Глава 3
Тот, кто повинен в осквернении храма, получает казнь по выбору служителей пострадавшего божества.
Торгрим Основатель Статут «О злодеях»
Спал Харальд плохо. Душу терзали сны-воспоминания. Лязг клинков, вопли умирающих, голоса магических существ, рев пламени — все смешалось в мрачное густое варево, и проснулся он с тяжелой, словно с похмелья, головой.
За окном занимался теплый майский рассвет, слышно было, как на заднем дворе режут поросенка. Ругался хозяин, а животина истошно орала, отстаивая право на жизнь.
От вчерашних размышлений, точно от дров, брошенных в костер, осталась горка углей — тлеющее осознание того, что как можно быстрее необходимо найти человека, обладающего магическими способностями.
Но как? Взявшие власть боги объявили магию преступлением и велели убивать колдунов, так что все маги попрятались. Каждый дрожит, боясь обнажить свое умение — против озверевшей толпы или сотни опытных воинов не всякий маг устоит. Разве что Владетель… Но тех уже истребили.
Остаются те, кто ничего не умеет и даже не знает про свой магический талант. Отыскать таких не так сложно, если ты сам маг (Харальд скрипнул зубами), но для обычного человека — практически невозможно.
Сердцем овладело уныние, накатило сильное желание напиться, погасить рассудок в пахнущем пивом беспамятстве.
Поднявшись с кровати, Харальд зацепил стул. С деревянным стуком рухнула на пол седельная сумка.
«Что там может так грохотать?» — удивился Харальд, и тут же угодливая память пришла на помощь, подсунув изображение большой шкатулки серого цвета.
«Наследство Свенельда, — пришла невеселая мысль. — Я ведь так и не посмотрел, что там такое».
Шкатулка не пострадала при падении. Поверхность ее была все такой же монолитной, а бока — гладкими и теплыми. С крышки алым оком смотрел солнечный диск.
Харальд некоторое время вертел ее в руках, ощупывая каждый вершок. Понятно, что старый маг предусмотрел, что его вещи могут попасть не в те руки. От взлома шкатулка наверняка защищена.
На днище обнаружились неглубокие бороздки, слишком ровные, чтобы быть просто царапинами. Но когда Харальд перевернул шкатулку, то ничего не увидел. На вид поверхность была гладкой, и только пальцы красноречиво говорили о том, что тут что-то есть.
Сосредоточившись, он еще раз ощупал борозды. Они складывались в буквы, и в непростые — в знаки Истинного Алфавита, а те, в свою очередь, образовали слова, целую фразу.
Умно. Обычный человек, даже если и нащупает надпись, не поймет, что написано, ведь Истинный Алфавит ведом только магам, да и то не всем. Обычно им записывают заклинания, но иногда используют и для таких вот низменных целей.
Надпись оказалась короткой и ясной: «Нажми последний знак».
Харальд усмехнулся и надавил на символ Колл, похожий по форме на обычную галочку. Раздался громкий скрип, словно внутри шкатулки кто-то открыл рассохшуюся дверь, и серую поверхность по периметру рассекла трещина.
Он поднял крышку очень осторожно.
Внутри оказался бессмысленный на первый взгляд набор предметов: позеленевший от старости ключ, кольцо светлого металла с невзрачным серым камушком, плоская дощечка из мореного дуба, ожерелье из клыков какого-то зверя, птичье перо, похожее на гусиное, но странного зеленоватого оттенка.
Харальд невольно извлек его первым, огладил рукой, ощущая шелковистое прикосновение, полюбовался переливами света на блестящей поверхности.
Предназначение пера он разгадать и не пытался — никаких надписей на нем не было.
Разочарованно вздохнув, взялся за невзрачное колечко. Когда рассматривал камушек, то в одно мгновение показалось, что серая поверхность исчезла, а под ней обнаружился внимательный глаз.
Поворачивал кольцо так и сяк и вскоре поймал нужный угол освещения. Желтый глаз недружелюбно смотрел из глубин камня, а черный зрачок в нем был вертикальным, птичьим.
«Соколиный глаз! — подумал Харальд с восхищением. — Редкий камень, позволяющий видеть сокрытое!»
Он заметил, что внутренняя поверхность колечка покрыта рядом символов. Развернул и, ощутив, что его с головой накрывает волна азарта, принялся расшифровывать заклинание.
Знаки Истинного Алфавита нанесены были мелко, и вскоре заболели глаза, заныла неловко изогнутая спина, но Харальд упорно пробирался сквозь хитросплетение символов.
А когда разобрал последний знак, то воздух, скопившийся в груди, вырвался полузадушенным всхлипом. Харальд едва не выронил кольцо — так сильно тряслись пальцы.
Он просто не мог поверить удаче! Колечко предназначалось как раз для того, чтобы определять людей, потенциально способных к колдовству! Непонятно только, зачем Свенельд его сделал? Разве что для развлечения.
Смирив волнение, он склонился к кольцу, чтобы проверить еще раз. Вдруг понял что-нибудь не правильно?
Но проверка ничего не изменила. И второй и третий раз вышло то же самое. Когда Харальд с облегченным вздохом откинулся на кровати, то обнаружил, что весь взмок от пота, а сердце скачет весенним зайцем.
Ведь пользоваться амулетом подобного рода может кто угодно, а не только маг!
Надев колечко, он выбрался из комнаты. Не знал, как будет действовать талисман, а определить это надо как можно скорее. В общей зале оказалось пусто, пахло жареным луком, а лицо хозяина выглядело так, словно ему с утра наступили на ногу.
На Харальда он взглянул, как на злейшего врага, но завтрак принес.
С кухни, в которой скрылся хозяин, доносились громкие раздраженные голоса, грохот, словно там целенаправленно били глиняную посуду.
От последнего удара здание ощутимо содрогнулось, и в залу скорым шагом вышла высокая пожилая женщина. Лицо ее пылало гневом, а губы были брезгливо поджаты. Вслед за ней, точно провинившийся пес, семенил хозяин.
Но не это заставило Харальда забыть о еде и замереть с поднятой ложкой.
Над головой пожилой женщины, явственно различимый в полумраке, парил столб лазурного свечения. Словно прямо из макушки истекал призрачный голубоватый туман и поднимался почти на аршин, постепенно растворяясь в воздухе.
Женщина скорым шагом вышла во двор. Хозяин прошмыгнул вслед за ней, но вскоре вернулся. На лице его была написана злость, смешанная с облегчением.
— Эй, почтенный! — крикнул Харальд поспешно. — Принеси-ка мне пива!
А когда хозяин подошел, неся мокрую деревянную кружку, он поинтересовался осторожно:
— Кто эта старая женщина?
— Теща моя! — бросил хозяин зло, с грохотом водружая кружку на стол. Напиток возмущенно булькнул, а пена, похожая на плевок, принялась сползать по стенке. — Старая дура! Всегда приходит, чтобы испортить настроение! И делает это на редкость умело! Чтоб ее вспучило, старую ведьму!
— Почему ведьму? — с удивлением спросил Харальд.
— А глаз у нее дурной, — проговорил хозяин с сердцем. — Если посмотрит на кого криво, то все, через неделю — или лишай у того вскочит, или животная болезнь нападет!
— Какая-какая?
— Животная, — охотно пояснил хозяин. — Когда живот болит и дрищешь так, что демоны в обморок падают. Помню, когда я только с женой познакомился, то сразу мамане ее не по нраву пришелся! Ох и трепало меня тогда…
Но Харальд уже не слушал, мысли крутились, как мельничные жернова, и заглушали назойливое бормотание хозяина. Ясно, что склонная к раздорам теща обладает магическим даром, который и проявляется столь неприятным для окружающих образом. А синее свечение, висящее над ее головой, и есть тот знак, который подает своему носителю колечко, изготовленное некогда Свенельдом.
Осталось только найти человека с таким знаком, который бы согласился свой дар развивать. При одной мысли, что учеником может оказаться виденная только что старая карга, Харальда пробрала дрожь.
С тещами не под силу сладить даже Владетелям!
Верховный жрец отдавал приказания свистящим шепотом, и младшие служители Больного Бога повиновались беспрекословно. Каждый знал — таким голосом вещает сам хозяин храма, властелин тысяч болезней.
А ослушаться приказа божества — себе дороже!
А Харальд Младший корчился внутри своего тела, будучи не в силах остановить шевелящиеся губы, из которых потоком лились слова.
— Повелеваю вам, слуги мои, найти в городе Бабиль человека по имени Харальд! — По склоненным спинам жрецов прошло шевеление, по залу разнесся чуть слышный шорох. — Волосом он сед, росту невысокого, глаза светлые. Хорошо владеет мечом, так что будьте осторожны! Идите, и чтобы завтра к вечеру этот человек был живым доставлен в храм!
— А если городская стража будет препятствовать? — спросил один из жрецов, самый смелый, с могучими плечами кузнеца.
Бог, вопреки ожиданиям, не разгневался.
— Скажите им, что искомый человек совершил святотатство в нашем храме, — сказал он после некоторого размышления. — Идите!
Переговариваясь, жрецы заспешили к выходу. Почти сразу Харальд ощутил, что способен управлять мышцами. Но легче не стало, ибо внутри головы зазвучал бесплотный голос, от которого зудело в ушах.
«Глупый ты, — проговорил он мягко. — Думал, что сможешь утаить встречу с отцом от меня, бога? От твоего хозяина?»
Харальд не ответил ничего.
"Но я добр, я даже не послал тебя самого ловить его, — не унимался бог. — А ведь на такую приманку, как ты, этот маг клюнул бы. — В бесплотном голосе послышалась ненависть:
— Но ничего, когда он будет в моих руках, я сполна наслажусь его муками! С помощью ТВОИХ глаз!"
«Он не маг!» — ответил Харальд про себя. К чужому присутствию внутри он так и не смог привыкнуть за все эти годы.
«Не верю! — Больной Бог рассмеялся. — Маг теряет способности только вместе с жизнью! Но вот где он прятался все эти годы — мне действительно интересно».
«Что же ты не войдешь прямо в его тело? — язвительно поинтересовался Харальд. — Не изнуришь его какой-нибудь мучительной болезнью?»
Боль стегнула по телу, волной прокатилась по позвоночнику — бог гневался. Голос его звучал, как шипение огромной разъяренной змеи: «Как и все маги, он скрыт от меня и неподвластен мне напрямую! Именно за это я так его и ненавижу…»
Голос истончился, исчез, что-то холодное коснулась затылка, и Харальд обнаружил, что остался один. Внутри головы было пусто, как в брюхе нищего, а чувствовал верховный жрец себя гнусно, словно вымазался куриным пометом.
Как всегда после общения с богом.
Небо над городом раскинулось ослепительно синее, точно его вырезали из огромного сапфира. Неудачными сколами смотрелись редкие перышки облаков. А солнце сияло, точно отверстие, через которое льется расплавленное золото.
Но, несмотря на ясную погоду, было по-майски прохладно. По улицам летал свирепый ветер, родившийся где-то на вершинах Северных гор. Яростно гудел в кронах деревьев, дышал в лицо холодом, рвал с плеч плащи.
Харальд бродил по улицам, цепко вглядываясь в лица встречных. Искать потенциального ученика лучше там, где людей больше всего. Лучшего места, чем Бабиль, не найти.
Чтобы обойти весь город, хорошему ходоку понадобится не один день, но Харальд и не надеялся на быстрый успех. Шел не торопясь, время от времени заходил в лавки, приценивался к узкогорлым медным кувшинам, украшенным искусной чеканкой, что привезли с юга, к роскошным коврам с Островов, которые собрали в себе все оттенки моря — от нежно-голубого до густо-зеленого, почти черного.
Перед глазами его проходили сотни людей — высоких и маленьких, жирных, как свиные колбасы, и худых, точно щепки, молодых и старых. Мелькали глаза: черные, желтые, голубые, серые и зеленые, вились и торчали прямо волосы самых разных цветов, от льняного до угольно-черного.
Но знак более не встречался.
Незаметно подкралась усталость, а вместе с ней и раздражение. Харальд вдруг решил, что все напрасно, что во всем этом проклятом городе нет ни единого человека с магическим даром!
Даже не зашел в таверну, как сначала собирался. Развернулся и побрел назад, к постоялому двору. И вдруг застыл, выпучив глаза.
Навстречу, надменно выпятив подбородки, шествовали несколько роскошно одетых мужчин. Расшитые золотом халаты сверкали так, что глазам было больно, а на шапку каждого пошло столько белого полотна, что хватило бы одеть крестьянскую семью. На пальцах — перстни, в которых золота больше, чем в казне иного владельца замка.
Так одеваются только купцы, которые изредка прибывают с обозами с дальнего юго-востока, откуда-то из-за степей. Товары, что они привозят, редки и стоят немалых денег.
Но вовсе не сами купцы поразили Харальда. Видывал и не такое. Просто над передним из чужестранцев, колыхаясь, возносился столб ярко-синего свечения. Знак сильного магического таланта.
Харальд поспешно отступил в сторону, давая дорогу. Взглянул в лицо отмеченного. Узкие, плотно сжатые губы, горбатый нос, похожий на клюв, и острый, как у хищной птицы, взгляд из-под полуопущенных ресниц.
Когда купец прошел, Харальд еще долго смотрел ему вслед. Такого не уговоришь, не убедишь, даже если удастся найти переводчика с их чудного наречия. Зачем ему становиться магом? У него и так есть все, и незачем гнуть спину, осваивая сложное искусство.
Понурившись, Харальд побрел дальше. Миновал небольшую площадь, в центре которой плескал фонтан. В одном из домов пристроилась пекарня, из которой плыл такой аромат, что кишки заворчали и начали бросаться друг на друга.
Невесело усмехнувшись, Харальд свернул в проулок, надеясь срезать путь. Дома тут стояли так тесно, что неба видно не было. Со всех сторон нависали серые стены. Они напомнили Северные горы, где встречаются ущелья, в которых склоны точно такие же отвесные, но куда выше.
Он улыбнулся собственным воспоминаниям, но вдруг кто-то крикнул за спиной:
— Харальд, стой!
Он невольно обернулся.
Когда невысокий мужчина с белыми, словно перья луня, волосами, оглянулся на провокационный выкрик, то Эдред, младший жрец Владыки Всех Болезней, подумал, что сегодня хороший день. Как иначе оценить то, что из сотен поимщиков, рассыпавшихся по городу, удача улыбнулась именно ему?
Он покрепче перехватил тяжелый посох (служителям запрещено носить оружие) и рявкнул:
— Вперед! Хватай его!
Пятеро младших жрецов, отданных Эдреду в подручные, не подвели предводителя. Дружно затопали башмаками по мощенной булыжниками мостовой.
Седоголовый чужак быстро огляделся, на лице его появилось сомнение.
«Не убежать тебе, старикан! — подумал злорадно Эдред. — Попался!»
Но дед, вместо того чтобы впасть в панику или беспрекословно сдаться жрецам, преспокойно извлек из ножен меч. Тускло сверкнуло отточенное лезвие.
«Ничего себе!» — успел подумать Эдред и, не мешкая, обрушил дубину на плечо седого. Она со свистом разрезала воздух и ударила… в пустоту. Жрец потерял равновесие и кубарем покатился по земле. Хрустнули, жалуясь на жизнь, ребра.
Кто-то орал над головой, слышался какой-то стук. Но он вскоре стих, сменившись топотом.
Эдред поспешно перевернулся на спину и сел. Перед его носом оказалось острие меча, держал который седоголовый чужак. Лицо его было злое, а глаза смотрели нехорошо, с прищуром.
Эдред мгновенно облился потом снаружи и похолодел внутри.
Проулок был пуст. Мостовую украшали куски жреческих посохов (если честно, то боевых дубин). Перерублены они были аккуратно, на ровных срезах белело дерево.
«А где остальные? — потрясенно подумал Эдред. — Неужели сбежали?»
Он опасливо поглядел на седого.
Тот растянул губы, обнажив острые зубы, похожие на волчьи. Голос оказался резким, скрипучим:
— Кто велел меня схватить? Говори быстро, а не то насажу на меч, как куропатку!
Эдред ощутил, как холодное острие коснулось кожи, заговорил торопливо и сбивчиво:
— Сам верховный жрец приказал… точнее, бог его устами… не убивайте меня, я только выполнял…
— Не суетись, — седой поморщился. — Сколько человек ищет?
— Все жрецы, по всему городу! Скоро сообщат страже… что ты совершил святотатство в храме!
— Ясно.
Седой вдруг вскинул меч. Эдред застыл, не понимая за что? Ведь он же честно рассказал все.
Лезвие со свистом разрезало воздух, что-то ударило по голове. Перед глазами сверкнула ослепительная вспышка, и, прежде чем провалиться в беспамятство, жрец Больного Бога успел подумать: «Нет, сегодня не самый удачный день».
Харальд брезгливо взглянул на лежащее тело, убрал меч, которым только что огрел ретивого жреца плашмя по лбу. Пусть полежит, отдохнет.
Оглянулся. Проулок безлюден, словно и не было только что воплей и размахивания оружием. Ни одно окно не приоткрылось. Даже самые любопытные затаились.
Харальд поспешно зашагал к «Зеленой жабе». Судя по тому, что его разыскивают на улицах, они не знают, где он остановился. Постоялых дворов в Бабиле сотни, и чтобы обойти их все, потребуется немало времени.
Он шел осторожно, постоянно оглядываясь. Когда впереди среди серых и коричневых одежд простых горожан мелькнули белые балахоны жрецов, то поспешно свернул в ближайшую лавку.
Она оказалась аптекой. Пришлось обсуждать с пожилым хозяином средства от ревматизма. Харальд тряхнул стариной, вспомнил кое-что из магических методов исцеления.
Когда ушел, то аптекарь поспешно извлек кусок пергамента и принялся записывать рецепт, основой которого служил барсучий жир, вытопленный в новолуние. Лицо старика было ошеломленным, и он время от времени качал головой. Зрела догадка, кем мог быть странный посетитель, но аптекарь изо всех сил гнал ее прочь. Опасно в наше время даже думать о магах!
До постоялого двора Харальд добрался без происшествий. Расплатился с хозяином, который с утра пострадал от тещи, и поднялся в комнату, за вещами. Спешно покидал их в сумку, туго завязал ремешки.
Когда спускался, услышал встревоженные голоса. Открыл дверь, ведущую с лестницы в главный зал, и тут же замер на месте. У стойки, почти закрывая ее, стояли трое в белых одеяниях. На подолах виднелся знак Больного Бога — круг из двух спиралей, зеленой и черной.
— Что вам надо? — послышался из-за белых спин злой голос, принадлежащий, вне всяких сомнений, хозяину. — Мало того что я хожу в храм, так вы еще и сами заявились ко мне!
— Мы хотим знать, — кротко ответил один из жрецов, — не останавливался ли у тебя мужчина по имени Харальд, росту невысокого, седой…
— Не знаю никакого Харальда! — рявкнул хозяин. Жрецам не повезло — владелец постоялого двора пребывал в исключительно дурном настроении.
— Почтенный, ты, может быть, не понял, кто перед тобой? — В голосе жреца появились лязгающие нотки.
Дослушивать беседу Харальд не стал. Запал вскоре пройдет, хозяин вспомнит, что у него живет худощавый седоголовый мужчина средних лет, неразговорчивый и странный. До того, как это случится, следовало убраться с постоялого двора.
Вышел из здания через черный ход. Прошел мимо кухни, откуда доносилось аппетитное шипение и бульканье, миновал выгребную яму, поморщившись от резкой вони. Бросил медную монетку мальчишке, служащему при конюшне:
— Коня, живо!
Отрок оказался расторопен. Мгновение — и вороной жеребец, наследство погибшего Свенельда, появился на дворе. Сытый, шерсть блестит, но явно застоялся в темной конюшне.
Ощутив на морде прикосновение свежего ветра, конь красиво изогнул шею и радостно заржал. Харальд погладил животное, поспешно прицепил седельную сумку и поставил ногу в стремя. За спиной раздался скрип открывшейся двери.
— Вот он! — крикнул кто-то отчаянно. — Быстрее, уйдет!
Харальд вскочил в седло, краем глаза заметил мелькание белых балахонов. Почувствовав тычок каблуками, жеребец вновь заржал и рванул с места так стремительно, что наездника мотнуло в седле.
Он подтянулся, сел ровно.
— Уходит, уходит! — верещал кто-то. — Стреляй в коня, иначе не догоним!
Копыта грохотали, с визгом шарахнулась оказавшаяся на пути служанка. Но проклятые ворота, за которыми он станет недосягаем, приближались почему-то очень медленно.
Донесся звучный хлопок, что-то свистнуло рядом.
Пролетев мимо, стрела вонзилась в землю. Разочарованно затрясла белым оперением. Из-за спины раздались вопли, полные досады.
«Меньше бы молились, — подумал Харальд торжествующе. — Больше бы стреляли! Глядишь, и по коню не промазали бы!»
В самых воротах не удержался, придержал скакуна. Повернулся и издевательски помахал рукой.
Под копытами вилась серая лента дороги. По сторонам тянулись голые черные поля, на которых деловитыми жуками копошились крестьяне. Ветер нес запахи вспаханной земли и лошадиного пота.
Харальд пятый день как покинул Бабиль и ехал на север. В воротах его никто не задержал — не успели, скорее всего, носители белых балахонов перекрыть все выходы из города.
Он опасался погони, но ее не было. То ли за пределами города власть жрецов слишком слаба, то ли нет у храма людей, способных поймать бывалого наемника. Даже если так, то деньги точно есть, а нанять опытного охотника за беглецами — дело времени.
Помня об этом, Харальд спешил. Селения старался объезжать, ночевал в лесу. На его счастье, погода стояла сухая.
За поворотом появилась большая деревня. При виде ее Харальд неожиданно вспомнил, что с самого Бабиля не пил пива, возникло желание поесть горячего, выспаться в мягкой постели.
Объезжать деревню совсем не хотелось. Ведь он отъехал от города далеко. Вряд ли сюда доберутся жрецы.
Преодолев сомнения, он решительно направил коня в сторону добротных, крытых черепицей домов.
На чужака никто не обратил внимания. Понятное дело, деревня стоит на тракте, каждый день кто-нибудь да проезжает. Харальд миновал несколько дворов и выехал на небольшую площадь.
Тут обнаружились сразу два постоялых двора — похожих словно близнецы. Один по правую руку, другой по левую. Некоторое время Харальд колебался, а затем решительно направился налево.
Передал радостно зафыркавшего коня (тот учуял свежий овес) слуге, а сам вошел внутрь. Тут оказалось удивительно чисто и опрятно: дощатый пол натерт до блеска, на столах — ни соринки, и даже посетители какие-то тихие и немногословные.
Едва уселся, как раздался частый стук башмачков. Веселый девичий голос спросил:
— Что угодно господину?
Он поднял глаза и обомлел. Вовсе не потому, что служанка была особенной красавицей. Среднего роста, крепкая, сероглазая, она была всего лишь миловидна, но зато над головой девушки, словно пламя пожара, возносилось синее свечение, густое, как сметана.
Про колечко, надетое в Бабиле, Харальд успел подзабыть.
— Что угодно господину? — спросила девушка и нахмурилась. Должно быть, на нее давно никто так не пялился.
Харальд поспешно опустил глаза.
— Пива и что-нибудь поесть.
— Баранья похлебка, жаркое, рыба? — спросила служанка.
Выслушав заказ, она ушла. Простучали по полу башмачки, а Харальд все смотрел ей вслед — вот он, магический талант, бери и учи. Только вряд ли она согласится.
Он сидел за столом до вечера. Заказал комнату, велел отнести туда вещи, а сам все потягивал темное тягучее пиво, отдающее медом и какими-то травами. Варили его, как узнал, тут же, на постоялом дворе, по рецепту, передающемуся из поколения в поколение.
В животе появилась тяжесть, при каждом движении там булькало, словно в небольшом болоте. Оставалось дождаться только кваканья. Мысли ворочались в голове большие, как валуны, и невеселые, точно песни нищих.
— Эх, парень, — рядом на лавку бухнулся кто-то тяжелый, воняющий прогорклым салом. — Больно на тебя смотреть!
— Почему? — спросил Харальд, косо поглядывая на нежданного собеседника — грузного старикана в замасленной одежде. Борода его торчала клоками, а из ушей высовывались пучки седых волос. Но темные глаза блестели хитро и проницательно.
— А ты все на нашу Фридку глазеешь! — Дед засмеялся, задребезжал, словно старая железяка. — Да только она не твоего поля ягода!
— Это отчего же?
— Вот угости меня, — откуда-то появилась чудовищно огромная пивная кружка, похожая на бочонок, отрастивший ручку, — и я все тебе расскажу!
Харальд усмехнулся, приподнял кувшин. Густая, словно масло, жидкость, играя бликами в свете факелов, все лилась и лилась в кружку старика, а та все не желала наполняться. В конце концов пришлось вылить все.
Дед хищно облизнулся, сделал глоток. На лице его появилось выражение величайшего блаженства.
— Ох, спасибо, добрый господин! — проговорил он, опустошив кружку наполовину. — Потешили старика!
Он нагнулся к самому уху Харальда, тон его стал заговорщицким:
— Йофрид — она ведь не просто служанка, она дочь хозяина! — Дед многозначительно поднял костлявый длинный палец, похожий на высохшую ветку. — И свадьба у нее скоро! Осенью она выходит за Рыжего Хрольва, сына мельника! Вот будет свадьба!
Старик мечтательно закатил глаза и зачмокал, предвкушая, скорее всего, дармовую выпивку.
Харальд судорожно сглотнул: да, девицу из богатого дома, которую ждет скорое семейное счастье, не соблазнишь на изучение магии. Была бы хоть нищая служанка…
Хмель мгновенно выветрился из головы, сердце сжалось.
Он спросил, стараясь, чтобы голос звучал ровно:
— А что за человек Рыжий Хрольв? Хороший?
— Да. — Дед сделал еще один невероятно длинный глоток и довольно огладил себя по брюху. — Лучший жених в окрестностях! Красивый, работящий, непьющий! Так что тебе, чужак, — старик рассмеялся, — не повезло!
— Это еще как сказать, — проговорил Харальд, ощущая прилив странной, злой решимости. Отчаяние сгинуло, словно его и не было, а сердце стало твердым, как алмаз. Учиться можно заставить и насильно! Свобода и счастье сына стоят того!
Он заказал еще пива и просидел за столом почти до самой ночи. В голове созревал рискованный и жестокий план.
— Эй, открывай! — Он ударил в дверь ветхой хижины с такой силой, что та затряслась и возмущенно заскрипела.
Изнутри послышались шаркающие шаги, потом старушечий голос произнес:
— И чего колотишь, жаба тебя задери? Всяк норовит обидеть бедную женщину!
Ворча, хозяйка принялась отпирать засов. Харальд тем временем осматривался. Хижина знахарки (про которую ему рассказал все тот же дед) располагалась на отшибе. За ней начиналось самое настоящее болото, бледно-зеленое по весеннему времени, по сторонам простирался лес — густая поросль осины вперемежку с березами. Безрадостный бело-серый пейзаж.
Дверь со скрипением отворилась. За ней оказалась крохотная старушонка, замотанная в какие-то тряпки. Из них торчал длинный нос и сердито блестели большие глаза, похожие на совиные.
Синее сияние — знак колдовского таланта, здесь тоже присутствовало, но совсем слабенькое, едва заметное.
— Что тебе надо? — пробурчала знахарка, рассматривая чужака.
— Сонное зелье, — проговорил Харальд. — Самое сильное, которое есть!
Старуха посмотрела подозрительно.
— А на что оно тебе? Голова-то седая, а руки в крови, я вижу!
Харальд невольно напрягся — а вдруг бабка на самом деле видит правду? Узнала, кто он такой, точнее-кем был.
Но ответил уверенно, спокойно:
— Не бойся, старая, сейчас никто не пострадает! Ничья кровь не прольется! Просто сплю я плохо, — изобразил на лице кровожадную ухмылку. — Воспоминания о тех, кого убил, донимают!
— Ну-ну, — буркнула знахарка. — Таких, как ты, совесть не мучает… А заплатить есть чем?
Блеснула золотая монета. Еще из денег, доставшихся от Свенельда и убитых воинов.
Бабка заворчала довольно, точно сытый кот, из-под лохмотьев появилась высохшая ладонь, похожая на птичью лапку.
— Сначала зелье! — сурово сказал Харальд, отводя руку с монетой. — И самое сильное! Не вздумай обмануть!
Бабка исчезла в глубине хижины, откуда сильно пахло травами. Не возвращалась долго. Слышалось
Приглушенное покашливание, треск и постукивание, словно копалась в груде камней.
Когда появилась на пороге, то в руке была небольшая баклажка из бересты.
— Сильнее не бывает, — проговорила старуха, — выпив глоток этого зелья, человек на двое суток впадает в глубокий сон. Жизнь в нем замирает, он не потеет и почти не дышит. Не чувствует боли и неудобств. Можно даже принять его за мертвого. Но потом встает как ни в чем не бывало!
— Честно заработала, старая! — Харальд осторожно принял баклажку, позволил знахарке взять монету. Золото тут же исчезло в лохмотьях.
— Прощай, седой, — сказала она и вдруг хихикнула. — Надеюсь, что задуманное тебе удастся… Ох и переполох будет в селе!
Дверь захлопнулась, оставив стоящего перед ней Харальда в полном недоумении.
Ночь была глухая. Харальд специально подгадал, чтобы без луны, да еще и повезло — ветер нагнал плотные низкие тучи. Так что вместо звездного небосвода нависало нечто давящее, мрачное, а темно было вокруг, как в подземелье.
Он прожил на постоялом дворе два дня, а сегодня вечером съехал, купив у одного из зажиточных крестьян хорошую лошадь. Последние деньги отдал, но глупо жалеть золото, когда речь идет о судьбе сына.
От деревни отъехал всего на версту. В лесу, в стороне от дороги привязал коней, затаился и принялся ждать ночи. Когда стало достаточно темно, выбрался из чащи и заспешил туда, где тускло горели огоньки в домах.
За два дня изучил расположение построек, и к постоялому двору подкрался сзади, со стороны огородов. Извозился в сырой земле, но зато ни одна собака не тявкнула, никто не заметил скользящую во мраке тень.
Долго ждал, пока погаснут огни на постоялом дворе. Оттуда доносились песни, гогот, плыл дразнящий аромат жаренной на вертеле свинины. Наконец все стихло, последние гуляки на карачках уползли по домам. Погасили огонь, и на дом пала тьма.
Харальд выждал еще некоторое время, затем поднялся. Стремительно и бесшумно перемахнул через забор.
Тут же рядом обрисовалась серая тень, послышалось угрожающее рычание:
— Злюк, это же я! — прошептал Харальд. Пока жил на постоялом дворе, успел прикормить сторожевого кобеля.
Вот и сейчас поспешно вытащил заранее припасенный кус лакомой печенки. Пес лизнул ладонь, послышалось чавканье. Во тьме блеснули огромные клыки.
Вздохнув, Харальд извлек из ножен меч. Ударил рукоятью, прямо по затылку собаке. Раздался хруст, и огромный кобель беззвучно упал. Как ни привязался к гостю, не потерпит, чтобы из хозяйского дома что-либо унесли.
Харальд затаился, вслушиваясь во мрак. Но вокруг было тихо, и он поспешно добежал до заднего двора. Ход в дом здесь, как успел выяснить, запирается простой щеколдой. Мирно живут в деревне, а уж про воровство и думать забыли.
Просунул лезвие кинжала в щель, осторожно повел наверх. Преодолел сопротивление, затем аккуратно
Толкнул дверь. Та приоткрылась без скрипа, изнутри пахнуло теплом.
Проскользнул в щель, как змея в нору. Сделал шаг, тут же нога наткнулась на что-то твердое, раздался грохот.
Сдерживая боль в ушибленной ноге, замер и прислушался — вдруг кого потревожил? Внутри дома он ориентировался прекрасно, без всякого света, но какой же дурень оставил у самой двери пустой бочонок?
Все было тихо.
Поскрипывая половицами, прокрался на хозяйскую половину дома. Миновал комнату, из которой доносился храп на два голоса, а у следующей двери остановился. Именно здесь ночует Йофрид, ради которой он все и затеял.
Сердце дернулось и запрыгало резвым жеребенком.
Имеет ли он право похищать девушку из родительского дома, обрекая тем самым и ее и отца с матерью на страдания? Лишая ее свободы, семейного счастья, дома?
«Но мой сын в рабстве!» — ответил он собственным сомнениям. — Девушка вернется домой, после того как выполнит то, что мне от нее нужно!"
«Вряд ли ее примут после этого! — возразил ехидный внутренний голос. — После того как долгое время пропадала где-то с мужчиной, сочтут обесчещенной, и ты, именно ты, будешь в этом виноват!»
Харальд сжал кулаки до боли, понимая, что любая заминка может вызвать крушение всего плана. Приказал себе успокоиться. И плавным движением распахнул дверь.
Облегчая задачу, на столе догорала толстая белая свеча, расплывшаяся в неопрятную лужу. Пахло горячим воском.
Йофрид лежала на спине, рот ее приоткрылся, а дыхание было ровным.
Поспешно, не давая себе времени на сомнения, Харальд извлек баклажку. С чмоканьем вытащил пробку, по комнате потек запах — сладкий, дурманящий.
В два шага достиг постели, зажал девушке нос и поспешно вылил сонное снадобье, черное, как смола, ей в рот.
Йофрид дернулась, на мгновение даже открыла глаза. Но тут же затихла. Мускулы ее расслабились, дыхание стало неслышным. Зелье действовало так, как и сказала знахарка.
Шкаф для одежды гостеприимно распахнул широкую пасть. Не особенно вглядываясь, Харальд набрал в мешок одежды, сунул туда же две пары крепких башмаков.
Когда взвалил завернутую в одеяло девушку на плечо, то ощутил, как хрустнули сухожилия и напряглись мышцы. Она вовсе не была пушинкой.
Медленно, стараясь не шуметь, выбрался в коридор. В одной руке — мешок, другой придерживал девушку. Если наткнется на кого, даже не сможет сражаться, а уж о том, чтобы бегать с такой ношей, не может быть и речи.
Но в доме было все так же тихо. Похититель беспрепятственно выбрался во двор. Во мраке рядом с собачьим трупом блестела лужа крови.
Через забор перебрался с некоторым трудом. Хлипкие доски скрипели, Харальд ругался яростным шепотом. Пришлось помучиться, прежде чем оказался на другой стороне.
Увязая по щиколотку в мягкой почве, потащился к лесу, туда, где ждут лошади. Перегруженное плечо начало потихоньку неметь, а ведь идти почти версту.
Но он все же дошел. Когда добрался до лошадей, то чувствовал себя таким измотанным, словно ворочал мешки с мукой. Ноги тряслись, в горле пересохло, а в груди сипело, как в старой пастушьей дудке.
Девицу запеленал в приготовленный мешок и закинул на спину заводному коню. Непослушными руками привязал, чтобы не свалилась при скачке. Едва не падая от усталости, взгромоздился на своего коня и дал шпоры.
До рассвета нужно уйти как можно дальше.
