ДРОС-ДЕЛЬНОХ, ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Друсс-Легенда, сидя рядом с молодым солдатом Пеллином, завершил свой рассказ.

— Вот так оно и вышло, что старались мы ради обыкновенной шлюхи! Зибен на это не сетовал: он получил Ниобу. Он отвез ее к себе домой и подарил ей самое красивое на свете ведро для углей. Она была хорошая женщина. Пережила его на десять лет. Он не был ей верен — по-моему, он вообще не знал, что такое верность, — однако оставался при ней, а это что-нибудь да значит.

Лекарь Кальвар Син подошел к ним.

— Мальчик умер, Друсс, — тихо сказал он.

— Знаю, будь ты проклят! Все умирают, хоть ты тресни. — Друсс погладил еще теплую руку Пеллина и встал. — Знаешь, он храбро сражался. Боялся, но не побежал. Держался стойко, как и подобает мужчине. Как ты думаешь, он что-нибудь слышал?

— Трудно сказать, Друсс. Теперь ты должен отдохнуть. Ты уже не юноша.

— То же самое твердят мне Рек, Хогун и все прочие. Ничего, скоро отдохну. Мы все отдохнем. Никого из моих друзей уже нет на свете. Бодасена я убил сам, Зибен пал при Скельне.

— А Талисман? Вы с ним больше не встречались?

— Нет. Должно быть, погиб в одном из сражений Ульрика. — Друсс через силу рассмеялся и провел скрюченными пальцами по серебристой бороде. — А как он гордился бы, видя надиров теперь! Все племена до единого пришли под стены Дрос-Дельноха!

— Ступай отдохни, старик. Иначе завтра ты будешь лежать на одной из этих коек, а не сидеть с ней рядом.

— Ладно, лекарь, ладно.

Друсс взял свой топор, вышел на лунный свет, поднялся на стену и стал смотреть на неоглядный надирский лагерь, занявший весь перевал.

Три из шести крепостных стен уже пали, и Друсс стоял теперь у башни над воротами четвертой стены.

— О чем задумался, старый конь? — спросил Лучник, выйдя из мрака.

— Ульрик сказал, будто я, если верить его шаману, умру здесь, у этих ворот. Что ж — место не хуже всякого другого.

— Ты не умрешь, Друсс. Ты бессмертен, это всякий знает.

— Я старый, усталый человек. И знал еще до того, как пришел сюда, что здесь я и останусь. Я ведь заключил договор со смертью, парень.

Лучник вздрогнул и переменил разговор.

— А ведь он тебе понравился, правда? Ульрик то есть. Что еще он тебе сказал?

Друсс не ответил. Что-то в их встрече с Ульриком беспокоило его, но он не мог понять что — и ему не суждено было это понять...

Несколько дней спустя Ульрик в своем шатре тоже думал о Друссе, вспоминая их последнюю встречу на убойной земле между первой и второй стенами. Солнце ярко светило, и дренаи недавно оставили Эльдибар, первую стену.

Ульрик вышел на пустое место и разостлал на земле пурпурный ковер. Воин принес ему кувшин вина, блюдо с финиками и сыр. Великий хан сел и стал ждать.

Вскоре со второй стены спустился Друсс. Воин постарел, его борода отливала серебром на солнце. «Вспомнишь ли ты меня, Друсс? — подумал Ульрик. — Да нет, где там. Темноглазый юнец, которого ты знал тридцать лет назад, превратился в пожилого, покрытого шрамами воина с лиловыми глазами». Друсс приблизился, и Ульрик с бьющимся сердцем узнал его топор, Снагу, нанесший такой урон врагу в святилище Ошикая. Уж не хочет ли воин обрушить его на голову Ульрика? Нет. Друсс был и остался человеком чести.

— Я чужой в твоем стане, — сказал дренай.

— Садись, пришелец, и поешь. — Друсс, скрестив ноги, сел напротив. Ульрик медленно расстегнул свой черный лакированный панцирь, снял его и бережно положил обок. Потом снял черные наголенники и нараменники. — Я Ульрик из Волчьей Головы.

— Я Друсс-Топор.

Дренай, прищурив светло-голубые глаза, смотрел на великого хана. Ульрику показалось, что он уловил проблеск узнавания. «Скажи же ему! Поговори с ним. Дай знать, как ты ему благодарен».

— Я рад видеть тебя. Ешь.

Друсс взял пригоршню фиников с серебряного блюда и стал медленно жевать. Потом закусил козьим хыром и запил красным вином. Брови его удивленно поднялись.

— Лентрийское красное, — сказал Ульрик. — В нем нет яда.

— Меня не так просто убить, — усмехнулся Друсс. — Такой уж у меня дар.

— Ты хорошо сражался. Я рад за тебя.

— Меня опечалила весть о смерти твоего сына. У меня нет детей, но я знаю, как тяжко терять любимых.

— Да, жестокий удар. Славный был мальчик. Но жизнь всегда жестока, разве нет? Мужчина должен быть выше своего горя.

Друсс молча взял еще фиников.

— Ты великий человек, Друсс. Мне жаль, что тебе придется умереть здесь.

— Да, хорошо было бы жить вечно. Впрочем, я уже не тот. Несколько раз твои парни чуть было не свалили меня — куда это годится?

— Тому, кто убьет тебя, назначена награда. Сотня лошадей из моего табуна.

— А как он докажет тебе, что именно он убил?

— Представит мне твою голову и двух свидетелей в придачу.

— Только бы это известие не дошло до моих ребят. Они это обстряпают за пятьдесят лошадей.

— Вряд ли! Уж очень ты хорош в бою. А как там новый князь?

— Он предпочел бы менее шумную встречу, но и война, похоже, доставляет ему удовольствие. Он хороший воин.

— Как и все вы. Но это вас не спасет.

— Посмотрим. Вкусные у тебя финики.

— Вы верите, что сможете остановить меня? Скажи правду, Побратим Смерти.

— Мне хотелось бы послужить у тебя под началом. Я уже много лет восхищаюсь тобой. Я служил многим владыкам — и слабым, и злобным. Были среди них и хорошие люди, но ты... ты отмечен печатью величия. Думаю, ты добьешься того, чего хочешь, — но лишь когда я умру.

— Этого уже недолго ждать, Друсс, — мягко заметил Ульрик. — У меня есть шаман, знающий толк в таких вещах. Он говорит, что видел тебя у ворот четвертой стены — кажется, она зовется Сумитос? — и на плечах у тебя сидел оскаленный череп Смерти.

— Смерть сопровождает меня повсюду, Ульрик! — засмеялся Друсс. — Я ее побратим. Разве твой шаман не знает ваших преданий? Быть может, я умру на Сумитосе. Быть может, умру на Музифе. Но где бы я ни пожелал умереть, знай: уходя в Долину Теней, я захвачу с собой немало надиров, чтобы они сопутствовали мне.

— Сопутствовать тебе будет для них честью. Ступай с миром.

...Кто-то откинул полотнище шатра, вернув Ульрика к настоящему. Его помощник Огаси, сын давно умершего Горкая, ударил кулаком в грудь, приветствуя хана.

— Костер готов, о повелитель.

Ульрик, вздохнув, вышел за ним в ночь.

Друсс-Легенда лежал на погребальном костре со скрещенными на груди руками. И его боевой топор лежал рядом с ним. Ульрик, глядя на него, ощутил боль и сосущую скорбь. Друсс убил в единоборстве первого надирского бойца Ногушу, но Ногуша перед боем отравил свой меч. Когда надиры снова пошли на приступ, старый воин лежал в агонии, но он встал и уложил еще немало врагов, пока надиры не взяли его в кольцо и не зарубили.

— За что ему такая честь, повелитель? — спросил Огаси. — Он гайин и враг нам.

— Он сражался в святилище Ошикая вместе с твоим отцом и со мной, — вздохнул Ульрик. — Он помог вернуть волшебную силу нашей земле. Без него не было бы надирского войска, а может быть, и всех нас.

— Тогда он просто глупец.

Ульрик подавил гнев. Огаси храбр и предан ему, но никогда он не поймет величия такого человека, как Друсс-Легенда.

— Для меня было честью и гордостью стоять рядом с ним. Он всегда сражался только за то, во что верил, каким бы безнадежным ни казалось дело. Я знаю, как ты ненавидишь гайинов, Огаси. Но Друсс был человек особой, высшей породы. Когда-то мы с ним отправились в Пустоту, чтобы спасти душу Шуль-сен и помочь ей соединиться с духом Ошикая. Да, Друсс сражался против нас, но в нем не было зла. Он был великим человеком, а одно время моим другом. Воздай же ему честь ради меня.

— Хорошо, повелитель. — Огаси помолчал и улыбнулся. — Клянусь Богами Камня и Воды, он был воин, каких мало!

— Да. Он был воин, каких мало.