— Вот так воевать мне нравится! — мечтательно протянул полусидящий спиной к брустверу Мелов. — Сидим, как те мушкетеры при осаде "Бля-Рошели"!

Юрий Сергеевич несколько напряженно усмехнулся — последние пятнадцать минут действительно прошли в каком-то непривычном после трех отбитых атак расслабленном бездействии и ожидании.

Персы, увидев, что случилось со входом, незамедлительно отступили, оставив под самыми стенами не более двух десятков лучников, в обязанности которых входило, видимо, удерживать противника в должном напряжении и не позволять ему особенно высовываться. "Чтобы нам жизнь медом не казалась, — как объяснил Монгол. — Секретная тактика "шило в заднице"…

Штурмовать стену, используя обычные для этого случая крючья, стальные "кошки", веревочные и раскладные лестницы, они тоже не спешили, то ли не желая больше рисковать, то ли чего-то ожидая ("Если у них остался хоть один толковый командир, — подумал генерал, — сейчас он должен наконец догадаться послать отряд на поиски второго входа. Теперь вся надежда на Обиру").

Уцелевшие защитники, за исключением четырех раненых, отосланных генералом к Хранительнице за новостями и оставшимся у Башки нерастраченным боекомплектом (о засидевшемся "в тылу" спецназовце Юрий Сергеевич вспомнил как нельзя кстати — патронов осталось по пять штук на человека — прямо как в сорок первом, когда на каждых двух бойцов зачастую выдавалась одна винтовка и именно столько патронов: кто уцелеет в бою — того и оружие), растянулись по стене реденькой цепью и залегли в недосягаемости для вражеских стрел.

В общем-то подобное положение вполне устраивало Юрия Сергеевича, понимающего, что с их четырьмя оставшимися гранатами и жалкой полусотней патронов было бы смешно говорить о сколько-нибудь значимом перевесе в силах — ну не камнями же, в самом деле, забрасывать штурмующих стену персов?! Последнюю мысль Музыкальный, задумавшись, произнес вслух — на что немедленно отреагировал Монгол:

— Зачем камнями, Юрий Сергеевич? Вон в зельцевском танке горючки полные баки и пустых канистр до фига. Давайте разольем по ним соляру или бензин, к четырем примотаем гранаты, остальные трассерами или сигнальными ракетами запалим. Чем не зажигательный фугас? — чрезвычайно довольный своей сообразительностью Мелов подмигнул генералу и вытащил из кармана две пачки дешевых индийских презервативов. — А я вам потом еще одну совершенно убойную штуку покажу — "коктейль Молотова — Чиччолины" называется. Радиус сплошного поражения — полтора метра, чрезвычайно легок в использовании и весьма эффективен. Эх, не так хотел я вас использовать, ну да ладно… — с деланым сожалением добавил он, обращаясь к глянцевым пышногрудым красоткам на обложках картонных коробочек с "изделием № 2": — Мне для победы ничего не жалко! Как писал великий русский поэт: "Залью соляр в кондом я туго и угощу араба-друга"…

Юрий Сергеевич подозрительно посмотрел на снайпера:

— Это вам что — тоже на курсах преподавали? Что-то я такого не помню…

— Ну как же, товарищ генерал, цикл по минно-взрывному делу и устройству ландшафтных и техногенных пожаров в тылу врага — два рубежных контроля, практические навыки и итоговое занятие на оценку. Хотя, честно говоря, я эту штуку с презиками еще в пионерлагере опробовал…

— Хотел бы я знать, для чего у тебя в пионерлагере презервативы водились, — буркнул Музыкальный. — Я в пионерлагере на горне играл и кораблики строил. А если б нашел эти, как ты выразился, "кондомы" у своего внука, — все уши бы поотрывал…

— Я ж вообще-то вожатым был… — смущенный реакцией начальника, пробормотал Монгол. — И ничего такого… — Он хмыкнул. — Почти ничего и в мыслях не держал… Так что будем делать? Подходит мое предложение?

Генерал кивнул и отдал приказ, отсылая нескольких солдат вниз, не успели они спуститься, как в люке показалась коротко стриженная — простите за очередной громоздкий каламбур — голова спецназовца Башки.

— Докладывай, — кивнул ему Юрий Сергеевич. — Только не высовывайся — у нас тут постреливают.

— Хранительница передает, что пока все нормально, энергия еще есть. Были небольшие возмущения — это когда они стрелами по вам шарахнули, — но сейчас все спокойно.

— А что с южным входом?

— Туда идет небольшой отряд этих, но Обира сказала, что сама справится.

Юрий Сергеевич фыркнул — с их боезапасом последнее утверждение потеряло всякую актуальность — даже если б они каким-то чудом мгновенно перенеслись к южным воротам, встретить противника было бы все одно нечем. Разве что, говоря словами Лего, "матом и прочими непристойными жестами".

— Хорошо, раздели свой бэка с остальными, оставь себе треть магазина и возвращайся к Хранительнице и раненым. Как они, кстати?

— Да нормально, товарищ генерал, Лего только матерится сильно — аж перед девушкой неудобно. Я им обезболивающее вколол и сюда побежал… Жарко было?

— Да уж, было… — вздохнул генерал, предостерегающим жестом заставляя пытающегося выглянуть из-за бруствера бойца пригнуться. — Не лезь, говорю! Они неплохо стреляют… Я свою жизнь, как ты понимаешь, не только в кабинете просидел, много чего повидал — но такого… Незабываемые впечатления перед неминуемой старостью! — Юрий Сергеевич передернул плечами. — Новый аттракцион: "Реки крови, горы трупов и веселые клоуны". А, ладно… Иди давай… Монгол, ну что там?

— Глухо, как в танке, может, у наших арабов стрелы закончились? Ща проверим. — И, прежде чем генерал успел сделать запрещающий жест, Мелов подобрал здоровенный, килограмма на четыре, камень и легко — благо комплекция позволяла — перебросил его через бруствер.

Спустя секунду снизу донесся глухой удар и сдавленный вскрик, и тут же несколько пущенных стрел звякнули о камень.

— Не, не кончились. — Монгол покрутил головой, выбирая следующий "снаряд", однако строгое "хватит!" Юрия Сергеевича заставило его замереть…

Снова потянулись вязкие минуты ожидания…

— Вы умрете немедленно… — Искаженный страданием голос биокомпьютера звучал теперь едва слышно, словно с трудом продираясь сквозь завесу человеческих мыслей. — Как я мог поверить вам, мерзким и примитивным прямоходящим? Как я мог совершить такую роковую ошибку?

— Как ты мог столько трепать языком, вместо того чтобы давным-давно прикончить нас? — рявкнул Московенко, с силой опуская приклад автомата на ствол ближайшей "лианы", — Кретин разговорчивый…

Компьютер не ответил, сдержал даже уже наверняка готовый вырваться новый импульс боли — зато откуда-то издалека донесся скрежещущий металлический лязг. Звук был слабый, людей от его источника отделяли километры коридоров и десятки палуб и уровней, однако в его происхождении никто не сомневался: сумасшедший компьютер исполнил свою угрозу и открывает внешние шлюзы станции, впуская внутрь смертоносный космический вакуум. Зельц осторожно тронул майора за рукав:

— Что происходит, Алекс?

Напряженно вслушивающийся Московенко взглянул на капитана:

— Он начинает разгерметизацию станции — выпускает из нее воздух. Скоро здесь будет очень-очень холодно и… пусто.

— Мы погибнем от удушья?

— Скорее уж от перепада давления — наша кровь закипит раньше, чем мы начнем задыхаться. Впрочем, вам эти подробности ни к чему — я не собираюсь доставлять ублюдку удовольствия видеть нашу смерть. — Майор вытащил из кармана рацию с примотанной к корпусу пластинкой-ключом. — Боюсь, придется возвращаться ни с чем. Если, конечно, вообще есть смысл возвращаться…

Зельц не ответил и, вытащив сигарету, закурил — впервые с момента высадки на станции.

Не привыкший откладывать в долгий ящик никаких дел, Московенко уже коснулся пальцем клавиши вызова, когда за спиной раздался неунывающий голос

— Ой, я не могу, гляньте на это чудо в форме! Ну, Мудель, ты и мудель, чистое здоровье!

Жуткое зрелище гибели двух бойцов от клыков и когтей атаковавших тварей потрясло Муделя настолько, что он даже забыл на время о своей ужасной ране и любезно выданном господином майором шприц-тюбике с дарующим чудесное забытье зельем.

К чести несгибаемого фельдфебеля, он совсем даже не испугался, а то, что глаза закрыл, — так это дабы не видеть чужих страданий и не становиться вящим свидетелем столь интимного процесса, каковым является чья-то смерть…

К счастью, все окончилось благополучно — кровожадные существа были побеждены даже без его, Муделя, участия, и он мог наконец заняться своим боевым ранением. Правда, некоторые сомнения внесли в его бесхитростную солдатскую душу сказанные этим непонятным голосом слова относительно их немедленной гибели (кто это говорит, фельдфебель так и не понял да, впрочем, и не старался особенно понять), однако он без особого труда заставил себя не думать об этом — в конце концов не он сейчас старший по званию офицер…

Успокоившись, Мудель глубоко вздохнул и провернул колпачок шприц-тюбика, прокалывая перепонку однокубового резервуара. Вздохнув еще раз, выбрал место на бедре, куда, как когда-то объяснял ему санитар Карл Линкер из второго мотопехотного, следовало производить инъекцию, и, крепко зажмурившись, бесстрашно ткнул иглой…

Уколов Мудель боялся с детства… Точнее, с того самого момента, когда неуемное желание в кратчайший срок покорить двухколесного железного коня привело его на резко пахнущую карболкой больничную койку. После выписки будущий фельдфебель отметил в себе некоторые изменения, связанные как с категорическим неприятием всех видов и марок велосипедов, так и с паническим страхом перед самыми разнообразными медицинскими процедурами, коими во множестве пользовали его лечащие врачи…

Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый "солдат рейха"…

— Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! — Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. — Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. — Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. — Ну, звездец, чистое здоровье… Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, "гений, парадоксов друг"…

Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств ("хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне "повело"), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но…

Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова… Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница… Некое слово, ключ к недоступному пока знанию… Эфемерный призрак возможного спасения…

— Окунь, — сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. — Повтори, что ты только что сказал…

Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:

— Ну… наследник Пирогова… анестезиолог… ампутация… Что именно-то?

— Дальше… — Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. — Дальше, Андрюшка…

Тот факт, что командир назвал его именно "Андрюшкой", кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:

— Ампутируй конечность… гений… парадоксов друг… э… все, кажется… — Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания… Вот только понимания чего?

— Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу… — Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом…

— Гений, парадоксов друг… — неуверенно повторил тот. — Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной — стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! — в обычной своей манере докончил он.

Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: "парадокс… парадокс… ПАРАДОКС"!

— Все нормально, Саша? — неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. — А?

Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:

— Все о’кей, Окунь, все о’кей… Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем — я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай… — С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку…