Знаешь, принц, я думал, что за десять тысячелетий успел увидеть все, что можно увидеть. И испугаться всего, чего можно бояться. Но здесь даже солнца нет. Всегда мерзкое, низкое серое небо. Не такое, как зимой на Анго… хотя ты же не был никогда зимой на Анго, ты и летом-то там не был. Но все равно – не такое.

Дома нёбо дышит. Дышит холодом, свежестью, силой.

Здесь от него несет парным теплом.

Здесь нет ветра. Здесь есть жизнь, но это не жизнь. Те твари, которые населяют этот мир, или этот кусок мира, или… не знаю, что это за место, – эти твари одержимы жаждой убийства. Они не едят, не спят, не дышат. Они убивают. И пока они не видят меня, они убивают друг друга.

Я схожу с ума, принц. И привычка говорить с самим собой, как видишь, превратилась в привычку беседовать с тобой. Благо тебя нет поблизости, а значит, нет хамских ухмылочек и комментариев, без которых я вполне обхожусь.

Я схожу с ума. Наверное, это к лучшему.

Ненависть вела меня. Глухая, черная, безликая и безумная.

Что говорили Величайшие? Что-то о Тварях и Древних, о матах и порождениях Тьмы.

Я не знаю.

Я не помню.

Зверь не мог насытиться и убивал, убивал. Это я был Зверем. И ненависть вела меня. И чаша переполнилась. Гложет изнутри ледяной огонь. Холодно. Жжет. Зверь научился убивать магией. Ему понравилось. Там, в Тальезе…

Будь магом, а не воином….

Они знали? Давая свой дар, знали ли они, что даром воспользуется Зверь? Что это – ему. Для него. Что магия – лазейка для безумия. Не лазейка уже – открытая дверь, распахнутая гостеприимно…

Огонь.

Кровь.

Нельзя было вспоминать. И забыть было нельзя.

Холодно.

Горит огонь. Горит. Сжигает живых людей. Огненный смерч на узкой улице. И люди кричат. И кричат лошади… Боги…

Они сгорают живьем. И я горю. Зверь вырвался на волю. Теперь он – хозяин. А я?

Не знаю.

Не помню.

А я – это он.

Но ведь перегорит же Великая Тьма, перегорит, уйдет, погаснет. И что тогда будет вести меня? И зачем?

Я – Зверь. И, клянусь Богами, мне нравится быть Зверем.