Ночные прыжки, даже если прыгаешь в пустыне и с БПНВ-2М на лице, совершенно справедливо относятся к наивысшей категории сложности — в чем генерал Музыкальный, отвыкший за двадцать с лишним лет кабинетной деятельности от подобных мероприятий, убедился лично. "Ночник" — вещь, конечно, хорошая, но точно оценить с его помощью расстояние до земли оказалось не так просто. В результате Юрий Сергеевич, не успевший вовремя сгруппироваться, прилично приложился о склон бархана пятой точкой и, позорно запутавшись в шелке купола, сумел остановиться лишь у его подножия. Спасибо, хоть не видел никто ("видели, конечно, стервецы, — но, молодцы, виду не подали, даже помогать не бросились")… Погасив купол и сбросив прыжковую "сбрую", генерал, кряхтя, утвердился на ногах и, поправив съехавший от удара "ночник", огляделся.

Выброска прошла на удивление кучно — все спецназовцы находились в пределах видимости командира, равно как и платформа с противоударными контейнерами. Глядя на спецназовцев, генерал невольно залюбовался отработанностью и слаженностью их действий — ни одного лишнего движения или постороннего звука. Скатав и замаскировав в песке парашюты, бойцы сбросили ненужные более прыжковые комбезы и, выставив боевое охранение, занялись разгрузкой контейнеров. Не прошло и пяти минут, как между соседними барханами появился еще один, образованный натянутой на дюралевый каркас маскировочной светонепроницаемой спецтканью "Самум-3". Еще несколько минут — и даже самый остроглазый наблюдатель не заметил бы никаких мельчайших признаков состоявшейся высадки — разве что оплывающие следы на песке да темный горб невысокого рукотворного бархана…

Под его сводом, в неестественном зеленоватом свете химической лампы продолжалась работа по подготовке к предстоящей операции — расчехлялось и проверялось оружие, заполнялись запасным боекомплектом нагрудные "лифчики" — разгрузки, укладывались десантные ранцы. Из деталей опустошенных и разобранных контейнеров был собран новый, гораздо меньших размеров, куда поместился весь мешающий в бою не носимый "тыловой" запас. Благодаря специальным рукояткам контейнер теперь могли с относительной легкостью (все-таки 75 кило — не шутка!) переносить двое спецназовцев.

Перед рассветом майор Московенко дал своему отряду два часа отдыха. Конечно, по большому счету, это была недоступная в обычных условиях боевой операции роскошь — диверсионный спецназ на то и спецназ, чтобы не нуждаться в отдыхе во время операции. Однако после всего услышанного в самолете он относился к городу с определенной настороженностью, полагая, что обычный подход тут не годится. Поэтому майор (с молчаливого согласия Юрия Сергеевича, который, впрочем, ни в коей мере не претендовал на непосредственное руководство операцией) принял нетипичное для тактики спецопераций решение проникнуть в город в светлое время суток. Сам же майор спать не стал — прихватив приборы ночного видения, они с генералом Музыкальным поднялись по склону соседнего бархана и залегли на его вершине, наблюдая за темнеющим городом, кажущимся в мертвенном свете "ночников" чем-то абсолютно сюрреалистичным и совершенно нереальным. Получасовое наблюдение ничего не дало — надежно укрывшийся за высокими стенами город не подавал ни малейших признаков жизни. Не горели огни в окнах видимых поверх стен верхних этажей домов, не раскачивались в застывшем, словно остекленевшем ночном воздухе верхушки деревьев на его улицах, ни единый звук не нарушал гулкой ночной тишины… Если в городе и были жители (в чем майор весьма сомневался), то они явно не собирались выдавать своего присутствия…

Либо в городе действительно никого не было… С первыми лучами солнца группа была уже готова к выступлению (спецназовцам предстояло пересечь примерно полтора километра открытой местности), однако в крохотных наушниках боевой связи неожиданно раздался голос одного из высланных вперед наблюдателей: "Второй — Первому — гость с юго-запада — одна "коробка", без сопровождения". Московенко махнул рукой, приказывая группе залечь, и, распластавшись на прохладном после ночи песке, навел в указанном направлении бинокль…

Сказать, что увиденное его удивило, — значит не сказать ничего: вдоль городской стены неторопливо полз полугусеничный бронетранспортер времен Второй мировой войны. Конечно, в любой другой ситуации, (и в другом месте) майор не усмотрел бы в происходящем ничего экстраординарного — в конце концов в некоторых странах немецкая (и советская, естественно) техника стояла на вооружении после окончания этой войны еще не один десяток лет. В Югославии, например, и в девяностых годах можно было встретить советские "тридцатьчетверки" еще военной постройки, не говоря уже о стрелковом оружии начала века — но…

Но на бортовой броне запыленного транспортера четко различался белый трафаретный крест, а на капоте — знак Африканского экспедиционного корпуса вермахта … Довершали картину до боли знакомые по многочисленным фронтовым фотографиям и кинофильмам о Великой Отечественной глубокие защитные шлемы сидящих внутри солдат, виднеющиеся над угловатым, похожим на колун, корпусом. Благодаря мощной оптике Московенко видел даже значок дивизии на их боковых поверхностях…

Дождавшись, пока бронетранспортер скроется за поворотом городской стены, и убедившись, что его никто не сопровождает, майор опустил бинокль и вопросительно посмотрел на застывшего рядом с ним Музыкального. Юрий Сергеевич, также наблюдавший в бинокль за происходящим, пожал плечами и спросил:

— Думаешь о том же, о чем я?

Московенко помедлил с ответом, задумчиво глядя, как набранный в ладонь песок тонкой струйкой вытекает сквозь неплотно сжатые пальцы:

— А… его знает, товарищ генерал… Ну не кино же они здесь снимают… Да и знак на каске — это ведь был знак двадцать первой дивизии, правильно? Той самой, о которой вы в самолете рассказывали, да?

Генерал не ответил, и, глядя на его лицо, майор понял, что его командир, пожалуй впервые за все годы их знакомства, просто не знает, что ответить…