Глава 13
Отложив в сторону газету, где в очень осторожных выражениях описывалась приключившаяся в Японии с цесаревичем Николаем Александровичем «мелкая» неприятность в виде легкого удара саблей по голове, Александр откинулся на полку-диванчик. Поглядел за окно своего купе в подступающий сумрак теплой майской ночи. Ничего не высмотрел и с легким вздохом закрыл глаза, в очередной раз прокручивая в памяти недавнюю беседу с Менделеевым.
«А все же жаль, что этот полицейский косоруким оказался. Не в лоб надо было целить, а разок по шее пластануть – сколько бы пользы для империи приключилось! Ладно, не вышло так, ну и черт с ними обоими. Зато у меня все получилось! Какие в России трудноуговариваемые ученые попадаются, ну просто ужас – прямо семь потов сошло, пока убедил Дмитрия свет-Ивановича взять патент на свой пироколлодий. Да и то все вылилось в банальную бартерную сделку».
Он вспомнил сам процесс уговаривания и фыркнул. Чтобы не выдумывать правдоподобные объяснения своим так внезапно прорезавшимся талантам в химии, он выдал еще более правдоподобную ложь о своей коммерческой разведке – дескать, приносят иногда кой-чего в клювике, да не всегда понятно, что именно и насколько это может быть полезно. Такое заявление было принято вполне благосклонно (Менделеев и сам не так давно занимался во Франции похожим делом), как и короткое рекомендательное письмо от Калачева. Ознакомившись с его содержимым, профессор заинтересовался и стал выяснять, что конкретно князю Агреневу от него надобно, – и чем больше тот говорил о своих нуждах, тем дружелюбнее становился хозяин небольшой квартирки на Васильевском острове.
– Должен заметить, князь, у вас очень широкий круг интересов. Да-с… Я еще могу понять вашу заинтересованность в моем порохе и организации производства тринитротолуола – слухи о некоей Сестрорецкой оружейной фабрике добрались и до меня, правда, касались они в большей степени вашей стали. С очень замечательными и полезными для химической промышленности свойствами, кстати. Но вот ваши вопросы насчет остального – вы и вправду хотите всем этим заниматься или же вами движет обычное любопытство?
Уверив своего собеседника в крайней серьезности намерений, Александр совершенно неожиданно узнал, что разговаривает не только с всемирно известным ученым, но еще и с живым и очень подробным справочником на тему – кто есть кто в ученом мире Российской империи (впрочем, и за ее пределами тоже). На любой вопрос фабриканта Менделеев практически без задержки давал совет, при этом звучали не только имена будущих сотрудников князя, но и их адреса, небольшие характеристики и еще куча попутной информации. К примеру, только Александр поинтересовался насчет производства фенолформальдегидных смол – уже через пять минут после своего вопроса фабрикант точно знал, как звать-величать нужного ему химика, как далеко он продвинулся в своих исследованиях, чем его можно заинтересовать (разумеется, деньгами и возможностью дальнейших исследований) и даже его семейное положение. Исписав свой верный блокнот до последней странички, гость потихоньку перевел разговор на самого хозяина и его пироколлодий. И впервые за всю беседу столкнулся с непониманием. Дмитрий Иванович не то что не желал брать патент, он даже не задумывался о такой возможности, искренне считая, что раз уж он работает по заказу военного ведомства, то все права на рецептуру и технологию изготовления автоматом принадлежат этому самому ведомству. Мысль в чем-то, может, и правильная, но в российском государстве ее военные чиновники привыкли покупать новинки за границей, не считая своих изобретателей годными на что-то стоящее. И не только военные – Мальцев как-то рассказал своему юному другу, с чего начался закат его империи. С того, что правительство кинуло клич крупным промышленникам, предлагая большой контракт на изготовление целой серии паровозов и вагонов. Сергей Иванович согласился и даже получил некие устные гарантии. Но пока он готовил свои заводы к крупным заказам, расширял и обновлял станочный парк, новый главноуправляющий путей сообщения граф Бобринский решил, что заказывать паровозы в России глупо, и разместил весь заказ на заводах Германии и Англии. А у Мальцева, который вложил два миллиона рублей только в модернизацию заводов, начались первые неприятности, которые затем и привели его к потере всего, чем тот жил последние сорок лет. Перепробовав все возможные аргументы и уже начиная отчаиваться, фабрикант решил испробовать последнее оставшееся у него средство – прямой подкуп ученого. Не деньгами, конечно, а знаниями и возможностью научной работы.
– Дмитрий Иванович, как вы смотрите на то, чтобы заключить со мной небольшое соглашение?
– Н-да? И о чем же, позвольте полюбопытствовать?
– О сотрудничестве, конечно. Дело в том, что совершенно случайно мне доставили некие сведения, очень надежные и из проверенного источника. Суть же их в том, что в САСШ один химик по фамилии Габер разработал процесс синтеза аммиака прямо из атмосферного азота.
– О?! Сведения верные?
– Да. К сожалению, этот процесс был не до конца отработан и, одним словом, этот химик трагически погиб, как и все его записи. Почти все – общее описание у меня есть, и я уверен, такому эксперту, как вы, их будет вполне достаточно.
– Так-так, звучит интригующе. Скажите, Александр Яковлевич, а вы меня не мистифицируете? Об успехе такого уровня я бы непременно знал. Да и не только я, весь научный мир тоже.
– Что вы, разве я посмел бы так глупо шутить. Впрочем, все это вы сможете проверить сами, и не только это – мои сотрудники отслеживают еще несколько очень перспективных исследований.
Окончательно растаяло суровое и недоверчивое (как и полагается известному химику-практику) сердце профессора после небольшого пожелания фабриканта – исполняя скромные пожелания и еще более скромные просьбы оружейного магната, по возможности использовать отечественное сырье. Сам того не зная, молодой человек угодил прямо в яблочко и сломил тем самым последние сомнения старого ученого, убедив-таки его запатентовать рецептуру и все прочее, связанное с пироколлодием. Вернее, не так. Теперь помимо капитана Мосина компания РОК представляла интересы и господина Менделеева, обеспечивая того не только по юридической части, но всем, что только потребуется для плодотворной работы. А ее предстояло много – достигнув таких впечатляющих результатов всего за один вечер, князь потерял последний стыд и вывалил на химика столь большой ворох заказов, что у того непроизвольно округлились глаза. Пользуясь тем, что профессор находился в легком ошеломлении от проявленного молодым собеседником напора, фабрикант быстро подсунул под список своих пожеланий сложенный вдвое чек как обеспечение будущих исследований и поспешил откланяться, твердо пообещав напоследок, что вскоре передаст уважаемому Дмитрию Ивановичу все материалы о синтезе аммиака.
«Ага, вот только нарисую их и сразу передам. Черт, придется как-то выкручиваться…»
Специалист по прецизионным станкам, господин Лазорев еле вытерпел, пока его сопровождавший скроется за углом фабричной управы, и опасливо покачал головой, одновременно здороваясь с давнишним приятелем.
– Ну и порядки тут у вас, Иммануил Викторович! Прямо не завод, а монетный двор какой-то, охрана на каждом шагу.
– Да? А я уже как-то привык и просто не обращаю на это внимание. На самом деле это очень разумный подход к организации работы на предприятии, дорогой мой Аркадий Никитич: никаких тебе посторонних, все заняты своим делом. Кстати, пока его сиятельство занят с инженерами Тиссена, у нас есть немного свободного времени. Не желаете ли развлечься небольшой экскурсией по моему хозяйству?
– С превеликим удовольствием, Иммануил Викторович. Признаюсь честно, ваши письма пробудили во мне определенные надежды, а также разожгли немалое любопытство. Вы и вправду ведете дюжину новых разработок одновременно?
Герт непритворно (ну почти, все же некоторая доля сурового мужского кокетства присутствовала) закручинился:
– Если бы дюжину! Пожалуй, все две, ежели не больше. Мне пришлось изрядно освежить знания по пневмосистемам и гидравлике, чтобы только понять, с чего начинать некоторые прожекты. Да-с. Так, ну на обычном производстве ничего нового вы не увидите, а вот на опытно-экспериментальном, пожалуй, мне все же найдется чем вас удивить.
Не замедляя шага, он махнул перед охранником чем-то вроде небольшой кожаной визитницы в раскрытом виде и провел гостя в первый из своих цехов. Первое, что бросилось в глаза давнему приятелю Герта, – почти больничная чистота и порядок, царившие на рабочих местах, а также обилие света. Затем его внимание привлекла группа мастеровых, самым натуральным образом водившая хороводы вокруг непонятной конструкции, закрепленной на… стенде?
– Вот здесь у нас, так сказать, работа по заявкам инженера Луцкого.
– А что именно?
– Двигатель на жидком топливе. Если я все правильно помню, то Борис Григорьевич пытается приспособить его под отходы производства керосина – бензин или мазут. А может все же керосин, только дурного качества. Признаться, я в такие тонкости особо не вникал, своих забот хватает. Вон там, за перегородкой, еще полдюжины разных механизмов собирают и испытывают, и все они изготовлены по чертежам Луцкого.
– Хм, это любопытно. Скажите, Иммануил Викторович, а вон те слесаря, чем это они у вас заняты?
Картина действительно была интересной: на первый взгляд казалось, что двое мастеровых решили вспомнить детство и попрыгать, только делали они это по очереди и приземлялись исключительно на крышку т-образной конструкции, состоящей из куска чугунной станины четырехдюймовой толщины, мощной пружины и вставленной в нее несуразно тонкой составной трубы из стали. Все бы ничего, но этот импровизированный батут под весом (причем достаточно солидным) рабочих достаточно плавно опускался, а когда те спрыгивали на пол, быстро возвращался в исходное положение.
– Позвольте? Ах это. Одну минуту, я сейчас.
Вернувшись к приятелю буквально через пару мгновений, улыбающийся станкостроитель заметил:
– Рационализаторы! Лебедкой с грузом им поработать лень, а прыгать, значит, не лень. И ведь какое обоснование подвели! Проверяют, видите ли, на качество выделки.
– Признаюсь честно, Иммануил Викторович, я так ничего и не понял.
– О! Прошу меня простить, не заметил, как отвлекся. Это вы видели, если можно так сказать, импровизированные испытания гидравлического гасителя колебаний. Кстати, на него уже выстроилась целая очередь заказчиков – редкий случай на моей памяти.
За следующие полчаса кандидат в работники успел побывать еще в одном цехе, покрутить в руках детальки от будущего пневмоинструмента и дать несколько довольно ценных советов. Поковыряться во внутренностях пары гвоздильных станков (с большим скрипом и крайне медленно переделываемых под выпуск каленых саморезов), споткнуться о стопку заготовок-ламелей на рольставни и вызвать недовольство охраны своими частыми вопросами.
– А что там дальше?
– Простите, Аркадий Никитич, туда даже я вас провести не смогу – все, так или иначе связанное с военным делом, закрыто от посторонних. Надеюсь, уже сегодня вы перестанете им быть и… – Договорить главный станкостроитель не успел, увидев что-то, незаметное его гостю. – Вот и провожатый за вами пожаловал. Удачи!
Спустя полтора часа Лазорев вернулся и еще издали утвердительно кивнул на немой вопрос своего старого приятеля. Вид он имел изрядно воодушевленный и при этом слегка озадаченный и первым же делом попенял Герту на то, что тот запамятовал упомянуть в письме о возрасте князя Агренева.
– А что, это для вас так важно?
– Скорее неожиданно. Признаюсь, я предполагал увидеть более солидного в плане возраста работодателя. Впрочем, теперь это уже неважно. Кстати, а откуда его сиятельство так хорошо разбирается в вопросах точного машиностроения?
Иммануил Викторович, понизив голос, предупредил своего коллегу о нежелательности подобных разговоров и вопросов. В ответ Лазорев понятливо кивнул и, чтобы перевести разговор на другую тему, поинтересовался – покажут ли ему третий экспериментальный цех?
– А вам уже выдали удостоверение-пропуск? Позвольте освидетельствовать. К моему глубочайшему сожалению, Аркадий Никитич, пока это невозможно. Быть может, несколько позднее, когда у вас закончится испытательный срок, – и поверьте, я буду ждать этого так же, как и вы. А пока не хотите ли пройтись по фабрике в ознакомительных целях?
– Не откажусь. Ах да, вы не растолкуете мне, что значат эти цветные полоски на… гм, как вы сказали?
– Пропуск-удостоверение. Растолкую охотно. Все цеха на фабрике имеют свое цветовое обозначение. Вон, видите на стене рядом с входом красный квадрат и цифру три? Цвет означает, что доступ строго ограничен, ну а три – номер цеха. У вас четыре полосы: синяя и штрих-пунктир из зеленой, красной и черной. Первая означает свободный доступ на обычное производство. Зеленый – в моем сопровождении на опытно-экспериментальное производство. Красный – на оружейное, с сопровождающим из охраны и начальника цеха и с предварительным оформлением разового пропуска. Черный цвет означает, что охрана ограниченно вам подчиняется. М-да, я бы сказал – очень ограниченно. Как видите, все просто, и действует такой документ на всех предприятиях его сиятельства.
– А все же я был неправ насчет монетного двора. Там, пожалуй, такой строгости нет. Скажите, и у мастеровых все так же?
– Нет, что вы! Там все гораздо проще. Обычный пропуск мастерового позволяет попасть на фабрику и в свой цех, не более того. Выше – пропуск технического специалиста, сменного мастера и начальника цеха, у них обычно две полосы. Три полосы и один штрих-пунктир – это я, господин Сонин и господин Греве. Четыре полных у господина Долгина. На этом, собственно, и все.
– Оригинальная система. То есть я теперь?..
– Да, Аркадий Никитич, вы на испытательном сроке. Вот когда у вас в удостоверении штрих-пунктир станет сплошной линией и добавится фотокарточка – как у меня, видите? – тогда да, будет полный доступ.
Тройной и очень пронзительный гудок заставил станкостроителей прервать беседу и отойти немного в сторонку, уступая место заполонившим дорожки мастеровым. Поглядев на проходящую мимо них бодрую толпу оголодавших работяг и немного посовещавшись на предмет дальнейших планов, они и сами двинулись в столовую, вернее, в ее отделение для инженерно-технических работников – какая разница, с чего начинать знакомство с фабрикой?
Ррдаум-ррдаум…
Плавный шаг влево, и тело словно само собой разворачивает в сторону негромкого шороха.
Ррдаум-ррдаум…
Быстрый рывок, переходящий в долгое падение-перекат, и от очередной мишени летят мелкие щепки.
Ррдаум-ррдаум…
Пули полетели, но мишень была «мирной», а следовательно, стрелок только что «убил» нарисованную на ней девушку. Еще шаг, второй, третий – до места последнего упражнения он дошел в тишине. Так же тихо поменял магазины в «рокотах», глубоко вздохнул и скомандовал:
– Начали!
Всего через две минуты, заполненные постоянным движением в пределах метрового круга и частыми хлопками выстрелов, князь Агренев понял, что он опять потерпел неудачу. Что в трансе, что без – у него так и не получалось отработать по всем нужным мишеням, и злило это его просто неимоверно, иногда до дрожи в руках и зубовного скрежета. Как стрелок он уже давно состоялся и в любом состоянии даже не целился, вгоняя пули именно туда, куда и хотел. Просто знал, куда пойдет маленький, но такой смертоносный кусочек свинца, и стрелял, стрелял из любого положения и оружия, в движении, лежа и стоя, навскидку с разворота и с двух рук. Но выполнить самолично придуманное упражнение это ему никак не помогало. Вот и сегодня, совершив очередную попытку, Александр угрюмо смотрел перед собой, совершенно машинально разбирая пистолеты для чистки-смазки, и пытался понять – что, ну что он делает не так?
Май в 1891 году удался на славу: с самого начала установилась отменно теплая погода, земля быстро подсыхала, и как-то одномоментно зазеленела трава и появилась редкая молодая листва на деревьях. Вечером еще не было, а утром люди пошли на работу и разом заметили так радующую после хмурого апреля зелень кустарников и газонов. А днем в воздухе носился такой сладкий и дурманящий запах наступающего лета, что многие улыбались без видимой причины. Когда же зацвели сирень с яблоней, и вовсе причин появилось видимо-невидимо. У фабричного начальства и батюшек близлежащих церквей вообще была полная уверенность в том, что одна половина рабочего поселка при фабрике твердо решила жениться на другой. Ну или как минимум треть – уж за эти-то цифры они готовы были ручаться. А для фабриканта одна из недель этого месяца прошла иначе, если можно так выразиться – под знаком Герта Иммануила Викторовича. Едва князь приехал на фабрику, как начальник станкостроительного завода тут же организовал для беседы опытного металлурга с простой русской фамилией Грум-Гржимайло (самое то – проверять степень опьянения у подчиненных). Специалистом тот действительно оказался отменным, имел готовые наработки по многим сталям, в частности, хромомолибденовой для оружейных стволов, и Александр с удовольствием принял его на работу. Тем более что для организации «карманного» исследовательского института, вернее, лаборатории денег требовалось до смешного мало, а польза ожидалась, даже по самым скромным прикидкам, просто бешеная. Если Владимир Ефимович, как и обещал, в разумные сроки доведет до ума свою ствольную сталь – а потом, чем черт не шутит, организует и производство вольфрамовых сплавов-«быстрорезов». Девятый вал заказов для Российской оружейной компании гарантирован, причем как минимум на ближайшие двадцать лет. Как тут не вложиться в такую перспективу?
Только-только фабрикант отошел от первой встречи, как к нему на собеседование пожаловал господин Лазорев, оказавшийся даже не фанатом, а скорее маньяком – по части прецизионных станков и точного приборостроения. Аркадий Никитич почти всю свою жизнь посвятил этому вопросу, стажировался везде, где только можно: в Германии, Швейцарии, Голландии, САСШ. И впечатление производил самое что ни на есть благоприятное. Впрочем, это дело было взаимным – как только инженер услышал вопрос, справится ли он с организацией производства станков прецизионной точности в родном отечестве, он понял, что наконец-то нашел свое счастье. Контракт инженер подписал, так толком и не прочитав, и немедля засел за составление списка первоочередных покупок и мероприятий.
Не успел хозяин фабрики облегченно вздохнуть и помечтать о свободном времени – опять появился Герт, только на этот раз в качестве посредника-сводника на коммерческих переговорах. Его давнишний (уже третий по счету всего за одну неделю) приятель, отставной флотский лейтенант господин Яковлев, решил организовать небольшой машиностроительный заводик. А производить на нем хотел двигатели внутреннего сгорания, правда, в качестве топлива для них он видел только и исключительно нефть, но уже задумывался и о бензине. Однако не двигателями едиными хотел зарабатывать на икру с буженинкой Евгений Александрович – были у него планы наладить выпуск всяких дельных и статусно-дорогих вещей из нержавейки, для яхт и прочего водоплавающего транспорта. Каких вещей, Александр так и не понял. Хоть и говорил бывший мореман на русском языке, да звучало это для фабриканта сплошной тарабарщиной: талрепы, коуши, рымы. Зато стали понятны истоки появления «малого боцманского загиба».
– На прежнем месте службы Иммануила Викторовича меня приняли весьма холодно, а по поводу небольшой рассрочки даже слышать ничего не хотели. К счастью, его нынешний адрес мне все же удалось раздобыть. Да-с, вот список необходимого мне оборудования, и я просил бы рассмотреть мой вопрос в кратчайшие сроки.
Даже не заглядывая в предложенный ему документ, фабрикант утвердительно кивнул и продублировал свое решение голосом:
– Мы беремся. А по поводу рассрочки – скажите, Евгений Александрович, а вы компаньонов в ваше дело принимаете?
Яковлев ненадолго задумался, а потом настороженно осведомился: на каких условиях князь Агренев хочет получить кусочек его еще не построенного завода?
– Исключительно на партнерских. Мой взнос будет состоять в станках, их обслуживании, поставке потребных материалов, если понадобятся деньги – организую беспроцентную ссуду. В управление вмешиваться не буду, так как своих забот хватает. Стоит это сорока девяти процентов паев?
На таких условиях Евгений Александрович партнерством заинтересовался, и только отсутствие в пределах досягаемости надежного юриста помешало тут же оформить все надлежащим образом. Но выход быстро нашелся – князь написал письмо-поручение в контору Лунева, а передать попросил своего почти компаньона, что тот с готовностью и пообещал.
На следующий день Герт поинтересовался у работодателя, нет ли на фабрике вакансии для очень, ну очень хорошего электротехника-гальванера, и Александр понял – станкостроитель не успокоится, пока не перетащит в его компанию всех своих знакомых. И еще он понял, что спокойной жизни на фабрике ему не дадут – надо или самому уехать, или немедля организовать командировку подчиненному.
– Иммануил Викторович, а управляющий этот вопрос решить не сможет? Так сказать, в рабочем порядке? Вот и хорошо. Задержитесь, пожалуйста, мне надо обсудить с вами небольшое дело. Вы помните, я вас спрашивал про организацию собственного порохового производства?
– Александр Яковлевич, так я вам еще тогда сказал, что не справлюсь, у меня несколько другая специализация.
– На Охтинском пороховом заводе служит человек как раз с подходящими знаниями и возможностями. Очень опытный и дельный специалист, Калачев Захар Владимирович. Я договорился с ним о небольшом сотрудничестве: он поможет нам с документальной частью, а мы в качестве благодарности подарим заводу пресс и еще какую-нибудь мелочь.
Намек был понят правильно, и инженер тут же спросил, когда ему отправляться в служебную командировку. Вот только рано князь радовался: уехал Герт – приехал Греве…
Было самое начало вечера, и двое приятелей сидели в кабинете на третьем этаже, наслаждаясь тишиной и чтением – Григорий перелистывал «Петербургские ведомости», а фабрикант сортировал внушительную стопку ежедневной корреспонденции. Что-то шло в специальную папочку, что-то – в корзину для мусора, но некоторые послания хозяин кабинета откладывал в сторонку – для последующего обдумывания или просто на память.
– Все никак не успокоятся.
– Ты о чем, командир?
– Да вот бельгийцы интересуются, не хочу ли я продать часть паев компании. Хорошую цену предлагают. Как они считают, даже очень хорошую – и ведь ни на одно такое письмо не ответил, а все угомониться не могут. Как и французы. Да и все прочие от них не отстают.
Еще минут пять в кабинете стояло молчание и звучал тихий шелест газетных страниц, изредка дополняемый треском очередного вскрываемого конверта. Теперь молчание нарушил Долгин, начавший негромко цитировать газетную статейку:
– Вчера на Косой линии, напротив дома призрения Брусницыных, произошло забавное происшествие. Экипаж титулярного советника Н. на полном ходу задел колесом ломовую телегу и врезался в фонарный столб. Поспешившие на помощь прохожие извлекли из кареты находящуюся без чувств супругу титулярного советника и господина В., студента Московского университета. Предосудительный вид пострадавших недвусмысленно свидетельствовал о возмутительном падении современных нравов и морали, когда для греха прелюбодеяния уже нет никаких нравственных преград. Таковая практика имеет прискорбно широкое распространение, чему свидетельством являются прейскуранты на почасовой найм новейших сверхкомфортных карет на пневматических ободах. Потакая низменным страстям, дельцы упоминают в своей рекламе мягчайшие диваны, непрозрачные занавеси на окнах и кучера, не имеющего ни памяти, ни языка.
Григорий кашлянул и, едва сдерживая смех, показал приятелю красочное объявление о почасовой сдаче карет в аренду. Расположенное прямо над статьей о таком «возмутительном падении нравов», это объявление занимало гораздо больше места, чем довольно-таки коротенькая заметка.
– Редактору виднее. Может, это они так новую услугу рекламируют?
Долгин в ответ фыркнул наподобие большого кота и вернулся к газете, но только для того, чтобы опять процитировать понравившиеся строчки:
– Молодая особа ищет достойного ее красоты господина, писать на адрес газеты, литера двадцать семь. Целая страница таким вот заполнена! Тоже, скажешь, рекламируют? Как только такие объявления в газету принимают. Ни стыда ни совести у людей.
– Ты мне это уже раз пять или семь говорил. А читать все одно не перестаешь. Подыскиваешь себе кого?
Гриша на мгновение замялся и вроде даже слегка покраснел.
– Да нет, просто любопытствую.
– А, понятно. Вон, видишь – толстая такая пружинная укладка, неподписанная? Вот в ней полюбопытствуй, мне подобные письма каждую неделю приходят. С фотокарточками, так что тебе понравится.
Примерно с полчаса Александр трудился в полной тишине, время от времени поглядывая на розовеющего румянцем друга – фотографии там были действительно первый класс: скромные девицы зачастую очень буквально понимали смысл выражения «представить товар лицом». Хватало и просто очень красивых изображений, были и в стиле а-ля натурщица. Короче, кандидатки в содержанки старались, как могли.
Когда фабрикант решил сделать небольшой перерыв, отвлекся от самодельного мужского журнала и его друг.
– Ну и как оно?
– Хороши, чертовки. Прямо даже и не знаю. Как думаешь?
– Да на здоровье, причем во всех смыслах. Возьми с собой и насладись перед сном нелегким выбором.
– Ага. Это… А сам?
– А мне такое не подходит. Им ведь, как правило, светской жизни хочется, внимания постоянного, опять же их по театрам-ресторанам водить надо. А когда, если мне иногда и на сон времени не хватает? Пока все бумаги и корреспонденцию просмотришь, планы составишь, отчеты проглядишь – глядь, а уже часа три как полночь миновала. А утром то ты вместо будильника – ни свет ни заря, то Сонин. А не он, так Герт или еще кто из допущенных в дом. И всем вам срочно мое решение или подпись подавай.
– Так что, ни одна не понравилась?
– Ну ты уж совсем меня за каменного истукана держишь. Уделил внимание парочке девиц, не без того.
– Хе-хе, скорее десятку-другому? Понял, не мое дело. Только зря ты такие сложности разводишь, командир. Эвон, горничные твои так тебя глазами и едят, да и улыбаются очень даже завлекательно. Особенно та, которая повыше и пофигуристее, – уж мог бы и обратить внимание.
– Натальей ее зовут. Может, и обращу. И все на этом.
– Ага. Как Валентин Иванович съездил? Удачно?
– Судя по толщине отчета, что он мне накатал, даже очень. Теперь только на чтение всех бумаг день убить придется. Кстати насчет убить. Ты больше присяжных поверенных и всяких там юристов на глазах у посторонних не бей, даже если эти посторонние все как один служат в фабричной охране. Хочешь оскорбить действием – выбери укромный уголок и отводи душеньку сколько угодно, а публичность в таких вопросах ведет к штрафам или тюремному заключению. До полутора лет. Понял?
– Как не понять. Так он что, в судебную часть жалобу на меня накатает?
– Уже. Полицмейстер не поленился лично зайти да предупредить – то ли в друзья-приятели набивается, то ли собирается сам о чем-то попросить. В любом случае этому твоему Вардугину ничего не светит – в то время, когда ты так тепло с ним прощался, охрана пережила кратковременный приступ слепоты и глухоты. Я ничего не путаю?
– Да вроде нет.
– Смотри, чтобы и они не путались. Так вот, нет свидетелей, нет и доказательств.
Последние слова фабрикант договаривал уже несколько отстраненно и явно потеряв интерес к дальнейшему продолжению разговора – его гораздо больше интересовало содержимое конверта, украшенного большим штемпелем военного ведомства. Развернув похрустывающий лист гербовой бумаги и прочитав лаконичное послание-приказ, Александр задал своему другу совершенно неожиданный вопрос:
– Скажи, а ты хотел бы посмотреть на государя-императора вблизи?