Глава 4
ПЕРЕВАЛ МЕЙККОВ

Он был и впрямь необычным, этот нож, напоминавший скорее маленький каменный серп. Кай снял его с огромной ладони мейкка осторожно, словно вытаскивал из-под камня ядовитую змею, но никто не спросил зеленоглазого, что это за нож и почему его поиски привели отряд так далеко на север. Наверное, каждого из тех, кто стоял рядом с ним, Кай расспрашивал об этом ноже. Его рукоять и лезвие были выточены из одного куска камня, да таким образом, что белое вкрапление в нем напоминало язык пламени, бегущий к острию. Гарда между лезвием и рукоятью не сохранилась. От нее осталась только желтоватая полоска окаменевшей кости, и только по ней можно было предположить, что ножу многие сотни, если не тысячи лет. На самом камне не было ни единой выбоины.

Пока Шувай, с трудом выговаривая хиланские слова, рассказывал о том, как разобрал изнутри чуть ли не все помещения крепости, пока не отыскал диковинку на выступе над самой аркой выхода, а потом несколько ночей ходил к башне Тару, так ему не терпелось поделиться радостью, нож подержали в руках почти все. Разве только Эша побледнел до цвета вершин Северного Рога и отдернул руку, да Шалигай, который крутил головой чуть в стороне, не решился подойти ближе. Арме показалось, что странный камень тяжелее свинца и холоден словно лед. Она держала нож в руках последней, и когда их спутники разошлись, чтобы приготовиться к походу, показала Каю едва различимые матовые потеки на черном. Именно эти места на камне были особенно холодны.

— Кровь, — объяснил Кай Арме среди невольной суеты, возникшей из-за того, что малла, забравшись на осла, обряжал погрустневшего Шувая в странные доспехи, изготовленные из дубовой коры. — Кровь, которой, наверное, столько же лет, сколько и этому ножу. Но не спрашивай пока меня, чья эта кровь и почему ее след не растворился за тысячи лет. Не время. Хотя я и знаю чья…

Он помолчал, потом выудил из мешка за спиной выделанный из телячьей кожи и покрытый причудливой вязью кисет, убрал в него нож и повесил его на шею.

— Да, — ответил он на незаданный вопрос Арме. — На кисете те же самые узоры, что и у тебя на руках, ногах, на поясе, на горле. Мне нужно, чтобы никто не мог почувствовать его. А ведь я помню, как ты еще сопливой девчонкой прикусывала губу, когда тебе накалывали этот же орнамент. Я все помню… Больно было?

— Тебе больно, — прошептала Арма.

— Мне? — не понял он и тут же стиснул зубы, прищурил глаза.

— Я вижу, — продолжила она. — У тебя зрачки такие, словно ночь вокруг. Тебя мучит боль?

Он долго смотрел на нее. Так долго, что ей начало казаться, что земля уходит из-под ног.

— Не мучит, — наконец процедил Кай сквозь зубы. — Пока помнил, каково жить без боли, — мучила. А теперь уже не мучит. Меченым меня зовут, слышала?

— Слышала, — кивнула Арма. — У тебя серый лоскут на спине. Говорят, что это отметина Пустоты. Она и болит?

Он прикрыл глаза, словно собрался с дыханием, и заговорил вновь об орнаменте:

— Именно из-за этих узоров… на твоей коже Эша не чувствует в тебе колдунью.

— Я не колдунья, — качнула головой Арма.

— Ты больше чем колдунья, — ответил Кай. — Ты дочь богини, пусть даже она сама считала себя пеплом былого величия. Пусть даже она и была пеплом. Если семя, выношенное ею, взошло, оно возьмет силу дерева, пусть даже само дерево сожжено и развеяно. Но ты не только рождена богиней, ты и воспитана ею. Это дорогого стоит.

— Я всего лишь человек, — не согласилась Арма.

— Я тоже, — кивнул Кай.

— Ты из-за этого ножа откладывал поход в Анду? — спросила Арма.

— А ты хочешь, чтобы я ответил, что ждал тебя? — поинтересовался он.

— Нет, — твердо сказала она.

— Я был в доме у твоих приемных родителей, — сказал он. — Не застал их. Узнал, что они умерли, но умерли уже после твоего ухода. Ведь ты ушла, когда тебе едва исполнилось пятнадцать лет? Почему?

— Мама сказала, что я должна уйти, — ответила Арма. — Она разговаривала со мной все мое детство и все мое детство учила меня всему, что я могла понять. А может быть, даже большему. Она сказала, куда я должна пойти, когда стану старше, и я туда пошла. Я находила названных ею людей, конечно, только тех, кого заставала в живых, и училась у них всему. Грамоте, целительству, бою, рукоделию, языкам, заклинаниям, охоте, обману, хитрости, убийству — всему, что могло пригодиться не самой хорошей девочке. Когда я не находила назначенных учителей, я находила других. И училась всему.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы дойти с тобой до Анды, — ответила она. — Это главное — дойти с тобой до Анды. У одного у тебя ничего не получится. Или получится не так.

— Ну, не скажу, что я огорчен тем, что ты идешь со мной, — он задумался на мгновение, — но радоваться тоже пока обожду. Помни, что ты пообещала слушаться моих приказов.

— Я помню, — сказала она.

— Знай, что каждый из тех, кто идет со мной, должен быть готов к смерти, — добавил он.

— И ты? — спросила она.

— И я, — кивнул он. — Но с одной поправкой. Я не должен умереть. Я должен дойти до Анды. Чтобы все получилось.

Он произнес эти слова с такой убежденностью, что Арма в секунду уверилась, что если успех его путешествия будет зависеть от ее смерти, она тут же захлебнется кровью.

— И что же дальше? — Она расправила плечи. — Ты хочешь знать, готова ли к смерти я?

— Я хочу знать, откроешь ли ты мне то, что передала тебе твоя мать, если окажешься на пороге смерти далеко от Анды? — спросил он.

— Нет. — Она побледнела. — Но не потому, что рассчитываю, будто ты будешь оберегать меня. Во всяком случае, насколько я знаю, двоих спутниц ты не уберег?

На этих ее словах он тоже залился бледностью и, наверное, стал холоднее каменного ножа.

— Не потому, — твердо продолжила она. — Если я произнесу послание раньше, оно не подействует. Поэтому тебе все-таки придется меня оберегать.

Бледность медленно сходила с его лица. Наконец он совладал с собою и глухо произнес:

— В таком случае не делай мою задачу слишком сложной.

После того как отряд покинул верхнее ущелье, дорога начала забирать круто вверх, словно спешила подняться на одну из нависающих над ней холодных вершин. Поначалу она ничем не отличалась от обычной горной тропы, разве только не знающие ног путников зеленые мхи покрывали ее, да горные склоны вокруг выглядели так, словно ни один взгляд не останавливался на них сотни лет, затем стала чуть шире, обнаруживая кое-где среди обломков камней куски каменных плит. Но древний путь дремал под грузом тысячелетий, не желая ни единым словом рассказать о себе. Над гребнями скал чуть слышно посвистывал неожиданно холодный ветер, заставляя путников поднимать воротники. В желтом небе парили силуэты стервятников. Если не каждый шаг, то каждая сотня шагов возвращала путников к зиме. Сначала изо рта стал вырываться парок. Потом к самой тропе вытянулись языки снега. А за ними и захрустел под копытами лед. День близился к завершению.

Лошади, еще не натруженные долгой дорогой, бодро фыркали. Осел Эша тоже нес старика без особых усилий, хотя мотал головой, словно возмущался крутизной подъема, но ставил копыта сначала на мох, а потом и на снег почти неслышно. Если бы не мейкк, который утробно пыхтел и гремел странными деревянными доспехами, отряд вовсе двигался бы бесшумно. На второй час пути, когда тропа перестала подниматься, Кай, который двигался первым, оглянулся, наткнулся на взгляд Армы, нахмурился, но тут же отыскал глазами Мекиша, который получил в надзор нового подопечного — Шалигая, и крикнул малла:

— Мелкий! Успеваем вроде до темноты. В деревне обгоните с хиланцем Шувая и следите, чтобы между вами и ним было не меньше двух десятков шагов, понял?

— Понял, — буркнул в ответ малла и под напряженный смех спутников добавил: — Но я не мелкий. Для малла так я даже верзила.

— Можешь тогда называть меня мелким, верзила, — разрешил Кай. — Для мейкков любой из нас мелкий.

— А ты, Мекиш, так вовсе крошка, — гыкнул из-под деревянного шлема Шувай.

— Я еще подрасту, — под новый взрыв смеха пообещал Мекиш.

— А что, приятель, — обернулся к следовавшему за ним Тару Эша, — кто-то еще пользуется этим перевалом, кроме мейкков? Ведь их деревня стоит у заставы?

— Ты, похоже, знаешь об этом перевале больше меня, — заметил Тару. — Я всего лишь слышал, что удобнее пути из Холодных песков в Гиблые земли нет, по сути, перевал этот — ущелье поперек всего Северного Рога. Трещина. След ножа на бараньей печенке. Это все, что я знаю. Ну и то, что перевал под тати уже две или три Пагубы. А кто им владеет — мейкки, палхи, кусатара или лами, — мне неведомо. До сего дня меня они не беспокоили, и то ладно. Во всяком случае, до моей башни мейкки не доходили, если не считать, как выяснилось, набегов нашего любопытного спутника. А я сам сюда не совался, делать мне больше нечего.

— Как раз теперь нечего, как видно, — хмыкнул Эша и подмигнул из-под косматых седых бровей оглянувшейся Арме. — Тут все просто. Палхи в горах не живут, их деревни в лесах и на равнине. Они и штольни там устраивают. А лами и кусатара все южнее. Их здесь и вовсе нет. Вот и остаются мейкки. Я знаю, что не все их считают разумными…

— Ты громче говори, — пробубнил пыхтящий позади Шувай. — Что ты там про мейкков?

— Говорю, что живут они, как и прочие тати, в домах, точнее, в больших шатрах, и носят одежду, — повысил голос Эша.

— Не все, — не согласился Шувай. — Кто-то и носит, но если волос на теле густой, то летом можно и не носить. Да и шатер зачем нужен? В снегу лучше. Лег, нагреб на себя и спи. Снег в горах чистый. Его можно есть, пить, на нем можно спать, сидеть, даже подтираться им можно. Главное, не в одном месте это всё делать.

— Ты его не слушай, Эша, — обернулся Кай. — Поверь мне, Шувай только прикидывается дурачком, и если он не все слова хорошо выговаривает, это не значит, что он не сможет над тобой посмеяться.

— Да я и не слушаю, — буркнул Эша под довольное уханье великана. — Долго еще до заставы-то?

— Да уж почти пришли, — ответил Кай. — Видишь белую скалу впереди?

«Почти пришли» обернулись еще почти часом пути. Странным образом тропа вдруг выбралась на каменистый гребень, по обе стороны которого если и не зияли ущелья, то уж, во всяком случае, щетинились из-подо льда острыми камнями крутые склоны. За ними по-прежнему вздымались к небу громады снежных пиков. Гребень тянулся с лигу, потом пошел вниз, и тропа пошла вниз к той самой белой скале, которая на фоне гигантов Северного Рога могла бы прозываться песчинкой, но чем ближе подбирался к ней отряд, тем менее справедливым казалось это сравнение. Вместе с бурой соседкой скала вновь загоняла тропу в теснину, не сойдясь с подругой на какую-то пару десятков шагов. Проход было перегорожен мощным частоколом, собранным из толстых стволов зрелых сосен, судя по которым никто из мейкков не спускался на восточную сторону Северного Рога десятилетиями. Солнце уже клонилось к горизонту и било путникам в глаза, так что брошенный над частоколом ствол столетнего дуба словно служил ему насестом. Тропа вильнула чуть правее, скала прикрыла вечернее светило, и Арма разглядела, что торчащая из-за ограждения уродливая голова не насажена на один из колов, а приделана к туловищу мейкка, который с немалым изумлением разглядывал нежданных гостей.

— Шувай, — обернулся к собственному великану Кай. — А ну-ка, скажи этому красавцу, что я требую старосту деревни. Пусть передадут ему, что зеленоглазый охотник принес обещанное и просит оказать ответную услугу.

Шувай выкрикнул что-то нечленораздельное, его адресат еще мгновение хлопал глазами, потом разразился какими-то столь же непонятными проклятиями и исчез. Шувай же чихнул, отошел в сторону и сел на камень, повернувшись спиной к спутникам. Плечи его изредка подрагивали, отчего деревянные доспехи ударялись друг о друга.

— Что с ним? — спросила Арма.

— Плачет, — пожал плечами Кай. — Его выгнали из похожей деревни, только на пару сотен лиг севернее. Родители погибли под лавиной, остался ребенок, но зимой голодно, особенно на севере, своих бы прокормить. На крайнем севере мейкки живут в пещерах, он бродил между ними, стучался то в одни ворота, то в другие, ему никто не открыл. А теперь, когда он почти вырос, он считается порченым, потому что вырос с людьми. Теперь он изгой. Впрочем, сама увидишь.

— Но как же он выжил тогда, зимой? — спросила Арма.

— Я его встретил, — ответил Кай. И добавил в ответ на ее недоуменный взгляд: — Он еще молод. Ему всего пятнадцать лет.

Вскоре над частоколом появились сразу десятка два огромных голов, да еще какая-то возня и визг послышались из-за ограды. Кай обратился к седому старику:

— Здравствуй, отец.

— Здорово, сынок, — шевельнулись огромные, изрезанные морщинами губы.

— Помнишь меня? — продолжал Кай.

— Помню, — кивнул староста, зацепив каменным подбородком частокол, отчего вся ограда загудела, как деревянный бубен. — Только ты, малой, с другой стороны являлся. С мугайской. Два года назад. Так было?

— Так, — согласился Кай. — Откуда бы ни являлся. О переходе речь шла, а в какую сторону переходить, разговора не было. Так вот, прошу пропустить мой отряд.

— Нет, — тяжело опустил веки старик. — Нет хода людям через мейккское ущелье. Тысячу лет назад захватили его люди, ограбили мейкков, убили всех и стали править здесь. Но потом пришла одна из Пагуб, и мейкки вернулись обратно. И теперь нет хода людям через ущелье. Всякий, кто перейдет, найдет свою смерть. Уходи.

— Что ты сказал, отец? — спросил Кай. — Что ты сказал, отец, два года назад?

— То, что и теперь говорю, — ответил старик. — Скорее каменный бог мейкков вернется на свое место, чем люди пройдут через мое ущелье. Но всякий, кто перейдет, найдет свою смерть.

— Дело за малым? — переспросил Кай. — Вернуть каменного бога?

— Верни, тогда поговорим, — буркнул старик и уже собрался уходить.

— Я готов вернуть, — проговорил Кай. — Я добыл для мейкков их каменного бога.

— Покажи, — в мгновение растерялся, напрягся, сдвинул косматые брови староста.

— Смотри, — пожал плечами Кай, сбросил с плеч мешок, распустил шнуровку и выудил оттуда каменного истукана размером в локоть. — Он?

— Почем мне знать? — протянул, прищурившись, старый великан. — Дай его сюда, я проверю. Там и поговорим.

— Не могу пробиться, — прошептала, наморщив лоб, Арма. — Не могу пробиться к его мыслям. Словно огромные жернова медленно движутся в его голове. Не могу.

— Шувай! — крикнул Кай, да так, что разом вздрогнули и снова обернулись к путникам все головы за оградой. — Иди сюда, друг.

Застучали деревянные доспехи, великан поднялся и, не глядя на частокол, подошел к зеленоглазому.

— Сейчас проверим. — Кай протянул истукана мейкку. — Ты знаешь, что надо делать.

Шувай кивнул, сдвинул к локтю дубовый наруч, блеснул крохотным лезвием в другой руке и вдруг рассек толстую кожу запястья. Тяжелая капля крови повисла на ладони, сползла по большому пальцу к ногтю и упала на затылок истукана. И тут же зашипела, подернулась дымком каменная плоть, словно масло упало на раскаленную болванку, а вслед за этим сначала голова, потом плечи, а потом уже и вся фигурка покрылась огненной паутиной и засветилась, как выуженная из горна подкова!

С тяжелым оханьем разом выдохнули столпившиеся за частоколом мейкки.

— Дай! — захрипел староста, явил над деревянными остриями огромные пальцы с зелеными ногтями и потянулся, выпростал наружу другую руку, обвитую серыми венами, как обвивает ствол лесного гиганта хвойный вьюн. — Дай!

— Возьми, — ответил ему Кай, поднимая над головой истукана.

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы! — запричитал, заскулил староста, и похожим кличем вмиг отозвались остальные мейкки и, не дожидаясь приказа, начали разбирать частокол. Заскрипели, затрещали толстенные стволы, загремели камни, выворачиваемые из ям, блеснул смешанный с грязью лед, посыпалась гнилая древесная труха, поднялась пыль, и затем показалась уродливая, напоминающая оплывший к земле и увенчанный руками и ногами мешок, фигура старосты. Старик сделал шаг вперед, другой и, выкатив глаза, все с тем же то ли кличем, то ли стоном протянул вперед ручищи.

— Держи, — бросил ему в ладони фигурку Кай и, оглянувшись, прошипел: — Дальше все делай, как я!

В накатившей тишине староста поймал фигуру с глухим шлепком, замер, затянув веками глаза навыкате, затем медленно развернулся и поднял ее над головой. Толпа мейкков, что утаптывала за его спиной развороченную, мерзлую землю, вновь разом выдохнула, затем зашуршала овечьими шкурами, потянула огромные ручищи вверх и начала стучать кулаками о кулаки, да так, словно они были вырублены из звонкого дерева. И в такт этому стуку откуда-то из-за скалы послышался ритмичный каменный гул и загудела сиплая дудка. Старик выкрикнул что-то, поднял истукана над головой еще выше и так и пошел вышагивать под кулачный марш, уводя за собой оглашающих воем горные склоны соплеменников.

— Он сказал, что нас убьют позже, — мрачно заметил Шувай.

— Я понял, — кивнул Кай и подал лошадь вперед.

Деревня начиналась сразу за подошвой белой скалы, где теснина неожиданно превращалась в крохотную долину, разбегаясь в стороны ущельями и распадками. С десяток залатанных шатров теснились к подножию скалы, тут же на двух кострах поджаривались туши баранов, соплеменники которых тревожно блеяли в неказистых загонах. Истукан уже стоял на огромном черном валуне, и не менее полусотни рослых мейкков толпились вокруг, по-прежнему стуча кулаком о кулак. Их стук сливался с ударами дубинок, с которыми управлялся еще более древний мейкк, чем староста. Рядом с ним стоял мейкк помладше и дул в вырезанную из бараньего рога трубу. В отдалении толпились закутанные в шкуры и обвешанные невозможным количеством бус и ожерелий женщины, покрикивая на детей, которые не только обходились без одежды на холодном ветру, но и без обуви на грязном снегу. Увидев выезжающих из-за скалы Кая и Арму, детишки, которых было никак не меньше двух десятков, замерли и стояли окаменевшими истуканами вплоть до того момента, когда на виду не показался Шувай. Оцепенение продлилось еще несколько секунд, но вслед за этим одна из женщин выкрикнула что-то, и под продолжающийся гул в Шувая полетели камни.

— Впервые так? — спросила Арма, когда отряд уже приблизился к выходу из долины.

— Здесь — впервые, — кивнул Кай, борясь с очевидным желанием пришпорить лошадь. — Но в других местах пару раз приходилось и отбивать парня.

— Парня, — фыркнула вполголоса Арма и оглянулась.

Деревня уже осталась за спиной, но маленькие мейкки, каждый из которых был ростом со взрослого мужчину, продолжали бежать толпой за несчастным Шуваем, осыпая его камнями. К счастью, надетый на него деревянный доспех со спины был особенно крепок, но беспрерывные удары, которые теперь уже заглушали и развернувшийся в деревне обряд, удовольствия ему явно не доставляли. Вдобавок среди толпы выделялся переросток, который бросал едва ли не валуны. Во всяком случае, Шувай чуть не падал от их ударов. Прочие спутники Кая тоже крутили головами, а едущий едва ли не последним Шалигай так и вовсе втянул голову в плечи.

— Почему мы не прибавим ходу? — спросила Арма. — Насколько я поняла, осел Эши может быть и резвым!

— На втором выходе из долины такой же частокол, — объяснил Кай. — Стоят шатры и живут две семьи мейкков. Два года назад я три часа ждал старосту у того частокола. Если мы даже и перебьем всех тати там, частокол разобрать нам будет не под силу. К тому же до него еще пара лиг. Но ходу действительно надо прибавить. Да и заодно прекратить это представление.

Кай резко придержал лошадь и, разворачивая ее, одновременно достал из чехла ружье. Приложил украшенный чеканкой приклад к плечу и выстрелил. Грохот наполнил ущелье, разлетелся к вершинам и вернулся эхом. Гул ударов, едва доносящийся из деревни, тут же стих. Переросток замер, удивленно посмотрел на стиснутый в руках очередной валун, уронил его и, зажимая проклюнувшийся из горла кровяной фонтан, повалился на спину. И тут же завизжали, завыли и понеслись ордой обратно в деревню его несмышленые подельники.

— Это был обдуманный шаг? — напряженно поинтересовался Эша.

— Вполне, — кивнул Кай.

— А частокол? — спросила Арма.

— Если бы не он, нас бы не отпустили от деревни так далеко, — объяснил Кай и показал на темнеющую в лесном склоне теснину. — Нам туда. Мы обойдем частокол.

Спутники успели пройти, торопя лошадей, по очищенному ото льда, камня и кустарника ущелью пару лиг, когда за спиной раздались крики и тяжелый топот мейкков. Но путь был уже почти закончен. Перед отрядом на три или четыре лиги тянулся ледник. В холодной стене были пробиты траншеи, за ними ветвились ходы, но еще больше разломов и трещин было устроено самой Салпой. Тропы через испещренную провалами ледяную равнину не было.

— Похоже, ловушка, — потянулся за мечом Тару. — А мы еще даже не нюхнули Запретной долины.

— Не ловушка, а хранилище припасов мейкков, — заметил Кай. — Быстро спешиваемся! Лошадей и осла брать под уздцы! Идти след в след за мной, но не приближаться ближе чем на десять шагов друг к другу! Последним…

Он повернулся к Арме:

— На сколько бьет твой самострел?

— Наверняка на полсотни шагов, — сказала она.

— Пойдешь последней, — кивнул он и заторопился, потащил под уздцы лошадь вдоль окраинной скалы к торчащей в полусотне шагов изо льда коряге. — За мной сразу Шувай, затем Эша, Тару, Шалигай, Мекиш, Арма. Быстро, я сказал! Быстро!

Когда мейкки вывалились на площадку, Арма успела отойти от начала ледника в его глубь только на три десятка шагов. Первого мейкка она подстрелила в ногу сразу же. Он взвыл, съехал на животе в ближайшую продуктовую траншею и принялся скулить там от боли. Последовавший за ним великан был более осторожен, он прикрывался оледеневшей овчиной, но тоже получил стрелу в предплечье. Когда мейкки сообразили устроить вроде щита из большой корзины, Арма отдалилась от начала ледника еще на сотню шагов.

— Всё, — крикнул издали Кай. — Больше не стреляй. Уходи. Они не догонят нас. К тому же я убираю вешки, и они идут кучей.

Мейкки и в самом деле не смогли достигнуть обидчиков. Двое, которые несли перед собой корзину, провалились в глубь ледника уже на первом переходе. Остальные, во главе со старостой, принялись оглашать ледяное пространство воплями, верно надеясь, что лед обрушится от их криков. Кай между тем вел отряд от коряги к коряге, которые указывали безопасный проход через ледяные проломы, и с тревогой посматривал на небо. Ледник был преодолен уже почти в полной темноте. А когда копыта лошади Армы вновь застучали по сухому камню, над горами Северного Рога уже стояла ночь.

— Привал, — услышала она голос зеленоглазого. — Мекиш, посмотри-ка за вон тем камнем. Там должен быть схрон. Продукты на пару недель пути и теплые одеяла.

— Есть такое дело! — закричал через мгновение малла.

— Ты все предусматриваешь? — с восхищением спросил Тару. — А то я уж хотел спросить, кто ж идет в дорогу налегке?

— Однако и тропу через ледник заранее отметил, — перевел дыхание Эша. — Пожалуй, я начинаю верить, что мы уж точно сумеем добраться до Запретной долины и с этой стороны.

— И в темноте видишь. — Тару, который в темноте показался Арме медведем, поднял голову к небу. — Я не то что камня, к которому ты отправил мелкого, но и тропы не могу разглядеть.

— Одно плохо, — добавил Эша, — хвороста поблизости нет, а посидеть у горячего костерка было бы пользительно не только для стариковских костей.

— Хворост у нас с собой, — отозвался Кай. — Шувай! Сбрасывай дерево с плеч. Пусть оно послужит и всем остальным. Тем более что надо бы и растереть твои синяки. Малла, ну что ты там?

— Иду, — пробурчал Мекиш и буркнул в сторону Тару: — И все-таки я не мелкий!