Глава 2
По северной железной дороге
Не успел я разместиться, как прозвучал сигнальный рожок начальника станции, извещающий об отправлении. Спустя секунду раздался длинный паровозный гудок, и поезд тронулся. Я смотрел в окно, наблюдая, как картинка за стеклом все больше и больше сдвигается, проваливаясь назад.
Вот промелькнула платформа, белые домики с алой черепицей, яблоневые сады, и начались желто-охряные, уже убранные поля, изредка перемежающиеся оранжево-алыми рощами. Мы набирали ход, с каждой минутой двигаясь все быстрее и быстрее. «Девятый скорый» на прямых участках пути и при хорошем угле развивал серьезную скорость, и дорога до Рапгара занимала намного меньше времени, чем если бы я воспользовался коляской.
Вагон мягко покачивало, и цветы в хрустальной вазе — темно-бордовые астры — кивали пушистыми головками в такт стуку колес. Купе первого класса было отделано ореховым деревом, покрытым золотистым лаком. Металлические поверхности сияли позолотой, хрустальный бар в углу искрил гранями, когда внутрь заглядывали солнечные лучи.
Здесь было просторно, два кожаных дивана с дутыми спинками напротив друг-друга, закругленный стол, накрытый дорогой магарской скатертью, чуть дальше дверь в душ, шкаф для одежды с резными дверцами, бар с напитками. Ради интереса я заглянул туда, оценил подбор хорошего дубового виски, вина кохеттов и жвилья, колониальный кокосовый ром высшего качества, по двенадцать фартов за бутылку, граппа в прозрачном графине и кальвадос. Я вытащил темно-зеленую бутыль с узким, хрупким горлышком, взглянул на сине-фиолетовую этикетку.
— Не рано ли начинаешь? — в голосе Стэфана сквозило явное неудовольствие.
— Даже не собирался, — я стукнул ногтем указательного пальца по запечатанной пробке. — Чисто практический интерес. Кальвадос здесь подкачал. Короткая выдержка в дубовых бочках — слишком резок на мой взгляд.
Я убрал напиток обратно в бар, закрыл хрустальную дверцу, на которой стекольщик вырезал райских птиц, сел обратно на диван, бросив мимолетный взгляд на свою трость, расположившуюся в специальной подставке, недалеко от стола.
Черное лакированное эбеновое дерево, серебряные кольцеобразные вставки для усиления конструкции и тяжелая серебряная рукоятка-набалдашник в виде головы сварливого старикана. Лысый череп, хитрющие глазки, кустистые брови, острый нос и костлявый подбородок. Старина Стэфан предпочитает именно этот образ, хотя у него в рукаве есть еще несколько, но пользуется он ими крайне редко. Что бы там амнис не говорил о том, что ему, духу, рожденному Изначальным пламенем, претит физическая оболочка, он очень трепетно относится к своему внешнему виду, и несколько раз заставлял очищать металл от черного налета. Мол, тот придает его облику излишне неряшливый оттенок.
Трость, заботящаяся о том, как она выглядит — вполне обычная вещь в нашем сумасшедшем мире.
Я прошел мимо зеркала, которое на мгновение отразило чэра лет тридцати, с темными, несколько длинными для нынешней моды волосами и пепельно-серыми глазами, облаченного в светло-серый костюм тройку. Узел на шейном платке немного изменил форму, и я вернул его в прежнее состояние, про себя отмечая, что веки у меня сегодня слишком красные, а морщинки в углах глаз предупреждают любого, что я вот-вот готов рассмеяться, хотя это и не так.
Многие, особенно незнакомые, глядя на мое лицо — считают меня неплохим и несколько ироничным парнем. Это впечатление усиливается, когда я начинаю говорить. Я не люблю повышать голос, и обычно это создает образ некой расслабленности и неопасности. Что меня вполне устраивает.
— Стоило взять с собой вещи, — отвлек меня Стэфан. — Хотя бы маленький дорожный саквояж.
— К чему? — удивился я, откидываясь на приятную кожаную спинку. — Предпочитаю путешествовать налегке. Позже пришлю кого-нибудь за ними к Зинтринам.
Я развернул «Время Рапгара»… В отличие от многих, я предпочитаю начинать читать утренние газеты с последней страницы, той, где публикуют некрологи. На мой взгляд, любая, даже самая горячая новость часа, включая внезапную кончину Князя или очередное восстание в очередной колонии, или находка очередных сапфировых приисков может подождать, в отличие от смертей жителей Рапгара.
У меня в этом свой интерес. Я все еще продолжаю надеяться увидеть в списках трех братцев Клариссы, чэров Патрика эр’Гиндо, Мишеля эр’Кассо и чэру Фиону эр’Бархен — членов справедливой Палаты Семи, господ старших инспекторов Грея и Фарбо, а также ублюдка Шольца из «Сел и Вышел». Ну и безымянного садовника, будь он проклят Изначальным огнем, за погубленную поляну анемонов, что росли возле моего дома с момента основания Рапгара.
Кажется, никого не забыл.
— Ничего? — Стэфан был в курсе моих привычек и моей ненависти.
— Ничего, — холодно ответствовал я и прочел, подражая ленивому голосу Данте, когда тот цитирует фразы из скучной книжонки: — «Добрый сын», «хорошая сестра», «любящий муж». Ни одного мерзавца, подлеца и труса. Эти господа все еще имеют честь дышать воздухом Рапгара в совершенно возмутительных количествах.
Он усмехнулся.
— Что? — тут же спросил я, отрывая взгляд от строчек.
— Ты, как хаплопелма, мой мальчик. Только жители Паутинки могут столь терпеливо выжидать в засаде. Прошло полтора года, но ты даже не щелкнул жвалами, словно тебе и дела нет до всего этого.
— И?…
— Ты сильно изменился. Перестал играть. Стал менее порывист и более осторожен. Слушаешь, наблюдаешь и не тревожишь гнездо фиосс. Такой, признаться честно, ты мне нравишься больше, чем прежний. Становишься похож на своего деда. Он тоже всегда ждал до последнего.
— Ну, тебе лучше знать, — я растянул губы в вежливой улыбке и вновь уткнулся в газету.
— Эта тактика не сработает, Тиль. Он не объявится, — вкрадчиво сказал амнис.
— Ты о ком?
— О том, кто за всем этим стоит. Иначе ты бы уже хоть что-то узнал. Выжидать он может дольше, чем ты.
Я пожал плечами, скользя глазами по ставшим вдруг невидимыми строчкам. Не хочу и не буду верить в это, иначе моя и без того хлипкая надежда обернется прахом. Порой, просматривая некрологи, я начинаю думать, а вдруг это он, здесь, среди черных букв, оттиснутых на дешевой бумаге печатной машиной? Что гнусная сволочь спряталась за «любящим отцом» или «верным другом» или «храбрым офицером», а я даже этого не узнаю и так и останусь ни с чем. В такие минуты я начинаю испытывать нехарактерные для меня приступы страха.
— Считаешь, что я не прав? — Стэфан не стал отказываться от разговора.
— Верно. Так я и считаю. — За окном плыли пушистые облака и мелькали золотистые деревья. — Потому что семь с половиной лет назад он уже сделал свой ход. Отступать и прятаться поздно. Его ищу не только я. Верю, что Князь лично заинтересован в поисках виновного, а значит, серые ищейки Скваген-жольца работают.
— Тем более. Ты хочешь опередить профессионалов?
— Я? Ничуть, — солгал я. — Что касается их умения работать — сомневаюсь, что они смогут найти искомое по остывшим следам, раз у них не получилось это сделать по горячим. Впрочем, давай закроем тему. Она мне неприятна.
— Как тебе угодно.
Я начал листать газету задом наперед, словно какой-то малозанец.
— Что интересного пишут? — Стэфан всегда был жаден до новостей.
— «Команда университета Йозефа Кульштасса в третий раз подряд выиграла соревнования по академической гребле у университета Маркальштука, проплыв по каналу Мечты от залива Тихой стоянки за рекордное время. Победители отправятся на мировое спортивное студенческое первенство защищать честь родного города», — прочел я спортивную колонку под рисунком восьмерки обнимающихся гребцов.
— Ну да. Ну да. Махать веслами — все же не мозгами шевелить. Лучше бы учились, бездельники!
— Ты похож на сварливого старика.
— Я и есть старик. А от такой жизни вполне можно стать сварливым. Там о грядущих беспорядках и драках в Старом парке между студентами враждующих университетов ничего не сказано?
— Ни строчки, — серьезно ответил я ему.
— Так я и думал. Помяни мое слово, Тиль. К вечеру случится грандиозная буча. Опять побьют все фонари.
— Лучше фонари, чем лица. После предыдущих соревнований было шестеро или семеро погибших болельщиков.
— Это если не считать десятка тех, кто застрелился, проиграв пари, — подхватил Стэфан. — Давно пора запретить все эти игрища. Или же отправить оболтусов на Арену. Если умрут, то с толком.
У амниса было свое мнение о некоторых спортивных состязаниях.
— Кстати, что там с Ареной? — оживился дух. — Сезон ведь открывается на следующей неделе! Не хочешь приобрести билет? Я с интересом бы окунулся в боевой азарт и поболел за Крошку Ча.
— Прости мне мою необразованность, но кто такая Крошка Ча?
— Ты словно и не лучэр. Совсем перестал интересоваться популярными азартными играми. Крошка Ча — это он. Лучший управляющий паровой машиной за всю историю Рапгара. Победил всех соперников. Он уже пять лет является абсолютным чемпионом. Никто против него и не ставит, хотя если он когда-нибудь проиграет, кто-то озолотится.
— Вам, амнисам, только и надо, что потратить немного фартов ваших хозяев, — неодобрительно сказал я.
— Азартные игры у нас в крови, — не стал отрицать Стэфан. — Но ты же знаешь, мой мальчик. Я этим не злоупотребляю.
— В отличие от моего брата, — нахмурился я еще сильнее.
— Не хочешь с ним поговорить?
— Нет. Ты же знаешь, чем обычно заканчивается подобное. Мой кошелек скудеет на пару десятков фартов. Виктор обладает уникальной способностью вытягивать деньги из родственников и спускать их в одночасье.
— Может, начнешь читать с первой страницы? Там все самое интересное.
— И не подумаю! Как тебе новость? «Вчера Городской совет выступил с заявлением, что дьюгони смогли полностью восстановить городскую дамбу, частично поврежденную после весенних паводков и поднятия уровня воды в озере Мэллавэн. Угроза затопления для западных районов Рапгара миновала». Нет, ты слышал? Если бы дамбу прорвало, то половину города смыло точно. Уровень воды в озере выше, чем в море, футов на восемьдесят. Если что и уцелеет, то лишь Холмы да Каскады.
— Что ты хочешь от Городского совета? — деланно удивился Стэфан. — Ляпни они что-нибудь неутешительное, и мэр бы раскатал их быстрее, чем Палата Семи раскатала бы его. Дьюгони работали очень неспешно — почти четыре месяца. Если бы летом начались затяжные дожди, как три года назад, дамба могла и не выдержать.
— Ну, дьюгоням это как раз все равно. Вода — их стихия. И они не слишком довольны политикой мэра. В последнее время заводы и фабрики Копоти, Сажи, Дымка и Пепелка сбрасывают им в воду кучу дряни. Они уже несколько раз подавали протест в Городской совет.
— Толку-то? — фыркнул амнис. — У детей рыб ограниченное гражданство. Их никто и слушать не станет.
Я посмотрел в окно — мы замедляли ход, подъезжая к очередной станции:
— Они не рыбы, кроме того Глас Иных и Народная палата на их стороне. И ты не прав, что их не станут слушать. Я уверен, что дамба повредилась не просто так. Несложно предположить, что на этот раз дьюгони ее не доломали. Следующая попытка будет удачнее. Если затопит Кошачий приют, мяурры поднимут такой вой, что даже владельцам фабрик придется прислушаться. Если не к ним, то к Князю. Он благоволит котам. Так что давно пора проводить сливные трубы через Соленые сады в реки.
— По мне, так уж сразу в грунт к тропаеллам. Тогда цветочки мгновенно придумают, как очистить грязную воду от мусора, — амнис рассмеялся дребезжащим смехом.
На станции мы стояли всего ничего, поезд вновь тронулся, и я углубился в чтение.
— …Что еще интересного? — не выдержал Стэфан минут через тридцать.
— Смотри-ка. Через месяц в город приезжает оперный театр жвилья. Ожидается аншлаг.
— Неужели тебе это интересно? Особенно после той интрижки с балериной? — изумился он.
— Не слишком. Точнее, совсем не интересно. Но к этому событию обещают наконец-то дотянуть трамвайную ветку до Маленькой страны. А вот это уже куда важнее! — я перелистнул страницу. — Обострение дипломатических отношений с Малозаном. Очередной виток.
— Кирус? — тут же догадался амнис.
— Верно. Кирус. Попросил у Рапгара помощи в защите веры от малозанских фанатиков. Здесь не хотят поклоняться солнцу. Князь ввел на остров Двадцать четвертый полк легкой пехоты, Семнадцатую роту магической безопасности и отправил к берегам союзника Второй флот. В том числе и броненосцы «Пламя», «Светлячок» и «Чэра Мария-Александра».
— Да ну? Она же была возле Магара! В порту Кальгару.
— И малозанцы, наверное, так думали. И вот тебе сюрприз — недалеко от их берегов — три тяжелых корабля. Того и гляди пальнут по дворцу шейха.
— Как ответил Малозан?
— Пока никак, — я дочитал заметку, завершившуюся слащавой патриотической чушью. — Но южане непременно обидятся на ввод наших войск и устроят какую-нибудь пакость. Кирус свободное государство, а не наша колония. Так что действовать следует ювелирно. Не уверен, что наши военные справятся. Вполне возможно, что к зиме начнется война.
— Вся эта защита веры — жалкое прикрытие. И Рапгар, и Малазан порвут глотки за черную кровь, найденную в белой земле острова.
Это точно. Кирус лет четыреста находился под протекторатом южной империи, пока отец нынешнего Князя не посоветовал прежнему шейху отвалить в свою пустыню, к финиковым пальмам подобру-поздорову. Наши колониальные войска быстро переломили упрямство малозанца, и с тех пор остров свободен и независим, хотя многие его и называют негласной четырнадцатой колонией Рапгара.
Но год назад в горах Кируса нашли то, что назвали черной кровью. Не знаю, что это за дрянь, возможно, она осталась еще с того времени, когда мир населяли предки лучэров, но обнаружили ее исключительно в одном месте — на маленьком острове посреди Срединного моря.
Тут же пошли слухи, что тропаеллы, едва увидев черную кровь, отложили пору цветения на неопределенный срок, заперлись в лабораториях Больших голов, и корней с чашелистиками оттуда не кажут. Либо нас в скором времени ждет очередной виток прогресса, от которого и так уже некуда деваться, либо я ничего не понимаю в этой жизни.
Маги тоже заинтересовались неизвестной субстанцией и уже успели сообщить, что потенциал некоторых заклинаний, в особенности тех, что запрещены Палатой Семи и разрешены лишь некоторым, приближенным к высшей верхушке чэрам и алым жандармам, при использовании черной вонючей жижи увеличивается вчетверо.
Разумеется, Малозан тоже захотел припасть к новому источнику власти и могущества, вновь заявил территориальные претензии на остров и начал подтягивать к морским границам крылья армий, впрочем, пока избегая открытых нападок и ограничиваясь завуалированными, дипломатическими, оскорблениями.
Эта возня меня не слишком интересовала, поэтому я не стал читать мнения авторитетных людей и уважаемых жителей города и добрался до первой страницы. Где-то минуту изучал огромную надпись с кучей восклицательных знаков, затем с мрачным видом показал ее Стэфану:
— Твой пророк был прав, старая ворона. Все только начинается. Убийца и не думает успокаиваться. Его уже называют Ночным Мясником. Сегодня произошло третье убийство. И ты не поверишь — он все-таки выбрался из Ямы.
— Где? — односложно спросил амнис.
— Восток Соленых садов. Парень, кем бы он ни был, решил не сидеть на месте и отправился в путешествие по Рапгару. Если жандармы его не поймают, он того и гляди доберется до Небес или Золотых полей. Погиб… опять благородный господин. Имя не сообщается. Какое чувство такта! Не думал, что оно есть у наших газетчиков.
— Возможно, кто-то известный. Думаю, еще пара смертей, и серые мундиры Скваген-жольца возьмут под контроль прессу, иначе начнется паника.
— Все к этому и идет. А вот это уже интересно! Слушай. «Как сообщает достоверный источник, рядом с телом убийца оставил некую надпись, но представители западного отдела Скваген-жольца, в том числе и старший инспектор Грей, ведущий это дело, по поручению начальника жандармерии чэра Гвидо эр’Хазеппа, отрицают такую информацию. Наш журналист видел, как несколько жандармов несли воду и краску, чтобы смыть надпись, хотя официальные лица Скваген-жольца отрицают и это, отмечая, что воду и краску использовали, чтобы удалить кровь и не пугать местных жителей. Нам остается лишь догадываться о том, какое послание оставил Рапгару жестокий убийца, и почему власти скрывают его от общественности».
— Грей ведет дело? Они не найдут даже объедков! Правда, меня больше интересует, не что написал убийца, а как он убил, — заявил Стэфан.
— Говорю же, ты слишком кровожаден. Даже для амниса, — я, потеряв интерес к газете, бросил ее на стол и встал, решив догулять до вагона-ресторана, находившегося по соседству с моим вагоном.
Разумеется, можно было заказать еду и сюда, но я не люблю попусту гонять людей и Иных, когда что-то можно сделать самому.
В коридоре меня едва не сшибли с ног. Два господина неслись по проходу со скоростью летящего в пропасть паровоза. Один очень походил на представителя народа жвилья — нос с горбинкой, карие глаза и тонкие губы. Одет он был куда лучше, чище и изысканнее своего товарища. Во всяком случае, у меня не полезли глаза на лоб от сочетания несочитаемого. Чего я бы не сказал о его приятеле. Клетчатый, потертый пиджак, ало-фиолетовый галстук, желтая рубашка и шляпа, на которой, казалось, основательно потоптался какой-нибудь махор, а может быть, слон.
Мужчина с потным, красным лицом втоптал бы меня в ковер, если бы я не успел посторониться. Он, явно разочарованный тем, что случайная жертва ускользнула от него, буркнул в мой адрес нечто нелестное. Жвилья, немного запыхавшись, снял на ходу шляпу, вежливо и извиняюще улыбнулся:
— П’остите моего д’уга, чэ’. Он поте’ял кошелек.
Когда он говорил это, его темные глаза были холодными, колючими и отнюдь не вежливыми, в отличие от его слов. Я знавал такие взгляды — успел повидать их у некоторых заключенных во время своей кратковременной экскурсии в рапгарскую тюрьму. Здесь главное — следить за руками такого человека. Стоит зазеваться, и кусок стали войдет тебе в печень, почку или шею.
Они появились и исчезли, словно выбравшийся из трущоб тру-тру. Я пожал плечами и, тут же забыв о них, дошел до ресторана, выпил кофе и вернулся к себе в купе, где Стэфан начал ворчать, что хочет спать.
Здесь меня насторожил странный шорох из шкафа. Я нахмурился. Крыса в вагоне первого класса — редкое явление. Резко распахнув дверцу, я едва избежал удара стилетом в грудь, отпрянув в последний момент и перехватив тонкое запястье.
Не слишком церемонясь, я рванул руку напавшего книзу, одновременно выкручивая ее, и услышал жалобный вскрик. Пришлось выволочь содержимое шкафа на свет, чтобы рассмотреть того, кто едва не испортил мой пиджак и все, что находится под ним.
«Содержимым» оказалась молодая женщина.
Ее заплаканное лицо было искажено болью, отчаяньем и страхом. Впрочем, когда она разглядела меня, там появилась и еще одна эмоция — неземное удивление.
— О, Всеединый! — прошептала она. — Вы не они!
— Очень своевременное наблюдение, — сказал я, забирая из ее разом расслабившейся руки стилет. — Не знаю, кого вы ожидали повстречать в моем шкафу, но их здесь нет.
Стэфан благоразумно молчал.
— Отпустите, — попросила девушка и добавила совсем жалобно. — Больно.
Я поразмыслил над ее предложением и, решив, что хуже уже точно не будет, вряд ли в ее сумочке можно спрятать что-то крупнее пилочки для ногтей, разжал пальцы.
— У вас медвежья хватка, — сказала она, все еще сидя на коленях и растирая запястье. — Простите, чэр. Мне нет оправдания за это нападение. Я увидела, что купе открыто и подумала, что оно пустует. Я… я… мне нет оправдания… позвольте мне уйти.
Она бросила затравленный взгляд на дверь, ведущую в коридор. Было понятно, что выходить туда ей очень не хочется. Мое решение созрело мгновенно:
— Садитесь, — указал я на диван. — На полу холодно.
Девушка поколебалась, нервно коснулась красивой булавки в виде химеры, приколотой к ее жакету, но приглашение приняла, присев на самый краешек.
— Кто вы, чэр?
— Извините мои плохие манеры, леди. Я не успел представиться, — я постарался, чтобы в моем голосе не было иронии. — Мое имя Тиль эр’Картиа.
— Эрин.
— Эрин? — я поднял брови, подразумевая, что должно быть еще.
— Просто Эрин, — сказала она и разрыдалась.
Этого еще только не хватало! Когда начинают плакать женщины, я чувствую себя совершенно беспомощным.
Я протянул ей свой носовой платок и позвал кондуктора, спрятав стилет под газету. Мяурр вопросительно посмотрел на всхлипывающую незнакомку, затем на меня, ожидая разъяснений.
— Эта леди — моя гостья. Пожалуйста, принесите ей чаю и какое-нибудь пирожное.
У него хватило чувства такта не проверять ее билет, решив поднять этот вопрос несколько позже. Кот вернулся меньше чем через минуту с подносом, на котором стоял чайник, чашка с блюдцем, кувшинчик с молоком, сахарница и нечто сладкое, воздушное и украшенное кремом — очередная кулинарная драгоценность от поваров жвилья.
Я дал кондуктору несколько фартов, что его полностью удовлетворило, так как кошачья рожа стала совершенно довольной, и он откланялся, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Пейте, — сказал я, наливая в чашку темного чая. — Это вас успокоит.
Эрин благодарно кивнула и улыбнулась. Улыбка у нее оказалась обворожительной. Да и сама девушка, несмотря на заплаканное лицо, надо отдать ей должное, была симпатичной. Утонченное личико с маленьким аккуратным носиком, большие, чистые, прозрачные голубые глаза, густые ресницы, на которых все еще блестели слезы. Карминовые губы казались чуть припухлыми, изящные каштановые завитки волос падали на лоб из-под очаровательной шляпки.
Фигура у этой невысокой прелестницы была преотличной, и со вкусом подобранная одежда лишь подчеркивала это. Узкая юбка тальер плотно облегала бедра, расширяясь внизу наподобие лилии, консервативный жакет делал талию тонкой, подчеркивая грудь, а узкая сорочка с тугим воротничком и женским темно-кремовым галстуком, давали простор для слишком неуемного воображения. Такого, как у меня, например.
— Мне до сих пор страшно. Ведь я едва не убила вас, чэр! — она поежилась, словно от зябкого ветра. — С моей стороны было очень необдуманно приходить сюда.
— От кого вы прятались? — поинтересовался я.
Девушка тут же помрачнела:
— От друзей моего жениха. Моего бывшего жениха. Я разорвала помолвку и сбежала за день до свадьбы, а они поклялись во что бы то ни стало вернуть меня под венец.
Лгала она тоже совершенно очаровательно, и я не верил ни одному ее слову, даже несмотря на широко распахнутые, прекрасные, невинные глаза. Смею надеяться, что Эрин действительно сожалела, что хотела проткнуть меня этой острой штукой, но вся история про жениха не стоит даже самой худосочной лапки фиоссы. Если каждая сбежавшая невеста будет тыкать стилетом в грудь очередного друга суженого, то мужское население Рапгара вымрет в течение года.
— Я не буду досаждать вам своим обществом, чэр эр’Картиа. На следующей же станции я непременно сойду.
Я хотел сказать, что ее общество меня нисколько не утомляет, но не успел. Меня прервали самым бесцеремонным образом.
Дверь едва не слетела с петель, девушка испуганно вскрикнула, вжавшись в стенку, а в проеме появилась красная, потная рожа уже знакомого мне амбала, за которым маячил жвилья и еще какой-то усатый уродец, похожий на хорька в человеческом обличье.
— Вот она! — рявкнул красномордый, брызгая слюной, и, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, бросился к Эрин, выхватив нож.
Я с детства не люблю грубиянов. Их вульгарная бесцеремонность и мнение, что можно переть без спросу, всегда утомляют и раздражают. В данном случае я был хозяином этого купе и сам решал, кто будет здесь моим гостем, а кто вылетит отсюда.
Я без всяких экивоков ткнул тростью в живот ворвавшегося мужлана. Тот, не ожидавший от меня столь решительных действий, охнул, согнулся, схватившись за больное место и округлил и без того выпученные глаза. Мне показалось, что этого мало для того, чтобы он запомнил простую истину — в дверь чужой собственности требуется стучать, поэтому я ударил наглеца серебряным набалдашником по шее, и тот рухнул на пол с достаточно ощутимым грохотом.
Находящийся в дверях жвилья взял быка за рога, выхватив пистолет и направив его мне в лицо. Прищуренные, карие, холодные, как у змеи, глаза, напряженный палец на спусковом крючке, темное восьмигранное дуло в пяти шагах от меня — чтобы все это увидеть, мне хватило доли секунды. Сработал не мозг, а мои, оставшиеся от предков инстинкты — я принял Облик, отпрянул в сторону, и в этот момент грохнул выстрел.
Электрическая пуля ярко-голубой молнией ударила в стекло, разбив его на сотни мелких осколков, и ворвавшийся ветер подхватил оранжевые занавески. Человек наугад повел дулом, надеясь зацепить меня, но я уже был рядом, рубанул тростью по его руке, пистолет подскочил, и пуля проделала в потолке дыру с рваными краями.
Я швырнул трость, словно копье, в третьего, вновь стал самим-собой, схватил стрелка за грудки и выкинул в окно вместе с револьвером и изумленным воплем. Меня нисколько не смутило, что внешне парень выглядел несколько тяжелее и массивнее меня. Все-таки лучэры чуть сильнее людей, так что в моем поступке не было ничего экстраординарного. Надеюсь, что жвилья влетит головой в какое-нибудь дерево, благо мы как раз на полной скорости неслись через лес.
Третий из этой компании — тот самый не понравившийся мне усатый хорек, решил, что отправляться в окно ему слишком не хочется, и бросился от меня прочь, прижимая к груди левую, поврежденную брошенной в него тростью, руку. Не знаю почему, наверное, исключительно из-за желания отвесить тумака по его костлявому заду, я рванулся следом, на ходу подхватывая Стэфана.
Нагнал я беглеца в соседнем вагоне и тут же отпрянул назад, заметив у него в руке обмотанный медной проволокой револьвер с мерцающим барабаном. В этот миг мимо меня пролетела синяя молния, продырявив дверь тамбура, словно та была из бумаги. И сразу же за ней — вторая. Я отступил подальше и оказался прав. Следующие две пули оставили два рваных отверстия там, где я только что прижимался к стене.
Эти новомодные электрические пугачи — та еще дрянь. Хуже них лишь магнитные винтовки с рельсовыми стволами, совсем недавно поступившие на вооружение Князя. Мой приятель Талер, человек знающий оружие не понаслышке, говорит, что новые стрелялки совсем скоро причинят нам всем массу неудобств. На мой взгляд — они уже причиняют. Вот прямо здесь и сейчас.
Я не забывал считать, и когда мимо просвистел шестой росчерк, а затем раздался сухой щелчок, выскочил в коридор, желая свернуть человеку шею, прежде, чем он поменяет барабан с патронами, но тот меня опередил. Он провел дулом разряженного пистолета по полу, рисуя на ковре черную черту.
— Стой! — заорал Стэфан, но я уже грудью наткнулся на невидимую стену и, отлетев назад, упал на бок.
Меня накрыла волна тошноты, я справился с ней, вскочил, рассерженно тряся головой, но незадачливого убийцы уже и след простыл, лишь хлопнула дверь тамбура.
— Кому говорил «стой»! — рассерженно рычал амнис. — Совсем ослеп, мальчик! Темное начало нарисовано на полу! Такого, как ты, это может и убить! Хорошо, что он не успел начертить знак полностью, иначе ты бы изжарился!
— И без тебя знаю! — огрызнулся я, все еще ошеломленный тем, что столкнулся с одним из изначальных магов и раздосадованный, что эта сволочь умудрилась сбежать.
Я с мрачным видом посмотрел на черные полосы, испортившие прекрасный магарский ковер. Незаконченный лотос и цапля, вписанная в многоугольник — точно такая же печать Изначального огня, правда горящая, когда-то лишила меня свободы на долгие годы.
Я поднял с пола свою шляпу, на ходу отряхнул испачканную тулью, водрузил себе на голову и поспешил назад. С этой глупой погоней я непростительно забыл об Эрин.
В моем вагоне из соседних купе выглядывали испуганные, побледневшие пассажиры, все спрашивали друг у друга, что произошло и почему стреляли. Кондуктор-мяурр со вздыбленной шерстью и выпущенными когтями, пытался их успокоить. Мне он тихо сказал:
— Простите, чэр, но на станции придется вызвать жандармов.
Я остался бесстрастен. Заглянул в свое купе. Красотка Эрин пропала, а красномордый здоровяк лежал с воткнутым ему в сердце стилетом.
