Глава 27
ПОДЪЕМ
— Мой нож, — прошептал Кай, держа Тешу на руках. — Это мой нож, тот, который украл Сувана!
Теша закашлялась, положила руки на рукоять ножа, с удивлением посмотрела на ладони. Кровь слетала с ее пальцев сухими чешуйками.
— Колдовство, — пробормотал Эша. — Это колдовство, зеленоглазый. Нож вошел в сердце, а она жива. Его нельзя трогать.
— Откуда у Аи… Ишхамай мой нож? — продолжал бормотать Кай. — Он же был украден не в этот раз, а в прошлый. Сувана отдал им? Или они убили уже и его? Кто он?
— Тринадцатый сиун? — усмехнулась Илалиджа. — Брось. Кто бы ни был, не он нам нужен, а Хара.
— Она растаяла, — заметила Арма, затягивая новую рану скулящему Шалигаю.
— На, — протянула ей мазь Илалиджа. — Хуже ему уже не станет. Потеряет ли собака четверть хвоста, половину хвоста, три четверти хвоста — она все равно будет бесхвостой собакой. Намажь прямо тряпицу, пропитает и достигнет раны.
— Это не хвост, а рука! — заныл Шалигай.
— Уже не рука, — не согласилась Илалиджа и взяла Тешу за руку. — Идти сможешь?
— Да, — глухо выговорила мугайка.
— Тогда пошли. Поставь ее, Кай. Нам нужно настичь сиуна Хары.
— Она растворилась, — напомнила Арма.
— Пойдем за Ишхамай, — предложила Илалиджа. — Если она заодно с Шиттар, значит, мы найдем обеих.
— Я возьму твой мешок, — сказал Теше Кай.
— Копье? — протянула руку Арма.
— Нет, — процедила сквозь стиснутые зубы Теша. — Копье не дам. Хочу… посмотреть, чем все это закончится. Я могу идти. Это даже не боль, это словно холод. Холод, который расползается корнями по телу. Но я могу идти. Идем.
Они шли еще долго. Когда Эша увидел впереди такие же ворота, как и на входе, он начал уверять, что путь опять длился не менее двенадцати часов, но Кай щелкнул крышкой механизма. Они шли около часа.
— Тут нет времени, — толкнула ворота Илалиджа, и те снова ответили заунывным скрипом.
— Вне этого упокоища начинается ночь, — уверил Илалиджу Кай.
— Выберись отсюда, и мы проверим, — рассмеялась пустотница.
— Хотел бы я знать, как мы это сделаем, — протянул Эша.
Глухая каменная стена начиналась через полсотни шагов после ворот. Дорога подходила к основанию утеса, вздымалась на локоть вверх и иссякала.
— Что это? — не поняла Теша, закашлялась, осторожно касаясь рукояти ножа. — Дорога кончилась?
— Чтобы проверить это, нужно подняться наверх, — заметил Эша.
— Будем искать подъем? — спросила Теша.
— Зачем его искать? — удивилась Илалиджа. — Он перед тобой.
Арма шагнула вперед. Над дорогой были забиты в скалу стальные, тронутые ржавчиной костыли. Кованые гвозди, достойные молота Шувая. Один торчал из стены на высоте в три локтя, другой на высоте в четыре локтя. Двумя локтями выше торчала еще пара. И еще выше. И еще. Костыли уходили вверх беспрерывной полосой, насколько позволяла рассмотреть мгла. Их торцы были расплющены от ударов неведомого скалолаза, но грани оставались острыми.
— Я так все руки порежу, — надул губы Эша. — Мне ж тянуться придется, я не такой высокий, как все.
— А у меня вообще одна рука! — скривился Шалигай.
— Вон. — Арма подняла голову. — В четвертом ряду на одном из костылей полоса черной ткани. Думаю, что это лоскут из платья Шиттар.
— Заманивает? — спросил Кай.
— Ага, — сплюнул Эша. — То растворяется, как призрак, и уносится, куда хочет, то карабкается по костылям? Где здравый смысл?
— Здесь — и здравый смысл? — рассмеялась Илалиджа.
— Она правит дном пропасти, — предположила Арма. — А выше — обычная Запретная долина.
— Обычнее не бывает, — кивнул Кай и повернулся к Илалидже: — Я видел, как ты сражалась с тенью Вериджи. Его меч раскололся от удара о твой.
— О его же, — поправила Кая Илалиджа.
— Дай мне его, — попросил Кай. — Ненадолго. А ты, Эша, готовь веревки. Ведь веревка Тару у тебя в мешке?
Зеленоглазый взял меч Вериджи и пошел обратно к воротам. Оглянулся на последовавшую за ним Арму, кивнул, подошел к железному плетению и стал рубить железо мечом. Вырубал кольца из плетения и надевал их на руку. Отсекал штыри и передавал их Арме.
— Это на тот случай, если где-то не будет хватать костылей, — сказал Кай.
— И чем же мы их будем забивать? — поинтересовалась Арма.
— Чем-нибудь: гардой, камнем, который выломаем из стены, — проговорил Кай и вдруг улыбнулся. — Если бы об этом спросил Эша, я бы предложил ему забивать головой.
— Две с половиной лиги! — напомнила Каю Арма.
— Ведь ты не хочешь меня испугать? — обнял он ее. — Поднимемся на сотню локтей, а там посмотрим.
— И еще на сотню, — ответила она.
— А потом еще, — согласился зеленоглазый, глаза которого, как и всё вокруг, были серо-сизыми, и окликнул Эшу: — Старина! Режь веревки на куски по десять локтей. Мне нужно шесть кусков крепкой веревки.
— Как раз на шесть шей, — пробурчал Эша.
— Не торопись, — успокоил его Кай и бросил на камень двенадцать колец. — Надеюсь, это железо не истлеет наверху, как истлела лошадь, на которой я сюда спустился? Каждый берет веревку и привязывает собственными узлами на ее концы по кольцу. Середину захлестывает на поясе. Возможно, что над нами две с половиной лиги стены. Каждый может устать, заснуть, оступиться. Может вывалиться костыль. Обломиться, наконец. Поэтому каждый надевает кольца на костыли. Поднимается, снимает кольца и надевает их на костыли выше.
— Медленно получится, — прищурилась Илалиджа.
— После того как маленькая девочка показала характер, — усмехнулся Кай, — спешить нам некуда.
— Ну что же, — звякнул кольцами Эша, — однако лучше висеть над пропастью, чем лететь в нее. Вот думаю только, первым или последним отправляться наверх? Первым боязно, а последним опасно. Мало ли, если кто свалится, может ведь сбить старика, а везение не бесконечно.
— А ты к стене прижимайся, — посоветовал Кай.
— Если я буду падать, — Теша стиснула зубы, — то оттолкнусь от стены, чтобы не зацепить тебя, Эша.
— А ведь ты не так уж и плоха, — заметил старик.
— Что ты еще забыл сказать, Эша? — спросил Кай.
— Ну как же, — вздохнул старик. — Осталось три сиуна, и нас… пока еще шесть.
— Пока еще, — кивнула Теша и шагнула к стене.
Над пропастью и в самом деле стояла ночь. Это стало ясным после того, как скалолазы поднялись на полсотни локтей. Мертвенное свечение сменилось тьмой, и только дно пропасти продолжало мерцать. Где-то наверху продолжала бороться с собственной судьбой Теша, за ней, забывая о кольцах, резво поднималась Илалиджа, порой подталкивая мугайку. Следующим, изрыгая проклятия и скрипя зубами, полз Шалигай. За ним следовала Арма. Стараясь ни на мгновение не отпускать от костылей хотя бы одной руки и опираясь на обе ноги, она закидывала наверх кольца, подтягивалась, забиралась на следующую пару костылей, отдыхала несколько секунд, думала, как справляется с нелегким путем мугайка с засевшим в ее груди ножом, и вновь бралась за кольца. Кай двигался под ней. Еще ниже ворчал Эша, возмущаясь, что забыл о главном, если кому-то придет в голову мысль облегчиться, то пострадает прежде всего он.
— Во-первых, если ты не будешь об этом напоминать, — успокаивал его Кай, — то ничего подобного и в голову никому не придет. — А во-вторых, подобное приходит вовсе не в голову.
— Если бы, — ворчал Эша. — Тем, кто надо мной, возможно, это придет и не в голову. А мне-то уж точно в самую макушку.
Так или иначе подъем продолжался. Несколько раз Кай объявлял отдых и просил Шалигая прекратить стоны, чтобы прислушаться к ветру, но ничего, кроме писка летучих мышей, так услышать и не удалось. К утру, когда лучи солнца начали прорезать пропасть с востока на запад, Арма оглянулась и поняла, что не видит противоположной стены. Либо до нее и в самом деле было далеко, либо она тонула в утреннем мареве. Нельзя было определить и протяженность пропасти. Точно так же таяла в тумане и стена над головой, и стена внизу.
— Девятьсот пятьдесят пар, — хрипло сообщил снизу Эша. — Выходит, мы поднялись на одну тысяча девятьсот локтей.
— И что? — спросил Кай.
— Половины еще нет, — сплюнул Эша. — Эх, как-то там мой ослик в конюшне клана Хара? И чего, спрашивается, меня понесло… Вот если бы мы так же поднимались на ту стену, где-то на этой высоте был бы тот домик, что наградил меня ссадинами и шишками. Ты-то как, зеленоглазый, ничего не болит?
— Привыкаю понемногу, — ответил Кай. И тут же сверху донесся шепот Илалиджи:
— Тихо. Судя по всему, у меня над головой грот или выступ. И я что-то слышу.
— Потрескивание костра, — узнала Арма.
— Поднимайся, — негромко окликнул Илалиджу Кай. — Только глупостей там не наделай.
— Смотря что считать глупостями, — ответила пустотница.
Арма поднялась наверх сразу за Шалигаем, у которого уже не было сил даже стонать — он просто мешком перевалился через край уступа. Измотанное долгим подъемом тело все же не подвело Арму, она взлетела на уступ мгновенно, и через секунду рядом с нею стоял Кай. Илалиджа и Теша замерли в пяти шагах, рядом с ними на камне сидел Шалигай.
— Ну, что там? — проскрипел Эша, еле-еле взбираясь на край скалы и путаясь в кольцах.
Все шестеро оказались на краю грота. Он был столь огромен, что довольно приличный дом, стоявший в глубине его, в полусотне шагов от пропасти, помещался в нем целиком, и сверху на него можно было бы поставить еще один такой же. Справа от дома на десяток локтей вздымались поленницы дров, слева высился стог сена, возле которого сбились в кучу несколько овец. Участь одной из их соплеменниц была печальна — ее шкура висела на связанных вышкой жердях, голова и потроха лежали в жестяном тазу, а все остальное пеклось на костре, вокруг которого сидели, срезая ломти мяса с жаркого, Сувана, Аи и Шиттар.
— Ну чего застыли? — обернулся к гостям вор. — Я, конечно, не образец благочестия, но что такое голод, знаю. Пожалуйте к нашему костру, перекусить да обсудить, если есть что.
Арма посмотрела на дом. Она явно видела его в первый раз, но дверь дома показалась ей знакомой. Вот только подойти следовало поближе, чтобы разглядеть. Или пока что следовало глядеть на Сувану?
— Быстрее, быстрее нужно соображать, — поморщился Сувана, махнул рукой, дернулся, и вот уже у костра сидел не Сувана, а Сиват, каким знала его по описаниям Арма. Порты и рубаху Суваны сменил ветхий, ползущий волокнами бурнус, ноги оказались босыми, голову накрыл колпак с широкими полями, из-под которого спустились длинные черные волосы и блеснули глаза с темными и блестящими зрачками без белков.
— Еще непонятно? — скривился Сиват. — Ишхамай!
И, повинуясь его окрику, девочка вновь обратилась в крохотное чудовище, ужас Текана — поющее дитя со светлыми локонами на голове, в легком платье, на груди которого расплывалось кровавое пятно.
— Она сейчас не поет, — улыбнулся Сиват. — Она сейчас ест. Она любит есть. Всегда ест. Рядом с нею Хара, точнее не сама Хара, а ее кукла, сотворенная ее сиуном. Хара все еще на престоле, одна из двенадцати. В силу глупости и ненависти, которая может сделать глупцом даже великого умника. А мы тут немного содействуем ей. По-родственному. Ну, отродье магии, покажи лицо Хары.
Шиттар улыбнулась и в мгновение обратилась унылым стариком с лысиной во всю голову и шрамом в виде креста на ней.
— Нет же, — поморщился Сиват. — Покажи Хару, дочь мою. Покажи самое прекрасное, что мне удалось создать.
И снова изменился облик Шиттар. Теперь она стала прекрасной женщиной, еще более прекрасной, чем тогда, когда была проводницей Сарлаты.
— Другое дело, — засмеялся Сиват. — Иногда нужно говорить правду. Она выручает. Объясняет многое. Хара моя дочь. Ишхамай моя внучка. Там, за дверями этого дома, вас ждет отец Ишхамай. И это не Асва, который забил себе голову милой ложью и даже служил ей какое-то время. И не Неку, и не Паркуи, и не Агнис, и не Паттар, крылатый безумец. Каждый из них имел основания подозревать в отцовстве себя. Так бывает. — Сиват ткнул пальцем в сторону Теши. — Вот она знает. Нет, за этой дверью вас ждет настоящий отец Ишхамай. Да, тот самый несчастный, что убил собственную дочь. Или попытался убить, ведь мы не вполне смертны. Точнее, сиун его. Впрочем, иногда это не имеет значения. Поймете потом. Ненависть плещет во мне, тысячи лет плещет. Но не месть движет мною, не из-за мести я пытаюсь помочь тебе, Кай, и твоим друзьям добраться до Храма Двенадцати. Не для этого я отправил с тобой троих верных воинов, пусть даже удержалась рядом с тобой только одна из трех.
Илалиджа склонила голову.
— Я хочу все это закончить, понимаешь? — Сиват поднялся на ноги, топнул ногой, погрозил пальцем Ишхамай. — Иди, девочка, иди к отцу. Дай нам поговорить. Вот и славно.
Бродяга дождался, когда дверь хлопнет, и продолжил:
— Я не отвлеку много внимания, Кай. Только ты можешь сделать то, что собираешься. Ты, наверное, думаешь, что я не просто так послал с тобой ловчих? Да. Ты, наверное, думаешь, что я замышляю что-то? Да. Ты, наверное, не веришь мне? Не верь. Но вон рядом с тобой девка Арма, в крови которой болтается жалкая искра даже не крови, а духа Хиссы, она сможет уверить тебя, стоит ли тебе меня слушать или нет. А пока я скажу тебе, почему я зол на всех двенадцать, и почему я хочу завершить древнее заклинание, которое сумела остановить твоя мать. Ты готов?
— Да, — хрипло сказал Кай.
— То заклинание было очень хитрым, — прошептал Сиват. — Или ты думаешь, что двенадцать не знали, что Ишхамай дочь Сакува и Хары? В конце концов, все прозрели, кроме Асвы. Или ты думаешь, что двенадцать не знали, что Ишхамай ударил ножом Сакува? Знали. Для чего же тогда они строили Храм, поднимали города, переносили в этот дикий мир тати людей, которые должны были воспевать и славить их? В том заклинании было многое, но главное, что в нем было, так это заклинание на захват Пустоты. Паркуи и Эшар вплели это в линии. Если бы оно удалось, мир Салпы и мир Пустоты слились бы в одно целое, и правили бы в нем двенадцать.
Кай посмотрел на Арму, она стояла неподвижно.
— А теперь я помогу вам в последний раз, — сказал Сиват. — Дальше только сами. Мне туда ходу нет. Злоба Эшар защищает Храм Двенадцати. Но сиуна Хары нужно уничтожить здесь. Явись!
Арма вздрогнула. Только что у костра стояла прекрасная женщина, и вот вместо нее появился ужасный мертвец, который медленно побрел к путникам. Запах тления забил ноздри. Кожа висела на его костях лохмотьями, плоть исходила гнилью, и только в провалах черепа подергивались и блестели глазные яблоки.
— У него глаза моего отчима, — сглотнул Кай.
— Так пусть сиуна развоплотит кто-то другой, — воскликнул Сиват. — Илалиджа!
Пустотница содрала с плеча лук и мгновенно выпустила стрелу. Та пронзила череп насквозь, вышибла один глаз и улетела. Но мертвец продолжал идти.
— Шалигай! — крикнул Сиват. — Не ты ли считался лучшим воином последнего иши?
Хиланец поднялся, выдернул меч из ножен, пробежал десяток шагов и опустил меч на голову мертвеца. Плоть поддалась стали, разделилась надвое — ото лба до промежности, но тут же слепилась снова, а отвратительная рука ухватила Шалигая за культю, и тот сам начал обращаться в мертвеца, пока не осыпался прахом.
— Теша! — закричал Сиват. — Теша! Может быть, ты?
Мугайка не двинулась с места. Стояла, закрыв глаза, и что-то нашептывала себе под нос.
— Все нужно делать самому, — горестно воскликнул Сиват, исчез, растворился, как дым, и явился через мгновение между сиуном и Тешей.
— Мертвое можно победить только живым!
Он ухватился за нож, торчащий в груди мугайки, и выдернул его, но выдернул не только лезвие, а что-то еще, что полилось струями света, как будто сам нож служил источником жизни, и этот источник Сиват заколотил сиуну во второй глаз. И сиун Хары рассыпался прахом. А там, где упала Теша, остался лежать высушенный труп худой и неказистой девчонки. А сам Сиват исчез.
— Вот так, — пробормотал, стуча зубами, Эша. — Путешествие близится к концу. Нас осталось четверо, а сиунов еще два. И Арша мы так и не встретили пока.
— Что скажешь? — повернулся к Арме Кай.
— Он говорил правду, — ответила она. — Я словно искупалась в черном фонтане со дна пропасти. Напилась этой мерзости. Но он говорил не всю правду.
— Всей правды не говорит никто, — заметила Илалиджа, наклонилась к останкам Шалигая и подняла рулончик пергамента. — Читай, зеленоглазый.
— «Вспомни», — прочитал Кай. — Что это?
— Угадай, — усмехнулась Илалиджа. — Твое умение читать мысли, Арма, тебя не выручило. Если бы не Сиват…
— Всех мыслей не прочитаешь, — заметила Арма.
— Но главные-то нужно улавливать, — рассмеялась Илалиджа. — Повеление иши хранилось в его голове скрытым, но, развернув этот пергамент, он бы вспомнил его и, уж поверь, убил бы зеленоглазого. Или ты поверила его ужимкам, его любви к золоту? Он даже руку потерял сознательно, потому как лучше сражался левой, хотя и старался этого не показать. Вот так отзываются письма вельможам. Не только Тамаша устраивало то, что есть, но и правителей Текана.
— Его послал не иша, — присела над прахом Арма и подняла ярлык клана Паркуи. — Обратная сторона зачернена. Вот, — она щелкнула пальцами, и ярлык пронзил солнечный луч. — Знак Пустоты!
— И этот служил Тамашу, — скрипнула зубами Илалиджа и тут же растянула губы в улыбке. — Кто будет печеного барашка?
— Что-то с аппетитом случилось, — мрачно бросил Эша. — Вот в трактире у Муриджана я бы перекусил. Там мертвечины поменьше.
— Тогда пошли дальше? — предложила Илалиджа.
— Пошли, — кивнул Кай и двинулся к дверям дома.
Арма вошла внутрь вслед за ним. Зашла и замерла, понимая, почему дверь была так знакома. Они вновь стояли в трактире Муриджана.