Брат Томил стоял у огромного иллюминатора и смотрел на гигантский парк, раскинувшийся у подножия здания-иглы Университета имени Тоолса, являющегося самым крупным учебным заведением Эттельбрюкской конфедерации. Буйство зелени внизу создавало впечатление девственного леса, и всякий, кто не знал о том, что до заселения землянами Ноорм был каменистой пустыней с мелкими и очень солеными морями, все аборигенное население которого было представлено сотней видов простейших, мог бы подумать, что университет построен в реликтовой чаще. Но монах не принадлежал к категории этих «всяких». К тому же сейчас его занимали совершенно другие мысли. Он… злился.

В первую очередь из-за того, что сразу после начала переговоров с ректором университета, действительным членом Большой Эттельбрюкской академии и еще доброй полусотни других доктором Йормой Григом, его вежливо, но решительно выдворили из кабинета ректора. Правда, это выдворение было замаскировано под просьбу освятить своим присутствием церемонию посвящения в студенты первокурсников одного из факультетов. Но брат Томил ничуть не обманывался. Его действительно выдворили. Это было тем более досадно, что, судя по тому, как сердечно ректор и аббат Ноэль обменялись приветствиями, они раньше уже встречались. А вероятнее всего, не только встречались, но и знали друг друга довольно хорошо. И это при том, что, как следовало из досье аббата, которое монах все это время не переставал пополнять любыми доступными ему способами, тот не только никогда не появлялся на Ноорме, но даже не пересекал границ Эттельбрюкской конфедерации. А доктор Григ за последние двадцать лет ни разу не покидал Ноорм. В то же время некоторые скрытые знаки, которые брат Томил уловил своим опытным взглядом, указывали на то, что это знакомство не столько давнее, сколько близкое и деятельное. Причем у монаха даже зародилась мысль, что вся эта поездка по университетам затеяна только с одной целью — замаскировать нынешнюю встречу в череде себе подобных. Впрочем, чуть позже он пришел к выводу, что мелькнувшая мысль была из разряда бредовых. Если у аббата было желание оставлять в тени факт своего близкого знакомства с академиком, ему бы ничего не стоило сделать это и без столь утомительного путешествия. Например, так, как он проделывал это до сих пор. К тому же в этом случае он вряд ли позволил бы монаху увидеть все те знаки очередной встречи двух старых друзей, которые были ему продемонстрированы. После трех недель путешествия с аббатом брат Томил был в этом абсолютно уверен.

Следующие несколько дней прошли очень интенсивно. Брат Томил побывал на крупнейшем руднике эломия в кольцах Терроны, пятой планеты этой системы, затем совместно с Хуго Торвальд сеном, великим спортсменом и восьмикратным олимпийским чемпионом по астроакробатике, вручал ежегодные премии и дипломы лучшим спортсменам системы, а потом последовала целая череда подобных поручений. Конец недели ознаменовался благотворительным обедом по случаю окончания Большой ежегодной выставки цветов, а вечером брат Томил торжественно разрезал ленточку на ступенях нового здания столичной оперы, после чего два с половиной часа удерживал благосклонно-благообразное выражение лица, слушая из ложи почетных гостей очередную авангардистскую версию невообразимо древней «Аиды», которой большинство оперных директоров предпочитают открывать сезоны во всех вновь отстроенных зданиях оперных театров. Это происходило со столь впечатляющей регулярностью, что монах склонен был расценивать подобное постоянство как суеверие. Люди творчества вообще любят пестовать различные суеверия. Но сейчас этот вопрос занимал монаха больше как средство справиться с приступами бешенства. Поскольку ничего другого ему не оставалось. Он не сомневался, что весь этот спектакль с почетными поручениями, обставленный таким образом, что из него невозможно было вырваться, разыгран аббатом, который сделал выводы из его демарша на Келенье, и теперь у брата Томила не было никакой возможности заниматься тем, ради чего его послали.

Переговоры на Келенье прошли успешно. Зная взаимоотношения в среде келенийских ученых, монах был готов как минимум к одному крупному публичному скандалу. Но, к его удивлению, все прошло на редкость благополучно и даже чинно. Присутствие на переговорах министра научных исследований (стандартный повод для скандала в ЛЮБОЙ научной тусовке) спровоцировало лишь вяло текущую перебранку по поводу несправедливого распределения кредитов и грантов. Впрочем, она довольно быстро сошла на нет. И все остальное время собеседники демонстрировали редкое единодушие. Это настолько не соответствовало ожиданиям брата Томила, что он не удержался и, рискуя уже не столько своей репутацией, сколько репутацией Престола Святого Петра (ибо, как гласит пословица, «Все ведомо лишь Богу на небесах да Папе на земле»), пустился в осторожные расспросы. Все выяснилось в первые же пять минут. Один из ведущих профессоров столичного университета, мужчина пожилого возраста и весьма благообразной внешности, которую портили лишь заметные мешки под глазами да крупный мясистый нос, цветом и формой намекавший на некий порок, заметив удивление монаха подобным развитием событий, развел руками и заявил:

— А чего вы еще хотели? Мистер Корн дал понять, что лично заинтересован в успехе экспедиции.

— Мистер Корн?!

Профессор, которому уже изрядно обрыдла постная сдержанность нынешнего собрания, окинул монаха таким снисходительным взглядом, как будто подобное незнание с головой выдавало его умственную неполноценность, и нехотя пояснил:

— Пожертвования мистера Корна составляют добрую половину фондов всех местных университетов.

Монах медленно кивнул. Это все объясняло. Но где и когда аббат успел заручиться столь влиятельной поддержкой? Впрочем, это могло произойти еще до начала путешествия.

— А кто такой мистер Корн?

Профессор изобразил на лице гримасу, которую с одинаковым успехом можно было посчитать досадой, раздражением и недоумением.

— А черт его знает. Говорят, он не особо любит показывать себя публике. Его пожертвования поступают через какой-то Нью-Вашингтонский банк, — профессор хмыкнул, — оно и к лучшему. А то мы уже устали от людей, которые, внеся пару кредитов, потом мозолят всем глаза с экранов, громко именуя себя Попечителями университета.

Монах тут же сделал стойку. После сытного обеда, состоявшегося в банкетном зале ресторана академии, брат Томил, сославшись на легкое недомогание, отказался от традиционной для всех высокопоставленных гостей Келеньи экскурсии в Народный парк, разбитый на том месте, где двести лет назад Лул Каярга, титан мысли, отец народной демократии и непримиримый борец за национальную независимость, впервые зачитал народу Келеньи принятую парламентом Декларацию о Национальном суверенитете. Укрывшись в номере, брат Томил запустил компьютер, а также сделал запрос в Священную канцелярию, воспользовавшись личным кодом особой срочности.

За пару часов поисковый робот выдал ему о мистере Корне столько информации, что пришлось слегка видоизменить программу, чтобы суметь за относительно короткое время превратить этот ворох сведений во что-то более-менее систематизированное. Но полученная информация практически ничего не прояснила. То, что мистер Корн был ОЧЕНЬ влиятельной фигурой, брат Томил понял сразу (хотя он и не предполагал, что тот окажется НАСТОЛЬКО влиятельным), но во всем этом водопаде информации не удалось отыскать даже намека на то, в чем столь влиятельный человек, как мистер Корн, видел свой интерес от планируемой экспедиции, и хотя бы на то, каким образом провинциальный аббат сумел добраться до такого человека.

Распечатка, пришедшая из Священной канцелярии и занявшая почти сорок страниц убористого текста, также не прояснила ситуацию. К его немалому удивлению, она оказалась почти точной копией итога работы поискового робота, но отчего-то не содержала таких элементарных сведений, как дата и место рождения, генеалогическая карта или идентификационный генетический код. Этот факт навевал определенные мысли. Если в архивах Престола Святого Петра отсутствуют самые элементарные сведения о человеке, который уже обращал на себя внимание Наместника Господня и его старательных слуг (а в этом сомневаться не приходилось, ибо в противном случае досье просто отсутствовало бы в архивах), значит, влияние мистера Корна простиралось до самого подножия Святого престола. А это могло означать, что именно заинтересованность мистера Корна и послужила причиной затруднений кардинала. Впрочем, пока все это были только предположения, хотя и очень похожие на правду.

Вечером, на торжественном приеме в парадном зале Академии наук Келеньи, устроенном по случаю их прибытия (хотя брат Томил подозревал, что дело не столько в этом, просто министр научных исследований воспользовался удачным поводом продемонстрировать общественности свое собственное умение держать в руках сварливую толпу келенийских ученых), монах подошел к аббату. Тот вежливо выслушивал великие мысли очередного ученого мужа, которому наконец-то посчастливилось наткнуться на человека, способного хотя бы пять минут слушать собеседника, не раскрывая рта (подвиг для коренного келенийца абсолютно невозможный). Заметив приближающегося брата Томила, аббат Ноэль парой фраз изящно закруглил разговор и, оставив собеседника, двинулся навстречу.

— Вы чем-то озабочены, друг мой?

— Озабочен? — Брат Томил растянул губы в тонкой улыбке. — Отнюдь, скорее удивлен. — Улыбка монаха стала двусмысленной. После некоторого размышления брат Томил решил рискнуть и попробовать действовать напрямую, в лоб. Даже если он и не получит ответа, то реакция на прямой вопрос может многое рассказать внимательному взгляду.

— И чем же?

— Той сноровкой в обращении с людьми, которую вы продемонстрировали. — Он сделал короткую паузу, намекая, что имеет в виду не только переговоры, которые аббат провел на Келенье, но и, скажем так, некоторые другие моменты, ставшие ему известными.

В уголках губ аббата проскользнула едва заметная улыбка, которую можно было расценить и как легкую насмешку, и, разведя руки в смущенном жесте, за которым брат Томил явственно разглядел легкую иронию, он произнес:

— Вы знаете, провинциальные аббатства имеют довольно скудный доход, и таким, как я, приходится изворачиваться, чтобы выбить у сильных мира сего столь необходимое для подобных бедных обителей агнцев господних вспомоществование. Тут поневоле приобретаешь необходимую сноровку.

Брат Томил снова натянуто улыбнулся:

— Но не всякий провинциальный аббат имеет таких знакомых, как мистер Корн.

Глаза аббата на мгновение вспыхнули, но эта вспышка была столь кратковременной, что монаху даже почудилось, будто это только плод его воображения. Однако последовавшие затем слова расставили все на свои места:

— У каждого из нас есть свои маленькие тайны. И я не особо расположен говорить о своих.

Аббат отошел, одарив монаха своей обычной кроткой улыбкой. Брат Томил незаметно повел плечами, справляясь со спазмом в горле, возникшим во время отповеди аббата, и перевел дух. Попытка оказалась не слишком удачной. Ему ясно дали понять, что не стоит совать нос не в свое дело. Пожалуй, ему не надо было рассчитывать, что аббат поддастся на открытое давление, но брат Томил всегда предпочитал сожалеть о содеянном, а не о том, что мог бы сделать, но даже не попробовал.

Представительские обязанности монаха начинались с раннего утра, когда за ним присылали роскошный круизер, в салоне которого был сервирован завтрак, а заканчивались поздним вечером, когда у брата Томила сил оставалось только на то, чтобы принять легкий массаж и добраться до кровати. Причем зачастую он с утра даже не знал, что ему предстоит в течение дня. Сразу по приезде к нему прикрепили сопровождающего — дюжего парня из местного католического колледжа. Сначала монах предположил, что основным критерием, которым руководствовались при выборе его, так сказать, статс-секретаря, была физическая сила. В случае чего он должен был заставить сопровождаемое лицо проследовать указанным курсом. И действительно, мощные мышцы, обтянутые неновой, но аккуратно выстиранной рясой, внушали уважение. Но, как выяснилось, он сильно недооценил тягу аббата к изящным решениям. Поскольку гораздо опаснее оказалась не физическая сила молодого служки, а его самоотверженное рвение. Парень был страшно горд поручением и выполнял его с истовостью новообращенного язычника, буквально со всех ног бросаясь исполнять любое пожелание столь высокопоставленного гостя, а при малейших признаках недовольства жутко краснел и покрывался пятнами. Но любой намек на то что гость предпочел бы каким-то образом отклониться от утвержденной программы, ввергал его в черные бездны отчаяния. И это отчаяние было столь непосредственным и глубоким, что после пары попыток вырваться из череды посещений и награждений, судя по реакции сопровождающего, зародивших у него мысли о самоубийстве, брат Томил полностью покорился судьбе.

Темп слегка спал только в воскресенье. С утра монах под аплодисменты творческой элиты совместно с мэром столицы перерезал очередную ленточку (что они там открывали, он так и не понял, то ли Центр традиционной культуры какой-то экзотической земной народности, пару сотен представителей которой чудом занесло на Ноорм, то ли, наоборот, выставку авангардного искусства), затем прослушал очередной концерт, после чего привычно проследовал в круизер, где обреченно уточнил у сопровождающего:

— Что у нас еще на сегодня? Ответ его слегка ошарашил.

— Прошу простить, святой отец, но мы немного задержались на концерте в Центре нетрадиционного искусства, поэтому церемонию награждения премией Клоотса начали без нас. А вечерний концерт Плио Делигьери отменен из-за недомогания маэстро. — Сопровождающий помялся, виновато развел руками и смущенно спросил: — Прикажете доставить вас в ваши апартаменты?

Монах молча кивнул, опасаясь неосторожным звуком спугнуть свалившуюся на него удачу. И только перед самым гостевым центром академии рискнул поинтересоваться:

— Значит, на сегодня все?

Сопровождающий густо покраснел и кивнул. Он испытывал дикую неловкость от того, что столь высокопоставленный гость оказался вроде как не у дел. Парень даже не подозревал, что у его визави подобное развитие событий вызывает едва скрываемый восторг.

Вечером монах сумел наконец застать аббата в отведенных ему апартаментах. Когда брат Томил появился в кабинете, тот сидел перед компьютером и изучал какие-то графики. Но, завидя монаха, аббат отключил мониторную проекцию и, поднявшись с кресла, двинулся навстречу своему спутнику:

— Добрый вечер, друг мой, рад, что вы сумели выбрать время и заглянуть ко мне.

Если даже в тоне или взгляде аббата и была ирония, монаху не удалось найти никаких ее признаков. Поэтому брат Томил просто проглотил эту фразу и, в свою очередь изобразив на лице приторно-кроткую улыбку, ответил самым сердечным голосом:

— Да, наши гостеприимные хозяева оказались настолько воодушевлены присутствием представителей Святого престола, что все эти дни я ничем не мог помочь вам в ваших трудах.

Аббат уважительно склонил голову:

— О, не корите себя, друг мой. Вы оказали огромную помощь, освободив меня от груза представительских обязанностей, так что ваш вклад в наши успехи просто неоценим.

Исходя из реального положения дел, заявление было на редкость колким. Но монах благосклонно кивнул, сделав вид, что оценил, польщен, благодарен, ничуть не обманываясь насчет того, что его ужимки примут за чистую монету. Расчет изначально был на другое. Брат Томил изо всех сил старался показать аббату, что понял, сделал выводы и впредь собирается вести себя умнее. По-видимому, этот посыл дошел по назначению, поскольку аббат все с той же кроткой улыбкой повернулся в сторону гостиной и, указав на удобные кресла, предложил:

— Прошу вас, друг мой. Пожалуй, нам стоит обсудить наши дальнейшие планы.

Это было очень похоже на прощение, и дальнейшая беседа укрепила брата Томила в этом выводе. Более того, у монаха сложилось впечатление, что аббат даже испытывает некоторую неловкость. Ближе к полуночи, когда были обсуждены почти полтора десятка кандидатур, предложенных научными сообществами Келеньи и Эттельбрюкской конфедерации, брат Томил настолько расхрабрился, что решил рискнуть и по — пытаться прощупать, в чем состоит основная цель планируемой экспедиции. На всякий случай приготовил фразу, которая, как он надеялся, позволит тут же дезавуировать его интерес. К счастью, этого не потребовалось. Похоже, аббат был вовсе не прочь поговорить на эту тему.

— Как вы думаете, сын мой, чем закончится эта война?

Брат Томил, которого слегка покоробило формально абсолютно оправданное обращение «сын мой» (несмотря на разницу в санах, монах являлся представителем вышестоящей инстанции, к тому же брат Томил считал себя старшим по возрасту), на мгновение задумался, а потом осторожно ответил:

— Я, как, несомненно, и вы, святой отец, денно и нощно молюсь за победу человечества. И не сомневаюсь, что Господь услышит наши молитвы.

Глаза аббата чуть затуманились, а губы тронула легкая усмешка, как будто брат Томил упомянул о чем-то смешном, но затем он вновь сфокусировал взгляд на собеседнике:

— Конечно, это не вызывает сомнений, ну а что потом?

— Когда? — уточнил монах.

— После победы. Брат Томил задумался:

— Честно говоря, так далеко я не заглядывал. Аббат понимающе кивнул.

— И в этом вы не одиноки. В том-то и беда. Ибо, после того как победа человечества станет очевидной, перед ним в полный рост встанет вопрос: а что делать с побежденными? И до какого предела должна дойти эта победа.

— То есть?

Аббат терпеливо пояснил:

— Должны ли противостоящие нам виды разумных существ быть уничтожены поголовно или стоит ограничиться ликвидацией только управляющей верхушки, известной нам под именем «Алых князей»? И насколько разумно полное уничтожение этого вида? Если да, то насколько компетентными окажутся сами люди в роли лидеров поливидовой цивилизации? И стоит ли вообще ее сохранять? Если нет, то каким образом ее следует перестроить? Вопросов столь много, что я не рискну занимать ваше драгоценное время перечислением хотя бы основных направлений.

Монах пребывал в некоторой растерянности. Если бы не этот месяц, он решил бы, что сейчас перед ним сидит неисправимый идеалист. А одно из святых правил, которые установил для себя брат Томил, как только начал что-то соображать в жизни, звучало так:

«Держись подальше от идеалистов». Но монах был уверен, что аббат Ноэль стоит на твердой почве. И вдруг такой пассаж.

Между тем аббат продолжал:

— Так вот, начинать искать ответы на эти вопросы нужно именно сейчас. Но для этого мы должны как можно больше узнать о тех, кто нам противостоит.

Монах осторожно кивнул. Судя по всему, аббат несколько расслабился, и брат Томил решил рискнуть еще раз:

— Но, имея столь влиятельных друзей, как мистер Корн и доктор Григ, вы вполне могли бы обойтись и без патронажа Святого престола.

В глазах аббата мелькнула усмешка (отчего у монаха екнуло сердце), но затем его губы сложились в обычную кроткую улыбку, и аббат пояснил:

— Вы правы. Но, как говорят русские, кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Ведь дело не только в том, чтобы найти правильный выход. Абсолютно ясно, что любое решение будет встречено крайне неоднозначно. Поэтому ЭТО решение должно быть предложено той силой, которая в глазах большей части людей имеет серьезный моральный авторитет. Причем вне зависимости от национальности и государственной принадлежности. Вы можете предложить другую силу, КРОМЕ церкви?

Монах задумался. Он не мог понять, как реагировать на откровения аббата. Что это, его настоящие мысли или дымовая завеса, за которой как раз и скрываются его действительные побуждения? Во всяком случае, вопрос, пусть чисто риторический, заслуживал ответа. К тому же это был самый простой способ продолжить разговор.

— Авторитет Святого престола распространяется хоть и на значительную, но все же только на часть человечества.

Аббат улыбнулся и после короткой паузы (во время которой брату Томилу показалось, что его собеседник разглядел все его мучения) плавно закончил:

— Вы правы, поэтому следующий пункт нашего маршрута — султанат Регул. Брат Томил вытаращил глаза:

— Но…

— Не беспокойтесь. У меня и там есть кое-какие друзья, и я попросил моего духовника передать им весточку.

По-видимому, под духовником подразумевался тот дюжий монах, что следовал с ними до Келеньи, а потом как в воду канул. Аббат поднялся:

— Давайте завершим нашу беседу, сын мой. Мы оба устали, а завтра рано вставать. — И, заметив удивленный взгляд монаха, недоуменно вскинул брови: — Как… вам еще не сказали? Эттельбрюкская академия выделила нам курьер. На нем мы доберемся до границы султаната, где нас будет ждать другой корабль. Старт завтра, в полдень, но корабль в орбитальном доке, поэтому нам заказаны билеты на шестичасовой челнок, — он бросил взгляд на запястье, — так что у нас осталось всего четыре часа на то, чтобы немного отдохнуть и собраться.

Это оказалось последней каплей. Брат Томил рубанул воздух рукой и… грязно выругался. Насколько он помнил, это произошло первый раз в его долгой и полной событиями жизни.