Глава 1

Вячеслав угрюмо тащился домой после родительского собрания. Оно было нудным, глупым, бесполезным и оставило в душе тяжёлый след. Всё как всегда — он распинался по поводу учёбы детей, родители изображали интерес, но больше всего ждали, когда эта тягомотина закончится и можно будет пойти домой, всыпать своим неслухам-детям, осуществляя родительский контроль и воспитание, и со спокойной душой открыть бутылку пива или включить любимый сериал о страстях в шахском гареме.

Слава уже давно не смотрел телевизор — ничего умного оттуда прийти в голову не могло. Только шум и реклама, реклама, реклама…когда он ещё заглядывал в этот магический ящик, ему иногда хотелось врезать по экрану чем-то увесистым. Ну а так как телевизор всё-таки стоил денег, смотреть он его перестал вообще. Чем он занимался в свободное от проверки тетрадей время? Сидел дома, мечтал, и читал книги. Читать книги было его страстью, особенно — научную фантастику. Он иногда вспоминал, как в детстве сидел на скамейке возле дома августовским вечером и мечтал, что его заберут инопланетяне. Он, конечно, научится там всяким премудростям, вернётся таким важным галактическим послом — лет, эдак, через триста — и весь мир, рукоплеская, будет его встречать. Ну как встречали Гагарина после полёта — вся улица в бумаге, все орут. Он иногда думал — а чего там за бумага была на улицах? Кто её кидал-то? Но по его возрасту знать он этого не мог — ему было всего двадцать девять лет.

Как он попал в этот глухой городишко? Да сам напросился — учителем русского языка и литературы, после окончания педагогического института. Ему казалось, после множества прочитанных книг (идеалист чёртов!), что поехать в глушь, нести, так сказать, слово просвещения забытым властью детям будет очень, очень правильно. И вот он, петербуржец в 'на-дцатом' поколении — учитель сельской…хммм…ну не сельской — райцентр, всё таки! — школы.

Что сказать…эйфория скоро, очень скоро кончилась. Остались серые, заполненные работой будни, редко прерываемые праздниками, когда коллектив школы собирался на 'сабантуи' и нормально глушил водку. Потом наступал 'вечер любви', как он его называл, и учительницы, коих в школе было практически девяносто девять процентов (не считая его, да трудовика, хромого дедка не котируемого в женской среде), расписывали, кто и когда уединиться с молодым, энергичным учителем литературы.

Обычно это был, почему-то, класс химии — видимо из-за того, что там были крепкие столы, выдерживающие дебелых, охающих и ахающих учительниц. И без разницы — замужем они были, или нет — в эти вечера все были незамужними. А после наступало отрезвление, и новые 'трудовые будни'.

Слава чувствовал, как эта пучина его затягивает, но он плыл и плыл по течению, боясь себе признаться в том, что Прометея из него не вышло. Он с тоской вспоминал Петербург, и давно бы туда свалил, если бы не упрямство и досада — мать предупреждала его, что он не выдержит и сбежит из этой Тьмутаракани через полгода — он жалкий интеллигент, книжный червь, без её помощи и защиты не способный ступить ни шагу. Мать была человеком жёстким, властолюбивым, и своими экскпадами добилась лишь одного — он, фактически, сбежал из дома на свободу. Вот только свобода ли эта? Вообще непонятно — как мать, его зачала. Вернее — как зачала-то технически всё понятно — а вот с кем? Он не знал отца — мать отказывалась об этом говорить. Но вырос он довольно красивым, рослым парнем, чем-то похожим на мать, только в мужском варианте. Он подозревал, что в её жизни было не всё так просто — работала она переводчицей при туристических группах и моталась с иностранцами — скорее всего так он и образовался — не от святого же духа? Впрочем — всё равно никогда не узнает, наверное. Да и не интересовался он — живёт и живёт, и за то спасибо судьбе. Мог бы и не жить никогда.

Жены у него не было, девушки тоже. Нечастые развлечения с учительницами кое-как удовлетворяли его тягу к противоположному полу, но он знал, что это ненормально, не иметь постоянной женщины. Впрочем — всё равно спешил домой, чтобы взять в руки очередную книгу и уйти в иной мир, мир более яркий, более красочный, чем тот, в котором он вырос и жил.

Иногда он подумывал о том, что хорошо бы жениться, завести семью, его время от времени сватали к какой-нибудь женщине — в женском коллективе все считали за обязанность пристроить неженатика к какой-нибудь бабе. Почему-то это всегда были или разведёнки с детьми, или вдовы, тоже с детьми. Он с некоторых пор стал подозревать что 'сводницы' пристраивают к нему своих родственниц, чтобы сбросить ношу со своих плеч — сестёр, подруг. Незамужняя сестра или подруга всегда представляет опасность — не дай боже мужа уведёт…или просто соблазнит. Пусть уж сидит дома у этого недотёпы и не рыпается! А что — мужик завидный — рост сто восемьдесят восемь, блондин с нордическими чертами лица. Ну немного худоват на местный вкус, так что — зато у него такой….хммм…в общем части тела соответствуют росту! Выносливый, как все худые. Ручищи — вона какие! Как обнимет…аж косточки трещат! А то, что в очках — дак читает слишком много. А повыкидывать у него книжонки — может и зрение восстановится. Опять же, говорят сейчас просто — сделал операцию, вот тебе и зрение восстановилось! Бегает по утрам, не курит, по бабам не таскается…почти. В школе — не в счёт — тут все свои, типа по родственному!

В общем плыл Слава по течению, и скорее всего, оно притащило бы его в мутное болото, если бы…но всё по порядку.

Этот вечер ничем не отличался от остальных, как уже упомянуто — кроме родительского собрания по результатам первой четверти. Завтра начинались каникулы, и в его сердце гнездилась радость — не надо тащиться в школу, не надо снова и снова слышать шум и визг в коридорах. А также нытьё своих коллег-женщин на несчастную жизнь и их рассказы о том, что они купили в последнее время — какие обновки и нижнее бельё. Его раздражало, что бабы совсем уже перестали его стесняться и переодевались прямо при нём — вроде как по-семейному. Или при неодушевлённом предмете.

На улице было тихо, и хотя наступил конец октября, снега не было, лишь деревья раскачивались под ночным ветром, размахивая голыми ветками, сбросившими осеннюю листву.

Слава поёжился, поднял воротник — до дома, в котором он жил, идти было километра два — это был одноэтажный домик, который администрация райцентра выделила новому учителю несколько лет назад. Так он там и жил. Преимущества частного дома были очевидны — тихо, спокойно, никаких соседей через стену, значит — никто не кричит, не шумит, не мешает. Но очевидны и неудобства — с частным домом больше хлопот, больше работы — чисть дорожки от снега, плати за газ — отопление котловое. Но так-то ему тут нравилось — огородик, в котором он высаживал разные сорта винограда, любуясь осенью тяжёлыми гроздями, опять же — можно было поставить машину — её у него пока не было, но когда-нибудь он её купит…наверное. В Питере с парковкой проблема! И пробки ещё…а тут мечта! Впрочем — наверное он себя успокаивал, выискивая преимущества своей растительной жизни. Человек часто обманывает сам себя, на то он и человек….

Когда он подходит к дому, и осталось метров пятьдесят, ему показалось, что на улице вдруг потемнело. Слава удивлённо похлопал глазами в очках с недорогой оправой — нет, точно потемнело. Луна, от которой в небе висел тонкий месяц, вдруг как будто перестала светить, заслонённая чем-то, что не пропускало её лучи. Слава поднял голову и вытаращил глаза, замерев на месте — над ним висела тёмная масса, почти не различимая на тёмном небе. Если бы не то обстоятельство, что она заслонила Луну, он бы даже не смог увидеть, что над ним что-то такое есть — так эта штука сливалась с фоном. Напоминало это всё железнодорожную цистерну, висевшую в воздухе без всяких видимых причин — ни двигателей, ни вспышек из дюз, ни бегающих огоньков, как положено всякому порядочному НЛО — не было.

Учитель даже не поверил своим глазам и закрыв их, встряхнул головой — однако 'цистерна' никуда не исчезла, а он вдруг почувствовал сонливость, ноги задрожали, и последней его мыслью было: 'Вот гадость! Ну почему это со мной…"

Пробудился, как показалось — от тишины. В мире вообще не бывает полной тишины — в деревне лают собаки, мычат коровы, в городе сплошной фоновый шум, не замечаемый человеком — машины, трамваи, люди — всё шумит, всё кричит. А тут — в ушах как будто заложило ватой и звон — дззззззз… Мозг, отключенный от слуховых раздражителей, пытался таким способом восстановить привычные ощущения, устраивая слуховые галлюцинации.

В глаза бил свет, который шёл от потолка — белого, как будто это была сплошная лампа неонового света. Вячеслав осмотрелся — узкая комнатка, напоминающая пенал, она была похожа на купе поезда. Только без верхней полки. И столика у окна. Собственно — и окон не было. 'Полка' с упругим материалом, на которой он лежал, гладкий светлый пол, гладкие стены, за которые не цеплялся взгляд — ничего такого, что могло бы дать понять, где он находится. Покопался в памяти — НЛО! Он уснул. Теперь — комната. Внутри захолодело — что они хотят? Понятно, что его похитили — с какой целью? С детских времён его понимание инопланетных контактов претерпело огромные изменения — теперь он как-то опасался этих 'зелёных человечков' и ничего хорошего от них не ждал.

Собрался с силами и сел на краю 'кушетки' — голова закружилась и сильно захотелось пить — сколько он находился в беспамятстве? День, месяц? Где он вообще находится? Прижал руку к стене — никакой вибрации. Наверное, он находится где-то на их базе — говорили, что у инопланетян базы на Луне. Он не верил, смеялся — чего им там делать-то? Если бы прилетели — объявили бы себя, и всё. Впрочем — а зачем им объявлять себя? Кто им земляне? Ещё раз пощупал стену и усмехнулся — чего он решил, что должна быть какая-то вибрация? Вибрация — свидетельство низкого уровня технологического развития. У высокоточного механизма нет никакой вибрации. Если они сумели сделать такие летающие корабли…какие корабли? Он ругнул себя — опять ушёл в мечтания — гадание на кофейной гуще, рассуждения ни о чём! Может они собирают лучшие умы человечества для каких-то своих целей? Ага. Шашлык из них делать и с уханьем пить кровь, между делом бегая на своих треножниках-машинах!

От этих мыслей ему стало совсем тошно, и Вячеслав рухнул назад, на лежанку, закрыв глаза и провалившись в тяжёлый сон.

Следующее пробуждение было похожим, только сконцентрировался он немного побыстрее и первая мысль — 'Уснул, как будто провалился! Или газ накачивают, или…гипноизлучатели? А что, вполне может быть. А может это американцы? А что — воруют людей…нет, какие американцы — это что, холодная война до сих пор? Скорее можно поверить, что воруют для разборки на органы, или же правительство — для опытов. Только вот хрен редьки не слаще…показались бы наконец-то, что ли? Ну что за уроды! Держат в неведении!"

Встал с 'полки', пошёл к стене — она вызывала ощущение чего-то монолитного. Постучал — звук глухой — стена, как оказалось, тоже мягкая. Потолок — метрах в четырёх над головой. Удивился — зачем такой высокий? Помещение действительно похоже на узкий пенал — длина метра четыре-пять, высота такая же, а в ширину — метра два. Если это камера — куда они справляют нужду? Кстати сказать — его что-то так поджало, как бы не…

Сел на лежанку, почесал голову — никак не мог избавиться от дурной привычки, подхваченной на улице. Мать всегда ругала — вульгарное движение. Для люмпенов. Он злился по этому поводу — сама-то далеко ли ушла? Интеллигенция хренова…переводчица Интуриста. Уже потом он узнал, что частенько они подрабатывали проституцией, и частенько стучали в КГБ — вернее так — и подрабатывали, и стучали — в ранге положенности. Скорее всего его отцом был кто-то из прибалтов или шведов — мать была шатенкой, а он блондином с соломенными волосами и рублеными чертами лица.

Вспомнил о лице, потёр его ладонями, выдавив из глаз слёзы, будто в надежде, что это всё привиделось, дурной сон и исчезнет, когда он проснётся. Но нет — переполненный мочевой пузырь резко напомнил о том, что это не сон. Хотя — разве во сне не снится, что хочется помочиться….только вот делать это нельзя. Потом скандал будет и насмешки. А что — может это и есть тот способ, которым можно выйти из сна? И всё равно терпеть уже невозможно — или в штаны, или… Отошёл в угол и зажурчал струёй — потом дёрнулся и чуть не обдул башмаки — моча с шипением всасывалась в покрытие пола, не оставляя ни запаха, ни лужицы. Продолжил, помотав головой и с тоской понимая — влип!

Опять лёг на кушетку, закинул руки за голову и закрыл глаза. Что-то беспокоило, какая-то мысль — что-то было неправильно. Вот он сел…глаза потёр, слёзы выступили, потом…стоп! Как это он потёр глаза?! А очки? Где очки? Очков нет! А как же он видит, рассматривает всё вокруг? Он с детства полуслепой, в очках ходит! А теперь очков нет?

Вскочил. Сел на 'постель'. Не поверив — стал рассматривать всё вокруг — да, видит чисто. Посмотрел на себя — осмотрел руки, ноги — всё по прежнему, всё, как было, так и есть. Итак — информации ноль, и информации столько, что голова пухнет. А значит…значит надо…спаааать…. Упал на кровать и отключился.

Звуки. Удар в бок — больно! Вскочил. Сел на постель, тараща глаза и отшатнулся — перед ним четвёрорукий…хммм. человек? В общем — существо, у которого четыре руки, лысая, пулеобразная голова и очень неприятное лицо с расплющенным носом и маленькими, выпуклыми как у рака глазами. Этот 'голем' что-то сказал, Вячеслав не понял, тогда тот толкнул его вперёд, схватив одной из рук за шкирку — кстати — удалось ему это очень даже легко, несмотря на то, что учитель был довольно высокого для землян роста и веса восемьдесят с лишним килограммов. Полетел как мяч — через то место, где раньше стояла стена. Теперь стены не было, и его клетушка осталась открытой, как будто её взрезали огромным ножом. Автоматически поискал глазами, куда всё делось, замешкался и тут же получил такой болезненный удар по рёбрам, что перекосился и дальше шёл, уже согнувшись на один бок. Четверорукий запыхтел, зафыркал — похоже, что это обозначало у него смех.

Обвёл глазами помещение, ковыляя — длиннющий коридор, теряющийся вдали — ну метров пятьсот, не меньше, и со всех сторон клетушки, клетушки, клетушки… Слава читал об огромных кораблях работорговцев прошлого, но неужели тут каждому рабу предоставлялось отдельное место? Отдельная клетушка? Впрочем — а почему бы и нет? Каждого надо поймать, каждого сохранить — рачительный хозяин, если хочет довезти пойманную рыбу живой, должен позаботиться, чтобы у неё была свежая вода, чтобы она дышала как следует. Вот только зачем им люди?

Дальше по коридору Вячеслав увидел толпу людей, которую подгоняли несколько 'четвероруков' — они держали в руках небольшие палки, заканчивающиеся хлыстом метра два длиной. Этими хлыстоми подгоняли толпу, и учитель с ужасом заметил в ней и женщин, и стариков, и мужчин — разных рас, разных национальностей. Они плакали, молились, чего-то кричали. Их 'пастыри', не обращая внимания на крики, подгоняли толпу, поднимая упавших пинками сапогов с окованными металлом носками, или теми же хлыстами. Одну женщину вырвало, когда кто-то из охранников хлестнул её по животу и пол тут же с шипением всосал рвотные массы.

Вячеслав брёл в толпе, стараясь не отрываться от основной массы, и не вырываться вперёд — быть в центре толпы гораздо безопаснее, чем по краям — он сразу вывел для себя эту формулу.

Пройдя с полкилометра, толпа, теперь состоящая, примерно, из пятисот человек, завернула по коридору направо и оказалась в огромном зале, в котором спокойно разместились бы и в десять раз большее количество существ. Перед толпой стояли что-то вроде столов, или же скорее выступов из пола, на которых валов навалено непонятное оборудование — похожие на небольших жучков круглые, плоские коробочки диаметром сантиметра полтора. Они валялись кое-как и напоминали своим видом тараканов, которых хорошенько протравили ядохимикатами, отчего сейчас и валяются вот так, кверху ножками.

Из конца зала появилась группа людей, первым в которой шёл человек земного вида — ну почти земного вида — его кожа была зеленоватой, а глаза имели вертикальные зрачки. Слава заметил это, когда тот подошёл поближе. Впрочем — в окружении этого зеленокожего были существа разных рас — глаз учителя выхватил только двух, особенно экзотичных — один был покрыт мягкой шерстью, и человек отдал голову на отсечение, что это женщина, похожая на кошку. Второй — похож на оборотня из сказок и ужастиков — волкообразная морда с торчащими наружу белыми зубами.

Толпа затихла, а человек с зелёной кожей вышел вперёд и что-то отрывисто приказал охранникам. Те мгновенно, с завидной для их массивных тел грацией, рванулись в толпу и выхватили из неё несколько человек — выбраны были люди по расовой дифференциации, как заметил учитель. Негр, китаец — или японец? — европеец, в общем постарались схватить тех, кто мог представлять какую-то расовую группу. По отрывистой команде охранники схватили со стола 'жучков' и приставили к голове своих пленников. Жучки, к ужасу землян, стали шевелить ножками и двигаться, а потом, под вскрики пленников воткнули эти самые 'ножки' в головы несчастным и укоренились на голове, в районе мозжечка. Крики людей с жучками затихли, они застыли в лапах четвероруких и весь спектакль стал развиваться дальше, по совершенно неожиданному сценарию.

Зеленокожий начал что-то говорить испуганным пленникам с жучками, и было видно, что они, каким-то образом, понимают то, что он говорит. Предводитель ткнул в негра, и тот начал говорить что-то на одном из африканских языков, вращая глазами и шлёпая толстыми губами. Потом пришёл черёд японца — тот тоже что-то сказал, подталкиваемый охранником. До русского языка черёд дошёл после пятого выступающего. Девушка. Вполне симпатичная. В короткой юбке и в колготках. С распустившейся стрелкой — Слава отметил это автоматически, скользнув взглядом по её стройным ногам. И вот ведь не тот момент, не те мысли в голове, а взгляд всё равно скользит по круглым коленкам, к юбке, обтягивающей круглую, крепкую попку… Впрочем — внимательно присмотревшись, Слава понял, что это была не юбка, а юбка-шорты, так вроде это называется. И открыто по самое не хочу, и закрыто — никогда не обнажит трусики и всё такое прочее. Изумительное изобретение, и скорее всего — мужчины — чтобы девушки не боялись демонстрировать свои ноги как можно выше.

— Они хотят, чтобы вы все приложили к голове эти штуки — тогда вы будете понимать их и друг друга! Это почти не больно, не бойтесь!

Её голос дрожал, а на милом личике с расплывшейся от слёз тушью дрожали губы. У Славы заныло сердце — кто-то сейчас её ждёт, ищет — возлюбленный, отец с матерью…а она вот тут, с жуком на голове! Хотя — насчёт возлюбленного — девчонке лет восемнадцать, не больше… 'И что?!" — усмехнулся он про себя — 'Я совсем сделался школьным учителем — облико моралес! Они с четырнадцати, а то и двенадцати лет уже всё знают о сексе и вовсю используют знания! В соседней школе два случая беременностей у восьмиклассниц, а я тут разглагольствую, что она слишком молода для возлюбленного! Одичал совсем в медвежьем углу…"

Следующий пленник повторил то же самое — по английски, Слава неплохо знал английский — и немудрено, при матери переводчице.

— Эй, эти уроды говорят, что надо эту пакость на голову посадить и тогда будем понимать их. А кто откажется — накажут. Рожи мне их не нравятся, так что не шутите — лучше нацепите. Я всё сказал! — мужчина, лет сорок с красным лицом, типичный американец — как себе представлял их Слава, отошёл в сторону, всем видом показывая, что он не причём — он только передал слова.

Слава не стал дожидаться окончания всех речей — людей с жуками было человек двадцать — взял со стола устройство и с гадливостью, осторожно посадил его на свою голову. Стоящая рядом женщина со следами былой красоты на сорокалетнем располневшем лице, с ужасом проследила за его манипуляциями и истерично взвизгнула по английски:

— Не имеете права! Я гражданка США! У нас самый большой флот в мире и самая сильная армия! Если вы не доставите нас обратно, откуда взяли — вас уничтожат! Я требую американского консула!

Предводитель инопланетян что-то спросил у толпы людей с жуками, и краснолицый здоровяк перевёл ему речь женщины — Слава не понял перевода — жук ещё ползал по его затылку и не успел укорениться. Когда устройство ввело в него свои щупы, он вздрогнул от боли и на пару секунд потемнело в глаза, потому и пропустил момент, когда к женщине, качающей свои права бросился четверорукий охранник и вытащил на площадку перед предводителем.

Она пыталась что-то говорить, чего-то требовать, когда зеленокожий со скучающим видом достал из чехла на поясе что-то похожее на рукоять выкидного ножа, взял её в руку и тут же над рукояткой завибрировал, заструился воздух, как будто переливаясь в мираже. Вячеслав замер, примерно зная, что сейчас произойдёт, но такого и он не ожидал: инопланетянин сделал лёгкое секущее движение наискосок, женщина заткнулась, выпучив глаза, и наклонила голову вниз, глядя, как опадает подол платья, сваливаясь вниз абажуром настольной лампы. Потом половинка её тела скользнула вниз и с хлюпаньем ударилась в лужу крови, хлынувшей из разрубленного наискосок тела, как из ушата. Предводитель сделал что-то со страшным мечом, мерцание исчезло и оружие снова успокоилось в своём чехле.

Кровь с шипением впиталась в пол, а тело, с пробегающими по нему судорогами осталось лежать, как памятник глупости и имперским амбициям.

— Ну, кто-то ещё хочет что-то сказать? — скучающе спросил предводитель, и Слава с удивлением осознал, что он его прекрасно понимает — тогда быстро все надели мкаров!

В толпу побежали четверорукие, щедро раздавая удары нейронными кнутами (откуда-то Слава знал это название, и знал, что кнуты называют болевиками!). Удары неслись направо и налево, пока один отчаянный парень не возмутился и с яростным криком набросился на четверорукого, пытаясь отнять кнут. Его тут же сбили с ног, выволокли перед толпой и начали хлестать болевиками, пока он не забился в судорогах, пуская пену.

Остановил всё это предводитель, сказав:

— Достаточно. Прыткий парень. Ему ещё представится возможность показать себя — насколько прыткий. Скот нельзя переводить напрасно, скот — он денег стоит.

Экзекуция имела успех — все пленники наперебой хватали мкаров, под ухмылками предводителя и его спутников, наблюдавших за процессом и сажали их на голову. Через минут десять вся толпа стояла в ожидании слова своих захватчиков. Вячеслав с интересом наблюдал за действиями своих товарищей по несчастью, и думал: 'Сколько раз видел в кинохронике колонны советских военнопленных, идущих бесконечным маршем по дорогам в концентрационные лагеря. И всё время бросалось в глаза — немцев с автоматами и собаками в сотни раз меньше, чем этих солдат — почему, ну почему они не бросаются на фашистов и не пытаются их убить? Ну да, погибнет много народа, но ведь остальные вырвутся! Но все думают — почему я должен гибнуть первым? А может я ещё и выживу? И сгинули в лагерях смерти… Вот так и тут — ну что там этих четвероруких — с десяток! Ну, плюс ещё и предводитель со свитой…ну ещё десять — а нас ведь пять сотен, как минимум! Ну почему все боятся? И я боюсь…потому, что я лох. Я трусливый лох, который боится за свою жизнь — как и все они!"

От этих мыслей стало тошно, и Слава демонстративно сплюнул на пол, как бы утверждая свою независимость и желая хоть как-то нагадить своим пленителям. Естественно, на его попытку 'бунта' никто не обратил внимания.

Предводитель терпеливо дождался, когда все успокоятся и начал говорить. Его голос, видимо усиленный каким-то невидимым устройством, летел далеко и доставал до самых задних рядов. И Вячеслав, вслушиваясь в его слова, с ужасом понимал, что теперь он точно попал, так попал. И обратной дороги, похоже, у него нет.

Как оказалось — они находились на борту межгалактического корабля-матки, служащего для поимки 'скота', так называли эти существа тех, кого ловили на провинциальных планетах, не входящих в Союз Планет. Корабль назывался 'Мезгрин' Это была собственность человека с зелёной кожей, звали его Наалок. Слава не вполне понял — почему земляне не знали о том, что их время от времени навещают подобные корабли, почему похищения были тайными, но решил узнать это в дальнейшем, если жив будет. А вот с этим была проблема. Жить ему оставалось до тех пор, пока корабль не пришвартуется к базе на планете Алусия. Суть была в чём — он раб. Как и остальные пятьсот землян. Их предназначение — умереть на потеху инопланетной толпе, продержавшись как можно дольше. И само главное — вначале будет большая резня — женщин разделят на команды, мужчин разделят на команды и пустят друг на друга — мужчин, на мужчин женщин — на женщин. Те, кто выживет, будут обучаться в школе гладиаторов и в конце концов всё равно умрут, но немного попозже. Вариантов никаких.

Вячеслав не хотел и не умел убивать, но и не хотел быть убитым. Альтернативы он не видел — хочешь жить — убивай. Их подлечили, насколько можно (вот куда девалось его плохое зрение!), мкары дали им первоначальные знания — общегалактический язык, на котором говорили все цивилизованные существа, кое-какие сведения о том, как жить в этом мире…и всё. Больше никакой информации. Зачем информация скоту, который через несколько дней, а то и часов, умрёт, оставив после себя лишь лужу крови и испражнений. Скот, он и есть скот.

Под конец Наалок сообщил, что сейчас они будут дожидаться своей очереди на арену, и могут пока что подкрепить свои силы концентратом из автоматов выдачи еды и питья.

Слава сразу почувствовал, что ужасно хочет есть, но не рванулся к к стене, откуда вылетали брикеты, если приложить к ней руку в определённом месте, а остался стоять, наблюдая, как народ давится за питательными брикетами. Опять у него возникла ассоциация о том, как фашисты кидали объедки в толпу голодным до безумия красноармейцев, и те дрались за обглодок хлеба. 'Фашисты неискоренимы — что земные, что инопланетные' — думалось ему — 'но будь он проклят, если доставит им больше удовольствия, чем это необходимо для его выживания'.

Через двадцать минут толпа рассосалась и засела чавкать, хрустя жёстким брикетом и шумно всасывая розовую жидкость из пластиковых прозрачных контейнеров — жидкость была хорошим утоляющим жажду средством. А одновременно — лёгким наркотиком, чем-то сродни экстази. Только не такое сильное по действию — оно снимало усталость и поднимало настроение. И сексуальное возбуждение. Это он тоже откуда-то знал. Видимо во мкаре содержались какие-то зачаточные сведения на этот счёт.

На вкус брикет напоминал что-то вроде орехового масла, или же уплотнённых грецких орехов, а жидкость — залия — была похожа на обычный морс, с кисловатым и вяжущим привкусом. Слава равнодушно съел брикет, лишь бы забить желудок и поддержать силы. Потом он сел к стене, закрыв глаза и прислушиваясь к своим ощущениям — стало полегче, и на душе посветлее. Он понимал, что это действует залия, но всё равно было гораздо легче, даже понимая, что это наведенная эйфория. Расслабился, и приготовился ждать — то ли смерти, то ли того, что его ожидает кроме смерти.

Рядом услышал пыхтение, крики и жалобный плач. Открыл глаза, посмотрел — здоровенный детина пытался содрать шорты-юбку с той девицы, что ему понравилась. Вернее — ноги её понравились. Вернее — ….в общем что-то в ней понравилось — может ноги, может попа, может пухлые губки и наивный взгляд голубых глаз, неожиданных у брюнетки (крашеная?). Шорты уже практически сдались и рука насильника — туповатого здоровенного парня лет двадцати с кепочкой-восьмиклинкой на голове, уже шарилась у неё между ног. Все вокруг на всякий случай отодвинулись, не желая попасть под раздачу — как всегда бывает. Свидетей много, а вот помощи дождаться — не от кого. Да и свидетели-то сразу исчезают в тине, когда узнают, что надо потом ходить в суд, на допросы к следователю.

Слава долго терпел, пока не треснули кружевные трусики и их обрывки не полетели в сторону — как завзятый интеллигент он не хотел вмешиваться не в своё дело — не его же насилуют! Но стало тошно — насилует на глазах у сотен людей, и ни одна сука….

— Эй, ты, придурок — оставь девчонку! — голос его прозвучал надтреснуто и хрипло, после долгого молчания.

— Кто придурок? — оскалился шпанёнок — молчи, ботан, а то и тебе вдую! А ты сучка не вертись, выпадает! — парень пристроился и запыхтел дальше, под рыдания девчонки, умоляюще смотревшей на Вячеслава глазами-льдинками.

Он поднялся, подошёл к лежащему на девушке уроду и с размаху, так, что заболела нога, пнул его в бок. Хрустнули кости, шпанёнок отлетел на метр и заблажил гнусавым голосом — убииииллл…убил, сука! Я тебя всё равно достану! Я тебя убью, козёл! Его мужское естество сразу смотршилось и повисло тряпочкой, а Слава подошёл и с размаху пнул прямо по яйцам, надеясь, что перед смертью сделает хоть одно хорошее дело — может зачтётся на том свете? Кастрировать такого урода — святое дело!

Шпанёнок взвизгнул дурным голосом и потерял сознание, а девушка лихорадочно натягивала на на голые бёдра в обрывках колготок свои шорты-юбку, так привлекавшую взгляды мужиков.

Слава со стыдом почувствовал, что возбудился, глядя на её манипуляции. Но возбуждение сразу прошло, когда он увидел кровавые следы, оставленные на её бёдрах — 'Чёрт! А девчонка-то была девственницей! Мерзкий урод! Может ему пойти башку свернуть? Всё равно терять уже нечего…" Он сам удивился таким кровожадным мыслям в своей голове и усмехнулся — может его мать согрешила со шведом? А что, потомки викингов, буйный народ…особенно как нажрутся в Питере. Или это финны нажираются? Да какая разница! — вспомнил он фильм о Брате.

Девчонка осторожно перебралась к стене рядом с ним и тихо спросила:

— Можно, я рядом с тобой сяду?

— Сиди — равнодушно сказал Слава и про себя подумал: 'Мне только дружиться теперь не хватало — перед смертью…и она скорее всего не выживет — такая мелкая и худая!" девушка и действительно была невысокой, но Слава напрасно принижал её достоинства — она была хорошо сложена, очень спортивна и довольно крепка. Конечно, что она могла сделать против сильного мужика? Драться — надо уметь. Тем более тогда, когда стресс уменьшает силы.

— Как тебя звать? — неожиданно спросила она — я — Лера. Валерия.

— Я Слава — неохотно ответил он, помолчав с пол-минуты.

— Ты откуда родом? — не отставала девчонка

— Из Питера — с большой неохотой ответил он и предложил — давай, помолчим, а? Надо подготовиться к тому, что нас ожидает.

— А что нас ожидает? — с неожиданной дрожью спросила девушка — может мы ещё и выживем? Ну скажи, Слава, ведь выживем?

Вячеслав посмотрел на трясущиеся губы девчонки и подтвердил:

— Ну конечно выживем!

Ну а что он ещё мог сказать? Что через несколько часов им выпустят кишки? Что шансов нет ни у него — простого учителя литературы, ни у неё — не сумевшей защитить свою девственность даже от простого хулигана.

Тянулись минуты, переходя в часы — сколько их было, Слава не знал. Давно очнулся шпанёнок, натянул штаны и отполз от Вячеслава подальше, постанывая и держать за синюю, отбитую промежность. По его лицу так и читалось — ну погоди, я тебя достану! А время всё тянулось…

Наконец, прозвучали команды:

— Встать! Всем встать! — забегали охранники, защёлкали болевики, люди с криками, руганью и слезами стали подыматься. 'Настал для кого-то последний час!" — подумал Вячеслав.

Их выстроили в колонны, разделив на мужчин и женщин. Леру оттолкнули от Вячеслава, и ему, почему-то, стало тоскливо — была хоть одна живая душа, с которой он мог поговорить. Недолго общались, но бывает так, что искорка проскочила, и всё — люди уже не совсем чужие. Впрочем — эта искорка может так же неожиданно и потухнуть и такое Слава видал. Вот не было у него этой искорки ни с одной женщиной, с которой он общался, и даже имел бурный секс. А тут — пигалица какая-то, в драных колготках, с синяками на бёдрах и мазками крови на одежде, и поди ж ты…протянулась какая-то нить. Он постарался выбросить девушку из головы и сосредоточился на одной единственной проблеме, над которой стоило задуматься — выжить!

Когда он бил насильника, поразился своей жестокости — никогда он не бил человека с такой силой, с желанием если не убить, то покалечить точно. Покопавшись в душе за время ожидания, пришёл к выводу — человек, попадая в экстремальные обстоятельства, меняется — одни ломаются, становятся мягкими, как воск, текут под напором обстоятельств. Другие — сгибаются, терпят, сжимаясь как пружина, чтобы потом распрямиться и ударить со всей силой — к таким, скорее всего, относился и он, Вячеслав.

Впрочем — повода испытать себя у него до сих пор не было — если не считать случая, когда он выкинул из автобуса пьяного хулигана, одолевшего пассажиров приставаниями и матом. После того, как он вышвырнул пьяного отморозка, схватив его за шиворот и метнув со ступеней автобуса, долго после этого думал: 'А зачем мне это было надо? Ну доехал бы и доехал…а если бы он ударился головой? Меня бы засудили! Зачем я полез?!" В общем — нормальные рассуждения стандартного интеллигента, для которого важен только он и долгие рассуждения о роли человека в мироздании.

Их довели до круглой комнаты, которая, похоже, являлась лифтом, или каким-то транспортным средством по типу челнока — это Слава определил, когда его сердце как будто ухнуло вверх, поднявшись до самого горла. 'Лифт' был скоростной, но ехать в нём пришлось не менее пятнадцати минут, из чего он заключил, что от причала до места назначения большое расстояние — скорее всего — десятки километров. Запоздало подумал о том, что нигде — ни в корабле, ни в лифте он не ощутил невесомости — вероятно, работали гравитационные аппараты, поддерживающие уровень гравитации на том уровне, на котором он находится на планете Наалока. Он прикинул — где-то процентов шестьдесят от земной, слишком легко он себя ощущал, да и рост Наалока был высоким, при довольно тонких костях. Впрочем — это не мешало тому двигаться быстро и мягко, как кошке. Движение, которым зеленокожий разрубил женщину, было таким отработанным, точным и быстрым, что становилось ясно — работал специалист и для него этого плёвое дело. По прикидкам, рост Наалока был около двух метров, может чуть побольше. А вот четверорукие — были гораздо ниже ростом и массивнее, из чего, опять же, Слава сделал вывод — они с планеты бОльшей силы тяжести.

Выйдя из лифта, пленники оказались в большом зале со стоящими в нём кушетками. Больше там ничего не было — голые стены, залитые мертвенным светом, несущимся с потолка, кушетки, знакомый уже пол, собирающий всю грязь — и больше ничего.

Подумалось — а почему пол не жрёт ботинки, всё неживое, что на него попадает? Стоит компьютер, обслуживающий эту систему, или может быть….он живой? Вячеслав пришёл к выводу, что одно другого не исключает и сосредоточился на рассматривании своих собратьев по несчастью.

Рядом сидел негр, похоже из какого-то африканского племени — кроме масаев Слава никаких племён не знал, и предположил, что это он и есть — масаи. На нём была набедренная повязка ярко-оранжевого цвета, множество бус, тоже ядовитых кислотных цветов. Его лицо выражало решимость идти до конца — Слава подумалось — понимает ли он, куда попал? Где оказался? Эти люди отстали от европейцев в развитии на сотни лет — знает ли он вообще, что такое лифт, и космический корабль? А может и знает — может они не такие уж дремучие, как думают европейцы. Американцы тоже, на полном серьёзе, думали, что все в России ходят в шапках-ушанках, а по городам бродят медведи. Так и тут…

Слева сидел краснорожий американец — он был хмур, а на его широком, немного располневшем лице бродила странная полуулыбка, придававшая ему странный, саркастический вид, будто он смеялся над самим собой.

Заметив интерес Славы, он подмигнул ему и сказал:

— Ты русский, да? У меня предки из России, давным-давно уехали на Аляску. Представляешь — зарекался ездить к любовнице — обещал жене, что покончил с этим делом. А позвонила — и полетел к девке! Такая славная девка — двадцать лет, огонь просто! А мне сорок, и разве можно упустить такой случай? Ну скажи, часто двадцатилетние влюбляются в сорокалетних? Вот и наказал меня Бог. Только вышел от Сильвии, и тут эта гадость… Теперь — ни жены, ни Сильвии — ничего. Не спрашиваю, как тебя зовут — может мне придётся тебя убить…извини, ничего личного, но я сделаю всё, чтобы выжить. Ну, хочется ещё как-то потаскать свой зад по миру — пусть даже по такому дерьмовому, как этот.

— А ты его видал, этот мир-то? — усмехнувшись, осведомился Слава — может он и не такой уж дерьмовый?

— Обязательно дерьмовый — грустно парировал собеседник — видал, как бабу разрубил этот зеленокожий урод? В хорошем мире так бы сделали? И за что? Просто за небольшую истерику… Знаешь, я не наци, но теперь у меня желание уничтожить всех зеленокожих. Плохая нация! Хороший зеленокожий — мертвый зеленокожий. Кстати, глянь на япошку — или кто он там — китаец, что ли…сидит, как будто у себя на веранде — никаких тебе волнений, никаких беспокойств — сидит себе и медитирует. Я даже позавидовал. Тут думаешь, вспоминаешь все свои грехи и грешки, а он вон закрыл глаза — и спокоен! А нигер — он незаметно кивнул в сторону сидящего справа масаи — видал, какой здоровый? Метра два ростом! Попробуй его одолеть, такого гиганта! Интересно, они нас выставят по одному, или разделят на команды?

Скоро всё выяснилось.

В зал вошёл один из помощников Наалока, тот самый 'оборотень' и пролаял, скаля острые зубы:

— Сейчас всех поделят на две команды. Одна команда будет биться против другой. Те, кто останется жив — будут обучаться дальше. Те, кто погибнут — негодный скот. За вашей дракой будут смотреть наставники и выбирать себе лучших для обучения. Остальные пойдут на арену для растерзания зверями. Старайтесь показать себя, чтобы вас выбрала лучшая школа бойцов!

Люди зашумели, посыпались какие-то вопросы — но оборотень повернулся и вышел, не обращая внимания на 'скот'. К людям подскочили охранники и пинками стали разгонять их по разные стороны зала. Слава заметил, что масаи и американец остались на его стороне, а японца-китайца забросили на противоположную. Он нахмурился — этого вот спокойного узкоглазого стоило бояться больше всего. Впрочем — какие неожиданности могут таиться в других людях, кто знает? Может вон тот пожилой мужик — мастер кун-фу или же тайный убийца спецслужб? Или этот парнишка, с прыгающими от ужаса губами специалист по рукопашному бою? Хотя — этот-то точно нет. Того и гляди обмочится…

Между разделёнными мужчинами побежали двое из свиты Наалока — эти были неотличимы от людей — такие же и ростом, и чертами лица…если бы не вертикальные зрачки — точно люди. Они ловко тыкали какими-то жезлами в грудь землян и у одной группы на этом месте возникал красный мерцающий знак, у второй — синий.

Слава тоже получил такую 'печать' на грудь, и с интересом заметил, что она пульсирует в такт его сердцу.

Наконец, всё завершилось, появился 'оборотень' и объявил:

— Ваша задача — победить другую команду без оружия. Можно всё. Нельзя только специально добивать потерявшего сознание. И самое главное — нельзя стоять в стороне — такие пассивные бойцы будут жестко наказаны, вплоть до смерти. Сейчас подадут команду — красный пульсирующий свет и вы идёте вон туда, там откроется проход. Выходите на арену и ждёте сигнала. Опять пульсирующий красный свет и вы набрасываетесь на противника. Бьёте его что есть силы. Об окончании боя вам скажет тот же сигнал. Не спрашиваю, понятно ли вам — кому непонятно — сегодня умрут. Итак, вперёд, будущие бойцы!

Запульсировал потолок, заливая всё красными сполохами, лица присутствующих сразу стали нереальными, как в дурном сне. Зазвучал мерзкий сигнал, напоминающий то ли сигнал скорой помощи, то ли полиции, то ли…в общем связанный с какими-то дурными воспоминаниями и неприятностями у всех без исключения. Ну, кроме, может быть, воина масаи — по нему было видно, что он испуган, но изо всех сил сдерживается, чтобы не показать своего страха — мужчина масаи не должен бояться ничего! Ни боли, ни злых богов, посылающих ему страшные испытания! А что бой — бой, он бой и есть. Масаи готовятся к бою с младенческого возраста.

Колонны бойцов вышли на арену — а она была поистине огромна. Сколько она была в диаметре — определить невозможно — с два футбольных поля, может больше?

Слава задумался — как же эти скоты будут видеть происходящее при таких размерах арены? И тут же выругал себя за посторонние мысли — ну какое ему дело, как эти негодяи будут видеть происходящее? Может у них трансляторы какие-то? Вполне вероятно…

Слава стал лихорадочно вспоминать всё, что он читал о рукопашном бое, всё, что где-то нахватался о единоборствах.

Он не строил иллюзий — никогда в сфере его интересов не были драк. На него мало нападали — он с детства был довольно высоким, и очень сильным — когда вырос, глядя на его руки можно было поверить, что некогда люди легко ломали подковы — кисти рук крупные, огромные, перевитые толстыми венами, а его худоба о которой иногда с интересом рассказывали сексуальные партнёрши, не была худобой туберкулёзного больного — жилистое, сухое тело, перевитое узкими, стальными мышцами, как канатами.

Мать всегда с завистью говорила, что, вот даёт же бог некоторым людям возможность есть что хотят и когда хотят — в любое время дня и ночи, и ведь ни черта не полнеют! А тут — только посмотришь на торт, и уже килограмм весу добавился! Она очень строго следила за своим весом, посещала тренажёрные залы и сколько Слава помнил, у неё всегда водились мужики, и не один. Его мать обладала довольно броской, яркой внешностью, и очень нравилась мужчинам. А они — нравились ей.

Похоже, что яркую внешность, которую не портили и очки, она передала своему сыну, а вот откуда у него взялось жилистое тело с потрясающим обменом веществ — говорить она отказывалась.

Итак — он был довольно высок, выше среднего роста, очень, очень силён, вынослив (по свидетельству его сексуальных партнёрш и собственным ощущениям после утренней пробежки). И притом, при всём он знал, что против спеца в рукопашке не простоит и минуты. Вернее — может и простоит — но недолго. До тех пор, пока тот не отшибёт ему голову. Нужно было выработать стратегию боя.

Пока колонны шли к арене, выработал тактику — всегда становиться так, чтобы за спиной, вблизи, не было ни одного врага. Не бить кулаками, носками ног — и так одна нога побаливает, после того, как пнул шпану, насиловавшего Леру — пыром бить надо тоже уметь, а он, похоже, отбил об скота большой палец ноги. Хорошо ещё, если не вывихнул, а только ушиб — болело ощутимо, не оставляя забыть о том, что добрые дела наказуемы. Значит что — бить надо локтями, рвать руками, душить, швырять — благо сила позволяет, а ещё — наносить удары 'твёрдым тупым предметом, предположительно головой' — как было написано в обессмертившем себя протоколе осмотра тела потерпевшего.

Удары головой, кстати сказать, одни из самых страшных в рукопашке — таким ударом можно покалечить, или даже убить, а для наносящего удар — максимум синяк на лбу, да лёгкая потеря ориентации на долю секунды. Отдалённые последствия микросотрясений мозга в расчёт не идут.

Отряды вышли на арену, и по знаку распорядителей выстроились друга против друга нестройными рядами. От вспышек пульсаторов, примостившихся на груди у каждого, рябило в глазах и они сливались в бесконечную волну света, переливающуюся как неоновые огни рекламы. На лицах людей было написано отчаяние и решимость выжить — пусть даже и за счёт других. Впрочем — разве это не стандартное поведение людей в обычной жизни? Просто тут всё было доведено до абсурда — хочешь жить — убей, забей, затопчи, порви!

Прозвучал сигнал, и люди с рёвом бросились друг на друга, вцепившись, как две волчьи стаи за обладание территорией. Было забыто всё — рассказы родителей о том, как надо себя вести в обществе, проповеди на тему 'возлюби ближнего, как себя самого', жалость и сострадание к ближнему. Всё было подчинено одной идее — убить, и не быть убитым. Последние, кто остался позади всех и впал в ступор, были выведены из него жестокими ударами болевиков и пинками посланы вперёд, на бойню.

В этой толпе мало кто был специалистом в рукопашном бою, а может быть и рукопашники тоже забыли всё, что умели, оставив лишь умение рвать, душить, кусать, выкалывать глаза и рвать рот — и это всё происходило в действительности.

Слава тут же получил оглушающий удар в ухо, отчего в нём сразу зазвенело, закрыл его рукой, нагнулся и получил ещё один мощный удар в челюсть — благополучно выдержавшую зубодробительный напор.

Другой бы человек уже валялся на полу, но учитель чудом устоял на ногах и успел захватить ногу бьющего, колено которого и врезалось ему в подбородок в то время, как он согнулся, ощупывая больное ухо. Своими здоровенными ладонями Слава схватил нападавшего за бедро, приподнял, опрокинул на пол, а потом, взяв его за грудки и за ляжку, поднял и с размаху метнул тело в толпу набегающих 'голубых', разом выбив из их числа человек пять.

Сообразив, что эта тактика может быть успешной, теперь он поднимал с пола уроненных противников, и с уханьем и рёвом метал в кучу-малу — в основном падали бойцы противника, иногда зацеплял и 'своих', но как сказал один покойный юморист — 'Вырвал я эту берёзу и загнал всех в воду! И городских, и своих — когда мне их сортировать-то? Завтра на работу…"

Возле учителя образовался костяк сопротивления — рядом встали американец и масаи, оборонявшие его с боков — а он шёл как ледокол, сбивая противников, размётывая их, как кегли шаром для боулинга.

На него налетел японец-китаец, он и правда владел какими-то единоборствами и быстро сообразил, что от Славы, возможно, зависит исход битвы — надо только уронить его как следует. Вот тут Вячеславу пришлось туго — за две минуты он получил столько повреждений, что не то, что двигаться, стоять было трудно — сломанный нос, подбитый, заплывший глаз, рассечённые губы. Японец бил в него, как в боксёрскую грушу и если бы не крепость костяка Славы, он бы уже лежал на полу, покалеченный или мёртвый.

Впрочем, он и так бы лежал, если бы не американец, спасший положение — он бросился сзади под ноги японцы приёмом регби, тот покатился через него и через секунду Слава успел захватить рукопашника за правую ногу. Японец был небольшого роста и весил килограммов шестьдесят — Слава поднял его в воздух, размахнулся, как дубинкой и изо всей силы хряснул об пол, намертво вышибив дух. Он вероятно убил противника, потому что глаза того были открыты и не закрылись после того, как его бездыханное тело, подпрыгнув, как мяч, осталось лежать на полу.

Бой продолжался — Вячеслав убрал со лба прядь и посмотрел на происходящее — 'красные' зажимали 'голубых', но те, выстроившись кольцом, отбивались довольно активно, нанося пинки и не давай вытащить себя из плотного строя.

Неожиданно его спину ожёг сильный болевой шок — он оглянулся — охранник замахивался ещё раз:

— Давай, скот — бей, круши! Чего встал, ублюдок ленивый! Бей их! — ещё удар, и Слава чуть не бросился на четверорукого, с улыбкой на безносом лице ожидавшего, что пленник бросится на него и можно будет запороть до смерти.

Это отрезвило, и бывший учитель побежал вперёд, туда, где добивали остатки вражеского отряда.

Посчитав, что лучше старой тактики ничего не придумано, он крикнул:

— Чего вы толчётесь вокруг них? Хватайте лежащих и бросайте в толпу! — и показал примером, как это надо сделать — поднял здоровенного мужика с выбитым, висящим на ниточке глазом и метнул его в толпу противника, сбив в с ног двух передовых. Потом ещё одного, ещё…

Его примеру последовали и остальные 'красные' — по двое хватая лежащих и как кули, швыряя их в обороняющихся. Через минут десять всё было кончено — из 'голубых' на ногах не осталось никого.

'Красные' стояли тяжело дыша, крепко побитые, но живые — их оставалось около двадцати человек. Сколько точно — Слава сосчитать не мог — у него мутилось в голове и трудно было дышать из-за сломанного носа. Сила силой, но он чудом выжил после атаки специалиста по рукопашному бою. Будь кости его черепа чуть послабее — осколки переносицы вошли бы в мозг и всё закончилось бы так, как у этих несчастных — пульсация огней которых прекратилась.

Зазвучала сирена, заморгали огни сигнализации и охранники стали подгонять оставшихся на ногах бойцов к выходу с арены.

Слава посмотрел единственным глазом — другой совсем закрыт опухолью — американец придерживал левой рукой правую, видимо сломанную, масаи шёл сильно припадая на одну ногу, и его лицо побелело от боли, как будто было присыпано мукой. Впервые слава видел негра посеревшего, почти как мышь. Видимо, его ноге крепко досталось — левое колено распухло до размеров небольшого мяча. Если бы это было на Земле, Вячеслав бы сказал, что масаи не будет как следует ходить по меньшей мере год, а может и вообще никогда — он крепко покалечен. Повреждения колена так просто не лечатся…впрочем — это на Земле. А тут, может быть, по другому? Пока он этого не знал.