Глава 8
АРМА
Никогда Арме не приходилось отвечать за кого-то, кроме себя самой, и вдруг волею зеленоглазого на нее навалились хлопоты, пришлось примерять неведомые обязанности его помощника, присматриваться к спутникам, да еще и идти с самой Истанзой в хранилище, хорошо еще, Тару увязался следом вроде бы «полюбопытствовать», а на деле помочь глянувшейся старику девчонке. Шагая вслед за урайкой клана Хары по темному, едва-едва пронзенному иглами света коридору, Арма с раздражением думала о том, что придумал все это Кай не для того, чтобы получить какую-то помощь, а чтобы занять ее делом и освободиться от назойливого присмотра. А был ли ее присмотр назойливым? Да, поглядывала время от времени на зеленоглазого, но больше следила за его спутниками. Не он ли сам то и дело оборачивался к ней и хмурил брови, словно пытался что-то понять?
— Вот. — Истанза с усилием сдвинула тяжелую кованую дверь, которая никак уж не могла сохраниться тысячи лет — новьем блестела.
— И кузня у нас тоже есть, — ответила на незаданный вопрос урайка. — Но пока вы здесь, кузнец не стучит.
— Почему? — не поняла Арма, заходя вслед за старухой в обширное помещение, заполненное сундуками, ящиками и корзинами.
— Пусть будет покой, — объяснила Истанза. — Когда в доме гости, хозяин оставляет дела.
— Однако, — пробурчал Тару, вставая в квадрат света, падающий из высокого окна, крутя головой и почесывая крепкими пальцами бороду. — Богатства-то тут немерено, наверное?
— Кому богатство, а кому полезная утварь и припас, — поджала губы Истанза. — Но все измерено и учтено. Многое найдено прямо здесь, спасибо Каю. Холод выгнал наших предков отсюда. Очень давно и очень быстро. Многие уйти не успели, тем более унести оружие. Долина оказалась заперта. С обеих сторон заперта. Мы до сих пор находим кости в коридорах, которые расчищаем. Но лед и сохранил все. На равнине он ушел раньше, на десятилетия раньше, хотя и разрушил города кланов до основания, а здесь лежал до тех пор, пока о Мертвой пади вовсе забыли. Что вам нужно? Я обеспечу друзей зеленоглазого всем, что им потребуется. Кроме удачи, конечно.
— Тут такое дело… — Тару степенно поклонился и урайке и Арме. — Я перекинулся парой слов с Каем, да будет он здоровее здорового этой весной и этим летом, и кое-что понял. Лошади у нас будут, но будут, скорее всего, уже в долине, а до долины еще пехать пару деньков. Дорога, выходит, не так чтобы будет слишком легка. Так что ничего лишнего, только самое-самое. Поэтому оружия много не надо. Есть уже оружие. Вот запас стрел пополнить бы не мешало. Сотенки три, средней длины, в самый раз. Да еще сотенку особых, чтоб из тяжелого дерева, можно подлиннее. Это для снежноголовой.
— Для Илалиджи? — поняла Арма.
— Для нее, — кивнул Тару. — Она, конечно, стрелок знатный, но стрелки-то у нее пустотные. То ли дым, то ли пепел. Кай сказал, что там от них толку не будет. Или ты сама не слышала, что там пустотники будут обычными воинами?
— Очень хорошими воинами, — помрачнела Истанза. — Не к добру эта троица, не к добру. Никогда не исходило добро от ловчих Пустоты. Надеюсь, зеленоглазый знает, что делает.
— Кого они ловят? — спросила Арма. — Ловчие ведь, значит, ловят? Они ведь идут с нами?
— Кого ловят — поймали уже, — вздохнула Истанза. — Только присматриваются, как ухватить покрепче, да заставить прогуляться подальше, да нагнуться, как нужда настанет. Только так и не иначе. И вот еще, ты на небо давно смотрела?
— Что на него смотреть? — не поняла Арма. — Ненастье, солнца и не видно совсем. С тех пор как мы вошли в Мертвую падь, затянуло, так и не видно.
— Пагуба может случиться, — понизила голос Истанза. — Давит небо. Чувствую я, припекать стало сквозь облака. Плохо припекать.
— Да как это? — выпучил глаза Тару. — Только что была, пятнадцать лет едва минуло! Опять?
— Увидим, — зло поджала губы Истанза. — Тучи растащит — увидим. Давно бы увидели, но теперь дом моего клана не у самых пределов Салпы. Что еще нужно?
— Еды побольше, — начал перечислять, покачивая головой, Тару. — Лучше сушеностей всяких — мяса, рыбы, ягод. Опять же крупы, сухарей, зерна. Соли. Меда. Сыра. Мехи нужны для воды. Неплохо бы немного вина, но крепкого. Травы, какие лекарственные есть, тоже пойдут. И вот еще, доспех бы не повредил, но не тяжелый. Ни щитов, ни жестяного ничего, лат там каких — не надо. Только сыромятностей разных. Жилеты там, наручи, поножи — это обязательно.
— С кем сражаться собираетесь? — сдвинула брови Истанза.
— А кого выставят, с теми и будем, — расправил бороду охотник. — Да, и вот еще, главное. Надо бы еще и крепкую веревку, а лучше канат. Чтобы нашего великана выдержал. Две сотни локтей, не меньше!
Арма стояла, задрав подбородок, и смотрела на закопченные балки хранилища, словно могла рассмотреть за ними и за темными сводами небо над Салпой. Что-то было за облаками. Что-то гадкое.
Сборы заняли остаток этого дня и весь следующий. В какой-то момент Арме стало казаться, что не она помощник зеленоглазого, а Тару, а она лишь хвостик старого охотника, который следует за ним всюду, и если загибается в кольцо, то опять же по воле хозяина. Однако бывший отшельник-лапани неизменно превозносил свою начальницу во всяком разговоре и если и посмеивался над ней, то уж где-то совсем глубоко внутри себя, откуда иногда и вырывались насмешливый изгиб губ в густой бороде да веселая искра в глазах. Зато к концу второго дня сборов Арма наконец начала понимать, для чего затеял Кай это ее назначение. Хотела оно того или нет, но ей пришлось тесно пообщаться с каждым из членов небольшого отряда, исключая разве троицу из Пустоты, но и для них она ладила мешки с провизией и запасами. Не вызвал у нее никаких сомнений, кроме самого Тару, только Шувай. Он, как и всегда, изображал придурковатого тати, недалекого великана-мейкка, но его шутки не были пустым зубоскальством, а в глазах Арма разглядела не только преданность Каю, но и ум. Поэтому она не удивилась, когда мейкк притащил в каморку, где ладились мешки и где он сам тесал огромным ножом из потемневшей от времени балки новую рукоять для молота, широкий и длинный ремень.
— Это еще зачем? — не поняла Арма.
— Вон, — показал Шувай на стоявшую за его собственным весьма внушительным мешком поклажу для пустотной троицы. — Ты думаешь, они это понесут? Вряд ли. Носы отворотят. Они ж вроде как знать, считай, что еще и знатнее, чем любой арува. А мы для них не то что какие тати безродные или вовсе луззи-отбросы, мы грязь под их ногами. Я их мешки понесу. Это чтоб тебе не удивляться потом.
— И долго ты собираешься их тащить? — с интересом поинтересовался Тару.
— А пока не надоест, — ответил Шувай. — Или пока у них глаза не откроются и мозги не проветрятся.
— Долго ждать придется, — с сомнением прогудел охотник. — Ты не забывай, приятель, тебе еще бухту веревки тащить на себе!
— А она как раз вся в моем мешке, — пнул объемистую поклажу мейкк. — Ну и немного еды для самого худого великана на всю округу тоже там. Придется попыхтеть, да.
Прочие тати были проще. Коротышка Мекиш словно подозревал в злых умыслах против зеленоглазого всех и всякого, и то, что Кай пропадал где-то в переходах замка, появляясь только к трапезе, нагоняло на малла тоску и раздражение. На груди Мекиш хранил свиток пергамента шириной в ладонь, на котором неровными хиланскими буквицами были выведены имена всех мерзавцев, с которыми Мекиш должен был рано или поздно разобраться. Имен там оказалось, как поняла Арма, за две сотни, более полусотни строчек были выделены красным, и треть из них Мекиш как раз перечеркивал кусочком графита, когда Арма собралась проверить его амуницию.
— Этих мы пришибли в логове Сарлаты, — объяснил Мекиш. — А остальные пока на воле. Но им недолго осталось. Жаль, столько времени потеряли в Асане. Но сразу нож не нашли, хотя один из недодавленных признался, что Сарлата ушел без ножа, но куда он его прячет, не знал. Хотя все равно бы пришлось идти в Асану. Надо было и истукана мейкков из сокровищницы лапани выручать, да и Сарлату вытаскивать.
— Зачем, если не для ножа? — не поняла Арма.
— Чтобы он собрал остальных, — пожал плечами Мекиш. — Ну и привел их в Запретную долину. Мы их там убивать будем. И долина их будет убивать. Там много крови нужно пролить, много.
— А ты сам был в долине? — спросила Арма.
— Нет, — помрачнел Мекиш. — На краю стоял, а внутри не был. Не смог. Не пробился. Кай был. Подолгу был. Я его ждал. Месяцами ждал. Выходил — еле живой. Кости да кожа… весь в ранах. Потом я его отхаживал. С ним там только Эша был. Но давно уже. Тогда я еще не ходил с зеленоглазым. Но они недолго там были, да и Эша крепкий тогда был старик.
— А теперь? — не отставала Арма от Мекиша.
— И теперь крепкий, — бормотал Мекиш. — Только когда лавина с гор идет, ей все равно, какой ты, крепкий или гибкий. И большой или мелкий, тоже все равно.
Из кусатара и лами хитрее был лами. Хотя вряд ли это стоило называть хитростью. Ненависть плескалась в прозрачном взгляде. И этой ненавистью Усанува облил, не робея, и Арму, пробормотав презрительно:
— Скорее бы уж все закончилось.
— Что закончилось? — не поняла Арма, рассматривая седого тати, который на первый взгляд отличался от Мекиша только тем, что у него было длинное туловище да чуть более длинные руки.
— Этот поход, — ответил Усанува. — Скорее бы добраться до Анды и разнести этот самый Храм. Скорее бы пали границы Салпы.
— Зачем? — не поняла Арма. — Зачем это тебе, твоему другу?
Она посмотрела на Течиму, который прилаживал наручи.
— Он не друг мне, — резко поднялся на ноги Усанува. — Он кусатара. Но он и тати. И это больше, чем друг.
— Но зеленоглазый не тати, — заметила Арма.
— Однажды он спас меня от гибели, — неохотно пробормотал Усанува. — Отбил у мугаев. То же самое произошло в свое время и с Течимой. Но мы здесь не из благодарности к зеленоглазому. У него есть кураж и нить судьбы в руках. Если у кого есть нить судьбы — за ним нужно идти, не оборачиваясь. И если зеленоглазый не выпустит из рук нить судьбы, границы Салпы падут, и, — Усанува перешел на язык лапани, — в нее вступят полчища тати, которые уничтожат всех людей. А уж тогда, — Усанува перевел взгляд на Течиму и стал говорить по-кусатарски, — а уж тогда лами и кусатара как-нибудь уживутся друг с другом.
— А если там, за границами Салпы, только орды палхов? — спросила Арма по-лапаньски и тоже перешла на язык кусатара. — Если там только палхи? Ведь тогда будет плохо и кусатара и лами. Да и малла. Палхи не брезгуют и вашими соплеменниками. Ведь так?
Арма выдержала секунду и добавила уже на языке лами:
— Не думаете ли вы, что только люди могли бы защитить вас?
Усанува налился краской, взглянул на Течиму, который удивленно поднял сросшиеся брови, ответил Арме по-хилански:
— Все, что я говорил сейчас, я говорил и зеленоглазому. Он все знает. И все равно позвал нас с собой. А если там будут одни палхи, то пусть на этой земле будут властвовать палхи. Они тоже тати.
— Почему? — окликнул Арму на выходе Течима. — Почему ты дала понять нам, что знаешь наши языки?
— Мне кажется, что там нам будет трудно, — сказала она. — Поэтому мне бы не хотелось ничего скрывать от вас. К тому же если глупости не повисают на языке, им нет нужды приходить в голову. Вы будете остерегаться. И это хорошо.
Двое — Шалигай и Эша — насторожили Арму больше других, особенно Шалигай. Хиланец старательно укладывал в мешок полученные припасы, дивился неказистому, но неожиданно удобному доспеху, а Арма не могла избавиться от ощущения, что он в маске. Вроде бы за вежливой, чуть подобострастной улыбкой не таилось ничего; и глаза Шалигая смотрели ясно, и короткие рыжеватые ресницы не подрагивали, но из головы Армы не выходила схватка, в которой вот эта же улыбочка, и эти глаза, и это вялое и даже отчасти тщедушное тело были словно натянуты на костяк опытного и опасного воина. Не складывалось одно с другим. Точно так же, как не складывался со всем тем, что она видела и чувствовала, — аккуратный шов на руке Шалигая, сделанный из складок кожи, стянутых суровой нитью.
— Не беспокоит? — спросила Арма.
— Нет, — расплылся в улыбке Шалигай. — Промываю иногда водой с травкой, и все. Там же пергамент, что ему сделается?
— Что за странный обряд? — не могла она понять.
— Арува много делают такого, что луззи никогда не понять, — пожимал плечами Шалигай. — Поэтому я и не ломаю голову.
Эша — был полной противоположностью хиланцу. Складывался сам в себя, ничем не выделялся, ничего не пытался доказать, смотрел, слушал, нюхал, хихикал время от времени. Напоминал Тару жестами и голосом, только борода у него была не черная с проседью, а белая, словно мел. И лысина блестела под лапаньским, покрытым магическими завитушками колпаком, как должна блестеть лысина у старика. Разве только руки показались Арме слишком крепкими, но так и у Тару руки были что твои корни.
— Все в порядке со мной, красавица, — лил неспешный чуть хрипловатый говорок бодрый старец из Гимы. — Мешок уложен, а доспех мне твой не нужен. Нет, жилет возьму, пожалуй, а вот наручи, поножи — нет. У меня ж и оружия нет. Вот только кинжал один, и всё. Но и он так только, чтобы от злодея в толпе отбиться, да не более того.
— А не слишком ли длинна рукоять у кинжала для толпы? — усомнилась Арма. — Или это особый двуручный кинжал для немощных и старых?
— Не обидишь, не старайся, — погрозил Арме пальцем Эша, сдвинул на середину живота висевший на поясе и впрямь странный кинжал, погладил ладонями вытянутую, с солидным противовесом рукоять чуть ли не в половину локтя, ощупал такой же длины ножны из точно такого же рога. — Если бы я мастерил это оружие, я бы ответил тебе, а так-то… Видишь, рукоять из рога? А ножны? Из того же рога. Пара, выходит. А что, если мастер пожалел творение природы, не захотел его половинить? А уж сам металл… — Эша медленно потянул кинжал наружу, показал темный, выщербленный от времени клинок, который отливал красным.
— Бронза, — объяснил старик. — Такие уже давно не делают. Против хорошей стали никуда не годится. Но вот что-нибудь мягкое проткнуть — очень даже подойдет. Так что я опасный старик!
Сказал и раскатился хрипловатым смешком, а Арма так и не поняла, что за зверь одолжил рога оружейнику, что мастерил рукоять и ножны древнего кинжала, — для козьих рога были слишком прямыми, да и разбегались на концах в ребристые бобышки, не иначе как какая-нибудь пустотная тварь поделилась наростами на голове, и опять же загадка. Всякая тварь из Пустоты после гибели обращалась в прах. Нет, не прост был старик, совсем не прост, но уж если тот же зеленоглазый знался с ним не меньше десяти лет, да еще взял с собой в Запретную долину, может быть, и Арме не следовало беспокоиться об этом? Хотя мало ли кого он взял? И Шалигая взял с собой, и эту парочку тати — Усануву и Течиму, да и троица из Пустоты всех остальных стоила. На второй день забрела Арма на второй ярус, чтобы найти Истанзу, да ошиблась дверью. Толкнула и оказалась в круглом зале, и все трое: и Илалиджа, и Тиджа, и Вериджа оказались там. Сидели истуканами вокруг круглого стола, на котором не было ничего, кроме глиняной плошки. Иней лежал на их лицах, на серых бурнусах и на краях посудины, внутри которой Арме почудился с красноватым отблеском лед. Вылетела оттуда стрелой, едва дверь не снесла. Побежала вниз, во двор, словно не сама спешила, а ноги несли, а там Лилай и Теша. С утра, наверное, упражнялись, потому как и рубахи на обоих были мокрыми между лопаток, и лица блестели. Теша так то и дело выставляла вперед нижнюю губу и дула, сбрасывая с глаз налипшие пряди. В руках у каждого палки вроде того же короткого мугайского копья. У Теши еще и рукавицы кожаные с накладками, а все одно — пальцы отстучала уже, наверное, потому губа прикушена была. Но глаза у мугайки огнем горели. Словно дождалась, что растрепанная Арма окажется в проходе, ринулась вперед, нанесла один удар, другой, третий, развернулась, наклонилась, пропуская ответ Лилая, но все-таки поймала на излете его на плечо. И все одно — припала к камню, присела на ногу и подцепила воина клана Хара за пятку.
— Вот ведь… — проглотил ругательство Лилай, упав на спину. Увидел Арму, смахнул с лица досаду, кивнул, — палка или копье совсем другое, не меч. Все иначе. А Теша воистину кое-что может.
Мугайка с гримасой потерла плечо, гордо выпрямилась:
— Те, кто родился и живет рядом с палхами, должны уметь все. Кто не умеет, долго не живет.
— Скоро вечерняя трапеза, — заметила, переводя дыхание, Арма. — Завтра выходим с рассветом. Поэтому каждый получит порцию еды и на утро. Потом следует отдыхать.
Она посмотрела на Тешу, потом на Лилая, которые не сводили друг с друга глаз, добавила чуть громче:
— Я собираюсь ночью спать, так что не задерживайся, дверь закрою изнутри.
— Кого тут бояться? — не переставая смотреть на Тешу, спросил Лилай.
— Бояться следует каждого, — ответила Арма.
Развернувшись, она пошла назад и вдруг подумала, что завидует вот этому взгляду, когда исчезает и рассеивается все, кроме глаз напротив. И тут же поправила себя: а откуда она знает, как это, когда исчезает все?
Дверь она не закрыла. Теша явилась далеко за полночь, тихо сбросила одежду, но не легла, а села на постель. Арма открыла глаза, разглядела в тусклом свете масляной лампы силуэт, прошептала:
— Что, слезы по родной деревне уже выплакала?
— Завидуешь? — прошелестела в ответ Теша, а потом вдруг заскулила, как пришибленная собака, согнулась, залилась слезами.
Арма с досадой выдохнула, поднялась, но не подошла, села на своей постели, набросила одеяло на плечи, оперлась спиной о холодный камень стены.
— Ничего не было, — вдруг, захлебываясь, прошептала Теша. — Вовсе ничего. У нас в деревне с этим проще, там некогда вздыхать, каждый день ждешь… ждали нападения. Тетива от лука чуть ли не в кулаке всегда. А тут… Половину ночи сидели рядом, смотрели друг на друга. Даже не говорили ни о чем, почти не говорили.
— Ложись, — отрезала Арма, встала, задула лампу. — Вставать рано. С утра обольешься ледяной водой. Наговоришься еще, в одну сторону идешь с ним.
Утро оказалось темным. Если бы не привычка подниматься с точностью до минуты, когда следовало, Арма никогда бы не подумала, что мрак за окном и есть рассвет. Не прошло и получаса, как отряд собрался во внутреннем дворе, который освещали четыре чадящих светильника, потому как небо чернело тучами, да и туман лепился к древним стенам. Истанза не появилась, зато во дворе оказалась троица из Пустоты, и каждый из них сам нес приготовленный для него мешок, так что Шувай приладил приготовленный ремень к новой рукояти молота и закинул его за спину. Кай окинул отряд долгим взглядом, как и всегда напоследок посмотрел в глаза Арме, ткнул приготовленный факел в один из светильников, поднял потрескивающий язык пламени и толкнул тяжелые ворота. За ними открылся сначала выложенный из тесаного камня, а потом и просто пробитый в скале проход. Арма дождалась, когда внутрь вошли все, и двинулась последней, сразу за Шуваем, который, кряхтя, согнулся, потому как пройти в полный рост не мог.
Проход вытянулся на четверть лиги, не меньше, и вряд ли им пользовались так уж часто. Во всяком случае, Арме даже после прохода тринадцати спутников не единожды пришлось снимать паутину с лица. Но вот заскрипели вторые ворота, потянуло свежестью, и вскоре мрачное утро в горах Северной Челюсти показалось вполне себе светлым. За проходом зияла пропасть, на дне которой гремел водяной поток. Через пропасть был перекинут мост, и черные цепи, ведущие от него, не оставляли сомнений: только отряд пройдет через пропасть и ступит на узкую дорогу, которая и сама бежала по крутому склону вырубленной неведомыми старателями лентой, как заскрипят железные вороты, потянут к себе цепи и отрежут крепость клана Хара от пришельцев со стороны Запретной долины. Арма оглянулась. С южной стороны древняя крепость состояла только из моста, железных ворот и нескольких стрельчатых окон в вырубленной из скалы башне. В одном из окон стояла Истанза и смотрела вслед внуку.
Следующие два дня были нелегким испытанием, прежде всего для Шувая и для Мекиша. Но если малла, несмотря на его протесты, в тяжелых местах просто кто-то брал в охапку и переносил через трещины, подсаживал на высокие ступени-выступы, то помочь Шуваю не было никакой возможности. Великан сам пыхтел на узкой тропе, раздевался до исподнего и пролезал, обдирая бока, через узкие проходы, вставал на четвереньки там, где прочие только нагибались, распластывался по стене, пробираясь бочком там, где достаточно было идти, держась за натянутые просмоленные веревки. Да, взять с собой не то что лошадь, но и ослика с поклажей не было никакой возможности. В первый день Арма даже думала, что и ночлег у всего отряда случится стоя, но Кай нашел площадку и для обеда, и, чуть позже, и для ночлега.
Ночью Арма лежала на спине рядом с Тешей и смотрела на небо, и ей все отчетливее казалось, что под непроглядными тучами, которые уже невидимыми продолжали ползти над ее головой во тьме, обтекая устремленные к небу вершины, поблескивало багровое небо. И от этого холод захлестывал ее, вызывая такую дрожь, что даже Теша пробурчала что-то неразборчивое и набросила на соседку край своего одеяла. Но Арма все равно уснула не скоро и еще долго слушала сопение Шувая и шум воды. Если где-то близ крепости клана Хара и лежал ледник, служащий истоком сразу двух ручьев — одного, что журчал в Мертвой пади, а другого, что ревел под ногами путников, то он почти целиком отдавался талыми водами последнему. Во всяком случае, Шувай, когда силы почти вовсе оставляли великана и он замирал, прижавшись к скале спиной, громко объявлял, что если бы он был малла, то не мучился, а надул бы просмоленный мешок и прыгнул бы вниз — за час бы бешеный поток вынес его к Запретной долине. Всякий раз Мекиш разражался проклятиями, а Шувай разыскивал где-то внутри огромного тела запас неизрасходованных сил и выбирался из опасного места, потому как смех, который охватывал его, никак не способствовал удержанию самого себя на узкой тропе.
К концу второго дня отряд был вымотан настолько, что уже не звучали даже обычные шуточки. И даже обещанный Эшей ужас, который на самом деле наполнял воздух с каждым шагом в сторону Запретной долины, не был так силен, как усталость. Только с лиц пустотной троицы не сходили презрительные улыбки. Все трое словно порхали с камня на камень. Арме даже казалось, что, если бы не их спутники, пустотники уже давно бы добежали до Запретной долины, а то и выпростали бы из-под неприметных одеяний огромные крылья и вознеслись в затянутое тучами небо. Тем не менее ужас рассеялся или поднялся к затянутому тучами небу, а дорога стала легче. Подъемы и спуски, на которых приходилось сначала ломать ногти, а потом обдирать спины и бока, остались позади. Крутые склоны глубокого ущелья, по одному из которых пробиралась тропа, сменились сначала видом разбежавшихся в стороны величественных вершин, а потом и те и другие пошли на убыль. Впереди замаячило что-то вроде открытого пространства.
Вечером второго дня, когда тьма уже поглотила склон и идти дальше нельзя было даже на ощупь, Кай наконец объявил долгожданный привал.
— Успеем завтра добраться-то? — закряхтел, сбрасывая мешок, Тару.
— Мы уже пришли, — ответил Кай.
— Как пришли? — оторопел охотник. — Впереди ж только скалы были? Ну, уж хотя бы до того, как мои глаза отказали мне в темноте, точно были только скалы.
— Прислушайся, — бросил Кай. — Слышишь? Вода перестала шуметь. Поток выкатил на равнину. Завтра и мы там окажемся. А вступим в ее границы ровно в полдень. Как и все прочие, что будут это делать в Ледяном ущелье.
— А ты уверен, что они послушаются твоих наставлений? — подал голос Эша.
— Уверен, — твердо сказал Кай. — Страх заставит. А если кто дернется первым, тот тут же отскочит с опаленной мордой.
— Помню-помню, — жалобно пискнул Мекиш. — Только если кто-то думает, что я струсил, так вот — ожоги потом месяц проходили. А еще с год я с пятнами на роже ходил!
— Завтра мы должны обойтись без ожогов, — уверенно сказал Кай. — Все. Отдыхать. Скоро эти два дня нам всем покажутся легкой прогулкой.
Ночь была беспокойной. Шум воды стих, только ветер завывал в скалах, словно злился, что ему, налетающему с равнины, приходится забирать вверх, подниматься к вершинам, да еще рваться на острых скалах. Утро вновь было наполненным туманом и сыростью, правда, облака стали выше и даже как будто собрались рассеяться. Вслед за остальными спутниками Арма подошла к острым скалам, венчающим край плоскогорья, на которое вчера вечером все-таки выбралась тропа. За скалами плоскогорье обрывалось пропастью, но ее дно и горизонт скрывались в густом тумане.
— Завтракать будем уже внизу, — сказал Кай. — Шувай, давай сюда веревку.
— Э-э-э… — протянул Тару. — Я правильно понимаю, что нам придется скользить по этой самой веревке вон туда?
— Ты не ошибся, — кивнул Кай.
— На двести локтей?
— Примерно на полторы сотни, — объяснил Кай. — Первым будет Шувай, мы его спустим вниз все вместе, а остальные уж сами.
— И там… — Тару осторожно свесился с края обрыва, — там внизу что? Запретная долина?
— Впереди, — махнул рукой Кай. — В сотне шагов, где ближе, где дальше. Увидите. Я забирался наверх в ясную погоду, так отсюда изрядную часть Запретной долины видно.
— А Анду, случаем, не видно? — прищурился Тару.
— Нет, — ответил Кай.
— Какая высота точно? — подал голос Эша.
— Сто сорок локтей, — твердо сказал Кай.
— Ну тогда… — Эша почесал бороду, — тогда линия горизонта будет где-то на расстоянии… тридцати — тридцати пяти лиг. Никак нельзя увидеть отсюда Анду. Как известно из расчетов мудрецов Гимы, да и старцы Парнса с нами соглашались, примерный размер Запретной долины в поперечнике пятьсот лиг. Анда находится в ее центре. Таким образом, увидеть ее отсюда нельзя. До нее не меньше двух с половиной сотен.
— А до устья Ледового ущелья отсюда сколько? — спросил Тару.
— Сотни полторы, — прикинул Эша и посмотрел на Кая с интересом. — Я знал, что ты бродил в этих краях, чуть ли не всю Запретную долину обходил по ее кайме, слышал и о том, что сам Сиват указал тебе этот путь, но как ты сумел подняться?
— С трудом, — признался Кай. — И не в тот же год. Отметил место, прибыл сюда через год с запасом стальных костылей и веревками и понемногу забрался. Шувай! Приготовил веревку? Забрасывай вот на эту скалу. Этот камешек и десяток таких, как ты, не свернут. Вот. А второй конец вокруг туловища. Да не жмурься, ты, конечно, не пушинка, но если поделить твой вес на каждого да пустить канат вокруг соседней скалы петлей — опустишься без сомнений. Только узлы пусть Тару вяжет, в нем я уверен. А ты, приятель, только затягивать будешь.
— Однако я и так не сомневаюсь, что спущусь, — неуверенно заявил побледневший Шувай. — Меня заботят последние пять локтей спуска. В тех, что будут до них, во всех ста тридцати пяти локтях я не сомневаюсь вовсе. А вот последние пять… Отсюда, конечно, туман выглядит мягким, но не хотел бы я проверять…
— Всё. — Тару приладил узлы, проследил, как великан затягивает их дрожащими руками, набросил петлю каната на гладкий камень. — Смотри-ка, словно уже пользовали спуск, ложбинка-то вытерта! А здесь, на краю, точно место для седалища и опять желобок. Гладкий, словно отполированный. Никакая веревка не перетрется! Спуск был?
— Был, — кивнул Кай. — Но думаю, что с тех пор минула не одна сотня лет. Ну что, друзья мои? Каждый из вас идет вместе со мной, рискуя собственной жизнью, каждый при этом лелеет какие-то собственные мечты, но доберемся мы до цели только в том случае, если будем вместе. Вот как теперь. А ну-ка, ухватились все за канат. Да, все. И Арма с Тешей, и старики, и все тати. И твое пыхтение, Мекиш, лишним не будет. И благородные арува из Пустоты тоже.
— Мы бы могли справиться и втроем, — гордо заявил Тиджа.
— В том-то и дело, что нужно не втроем, а всем вместе, — заметил Кай. — Шувай, не медли, слезай с края, а то я устаю уже от одного твоего вида. Только не прыгай!
— Я и сам не хочу, — буркнул мейкк, повернулся к пропасти спиной и стал медленно сползать с края. Вот исчезли из вида его ноги, потом живот, грудь, остались только плечи и побледневшие от напряжения пальцы. Округлившиеся от ужаса глаза уставились на натянувшуюся веревку, затем за камнем исчезли глаза, макушка, руки, и веревка со скрипом стала медленно уходить вниз.
— Понемногу отпускаем, — с усилием проговорил Кай. — Потом будет легче, есть у меня стальная скоба, пригодная, чтобы ползла вниз под весом каждого, да бечева, чтобы поднять эту скобу наверх. Надеюсь, руки у всех крепкие?
— Руки-то крепкие, — усомнился, пыхтя, Усанува, — однако годы не молодые. Вдруг сердце запнется?
— На этот случай к скобе будет прихвачена бечева, — успокоил тати Кай. — Захлестнешь ее на пояс. А сама она просто так с каната не соскользнет. Можно было бы и для Шувая такую же устроить, но не хотелось тяжесть на себе тащить. Ну что там, верзила?
— Все! — донесся снизу радостный вопль. — Прибыл! Кто следующий?
— Подожди, — крикнул ему Кай. — Сейчас.
— Зачем тебе отряд и столько припасов? — спросил Течима. — Что такое двести пятьдесят лиг по равнине? Даже пешком с кладью — неделя пути. Ну, две. Что ты видел на эти тридцать лиг до горизонта в ясный день?
— Ничего. — Кай выудил из мешка стальную скобу, похожую на пряжку для ремня, начал распускать моток бечевы. — Пустыня. Солончак. Вода внизу есть, но вряд ли она по этакой сухости далеко уносит влагу. До горизонта — ничего.
— И что же? — не понял Течима. — Ты говорил, что нам придется добираться до Анды много дней. Много дней и много препятствий, которые будут преграждать нам путь. Ведь так?
— По-разному может выйти, — кивнул Кай. — Но то, что я скажу, на веру принимать нельзя. Надо там побывать, тогда все будет ясно каждому. Там другие лиги, другие часы, другие люди.
— Чуть яснее, — попросил Усанува. — Пока я не спустился вниз, хотелось бы, чтобы ты говорил чуть яснее.
— Хорошо, — выпрямился Кай. — Я заходил в долину, проводил там месяц, а когда выбирался наружу к биваку, где меня ждал Мекиш, оказывалось, что прошла пара часов.
— Точно, — хмыкнул малла. — Я здорово струхнул тогда. От завтрака до обеда зеленоглазый почти что бороду отрастил!
— А однажды я провел в долине день, а вышел из нее через два месяца, — продолжил Кай.
— И тогда я опалил рожу второй раз, — грустно заметил Мекиш. — А также третий, четвертый и пятый.
— То же самое и с расстояниями, — кивнул Кай. — Можно зайти в долину у Ледного ущелья, а оказаться здесь. И наоборот. Но главное — там, внизу, иногда говорят, что до Анды не одна тысяча лиг. А иногда, что до нее рукой подать. Но чаще говорят, что ни о какой Анде они и вовсе не слышали.
— Кто — они? — спросил Тару. — Те, что говорят?
— Люди, — пожал плечами Кай. — Увидите.
— А это что? — спросила дрогнувшим голосом Теша.
— Это? — не понял Кай. — Это скоба. Вот замок, сюда продевается канат, вот пояс, вот за эти рукояти следует держаться.
— Я не о скобе, — прошептала Теша и ткнула рукой в небо. — Это что?
— Это?
Арма подняла глаза вслед за Каем и почувствовала, как в голову вгрызаются стальные стержни. Заломило в висках. Закружилась голова. Небо, облака на котором вдруг рассеялись, пылало огнем.
— Пагуба, — почти спокойно ответил Кай.
