Глава 17

Тоха не относился к фанатам кинематографа, но фильмов насмотрелся всяких: умных и не очень; комедий и ужастиков; боевиков и драм; фантастических и реалистических. Ему не один раз доводилось любоваться атомным взрывом на экране, а пару раз, там же, наблюдал за условиями, в которых хранилось ядерное оружие. В обоих случаях это были какие-то серьезные подземные железобетонные сооружения, с поверхности окруженные какой-то невероятно эффективной системой обороны – террористы (куда же без них), захватившие хранилища, вообще не волновались по поводу вероятности штурма. Расправиться с ними смогли лишь герои-одиночки, попавшие на объекты до или во время захвата – то есть удар по супостатам наносился изнутри. Сливки генералитета, узнав о неприятностях, вообще ничего добиться не смогли.

Верить всему, что сочиняют в Голливуде, не стоит, но определенный стереотип в голове Тохи все же сформировался: хранилище атомных зарядов – это надежнейшая суперкрепость, подобраться к которой без проблем невозможно.

Объект был обнесен бетонной стеной. Поверх стены тянулись витки колючей проволоки (ржавой). Рядом с общагой Тохи располагался хлебокомбинат – там забор был аналогичный. Тютелька в тютельку. Может, пекари там тоже атомные снаряды хранили?

Зеленые металлические ворота, украшенные гербом России, были открыты настежь. Караульная будка пустовала, взирая на мир оконными проемами с остатками стекол. Стекла, судя по виду, не относились к пуленепробиваемым – разнесло их в хлам, стены тоже изрешетило серьезно.

За этими «крепостными укреплениями» виднелись обычные дома, ничуть не похожие на верхние ярусы железобетонных бункеров. Нигде не наблюдалось самонаводящихся пулеметов и огнеметов или табличек, предупреждавших, что ты вот-вот окажешься на минном поле или, к примеру, при неосторожном движении тебя расстреляют из противотанкового орудия. Похоже на аккуратный больничный дворик.

За караулкой, присев на пробитые передние колеса, стоял хорошо знакомый КамАЗ под желтым тентом, рядом с ним на асфальте загорало четыре тела в противогазах. Вороны, сидевшие на крыше, к трупам свинок интереса не проявляли, но вот на гостей взирали настороженно.

Лысый, указав на выгоревшую коробку трехэтажного длинного кирпичного здания, заявил:

– Вон! Сгорело! И КамАЗ стоит! Тут свинки были! Напали!

Его гениальное заявление никто не стал комментировать – и без дегенератов все понятно.

Никитин, высунувшись из башенного люка, констатировал:

– Пусто. Похоже, смылись все, а свинки после этого ушли.

Откуда-то сверху нервно прокричали:

– Стоять на месте все! Вы у нас на прицеле! Шевельнетесь – разнесем вместе с танком!

Рощин, задрав голову в сторону чердака, сложил ладони рупором и прокричал:

– Не напугал! Вы, салабоны, даже КамАЗ разнести не сумели – куда вам за танк браться!

– Тогда было все неожиданно, а теперь мы хорошо подготовились, – не унимался голос.

– Да ну?! Наган, что ли, зарядили?! Неужто полный барабан?! И не жалко?! Ведь целых семь патронов!

– Вы кто такие?! Отвечать быстро!!!

– Ну я, допустим, полковник Рощин, Двенадцатое ГУМО.

– Да!!! Я вас помню – вы у нас были недавно с инспекцией!!! А почему без формы?!

– Далась вам всем эта форма! Что я без нее – не полковник?! Сынок, может, спустишься и нормально поговорим. Я уже кричать устал. Своих ребят с… наганами… можешь держать наготове – не обижусь.

– Да нет у меня ребят – только двое, – признался неизвестный. – Сейчас я спущусь.

Вскоре из дома выскочил парень лет двадцати пяти в военной форме. Поспешно приблизившись к Рощину, он отдал честь, четко представился:

– Лейтенант Чижов! – растерянно добавив: – Вот… я тут остался, пара солдат, ну и прапорщик. Он, правда, немного не в себе – в бомбоубежище заперся и сидит там уже второй день. Товарищ полковник, что это все такое? Вас к нам прислали? Извините – кроме нас, больше никого не осталось. Тут такое было, и…

– Ладно, лейтенант, разберемся, – оборвал его Рощин. – Ты скажи – почему сам-то остался? И солдаты почему не ушли?

– Так поначалу, когда эти напали, мы все отсюда убежали – невозможно держаться было. У нас тут серьезной охраны не было, против такого никак не устоять. Был бы танковый полк – отбились бы, а так… Разогнали нас. Ну я потом вернулся, побродил вокруг, понял, что все – уехали они. А потом сюда солдаты пришли эти, а потом и прапорщик.

– Ты без лирики – почему вернулся?

– Так, товарищ полковник, служу же я здесь! Вы, может, помните меня – я вам лично помпы показывал пожарные!

– Я не о том: семья есть? Девушка? Близкие?

– Детдомовский я – нет никого. Невеста… Была невеста, да нет ее, наверное, – не нашел. Поселок разнесли вообще – я там почти никого не нашел. А кого нашел, про нее ничего рассказать не могли. Солдаты тоже… Один вроде меня, другой как бы с родителями, но что-то к ним не сильно рвется. А прапорщик… Я видел его дом – там вообще все сгорело. Он когда пришел, плохо очень смотрел. Совсем плохо… Думаю, семья его вся… Четверо детей… Мужик железный, а тут такое… не выдержал. Отцом-героем у нас его называли…

– Ясно. Держись, Чижов, ты хоть не раскисай. У нас много работы.

– Так вас к нам прислали?

– Вроде того, – неопределенно ответил полковник. – Чижов, сейчас пойдем за ключами, потом распечатаем хранилище и вскроем один контейнер. Солдат своих зови – пусть притащат тележку. Они должны знать, где найти, – солдаты все знают, только признаваться в этом не любят. Груз тяжелый – наверх в руках тащить трудно будет.

Лейтенант обернулся к зданию, из которого вышел:

– Бакаев! Тюрин! Бегом сюда!

На крыльце появились два солдата, подозрительно косясь на команду Рощина, приблизились к лейтенанту:

– Бегом найдите тележку и подтягивайтесь с ней к хранилищу. Надо будет кое-что тяжелое вытащить.

– Хранилище? Тележка? – уточнил один из солдатиков, с азиатскими чертами лица. – Прапорщик Онищенко что– то оттуда на тележке вытаскивал. Вроде снаряда большого – белого цвета. И в бомбоубежище с этой штукой укатил. Еле тащил – аж колеса гнулись.

– Что?!!! – подпрыгнул Рощин. – Снаряд из хранилища вытащил?!

– Ага, – подтвердил второй солдат. – Большой снаряд, не унитарный – гильзы нет. Маркировка ядовитая какая-то, а корпус белый, чистый.

– Лейтенант, бегом за мной! Остальные ждите!

Рощин с Чижовым поспешно забежали за угол, оставив народ ждать развития событий. Солдатик, тот самый, с азиатскими чертами лица, тут же попросил закурить – Синий угостил его, а затем и второго. Тоха все еще наивно надеялся, что хранилище находится в железобетонном подземном бункере, на глубине четыреста километров и офицеры вернутся нескоро. Но ошибся – появились они быстро. Наверное, атомные снаряды держали как раз за тем углом – в каком-нибудь фанерном сарайчике с китайским замком на картонной двери.

Выражение лица у Рощина было невеселым – Тоха заподозрил, что снаряда полковник не нашел. И Тоха не ошибся:

– Плохо дело – снаряда нет.

– Ты хорошо посмотрел? – уточнил Синий.

– Ты совсем свихнулся?! Думаешь, я мог не заметить атомного снаряда?! Да, хорошо посмотрел! Даже в тумбочку заглянул и под стол!

– Да не кипятись – может, прапорщик как раз его и вывез.

– Ага, кроме него, некому. Там замки взломаны и решетка порезана. Контейнер вскрыт. Инструменты валяются – серьезные инструменты. Похоже, где-то в магазине заранее набрал и потом сюда вернулся. Специально подготовился.

– Офигеть! – Тоха не сдержал эмоций. – Это что у вас за бардак, раз атомный снаряд может утащить любой сбрендивший тип с ржавыми плоскогубцами?

– А ты думал, такие штуки в заваренных танках хранятся под охраной роты огнеметчиков? – с намеком на придурковатость Тохи произнес Рощин. – Так, ребята, надо идти к этому прапорщику.

– Он закрылся изнутри – мы не смогли открыть, – предупредил Чижов. – Стучали в дверь несколько раз – не отвечает.

– Два дня сидит? Может, застрелился там? – предположил Рощин.

– Нет: на вытяжке видно выхлоп – генератор там стоит. Работает – свет дает. Но не всегда – иногда замолкает. Значит, кто-то генератор вырубает, а потом опять запускает. Стучали ему много раз, даже молотком по двери били – ноль эффекта.

– Дверь будем ломать? – предложил Синий.

– Дверь цельнометаллическая и очень толстая – трудно придется. – Лейтенант покачал головой. – Да и страшно. Он ведь там засел с атомным снарядом. Страшно очень. Начнем ломать, а он…

– Так он что – может взорвать такой снаряд? – уточнил Синий.

Никто ему не ответил, но взгляды Рощина и Чижова подсказали ему неприятный ответ.

– Твою мать! – вымолвил Синий, опасливо косясь себе под ноги.

Только тут до Тохи дошло, что где-то там, внизу, засел психически неуравновешенный человек с ядерным оружием и жирными тараканами в голове. И он, вполне вероятно, знает способ, как этот снаряд взорвать.

Стало неуютно.

– Он еще и второй снаряд прихватил. Точнее, части от него, – добавил Рощин.

Эта информация спокойствия не прибавила. Выходит, у психа целых два атомных снаряда. Ну, или в лучшем случае полтора.

Полная задница.

Дверь бомбоубежища действительно впечатляла. Сплошной толстенный металлический лист, выкрашенный зеленой краской. Нечего и мечтать отворить ТАКОЕ бесшумно. Рощин, внимательно изучив преграду, убедился в ее серьезности и обратился к Чижову:

– Другие выходы есть?

– Есть. Но не войти. Закрылся хорошо.

– А через вентиляцию?

– Можно попробовать. Но там же вроде фильтрами все перекрыто, да и узко, наверное. Не знаю, можно ли тихо через них пробраться. А если не получится тихо, то…

– А телефона или другого способа связи с убежищем нет?

– Вроде бы нет. Я о таком не слышал.

Рощин наклонился, поднял с пола молоток. Лейтенант пояснил:

– Это я его принес. Стучал им по двери. Ноль эмоций.

– Ну попробуем еще раз.

Полковник быстро простучал по металлу три раза, затем еще три раза, но уже с паузами, и закончил такой же быстрой серией из трех звонких ударов. Выждал немного, повторил все в такой же последовательности. Тоха поморщился – в темном коридоре эти резкие звуки били по ушам немилосердно.

Минут через пять Рощину надоел «концерт», и он бросил молоток на пол:

– Н-да… будем искать другой способ. Скажи, Чижов…

Договорить он не успел – в двери что-то залязгало, застучало, она начала распахиваться с противным скрежетом. Но полностью не раскрылась, замерла – из широкой щели шагнул высоченный мужик в солдатских штанах и линялой тельняшке. В свете фонарей, притащенных откуда-то Бакаевым и Тюриным, отразилось очень мрачное небритое лицо с устало-отрешенными глазами. Меж узких губ дымила папироса. Перекинув ее в уголок рта, лицо недовольно вопросило:

– Ну и зачем SOS стучали? Что у вас за катастрофа, будто опять «Титаник» тонет?

– Полковник Рощин, Двенадцатое ГУМО. Товарищ прапорщик, вы наш снаряд забрали. Придется его вернуть – нам он нужен.

– Ишь ты! Двенадцатое ГУМО! – с показушным изумлением произнес Онищенко. – И зачем же вам снаряд понадобился? Столько лет пролежал никому не нужный, и тут на тебе…

– Прапорщик, а как по-вашему – для чего нужны снаряды?

– Снаряды нужны, чтобы их взрывать, – степенно произнес тот.

– Вот вы и ответили сами на свой вопрос.

– А взрывать кого надумали?

– Прапорщик, вы, думаю, заметили – наверху творятся нехорошие дела. Взрывать мы собираемся тех, кто эти дела заварил. Если вы еще не окончательно свихнулись, то ваша помощь не помешает – сил у нас маловато.

Прапорщик, сплюнув бычок, достал из кармана початую пачку, достал новую папиросу, прикурил от дешевой зажигалки, затянулся, выдохнул облако удушающего дыма, кивнул:

– Как удачно – я и в самом деле не полный псих. Так… частичный… Хотя с психиатрами общаться не готов – у них, думаю, будет другое мнение. И в плане проведения атомных взрывов буду рад вам помочь. Заходите – чувствуйте себя как дома.

Рощин от приглашения не отказался – пошел за прапорщиком. За полковником потянулись все остальные – наверху лишь танкисты остались. В бомбоубежище работало освещение, но все равно было как-то сумрачно. Онищенко завел народ в комнатку, буквально сиявшую от электрического света, – сюда он, похоже, притащил все лампы, до которых смог добраться. Посредине стол, заваленный какими-то деталями и проводами, в одном углу раскладушка, в другом, на двухколесной тележке с подставкой, находился большущий снаряд кремово-белого цвета с медно-красным ободком внизу и черно-оранжевым носом. Стильная вещичка – сразу видно, что непростая.

Полковник подошел к столу, присвистнул:

– Я вижу, вы тут время не теряли?!

– Да так – ковырялся понемногу, – уклончиво ответил прапорщик.

– Вижу я, взрыватель уже на месте. А это что за запчасти – хотели собрать второй снаряд?

– Так точно. Хотел. Только не получается – не хватает двух секций взрывчатки. Может, вы сможете чем-то их заменить? Я уж чего только не передумал…

Рощин, присев на единственный стул, задумчиво намотал себе на указательный палец кусок провода, заканчивавшийся какой-то многоугольной кривой пластиной, и устроил присутствующим краткую лекцию по основам конструирования и сборки ядерных зарядов в кустарных условиях:

– Прапорщик, вы чем собирались заменить недостающие сегменты? Толом залить? Или что? Посмотрите – ядро покрывается равномерно со всех сторон. Взрывчатое вещество, используемое здесь, имеет высокие прочностные характеристики – детали из него вырезаются на прецизионных станках.

Допуски в сотые доли миллиметра, если не меньше. Само плутониевое ядро отполировано так, что зеркалу и не снилось: примыкание всех деталей в инициаторе должно быть идеальным. Далее – на каждой пластине имеется свой детонатор. Детонаторы тоже непростые – время срабатывания у них выверено с высочайшей точностью. Десятитысячные доли секунд, если не менее. Провода, по которым к детонаторам подводится ток, имеют одинаковую длину. Их концы обрезаны под одинаковым углом и одинаковым способом припаяны к контактам. Это из-за того, что скорость распространения электрического тока по проводам является конечной величиной, и при разной длине пути детонаторы сработают несинхронно. Разница составит ничтожные доли секунд, но этого может хватить – обжима ядра не произойдет. Если не произойдет обжима, плутоний не перейдет в другое фазовое состояние. Не перейдет – ядро не достигнет надкритического состояния. Будет обычный, несильный взрыв от химической взрывчатки из оболочки ядра. Если взрывом повредит ядро – произойдет заражение местности плутонием. Но это все несерьезно. Вы представляете, какая точность нужна?

Ядерная реакция – это быстрый процесс, все исчисляется миллионными долями секунды. За это время должно успеть обжаться ядро, начаться цепная реакция деления в инициаторе и синтеза в усилителе. Пуля в стволе автомата не успеет и сантиметра пройти за время между подрывом детонаторов и началом фазы огненного шара – это начало, собственно, атомного взрыва. Так, прапорщик, чем вы тут собирались заменять недостающие сегменты? Выплавленным из мин толом? Или спичечных головок стакан начистить хотели? Боюсь, при работе в таких условиях вам было бы нелегко получить работоспособное устройство.

Онищенко, состроив уморительную гримасу, издевательски-уважительно заявил:

– А как вы насчет спичек догадались? Именно этим и занимался – два стакана уже начистил. Кстати, может, подскажете, где недостающие части, и, раз уж вы здесь, поможете собрать эту штуку?

– Этих частей нет, и достать их невозможно. Несколько лет назад, еще при полевых испытаниях, сегменты из этого снаряда поместили в имитатор, после чего им выстрелили. После того как имитатор разобрали, специалистам что-то не понравилось именно в этой паре деталей – их увезли в центр боевого применения на детальное исследование. А так как программу заморозили, никто не стал их возвращать или присылать замену. Да и будь у нас пластины, монтаж – тоже дело нелегкое. Я не уверен, но, по-моему, вся начинка заливается особым пластиком. Наглухо. Затем снаряд лежит, покуда не выйдет срок хранения, – потом его утилизируют. Срок, кстати, не особо большой…

Онищенко, горестно оглядев хлам на столе, уточнил:

– Так, значит, второй снаряд никак не собрать? Ведь все ж почти есть.

– Никак. Точнее, сделать-то можно… Но где нам найти рабочих, способных работать на высокоточном оборудовании? И где найти такие станки? А взрывчатку? Даже в идеале времени на это уйдет слишком много, а мы торопимся. Хватит и одного.

Синий, устав от лекции, присел перед тележкой:

– А ничего дура. Сколько же он весит?

– Центнер, – буркнул Рощин, все еще перебирая на столе какие-то запчасти.

– И как? Он точно рабочий?

– Теоретически да. Практически… Усилитель собран на готовом тритии, а у трития полураспад двенадцать лет с хвостиком. Чем больше он находится в заряде, тем больше заражается продуктами распада. Чем выше их концентрация, тем хуже: они снижают мощность взрыва. В штатном варианте эта мощность около девяти килотонн – это всего лишь прогноз, без испытаний. Но снаряд лежит здесь уже пять лет, пылью покрываясь, а тритий все это время продолжал распадаться…

– Он хоть вообще рванет?

– Ну, это само собой – даже если весь тритий заменится гелием, цепная реакция произойдет. Но штатной мощности, конечно, уже не добиться.

– Но на этот институт хватит хоть? Или как?

– На институт хватит – не сомневайся. Взрыв в любом случае должен получиться очень приличный. А если повезет – то посильнее, чем в Хиросиме, жахнет. Хотя опять же – это теория. Без практики. Будь тут одно плутониевое ядро, без усиления, все было бы более предсказуемо. А так… Трудновато было запихать в корпус снаряда столько всего. Хорошо бы на практике проверить, как оно все сработает, но ведь не проверяли…

Тоха, завороженно уставившись на круглый, зеркально отполированный шарик, лежащий в самой обычной стеклянной пепельнице, не удержался, потрогал его пальцем. Поверхность была ощутимо теплой, и это навело его на нехорошие мысли:

– Мужики. А это… Здесь радиация высокая?

– Детей у тебя уже не будет, – буркнул Синий.

Рощин вообще ничего не сказал – обратился опять к прапорщику:

– Вы собирались из пушки им выстрелить?

– Ну не из рогатки же.

– Значит, с оружием знакомы хорошо?

– Нет. Но сталкивался. Думаю, прямой наводкой пульнуть смогу – там много ума не надо.

– Прямой наводкой?!!! – поразился Синий. – Прапорщик, да ты опытный камикадзе! Это ведь атомный снаряд, и взрыв будет атомным! Далеко ли ты пульнуть сможешь?

– Я знаю. – Голос Онищенко был само спокойствие.

– Тогда на кой тебе целых два снаряда?!

– Мы уже вроде бы все это обсудили – снаряды нужны, чтобы их взрывать. Один снаряд – один взрыв; два снаряда – два взрыва.

– Прапор, если пульнуть атомным снарядом прямой наводкой, то до второго снаряда просто очередь не дойдет. Прямая наводка – это дело такое: далеко не стрельнешь. Накроет же самого. Хотя… в принципе ведь заряд не стратегический…

– Господа артиллеристы! – вмешался Рощин. – Давайте подискутируете в свободное время. А сейчас надо вытащить снаряд наверх и заняться орудием. Прапорщик, пушка исправна? Стрелять сможет?

– Два года назад проверку прошла – стрелять способна была. Сейчас не знаю.

– Н-да… Ну что ж, посмотрим.

Тоха топал за мужиками, будто турист за экскурсоводами. Лысый, Юлька и пацан находились в таком же положении – офицеры, оказавшиеся в родной стихии военного объекта, вели себя здесь как рыбы в воде. Проходя мимо бесконечного ряда каких-то складов, или, наверное, правильнее, боксов, Тоха не раз замечал в открытых или разбитых свинками воротах разнообразную боевую технику, но, кроме «младших», никто на нее не таращился.

Прапорщик, остановившись у очередного бокса, указал на запертые ворота:

– Здесь.

– Ключи есть? – уточнил Рощин.

Онищенко без комментариев извлек из кармана отвертку, поковырялся в замке, со скрежетом его провернул. Интересно: может, и замки в атомном хранилище открывались с такой же легкостью? Тоха бы не удивился – он уже понял, что реалии ядерных арсеналов не слишком походят на картины, увиденные в зарубежных фильмах.

За последние дни Тохе довелось повидать немало боевой техники. Он отлично рассмотрел БТР на мосту через Донец, вдоволь накатался на броне настоящего танка. У свинок видел самоходную гаубицу и зенитную установку. Из всего этого бронированного добра его разве что танк вчера впечатлил – стремно было увидеть его на узкой лесной дороге. Но если бы Тоха на той же дороге увидел то, что скрывалось в боксе, он бы, без сомнения, наложил полные штаны – даже сверху бы посыпалось.

Бывают пушки маленькие, бывают большие. А бывают ПУШКИ.

В боксе стояла именно ПУШКА.

Бронированная головастая гусеничная машина с туповатым, вытянутым вперед лбом. Сзади, через весь корпус тянулся ствол. Ствол впечатлял. Он даже далеко за корпус выходил – упирался в самые ворота. Еле поместился в бокс. На конце чехол, а жаль – хотелось бы оценить калибр. Хотя чего там оценивать, и так понятно – не мелкашка. Хорошо, что таких штук у свинок нет: наверняка одним снарядом девятиэтажку в воздух поднять может. Не говоря уже про ядерные боеприпасы.

Онищенко коротко доложил:

– Через месяц увезти ее должны были – стоит у нас законсервированной без движения уже не первый год. Никаких заказов под нее давно уж нет, только место занимает. Так что повезло. И позвольте поинтересоваться – как стрелять будем? Какая дистанция?

– Прямой наводкой точно стрелять не придется, – ответил Рощин. – В идеале надо бить с дистанции не ниже тридцати километров. Боюсь, ближе подбираться опасно.

Прапорщик, прикурив от бычка очередную папиросу (он, похоже, по два блока в день их выдувает), спокойно сообщил:

– Хреновая идея. Без пристрелки, без топопривязки, без метеоданных, без подготовленного экипажа… Легче с завязанными глазами в таракана плевком попасть.

– Я ему это и говорил! – вклинился Синий.

– Ну, с топопривязкой вопрос вполне решаем, – заявил полковник. – Здесь картами запасемся – на них указаны топографические знаки. Даже без инструментов и спецов можно тупо поставить орудие на одном из них, координаты института снимем с той же карты. Синий, разве не сможешь рассчитать выстрел, имея координаты позиции и цели?

– Для начала надо хотя бы таблицы найти к этому орудию. Причем таблицы именно для спецбоеприпаса – именно этого, нового спецбоеприпаса. Я так понимаю, со старым у них обязательно должно быть расхождение по весу. Не верю я, что все у них одинаково. А уж дальше… Нет, Рощин, я за тридцать километров стрелять не возьмусь. За такую идею в дурдом лет на пять закрывают – нормальный человек такое никогда не предложит.

Полковник выразительно уставился на прапорщика. Тот, пожав плечами, выпустил облако дыма, перекинул папиросу в другой угол рта, честно ответил:

– И я не возьмусь. Я и прямой наводкой не знаю, смог бы или нет. Я ведь с этой членовозкой сам не работал – только контролировал и учет вел. Да и давненько она не выходила из бокса. Нет, полковник, не получится у нас из такой дали попасть.

– Плохо. Надо, чтобы получилось: нас к объекту близко не допустят. Там тысячи свинок подступы охраняют. Надо бить издалека.

– Полковник, это невозможно. Орудие редкое – народу с ним немного работало. Специалисты по нему большой дефицит и в хорошие времена были, а сейчас их вообще нигде не найти. А сейчас нужны не просто специалисты – тут нужны уникальные люди. Надо хорошо знать матчасть – ведь она стояла тут два года как памятник. Наверняка ведь что-то по пути сломается или вообще полетит на выходе из бокса. У нас постоянно случались мелкие поломки – на стрельбы специальная бригада артиллеристов и техников приезжала. Пушка ведь не новенькая – к нам после капремонта попала: что-то до этого у нее с электрикой серьезное произошло. Она тогда в Афгане успела пострелять, а там условия не курортные. Старушка… Да и отвинтить могли все что угодно – подворовывают у нас, как и везде… Неполадки с ней обязательно возникнут. И будет много вопросов по установке и наведению. Нет, не справимся мы. Я вообще знаю всего одного человека, который мог бы с такой задачей справиться без опытного расчета. И…

Прапорщик внезапно замер, глаза его странным образом погрузились во внутренний мир – нешуточные думы в голове у человека закипели. Полковник, справедливо заподозрив, что он вспомнил нечто важное, уточнил:

– Что?

– Егорыч нам нужен. Егорыч – спец по двум вещам: по артиллерии и по крепким алкогольным напиткам. Причем по артиллерии он спец гораздо больший. Хотя, должен признать, насчет алкоголя он настоящий академик. Правда, если подумать, то в армии дилетантов в таком вопросе не держали…

– А он разве жив еще? – уточнил Чижов. – Я его не застал – он ведь давно уже на пенсию ушел. Но сказок про него много слышал.

– Сказок? Да про него любая быль сказкой кажется. Его даже в глубокие пенсионные годы на службе держали. Незаменимый он был. Покуда козел один из кадров не прицепился. Неподалеку отсюда Егорыч живет – в поселке. Так никуда и не уехал. Неделю назад видел его. Жив ли сейчас, сказать не могу… сами понимаете… Но, думаю, поискать его стоит. Если кто и может решить такой вопрос, то только он.

– Он сможет произвести выстрел? – спросил Рощин. – Издалека сможет?

– Егорыч? Да Егорыч может из любой пушки с завязанными глазами поросят кастрировать. Он во всем, что стреляет, гений. Красавицу эту тоже он принимал, и первые годы она на нем была. Его даже посылали на обучение. Так нам потом спецы сказали, что не они его учили, а он их. Талантище у человека. Если Егорыч выжил – все как полагается сделает. А если не сделает, то все – это никому, значит, не по силам.

– Он ведь старый, – засомневался лейтенант.

– Эх… молодежь… Да таких сопленышей, как вы, десяток на такого старика надо. Тогда людей умели делать, не то что сейчас… Думаю, надо бы его поискать. Было бы полезно для дела.

– Добро. Поищем. А скажите – для танка снаряды здесь найти можно?

– Найдем.

– Тогда, лейтенант, берите танкистов и покажите им, где можно снаряды поискать. А вы, прапорщик, возьмите нескольких ребят и проверьте этого вашего Егорыча. Если жив – привезите сюда. Бойцы, вы поесть что-нибудь организуйте. У меня народ толком не завтракал. Игорь, твоя задача – притащить сюда снаряд. Запчасти от второго по ящикам распихай и тоже сюда – вдруг пригодятся. Возьми себе пару ребят. А я карты пока поищу.

В поселок поехали на уазике. За рулем Онищенко, на пассажирском месте Тоха, позади болтается Юлька. И все. Маловато народу, но больше не дали – все оказались загруженные какими-то делами. Тохой как работником не дорожили, девку таскать атомные боеголовки тоже не поставишь. В поселке, правда, врага давно не было, но на крыс нарваться реально. Вот и не отпустили прапорщика одного.

Прапорщик, кстати, Тохе понравился. Мужика, конечно, тряхнуло здорово – тоже свихнулся, раз начал увлекаться настольной игрой «Собери атомную бомбу»; да еще и в бомбоубежище закрывшись… А кто не свихнется в его ситуации? Но свихнулся как-то правильно – нет в нем той нездоровой шизанутости, что присутствует у пацана и Юльки. По Юльке, правда, и до всего этого дурдом плакал. Онищенко был предсказуем в отличие от этих юных маньяков. Не исключено, что дальше свихнется окончательно, но вообще-то вряд ли – крепкий мужик. При взгляде на него вспоминалось надежное слово «матерый».

Поселок начинался почти сразу за стеной, только с противоположной стороны от тех ворот, в которые заезжали. Небольшой частный сектор – парочка улиц, дальше виднеется ряд пятиэтажек. Причем одна из них серьезно повреждена взрывами, другая закоптилась до черноты – похоже, выгорела полностью. Одноэтажные домики тоже выглядели неладно. Стекла сохранились далеко не везде, руин и пожарищ хватало. Бронированная техника дел тут натворила – заборы снесены, все, что можно было раздавить, раздавлено.

Трупов хватало, как и воронья над ними. На них уже даже Тоха не обращал внимания – привык. Прапорщик тоже без эмоций – лишь аккуратно объезжал бесформенные лепешки: человеческое тело, раскатанное техникой, отличается от раздавленных трупов собак только размерами. Крепкий мужик. Наверняка в этой «деревне» знал многих, но и виду не подает.

Уазик остановился перед цепочкой упавших бетонных плит – остатки очень даже капитального забора.

– Приехали, – сообщил Онищенко.

Тоха, оценив габариты недостроенного особняка, присвистнул:

– Фига себе! Это он что – на пенсию солдатскую отгрохал?!

– Соседа это дом. Егорыча – вон, следующий участок. Не подъехать – тут на углу местный новорусский дуралей баню в три этажа строил; развалилась, засыпала все. Автоматы держите наготове, и от меня ни на шаг.

Оказавшись на улице, Тоха нервно поежился. Без танка, без Рощина и Синего он чувствовал себя очень неуютно. В нос бил смрад трупов и пожарищ, в уши долбило гнусное карканье воронья. В придачу солнце за тучами скрылось – к дождю, похоже. Класс – если потемнеет еще сильнее, крысы, пожалуй, решат, что надо бы выбираться на прогулку.

Прапорщик направился к дому, особо не заморачиваясь с выбором маршрута: прямиком через россыпь шлакоблоков. Тоха, переступая через обломки бани, едва поспевал за ним. Юлька плелась последней, на ходу ухитряясь чуть ли не на триста шестьдесят градусов вращаться, направляя свой автомат на каждую подозрительную щелочку.

Онищенко, остановившись перед вышибленной дверью, висящей на одной петле, спокойно в нее постучал и вопросил:

– Есть кто дома?

Ответом ему была тишина. Но он не сдавался – уверенно направился внутрь.

Внутри было немногим лучше, чем снаружи, – такой же разгром, разве что трупы не валялись. Мебель топорщилась щепой вокруг пулевых и осколочных пробоин, стены тоже изрешечены, под ногами хрустели осколки стекла и посуды, телевизор чернел разбитым кинескопом.

Онищенко, пройдясь по дому, подытожил:

– Егорыча нет. И Натальи Викторовны тоже. И трупов нет.

– Может, ушли? – предположил Тоха.

Прапорщик не ответил: присев, он постучал прикладом по полу и громко поинтересовался:

– Егорыч, ты там?

Несколько мгновений ничего не происходило, а затем Тоха вздрогнул, увидев, как задвигался линолеум на углу кухни. Со скрипом откинулась крышка погреба, из тьмы высунулась шустрая старушка, жмуря испуганные глаза, уточнила:

– Саш?! Ты?!

– Я, Наталья Викторовна. Я. День добрый. А Егорыч дома?

Супер – он бы еще про здоровье спросил. Для комплекта.

– А где ж ему, окаянному, быть? Тут он. Храпит внизу. Ирод – бидон браги невыгнанной из гаража вытащил вчера и пьет с тех пор! Сил больше нет его терпеть!

– Наталья Викторовна, надо бы его разбудить. Дело важное – отлагательства не терпит.

– Ну подожди, Саша, сейчас я его подниму. Ирода…

Голос старухи на последних фразах был нехорош – Тоха начал даже переживать за этого сверхартиллериста. Как бы чего плохого не сделала с ним.

Снизу послышался какой-то плеск – и следом возмущенный голос немолодого мужчины:

– Совсем спятила на старости лет?! Ты бы еще нужду на меня справила!

– Молчал бы, ирод! Саша вон к тебе пришел, и не один. Говорит, по делу. А ты тут валяешься. Хронь бесстыжая!

– Саш?!

– День добрый, Егорыч. Ты как там? Здоровье в порядке?

– Как минимум на пару пьянок еще осталось, – бодренько отрапортовал боевитый старичок.

– Ну так выбирайся – разговор есть. Важный.

Из подвала показался дедок. На вид помоложе той бабки, да и выглядел как-то бодро и бойко. Не верилось, что с перепою только что валялся. Первым делом пожал руку прапорщику, затем Тохе, а перед Юлькой изобразил нечто похожее на реверанс в исполнении паралитика. Оказав знаки внимания, не стал затягивать с разговором:

– Что за дело?

Прапорщик тоже не хотел тянуть время:

– Надо из двухсот третьего калибра стрельнуть разок. Не здесь – до позиции верст триста – четыреста отсюда. Спецбоеприпас. Дистанция порядка тридцати километров. Специалистов по орудию нам сейчас не найти – мало кто выжил. Надеемся, что ты поможешь. Сами никак. Сможешь?

Егорыч, поспешно кивнув, заверил:

– Проще чем высморкаться. Только старуху придется с собой брать – не оставлю ее здесь одну. И Приблуду тоже.

– Что за Приблуда? – опешил Онищенко.

– Да кошка. Приблудилась. С нами в погребе отсиживается.

– Хорошо, Егорыч. Бери кого угодно, только помоги. На тебя вся надежда. Собирайся – поедем в часть сейчас.

– А у нас все собрано. Мумия моя любимая и ненаглядная, давай-ка показывай ребятам, какие сумки надо тащить.

Крошечная армия полковника Рощина в отсутствие Тохи без дела не сидела. Едва заехали в ворота, как обогнали одного из солдат – тот тащил за собой двухколесную тележку с атомным снарядом. Судя по тоскливому взгляду, брошенному в сторону машины, ему было нелегко. Вплотную к танку стоял грузовик, оттуда народ из экипажа что-то вытаскивал. Второго солдата, у которого черты лица азиатские, заметили возле бокса. Он возился у котла, установленного на железной подставке. Источником пламени служило что-то вроде карликового огнемета. Или, может, паяльная лампа – Тоха не слишком в такой технике разбирался. Самое главное – запах оттуда доносился аппетитный: он это оценил, едва выбравшись из уазика.

Из бокса в сопровождении Чижова вышел Рощин. Тоха его узнал не сразу – полковник обзавелся солидным военным мундиром и штанами с красными лампасами. Онищенко, оценив прикид, уточнил:

– Я думал, что вы полковник.

Рощин пожал плечами:

– Форму мне Чижов притащил. Какая в принципе разница?

– Да никакой. Он, наверное, из музея нашего ее взял. Вот, знакомьтесь: Егорыч.

Рощин пожал старику руку и недоуменно уставился на старуху, выбравшуюся вслед за ним.

– А это супруга моя, – пояснил Егорыч. – Оставить ее одну не могу – дура дурой ведь.

– Уж кто бы говорил – пень трухлявый тебя вдвое умнее! – возмутилась бабка.

Полковник (или, может, уже генералом обзывать?), пресекая перебранку, указал на бокс:

– Вы знакомы с этим орудием? Сможете наладить и помочь выстрелить?

– Раньше умел. Если ваша дерьмократия до полной убогости пушечку не довела, то все сделаем. Надо бы осмотреть технику.

– Хорошо. Сейчас подоспеет каша – позавтракаем все. А потом принимайте всех нас под свое командование – во всем, что касается орудия, вы теперь самый главный.