдельный блок, полностью автономный.

– А связаться с ними никак? – Я был сильно разочарован.

– Я же тебе говорю: они вообще отдельно от всех, у них и столовая, и процедурная отдельная, да и мы не сильно к ним рвемся, – развел руками парень и выкинул бычок. Затем все же спросил: – У тебя друг там?

– Ну да. Паша Воробьев. Рядовой.

– Ну ладно, – кивнул второй парень. – Если пересечемся с побитыми, скажем, что ты искал. Как тебя?

– Вахмистр Ермолаев. – Я медленно вернулся с травы на небольшую бетонированную дорожку и крикнул: – Спасибо!

Парни уже закрыли окно и только помахали рукой на прощанье. В ответ я тоже махнул дружелюбным офицерам и двинулся к казарме.

Но до казармы не дошел, меня перехватил молоденький солдат из штаба. Он решительно преградил мне дорогу и спросил:

– Ермолаев?

– Да, – кивнул я и снисходительно осмотрел солдатика, худенькая шея которого забавно выглядывала из накрахмаленного воротничка.

– Вас вызывают в штаб. – Солдатик повел своей гусиной шеей и побежал в сторону штаба.

Я уныло последовал за ним. Сейчас начнется. Я знал, что добровольцев набралось около шестидесяти или пятидесяти, другие корпуса решили просто не задействовать. Поэтому будут добровольно-принудительно добирать недостающих бойцов. Когда меня позвали в кабинет заместителя начальника корпуса по воспитательной работе полковника Денисова, я понял, что моя гипотеза подтверждается.

Кабинет был довольно скромным, ничего примечательного в нем я не нашел. Единственное, что запомнилось, – это карта России с обозначенными на ней новообразованными государствами, а также полезными ископаемыми и производственными приоритетами этих регионов. Первое, на что я бросил взгляд, это бывшая Оренбургская область, ее территория была закрашена серым цветом. Остальное не разглядел, не для того меня пригласили в кабинет.

Кроме хозяина в кабинете находились еще два человека. Первый – мой сотник, дядя Леша, как звали мы его по-свойски; он смотрел на меня добрым взглядом с примесью какой-то тревоги. Беспокоился. Ничего, дядь Леш, я долго упираться не буду, все равно заставите. И не волнуйся ты так, впервой тебе, что ли, на добровольной основе на смерть посылать.

Третьим лицом в комнате был довольно любопытный тип. Если сотника и полковника я знал лично, то этого силовика видел впервые. Среднего телосложения, широкоплечий мужчина лет сорока с короткой стрижкой; в его темных волосах начинала проглядывать седина. Одет в гражданское – простые джинсы и тонкий вязаный свитер. С первого взгляда я запомнил начищенные до блеска ботинки и красивые часы на крепкой кисти руки; весь вид говорил о какой-то домашней обстановке. Словно не в кабинете начальника сидел на совещании, а только с шашлыков приехал, запаха костра не хватает. Мужчина поправил очки на переносице и бросил на меня пронизывающий взгляд; несмотря на его одежду, выдержанную в теплых тонах, добродушное выражение лица и легкую улыбку на губах, все впечатление корректировал этот тяжелый взгляд. Обожаю сотрудников спецслужб, при встрече они такие душки, веселые балагуры, добрые дядьки, несущие свет и добро. Так и не подумаешь, что они каждую минуту готовы врагу глотку перегрызть, эдакие милые мишки, только клыки острые, порезаться легко.

Дядька в свитере быстро поднялся и протянул широкую ладонь:

– Честь имею, вахмистр.

– Здравия желаю... товарищ... – Я вопросительно уставился на улыбчивого силовика.

Тот лишь махнул рукой и весело сказал:

– Владислав. Пока просто Владислав. Да ты присаживайся, Андрей. Чаю хочешь?

– Нет, спасибо. – Я отрицательно мотнул головой и уселся на любезно подставленный Владиславом стул.

Полковник Денисов бегло переглянулся с дядей Лешей и силовиком Владиславом, выдержал недолгую паузу и вкрадчиво начал:

– Андрей, у нас к тебе серьезный разговор. Видишь ли, сегодня на плацу товарищ генерал...

– Согласен. – Я решил пропустить преамбулу о великой миссии и сразу перейти к делу. – У меня выбора нет. Я согласен на участие в операции, прошу зачислить меня в сотню добровольцев поезда от Первого корпуса.

– Ты... – Полковник на мгновение смешался от моего резкого ответа, затем вкрадчиво продолжил: – Пойми, выбор есть, но мы бы хотели... не в приказном порядке, ты же не рядовой...

– Товарищ полковник, я чувствую, как вам это неприятно: вы военный человек и не привыкли уговаривать и упрашивать младших по званию. – Я встал и поправил камуфляж. – Давайте не будем тянуть. Я согласен участвовать в операции, если это необходимо.

– Спасибо! – Полковник тоже встал и протянул руку.

– Пока не за что. – Я пожал руку полковника, козырнул сотнику и Владиславу. – Честь имею.

Все трое молча проводили меня взглядом, а я, захлопнув за собой дверь, почувствовал сильное облегчение. Еще в строю я понимал, что недостающих доберут приказом, но начальство решило сначала провести беседу – демократы хреновы! Ну что ж, до Питера так до Питера. Как там выразился один товарищ: отсутствие выбора крайне его упрощает? Вот и упростили: доброволец, блин. Я медленно пошел к выходу; за спиной хлопнула дверь и послышались быстрые шаги. Я обернулся: меня нагонял Владислав.

– Постой, Андрей. Разговор есть.

– Ну? Я же согласен, какие еще разговоры?

– Пойдем, обсудим экспедицию? – Владислав внимательно посмотрел на меня из-под очков. – Я тебе опишу вкратце нашу операцию, чтобы ты не думал, что вас на смерть посылают. Я тоже еду в этом поезде и на тот свет не тороплюсь. Операция будет завершена успешно, в этом я не сомневаюсь.

Я кивнул и поплелся за силовиком. Владислав вывел меня на улицу и без предисловий начал:

– Ну вот скажи, ты и впрямь думаешь, что мы вас на смерть посылаем?! Я же вижу, как ты отреагировал. Ну ответь!

– Вы поймите, Владислав, – я прикурил сигарету и посмотрел на проявившего необычное рвение силовика, – у нас набор на добровольной основе на стопроцентно смертельные задания – это нормальное явление. И когда добровольцев не хватает, тут такие беседы и проводят. Хотя в основном просто приказной порядок. Давно такого не было, но сейчас новая карусель. Я не боюсь погибнуть, но я не хочу голову зазря сложить. Авантюра с поездом себя не оправдает. Дважды уже пытались восстановить движение, но ни один поезд не вернулся, а северные не хотят с новгородскими отношения портить. Давайте честность на честность? Нет ведь никакого соглашения с новгородскими? Они никогда не согласятся впустить к себе остатки столичной власти. И это наша вина.

Владислав какое-то время молчал, затем развернулся и сделал несколько шагов в сторону штаба. Однако остановился, тяжело вздохнул, вновь подошел ко мне и заговорил ровным голосом:

– Андрей, ты прав, но мы просто не сказали ВСЕЙ правды. Завтра на железнодорожном комплексе вас введут в курс дела, а я тебе скажу сейчас. Соглашение с новгородскими есть. Но там не все гладко. Видишь ли, агломерат у них на две части разделился. Одна выступает за объединение и воссоединение страны, а другая... – Силовик еще раз тяжело вздохнул, словно сомневаясь, говорить или нет, но решился: – Ты прав, в том, что произошло, есть наша вина. Народ имел право судить власть, но былого не вернешь. Я всю жизнь с выродками на улицах боролся. Я за то, чтобы люди в моем городе жили по закону... Проблема в том, что линия железной дороги проходит через наших, так сказать...

– Злодеев. – Я подсказал слово Владиславу и решил высказаться до конца. – Вы хотите вместе с союзниками уничтожить вторую половину, и тогда договор с Севером будет заключен. Вы просто разобьете вдребезги ненавистный осколок сепаратистов, тогда и оставшиеся новгородцы к вам примкнут. Поезд, как по рельсам, проедет по защитникам, которые даже не успеют опомниться. А потом триумфальный въезд в Питер. Разгром новгородских сепаратистов, масштабная операция Центра! Это станет первой ступенькой в уничтожении всех сепаратистов.

– А что делать, Андрей?! – вспыхнул Владислав, до того походивший на медведя-пестуна, а тут вмиг превратившийся в злобного зверя. – У нас тут гуки с «сетами» по лесам бегают! Союз с Севером – единственный шанс выжить!

– Я выполню приказ. – Я выбросил истлевшую сигарету и протянул руку. – Можете на меня рассчитывать. Я не подведу.

– Спасибо. – Владислав ответил рукопожатием. – О первом сборе всей группы тебе сообщат в казарме. Подробную информацию узнаешь на инструктаже. До завтра.

Владислав коротко кивнул и пошел к штабу.