— Сорок секунд…

Артем, задыхаясь, перевалился через забор и упал кулем на землю, больно ушибив левое колено. Инструктор-воспитатель неодобрительно качнул головой и бросил:

— Сорок пять секунд… прибавь.

У Артема не осталось сил даже на короткий кивок, поэтому он лишь судорожно втянул воздух перекошенным ртом и, с трудом выпрямив дрожавшие от усталости ноги, потрусил, прихрамывая, к нижней ступени лестницы, которая вела к балкам разрушенного моста. В этот момент сзади послышался упругий хлопок, голос инструктора-воспитателя произнес:

— Тридцать две секунды, отлично, Николай!

Артем жалостливо сморщился. Вот черт, его уже догнали…

Когда все закончилось, он пять минут валялся на дне окопа, который и был последним рубежом полосы, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Эх, черт, угораздило же его вляпаться во все это дерьмо…

Артем Капустов был брошенным ребенком. И фамилия у него такая смешная была как раз из-за этого. Женщина — делопроизводитель загса, оформляя документы на кроху, оставленного в роддоме непутевой малолетней матерью, долго ломала голову, под какой фамилией записать это существо, никому на свете не нужное. Для оформления сирот в загсе был выделен всего один день в месяц, и когда очередь дошла до Артема, перед ней уже лежало с десяток свежевыписанных свидетельств о рождении, на которые и ушла вся ее фантазия. Женщина досадливо поморщилась, вскинула глаза к потолку, потом опять бросила взгляд на лежавшую перед ней справку из роддома, полную прочерков и значков «н/у», что означало «не установлен», а затем, припомнив известную байку о том, где находят детей, вздохнула:

— Ладно, будешь Капустов.

Впрочем, вполне возможно, что все было не совсем так или совсем не так, во всяком случае, Артем этого не видел и никто ему не рассказывал. Но, как бы там ни было, с той поры в грудничковом отделении Клинского дома ребенка появился новый воспитанник. Артем родился довольно слабеньким. По-видимому, его, малолетняя мамочка до самого последнего момента скрывала от окружающих сам факт своей беременности, что, несомненно, подразумевало обычный для молодежной тусовки образ жизни с пивом, водочкой, ночными дискотеками и танцами до упаду, а возможно, и с чем-то еще, на здоровье плода влияющим отнюдь не лучшим образом. Так что Артемка появился на свет с врожденным плоскостопием, левосторонней кривошеей, астмой и еще целым букетом болезней, которые делали его крайне непривлекательным для усыновления. Впрочем, генетическая основа у него, как видно, была вполне приличной, и к семи годам большинство его болячек то ли прошли сами собой, то ли просто пока ушли вглубь, ожидая для развития более благоприятную (для себя) обстановку. Каковая, впрочем, рано или поздно должна была образоваться. Да и действительно, какая судьба могла ждать детдомовского паренька? Жить впроголодь, ходить в обносках, мерзнуть по ночам из-за диких сквозняков и еле теплых батарей, и все детские годы ловить на себе презрительные взгляды и слышать за спиной шепот: «детдомовский». Но тут произошло неожиданное. Россия стала Империей. И в жизни Артема, как и остальных обитателей детских домов, все изменилось…

— Значит так. — Голос инструктора-воспитателя был немножко сиплым. — Результаты пока разные, но большинство явно прибавило. Особенно Капустов. Молодец, если так пойдет дальше, — скоро получишь нашивку.

Артем досадливо скривился, но в глубине души ему было приятно, что, хотя он отстал от всех, инструктор его похвалил. Конечно, по поводу нашивки инструктор явно поторопился. До зачетного результата Артему надо было сбросить еще не меньше двадцати секунд. Впрочем, когда Артем первый раз вышел на полосу, то упал без сил уже после разрушенного окна…

Указ Императора о передаче системы детских домов в ведение вновь образованной трехсторонней комиссии был объявлен 1 апреля. Сказать по правде, многие сначала восприняли его как первоапрельскую шутку. Во-первых, больно разношерстным оказался состав этой комиссии — министерства образования, здравоохранения и… обороны. Запрягли, так сказать, в одну повозку коня и трепетную лань. А во-вторых, сам указ прозвучал как гром среди ясного неба. Его появление оказалось для большинства чиновников и депутатов совершенно неожиданным. Документ этот появился без всяких проработок и обсуждений, без обкаток на круглых столах и депутатских слушаниях — без всех этих процедур, обычных в демократическом государстве при выработке решений. Конечно, система подобных обсуждений и проработок позволяет заранее устранить большую часть неясностей и ошибок, без сомнения наличествующих в проекте любого важного документа, если он разработан довольно узким кругом лиц, ибо эти лица всегда несколько ослеплены изяществом найденного ими решения либо насущной неотложностью проблемы. Вот почему, несмотря на все опасения, Император в подавляющем большинстве случаев пропускал свои решения через эту уже достаточно отработанную общественную систему. Но на этот раз все было по-другому. Возможно, из-за того, что число разнообразных «общественных» (а по большому счету лоббистских) организаций давно уже достигло просто неприличной величины. И они продолжали множиться.

Система их действий была давно отработана. Как только в кулуарах пролетал слух о том, что та или иная проблема может получить бюджетное финансирование, мгновенно, как грибы после дождя, начинали появляться все новые и новые «Фонды…», «Круглые столы…», «Движения в поддержку…» или «Лиги против…», эксперты которых тут же принимались вещать со страниц газет и телеэкранов, околачиваться в приемных высоких чиновников и депутатов, министров и прокуроров. Когда аргументов, высказанных со страниц газет, оказывалось недостаточно, откуда-то вытаскивались результаты исследований, опросов общественного мнения, а иногда возникали некие громкие (хотя и весьма скромные в финансовом отношении) спонсоры. Впрочем, существовали и постоянно действующие Фонды, как правило, подвизавшиеся на почве экологии и защиты окружающей среды, поскольку, как выяснилось в последнее десятилетие ушедшего века, не было на свете вопроса, который в той или иной мере не касался бы экологии и окружающей среды. Так что практически каждый мало-мальски крупный олигарх или высокопоставленный чиновник в конце концов озаботился созданием экологического фонда, движения либо партии. Так, потихоньку, постепенно обсуждаемый закон видоизменялся, установки его модифицировались, формулировки шлифовались и наконец закон получал всеобщую поддержку и одобрение, а солидный кусок бюджетных средств оказывался благополучно поделен между заинтересованными лицами. И вот эта налаженная и бесперебойно действующая система внезапно оказалась похеренной.

По большому счету вопрос был копеечный, но подобное «покушение на основы демократии» необходимо было пресечь в корне. Императора, от которого все, кто подвизался на данном поприще, уже давно ожидали какого-нибудь подвоха (а иначе на кой черт подобные права были прописаны в новой конституции), решено было незамедлительно поправить. Поэтому «независимая» печать, вроде бы давно уже поделенная, внезапно объединилась и накинулась на новый указ. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что нападать было на что. Похоже, тот, кто готовил этот указ, совершенно не улавливал новых веяний. Ну как можно отдавать заботу о детях в руки военных? И что это за ограничения? Как можно ограничивать будущих граждан великой державы всего двумя областями деятельности — военным делом и медициной? И не будет ли подобный подход отвлекать от главного — всемерного стремления дать каждому ребенку семью? К тому же коли уж во всем мире признано, что наиболее приемлемой формой учреждения для детей, оставшихся без родителей, являются семейные детские дома, зачем придумывать что-то иное, да еще такое замшелое, ну прямо «времен Очакова и покоренья Крыма»? Контраргументы, что никто не собирается никого ограничивать, а кроме пусть и вероятных в будущем, но отнюдь не обязательных погон, выпускники мужеского полу получают еще и вполне реальные специальности, а медицинские навыки женской половины отнюдь не будут лишними и в обычной семейной жизни, в расчет не принимались. То, что люди усыновляют лишь малышей в возрасте до пяти лет, а дети постарше практически не имеют шансов на усыновление, скромно замалчивалось. Ну а уж о том, что расходы на создание и успешное функционирование системы семейных детских домов, которая бы функционировала по действительно весьма успешному западному образцу и при этом вместила в себя весь контингент домов нынешних, превысят сумму всех расходов на образование, медицину и здравоохранение, вместе взятые, упоминать считалось просто неприличным. Зато сравнения с временами императора Николая Палкина были очень даже в ходу.

Однако время шло, а реакции свыше как-то не ощущалось. За исключением того, что оперативно созданная трехсторонняя комиссия выпустила положение о военно-медицинских школах и принялась активно внедрять его в жизнь. И тут выяснилось, что все как-то в тему. Армия подкинула продуктов и обмундирования, да и помогла кадрами, командировав в сиротские дома опытных сержантов и офицеров, которые по ранению, возрасту либо иным причинам оказались ограниченно годны к службе, но желали служить, а не охранять автостоянки. Медицина тоже постаралась не ударить в грязь лицом. А минобразованию просто некуда было деться, поскольку именно оно была названо в указе базовым. Впрочем, заинтересованность обоих министерств была вполне объяснима: армия на выходе получала практически готовые кадры младшего начсостава, а медицина — младшего медперсонала, с которыми и там и там ощущалась острая напряженка. К тому же воспитанники сиротских домов отнюдь не ждали от будущего ни больших денег, ни головокружительной карьеры и были рады верному куску хлеба и койке в общежитии. А несколько лет существования в условиях полувоенной (с некоторой скидкой на возраст) дисциплины и быстро сложившейся традиции посылать выпускников для службы или работы в определенные, так сказать, подшефные части и учреждения, под крыло земляков и однокашников, существенно облегчали бывшим детдомовцам адаптацию в новой для них самостоятельной жизни…

В эту школу Артем попал полгода назад, когда расформировывали его родной (если, конечно, можно было так сказать) детский дом. Эмиссары комиссии прокатили по всем городам и весям и проинспектировали каждое учреждение. Часть детских домов за ветхостью строений и отсутствием каких бы то ни было перспектив развития материальной базы были признаны неперспективными, и находившихся в них воспитанников распределили по новым военно-медицинским школам. Об этих школах в их детдоме ходили страшноватые слухи, подогреваемые и глухим ворчанием взрослых. Поговаривали, что часть таких школ создана на месте заброшенных сибирских военных городков. И что там детей заставляют еще и пахать на полях и фермах. То есть получалась чистая колония. Правда, как говорили, в такие школы отправляли в основном городских беспризорников и любителей «побегать», а «чистокровных» детдомовцев селили поближе к цивилизации. Кроме того, никто не знал, как в этих школах дела с «пропиской». Про дедовщину в армии слыхали все, и народ опасался, не будут ли подобные примочки в этих пристукнутых военных школах еще похлеще. Короче, опасений было много, а на лучшее все обитатели детского дома надеяться уже разучились. Поэтому когда выкрашенный в зеленый цвет старенький армейский «уазик» — буханка с красными крестами на боках въехал в распахнувшиеся перед ним ворота, по армейской традиции украшенные красными звездами, у троих мальчишек и двух девчонок, прибывших на новое место жительства, екнуло сердце. «Уазик» проехал через заасфальтированный двор и остановился перед крыльцом. Водитель выбрался из кабины, обошел машину, распахнул дверку и тут за входной дверью здания послышался мальчишеский рев:

— Дежурный по школе на выход!

Артем, первым выбравшийся из тесного кузова, вздрогнул и замер. А в следующее мгновение дверь распахнулась и на пороге появилась рослая фигура в новенькой военной форме с красной повязкой на рукаве. Артем невольно присел. Парень был уж больно здоров. Окинув вновь прибывших грозным взглядом, он неторопливо спустился с крыльца и… внезапно улыбнулся и протянул руку Артему:

— Давайте знакомиться. Джамал Гемалетдинов, кадет от инфантерии, седьмой цикл. Я сегодня дежурный по школе.

— Чего-о-о? — ошалело вякнул Артем. Улыбка Джамала стала шире.

— Инфантерия означает пехота. У нас три цикла — инфантерия, кавалерия и артиллерия. А у девочек — хирургия, терапия и онкология. Специальные предметы преподаются в зависимости от цикла. Впрочем, если будете успевать на своем, никто не мешает заниматься и дополнительным курсом. Я, например, кроме обязательных предметов еще занимаюсь вольтижировкой и баллистикой дульнозарядных орудий.

Новички ошарашено переглянулись. В этот момент где-то за зданием раздался восторженный рев. Дежурный по школе дернулся и просиял.

— Похоже, наши забили. Наши с играют с «колчаковцами», — пояснил он, — ну, со школой имени Колчака. Если выиграем — выходим в четвертьфинал.

— Чего?

Дежурный окинул их сочувственным взглядом:

— Чего-чего, спартакиады Его Императорского Величества военно-медицинских школ. В прошлом году мы только до одной восьмой дошли. Александроневцы нас тогда вышибли, а в этом мы с ними в разных подгруппах. И слава богу. А то бы опять вышибли. У них команда такие лоси… Ирка, ну я тебя уже заждался, давай разбирайся тут, а я побежал.

Дежурный исчез. А новички обнаружили перед собой симпатичную девчушку всего на год постарше их, в белоснежном медицинском халате и такой же шапочке, тоже с красной повязкой на рукаве. Она проводила дежурного укоризненным взглядом и повернулась к новичкам.

— Здравствуйте, я — дежурная сестра. Меня зовут Ира Арузян. Добро пожаловать в военно-медицинскую школу имени генерала Скобелева. Пойдемте, я покажу вам, где вы будете жить во время карантина.

— Во время чего? — испуганно вякнул кто-то сзади. Дежурная ободряюще улыбнулась:

— Не беспокойтесь. В карантине нет ничего страшного Просто первый месяц вы будете посещать только уроки по общеобразовательным предметам, и у вас будет немного больше свободного времени, а мы будем знакомить вас со школой. Потому что через месяц вы должны будете выбрать цикл, на котором захотите учиться, и группу. И каждый цикл будет очень стараться, чтобы вы выбрали его.

— Почему?

— Потому что, если вы, девочки, допустим, выберете мой цикл, онкологию, это будет означать, что мы сумели вас заинтересовать, и, значит, мы лучше знаем свой специальный предмет или мы дружнее и сплоченнее, или то и другое вместе. И тогда мы вполне сможем в этом году обойти хирургический цикл… Ну что застыли, я же сказала — пошли…

С тех пор прошло уже почти девяносто дней, и былые страхи казались теперь Артему такими глупыми…

Вечером Артем вместе с Денисом и Джамалом, тем самым парнем, который дежурил по школе в день их приезда, драил ствол Шуваловского единорога. Они с Денисом — потому что была очередь их расчета обслуживать орудия цикла, ну а Джамал присоединился добровольно. За прошедшее время этот неугомонный кроме вольтижировки и баллистики подписался еще и на курс истории холодного оружия.

Они в очередной раз вытянули банник из ствола, когда Джамал вдруг дернулся и, выпучив глаза, заорал:

— Смирно!

Все вытянулись в струнку. За их спинами неожиданно обнаружился начальник школы подполковник Токмаков, высокий худой мужчина с непроницаемым лицом и протезом вместо левой руки.

— Вольно! А вам, воспитанник Гемалетдинов, следовало бы помнить, что при проведении парково-хозяйственных работ команда «Смирно» не подается.

Джамал густо покраснел и выпалил:

— Виноват!

Начальник школы кивнул:

— Ладно, продолжайте, — но никуда не ушел, а так и остался стоять рядом, наблюдая за пыхтящими воспитанниками.

Через десять минут все было закончено. Воспитанники собрали принадлежности и остановились, переминаясь с ноги на ногу. Начальник школы окинул их спокойным взглядом, но ничего не сказал, а, повернувшись, неторопливо двинулся к школе. Ребята потрусили за ним.

У самого крыльца начальник остановился, посмотрел на багровое закатное зарево, окрасившее край неба, потом перевел взгляд на воспитанников. В этот момент Джамал, набравшись смелости, выпалил:

— Скажите, а это… где? — Он кивнул на черную перчатку, скрывавшую протез.

Начальник школы приподнял руку и задумчиво посмотрел на протез.

— Это… Чечня.

Мальчишки притихли. Джамал тихо спросил:

— А вас могли убить?

Возможно, мальчишкам это показалось, но позже они всем рассказывали, что на лице начальника промелькнула улыбка.

— Убить могут любого. А человек, надевший погоны, должен быть внутренне готов к тому, что умрет раньше, чем ему отмерено природой. Так что дело совершенно не в этом. Как и за что умереть — вот что имеет значение.

— А я читал, что война в Чечне была совершенно бессмысленной и даже преступной…

Начальник покачал головой:

— А разве бывают не преступные войны, ведь убийство — всегда преступление.

— Нет, но в Великую Отечественную…

— Погибло пятьдесят миллионов. Двадцать семь из них — наши, а тринадцать — немцы. Но мы потеряли шестую часть населения, а немцы — четверть. Так кто виноватее?

— Но они же на нас напали?

— Значит, преступники именно они? Причем именно эти тринадцать миллионов, и больше никто? Все убитые до одного? Или, может, среди убитых были и не очень виноватые, а часть виноватых, наоборот, выжила? И кем тогда считать тех, кто убил их, этих самых не очень виноватых?

Мальчишки растерянно переглянулись.

— Но тогда же была война…

Начальник пожал плечами:

— В Чечне тоже, как бы это ни называлось. — Он немного помолчал, словно размышляя, стоит ли говорить об этом, и, решив, очевидно, что стоит, продолжал: — Понимаете, мальчики, все войны — преступны. Всегда и везде. Поэтому они и приносят людям столько горя. Все дело в том, что никто и никогда еще не смог ее избежать. Нация, которая отказывается платить за свою безопасность жизнями своих мужчин, страна, где мужчины начинают прятаться за мамкины юбки, справки из психушки и черт знает что еще, вскоре начинает платить сторицей, и уже жизнями не только мужчин, но и женщин, детей, стариков. И если вы настоящие мужчины, то всегда будете против такого размена… — Он замолчал и нахмурился. — Ладно, идите спать. Завтра у вас начинается тяжелая неделя.