В последующие дни меня все не покидала мысль отомстить за Инза. Ярко светило солнце, задувал бодрящий ветерок, катились высокие волны. «Киттивэйк» скользила по этим волнам, как птица. Огромный парус позволял развивать большую скорость.

По крайней мере, не сбылось одно из пророчеств Инза: в море я чувствовал себя так же прекрасно, как и на земле. Даже когда качка усилилась и волны окатывали корабль, так что мы промокали до нитки, я не переставал думать об Инзе. Солдаты постоянно нависали над бортами извергая содержимое желудков, чем вызывали насмешки капитана Л'юра и остальных моряков. Среди страждущих на радость Яношу, находился и Кассини. Похоже, морская болезнь, со смехом шептал мне на ухо Янош, действует на внутренности и магов. Я тоже веселился — никогда еще я не чувствовал себя так бодро. С каждой лигой, приближающей нас к Редонду, силы мои прибывали. В крови играл огонь приключений, и я совсем забыл о мрачной фигуре Грифа. Что же касается Инза, то я пообещал себе, что извлеку урок из его смерти, хотя толком еще не знал, какой именно. Про себя я посвятил эту экспедицию ему, обещая принести в случае благополучного возвращения в жертву жирную овечку и поминать Инза наравне с Халабом и моей матерью.

Так уж получается, что каждый путешественник, направляющийся к новым землям, мало обращает в начале путешествия внимания на своих товарищей. Все так ново и незнакомо, что заботы и дела компаньонов уходят в тень. И я не мог точно сказать, чем занимались члены нашего отряда в эти дни. Я помню только, что Кассини постоянно блевал. Помню, что постоянно чем-то недовольны были моряки. Помню, что сержант Мэйн отделил солдат от моряков и постоянно следил за тем, чтобы его люди были чем-то заняты, а то и просто муштровал их. Помню, что Янош в основном тоже пребывал в одиночестве, склоняясь над картами и какими-то таинственными бумагами с непонятными каракулями.

Вначале попадались и другие корабли — все в отдалении, поскольку Л'юр был очень осторожным капитаном, и ему повезло, что он еще ни разу не попадался пиратам на пути. Мне же, как и всякому новичку, было очень интересно узнать, откуда идут эти суда и куда по дороге заходили. И тут до меня дошло, что ведь эти суда наверняка не ищут новые и чудесные страны, подобно мне, и смеялся над их жалкими устремлениями. И по мере продвижения дальше в открытое море судов становилось все меньше, а вскоре и вообще ни одного, мало кто отваживался здесь путешествовать, а те, кто осмеливался, были столь же осторожны, как и мы.

В море встречались различные живые существа. Попадались рыбы, взлетающие над водой, и черепахи, такие громадные, что на своем панцире могли бы увезти несколько человек; насекомые с туловищами размером с голову человека и длинными тонкими ногами, на которых они словно по льду скользили по воде, охотясь в плавучих водорослях. Я видел чудовище, в два раза длиннее нашего судна, которое пускало фонтаны из отверстия в голове. При нашем приближении оно скрылось. А позже я заметил двух огромных птиц или существ, похожих на птиц, с огромными кожистыми крыльями и длинными острыми клювами. Они пикировали на какую-то темную тушу в море, раздирая ее плоть и торжествующе вскрикивая. Когда мы подошли ближе, я увидел, что это дрейфовал труп одного из тех фонтанирующих существ, которых мы уже видели. В боку у него торчало несколько гарпунов.

На другой день среди волн резвился морской ящер. Он был старым, и вслед за ним по воде тянулись водоросли. Поначалу моряки сказали, что он несет нам удачу. Но по мере того как ящер продолжал плыть за нами, все начали посматривать назад с растущим беспокойством. Долго он преследовал нас, и, пока не исчез, его уже откровенно осыпали проклятиями.

Когда мы вошли в район великих глубин, цвет и сам вид моря изменился. Моряки перешептывались о том, что здесь вообще нет дна и что местом этим правит страшное божество, и если хоть краем уха услышит человек его имя, то смертному не жить. Капитан посмеивался над этими разговорами, уверяя, что настоящему моряку не к лицу верить в такую чепуху. Но я уловил нотки испуга в его насмешках, а потом и увидел, что пальцем он то и дело дотрагивается до амулета. Вскоре он перестал обрывать эти перешептывания.

Несмотря на страхи моряков, ничего особенного не произошло за время, пока мы находились над этими глубинами. Но я понимал их нервозность. За все время плавания в этих водах мы не видели ни единого живого существа — ни рыбы, ни морского ящера, ни даже какой-нибудь заблудившейся медузы. Мы словно находились в вымершем море. И когда на следующий день один из моряков заметил чей-то парус и закричал, мы все проворно бросились к фальшбортам. Л'юр решил, что корабль из Редонда и нам надо узнать у него новости, поэтому повернул в сторону незнакомца, подняв над мачтой флаг с изображением двух рук в дружеском рукопожатии. У этого судна было три паруса, тоже косые. По мере нашего приближения оно и не думало менять курс, или сбавлять скорость, или, наоборот, пытаться улизнуть. Мы кричали что мы друзья. Никто не отвечал. Когда до чужого судна оставалось расстояние не далее как на бросок копья, мы разглядели, что палубы пусты и отвечать нам некому. Паруса судна то надувались под ветром, то с хлопком опадали, и в тишине разносились лишь эти жутковатые звуки. Мы потрясение смотрели, как движется рулевое весло. Но кто же правил и как?

— Колдовство, — шептали моряки.

Л'юр выкрикнул команду отваливать в сторону, но все же мы успели пройти достаточно близко от борта судна. Палуба его оказалась покрытой зловещими пятнами засохшей крови, и еще больше крови было пролито у основания грот-мачты. Но не видно было трупов, не слышно было стона раненых. Нас охватил ужас. Л'юр завопил во всю глотку, и моряки так поспешно бросились исполнять его приказания, словно это сам Темный искатель пустил в погоню за нами свору гончих. «Киттивэйк» рванулась почти прыжком вперед, подальше от корабля-призрака, и, когда мы отошли на приличное расстояние, Л'юр созвал совещание.

Кое-кто тут же заявил, что это проделки какого-нибудь злого колдуна. Другие считали, что виною всему пираты-демоны. Ходили слухи, что эти чудовища нападают на корабли, грабят их, а потом едят моряков. Янош уговорил Кассини на время отвлечься от проблем своего желудка и произнести небольшую проповедь о добрых богах и милосердных людях. Но в этой речи не хватало страсти, поскольку сказывалась не только морская болезнь Кассини, но и его собственный страх. Он пытался подбодрить нас рассуждениями на тему, что, дескать, в таких экспедициях, как наша, столкновения с различными неожиданными явлениями — дело обычное. Но сам увидел, что слова его не доходят до цели, и потому призвал принести жертву богам этого места. Завязался спор. Большинство выразило мнение, что мы уже приносили жертву нашим собственным богам, и потому они могут рассердиться, поэтому если и приносить жертву, то только местным богам, или они отвернутся от нас. Для этого обряда у нас была только маленькая свинья — корабельный талисман. Кассини настоял на своем требовании, справедливо полагая, что местные боги здесь сильнее. Свинья завопила, когда ей разрезали горло, а Кассини набрал ее крови в медную чашу, разрисованную таинственными символами.

— От этого толку не будет, — сказал один.

— Нужен дар получше, — сказал другой.

— Это же всего лишь наша свинка, — сказал кто-то тихо.

— Вот эту нашу удачу он сейчас и убивает, — раздался ропот.

И тут я услыхал, как кто-то сказал:

— Этот рыжий во всем виноват. Все знают, что рыжий на корабле — к несчастью.

Янош схватил меня за локоть, и я сделал вид, что ничего не слышал. А когда он повел меня прочь, я услыхал и последнюю реплику:

— Это его бы надо было прикончить. Вот тогда бы нас ждала удача.

— Мои рыжие волосы, — вздохнул я, — всегда были для меня проклятием.

— Глупо сожалеть о том, с чем рожден, — успокоил меня Янош. — Я не удивлюсь, если есть страны, где живут только рыжие, и там проклятым считается какой-нибудь бедолага брюнет.

— Но мне-то что делать? — спросил я.

— Не волноваться. До Редонда осталось несколько дней пути. Зачем заставлять кипеть горшок на сильном огне, когда можно и на медленном? Кроме того, с нами наши верные солдаты-ориссиане, против которых моряки не отважатся выступить. — Но выглядел он, несмотря на свои слова, мрачно. — Но держи свое оружие наготове. На тот случай, если кто-нибудь навестит тебя ночью.

Кассини, завершая обряд жертвоприношения, вылил смесь из крови и колдовских снадобий в море и воззвал к богам громким голосом, заверяя, что мы мирные люди и вскоре оставим в покое их царство. Мы поплыли дальше, и, казалось, люди немного успокоились. Ворчание прекратилось, хотя по-прежнему в мою сторону посматривали враждебно. Когда же мы вошли в район, известный устойчивыми ветрами, экипаж и совсем повеселел. Л'юр направил судно прямо на Редонд, и «Киттивэйк» помчалась по волнам, как крылатая рыба. А в полдень наступил штиль.

Л'юр сказал своим людям, чтобы они не волновались, что это временное затишье; ведь известно, что ветры здесь всегда дуют надежно. Но и ночью царствовало затишье. Утром мы пробудились в ожидании свежего ветерка. Но наши надежды были тщетны. И в полдень не налетел ветер. И ночной бриз не благословил нас своим дуновением. На следующее утро солнце палило немилосердно. И день этот, кроме головной боли от жары, ничего нам не принес. Даже мозолистые пятки моряков обжигались при соприкосновении с раскаленной палубой. На горизонте не было ни облачка, и раскаленное небо не сулило никакого ветерка.

Ближе к вечеру ко мне подошел Л'юр.

— Пора бы вашему воскресителю обратиться к духам ветров, — сказал он. — В этих местах раньше их призывать не нужно было. И пусть попросит их только, чтобы они не вздумали дуть от Редонда. — Он оглядел безоблачные небеса и покачал головой: — И надо бы нам с этим поторопиться.

Я позвал Яноша и Кассини. Добрый мешок духов ветра стоил дорого. Занимались этим ремеслом старые колдуньи, живущие главным образом в портах. Они ловили заблудившихся духов в заколдованные мешки и продавали их морякам, чтобы те использовали их во время штиля. Но цена такого мешка была такова, что использовали его только в случае крайней необходимости. Мы все пришли к заключению, что такой случай наступил.

Кассини совершил церемонию, нарисовав мелом пентаграмму на палубе сразу за клювообразным носом судна. Совершив очищающий обряд в площади пентаграммы, рассыпал золу из редких растений и сожженных частей столь же редких животных. Он надел самую лучшую свою мантию и вынес мешок с духами ветра. Мы все собрались вокруг него, он поднял руки и громко воззвал к Тедейту. В течение получаса он взывал к богу путников, а затем еще более часа провозглашал имя Тедейта, призывая его внять нашим мольбам. Жара стояла невыносимая, но никто не стонал, боясь своим шумом сорвать все дело. Мы терпеливо наблюдали его длительную экзальтацию, поддерживая тех, кому уж совсем становилось невмоготу. Мне хорошо запомнилось это безоблачное небо и полные мольбы слова Кассини. Но ни малейшая тучка не снизошла к нам.

Наконец настал решающий момент. Кассини положил мешок на палубу, взялся за завязку и сильно дернул, быстро отскочив в сторону, чтобы дать выйти духам ветра. Ходили слухи о том, что люди, не успевшие увернуться от их яростного дуновения, погибали. Но в этот день не было никакого яростного дуновения. Вместо поднимающегося к небесам воя ветра из мешка донеслось слабое шипение. Мешок обмяк и остался лежать на палубе, совершенно бесполезным для нас. Кассини обескураженно застыл, раскрыв рот, как дурачок в мантии воскресителя. Моряки удивленно зароптали.

Один из них дерзко прыгнул в пентаграмму и схватил мешок. Я не знал его имени, но уши у него были обкромсанные — расплата за воровство. Он осмотрел печать, свисавшую с завязки, и зло завопил.

— Мне знакома эта печать, — орал Рваное Ухо, — а ее владелица известна как мошенница! Зато она продает свои заклинания очень дешево. Но от них появится ветер не сильнее, чем дунет ребенок — Он повернулся в мою сторону и угрожающе встряхнул мешок. — Ребята, этот рыжий поскупился, — заорал он. — Ему лучше видеть наших жен вдовами, чем раскошелиться на добротный товар.

Толпа взволнованно загудела, не обращая внимания на призывы Л'юра к спокойствию. Некоторые схватились за ножи, требуя принести в жертву богам мой рыжий скальп.

Янош рявкнул команду, и тут же рядом с нами возникли сержант Мэйн и солдаты. Из ножен вылетели сабли, и экипаж смолк. Янош вскочил на бочонок.

— Слушайте меня внимательно, моряки «Киттивэйк», — прокричал он. — Если хоть один из вас протянет к нему руку, я прикажу нашим солдатам умертвить вас всех. Мы уже достаточно близко к Редонду, чтобы обойтись без вашего мореходного искусства — ежели таковое вообще имеется. И можете мне поверить, мы управимся.

Мэйн в знак подтверждения этих слов ударил саблей о щит. Солдаты повторили его жест. Звон боевого металла о боевой металл напугал моряков. Они по-прежнему молчали и не двигались с места.

— Ветер появится тогда, когда появится, — сказал Янош. — У нас достаточно еды и питья. Донимает только жара. Скоро Тедейт благословит нас. Наверняка он сейчас занят хлопотами о тех, кто оказался в настоящей опасности. Вскоре он обратит внимание и на нас. Разве не призывал его ориссианский воскреситель? А Тедейт никогда не игнорировал мольбы благословенного жреца. А теперь занимайтесь своими делами.

— Вы слышали, дети шлюх? — вскричал Л'юр. — Работы полно, чтобы убить время. А если кто не знает, чем себя занять, так я подыщу ему работенку.

Моряки разошлись, некоторых из них Л'юр заставил ведрами набирать морскую воду и окатывать, охлаждая, палубу. Я поискал взглядом человека с отрезанным ухом, который обвинял меня, но не увидел. Янош спрыгнул с бочонка, и мы вместе подошли к Кассини. Лицо у воскресителя было белым, а глаза настороженно забегали, когда мы приблизились.

— Что же ты делаешь, приятель? — сердито спросил Янош, отбрасывая в сторону привычное уважение к воскресителю. — Я ведь выдал тебе весьма приличную сумму, даже сказал, где можно купить самых хороших духов ветра. Почему же ты не послушался меня?

Кассини пожал плечами. Ответить ему было нечего.

— А я скажу, что ты сделал, — заявил Янош. — Ты решил купить то, что подешевле, а остальное прикарманить. Ты решил, что настолько способный, что и с этой дешевкой сможешь получить хороший ветер. Я прав?

Кассини по-прежнему молчал. Но, судя по выражению его лица, можно было не сомневаться, что Янош попал точно в цель. И теперь внутри Кассини злоба боролась с чувством вины. Это нам было ни к чему. Обманщик или нет, дурак или нет, но Кассини нам был нужен. В нашей компании он оказался согласно закону Ориссы и могуществу Совета воскресителей и должен в ней оставаться, пока мы не вернемся домой.

— Я уверен, это всего лишь ошибка, Янош, — сказал я. — Может быть, он просто ошибся адресом, когда искал лавку.

Кассини ухватился за эту мысль.

— Да, да, — сказал он. — Я был уверен, что попал туда, куда мне сказали. И заплатил полную стоимость. Я виноват в том, что ошибся.

— Ладно, не надо переживать, — сказал я. — Мы все еще наделаем ошибок в этом путешествии. И, пожалуйста, простите капитана Серый Плащ за то, что он сорвался. Нас всех вымотала погода.

Янош понял, куда я клоню, и быстренько переменил тему разговора:

— Пожалуйста, простите мне мою грубость… и эти дурацкие обвинения. Должно быть, я перегрелся.

— Ну что вы, — сказал Кассини. — Все забыто.

Мы улыбнулись друг другу и пошли вниз перекусить. Но по вымученной улыбке Кассини я понял, что слова Яноша не забыты.

Обещанный Яношем ветер не объявился, и дни нашего несчастья продолжали тянуться. «Киттивэйк» дрейфовала с обвисшим парусом, а мы, где только могли, отыскивали тенек и ложились там, дыша как собаки с высунутыми языками. Однажды, сидя под тентом за кувшином вина с Яношем, я вспомнил тот вечер, когда Лито и его бандиты устроили мне засаду у таверны и мы познакомились с капитаном.

— Ты только подумай, Янош, — сказал я. — А ведь мои волосы приносят удачу. Хотя из-за них я и попал в когти Мелины, неудачей это можно считать лишь на первый взгляд. Пути судьбы непредсказуемы, и из-за этой якобы неудачи я познакомился с тобой и теперь вот отправился это путешествие. Да само наше знакомство является жуткой удачей. Если бы ты не шатался по переулкам в поисках, где бы отлить, Лиго наверняка убил бы меня.

Так я пытался развеселить его, но Яношу явно было не до веселья. Напротив, он нахмурился, думая о чем-то, и то, что он наконец сказал, поразило меня:

— Должен со стыдом сказать, что та наша встреча не была случайной. И думаю, настало время во всем признаться — Он сделал большой глоток вина. — После того как ты в таверне отказался от безопасной компании сержанта Мэйна, он пришел ко мне. И сказал, что, похоже, у молодого человека благородного происхождения какие-то неприятности. Правду сказать, я в ответ лишь рассмеялся. Что мне за дело до сынков богачей?

Он внимательно посмотрел на меня. Но я молчал, сбитый с толку этим запоздалым признанием.

— Но затем я подумал, что это, может быть, та самая возможность, которую я ждал, — продолжал он. — Видишь ли, с того самого дня, как я прибыл в Ориссу, я постоянно искал тех, кто помог бы мне с экспедицией в Далекие Королевства. Я не был уверен, тот ли ты человек, который мне нужен, но решил рискнуть.

— Так, стало быть, ты меня просто поджидал на улице у таверны? — спросил я.

Янош кивнул:

— Я должен был бы после первых же слов Мэйна вступиться по долгу службы или из благородных побуждений, но со стыдом признаюсь, что руководили мною лишь эгоистические цели.

Это признание меня растрогало. Янош раскрылся передо мной с еще более человечной стороны. Я ни секунды не сомневался, что с этого момента наша дружба обретет настоящую, честную опору. А иначе, зачем ему было признаваться? Ведь, признаваясь в не совсем благовидных поступках, он не мог добиться для себя никакой выгоды. С той поры, когда мой жизненный опыт еще никак не мог мне ничем помочь, я узнал, что мужчины и женщины в своих поступках руководствуются многими мотивами. В тот момент я поверил, что теперь-то уж Янош действительно мой друг, он ведь мог и просто скрыть все это от меня. Ведь он был одержим навязчивой идеей.

Я налил еще вина, а новая интересная тема заставила забыть о жаре.

— Спасибо тебе за это, — сказал я. — Только сильный человек может признаваться в своих ошибках.

Янош облегченно рассмеялся.

— Ошибок у меня больше, чем силы, — сказал он. — Но я благодарен тебе за эти слова.

— Ты исключительный человек, — сказал я. — Моя сестра назвала тебя сумасшедшим и опасным. А моя сестра редко ошибается. Расскажи мне о себе, если можешь. Ведь все, что я знаю, это просто слухи или несколько намеков которые ты обронил. И вообще, что ты ощущаешь тут, сидя рядом со мной и ожидая ветра от ленивого бога?

Янош помрачнел. Я подумал, что оскорбил его своим богохульством. Но его слова вновь потрясли меня.

— Будь прокляты все боги, — резко сказал он. — Они никогда не появляются в нужный момент. И приходят тогда, когда все кончилось, и самым катастрофическим образом. Не надо зависеть от богов, Амальрик. Поскольку они так же коварны и небескорыстны, как и демоны.

Такого богохульства я еще не слышал. А Янош продолжал:

— Позволь рассказать тебе о тех, кто доверялся богам, вместо того чтобы полагаться на себя. Как ты знаешь, моя мать была дочерью благородного ориссианина, а отец, когда они встретились, принцем из Костромы. Когда он вернулся со своей невестой домой, его отец умер, и население готовилось объявить его королем. Это была тяжкая ноша, быть королем, а у него имелись и братья, готовые нести эту ношу, но народ хотел его… И с огромной неохотой он согласился.

— Как это, неужели с неохотой? — подивился я.

— Причин много, и, если бы ты был постарше, ты бы его понял. А быть королем в Костроме дело особенно трудное. Поскольку король отвечает за удачу этого города. Согласно закону, когда грядет бедствие и уже не остается никаких надежд, король жизнью своей отвечает за неудачу, принося себя в качестве священной жертвы, последней и решающей. Так что семья моей матери была в чем-то права, рассматривая Кострому как землю дикарей, варваров. Но, разумеется, моя семья была гораздо более цивилизованной, чем представлялось, и за те несколько лет, что мне посчастливилось прожить с родителями, у меня были самые разнообразные и искусные наставники, чтобы я мог себя не чувствовать ущербным в настоящем цивилизованном обществе.

— Извини, если касаюсь больного, — сказал я, — но я слышал, что твои родители умерли. Эта история имеет к тому печальному событию какое-нибудь отношение?

— Она именно об этом, — сказал Янош. — У Костромы было много врагов, но у отца хватало ума, чтобы не давать им объединиться, и военного искусства, чтобы держать их подальше от наших полей. Но вот однажды донеслась весть, что какая-то великая орда движется к нашим землям, я не знал, кто это такие были, поскольку я еще был слишком мал, но понимал, что это весьма опасные и злобные враги. Отец выслал разведчиков, и те вернулись с сообщением, что врагов столько, что надежды нет никакой. Кострома была обречена.

Тогда отец надел мантию жреца и поднял знамя нашего божества-покровителя. Он пошел один в поле, где расположилось вражеское войско, установил там знамя и воззвал к нашему богу, чтобы он принял отца в качестве священной жертвы и спас город. Такова была наша сделка с этим богом. Я не назову имя бога, чтобы не добавлять ему сил, настолько я его ненавижу.

Враги двинулись на приступ. Между ними и городом находился только отец. Он стоял и все взывал о помощи к божеству, просил, чтобы спасли его город. Подъехал, смеясь, какой-то всадник и снес ему голову одним ударом. Тело упало, а голову всадник насадил на конец сабли. Армия двинулась к городским воротам. Они убили всех, кто оказал сопротивление, и забрали в плен тех, кто выбрал долю раба. Мать оказалась среди убитых. В каком-то смысле ей повезло, поскольку для общего унижения Костромы всех принцесс напавшие замучили.

То, что произошло в самом городе, я увидел позднее, так как был в тот день с отцом. Хотя я доходил ему тогда лишь до пояса, но как принц обязан был находиться во время жертвоприношения рядом с ним. Когда он упал, я продолжал держать знамя. Я помню, каким тяжелым оно оказалось. И как я был напуган. Но я знал: если я буду держать знамя и призывать бога, он быстрее придет и все сделает как надо. Ко мне кто-то подъехал, закричал и взмахнул саблей. Я ударил его знаменем, но он отбил удар, подхватил меня с земли и бросил на седло.

В глазах Яноша стояла мука.

— После битвы я очутился в загоне для рабов.

— Но тебе удалось сбежать? — вскричал я. — Ты наверняка это сделал, иначе не сидел бы тут и не рассказывал эту историю.

— Нет, — отрезал Янош. — Меня вместе с остальными гнали пешком много лиг, так что я чуть не умер от усталости и жажды. Наконец мы пришли в Редонд, на рынок рабов, где покупатель от ликантийской армии приобрел меня как какого-нибудь барана.

Я вытаращил глаза и изумился себе самому за то, что не испытываю презрения к тому, кто признался, что относился к нижайшему и презреннейшему классу. Я еще раз осмотрел этого темнобородого человека со шрамом на щеке, но увидел в нем только моего друга.

— Как же ты выжил? Ты должен был бежать и вернуться домой. Да, наверняка так и должно было случиться.

Янош вновь покачал головой:

— Нет. Я остался. Что же касается Костромы, то ее больше не существовало. Враги камня на камне не оставили от города. И только звери бродили там.

Он вытащил из-за пазухи статуэтку танцующей девушки.

— На память об отце у меня осталось только это. Только это. Как и о матери. К тому времени фигурка уже была сломана и потерта, так что никто не увидел в ней ценности и не отобрал у меня.

Он допил свою чашу и жестом попросил еще. Я торопливо налил, с нетерпением ожидая продолжения странной истории.

— Я был рабом у солдат чуть ли не год, — сказал он. — Я трудился на кухне или чистил отхожие места. Я был настоящим дьяволенком, злобным и с ножом наготове, если бы вдруг кому-то вздумалось изнасиловать меня. И тут открылась моя способность к языкам. Армия ликантиан выступила в поход в область Костромы, а я знал местные диалекты, и поэтому меня взяли с собой. И с тех пор я повсюду путешествовал с армией. Из меня безжалостно готовили тренированного убийцу. Но у меня хватало мужества продолжать совершенствовать языковое мастерство, и со временем я познакомился со многими народами и их культурами.

— Но как же ты все-таки получил свободу? — спросил я.

— Ликантиане — негодяи, и я их всех ненавидел, — ответил Янош. — Но у них есть один обычай, и в этом они выше ориссиан. Ликантиане позволяют рабам выкупаться на свободу. В этом преимущество их общественного строя. Что я и сделал. Я копил деньги, все, что зарабатывал… или воровал. В конце концов набралась необходимая для приобретения свободы сумма. Я всегда собирался вернуться в отечество моей матери. Но гордость не позволяла мне это сделать раньше. Гордость и кое-что еще.

Он погладил пальцами фигурку танцовщицы.

— Вот что удерживало меня от сумасшествия все эти годы, — сказал он. — Бесконечными ночами я мечтал о Далеких Королевствах, представляя, как я попаду в то дивное место, где окончатся мои страдания. Мне виделось это место жилищем богов. Местом, где никто никому не служит и все добры друг к другу, И где бы я ни находился, что бы я ни делал, во всем я руководствовался только моим желанием отыскать Далекие Королевства. Это были мальчишеские мечты. Но постепенно они превращались в нечто большее. Я поклялся жизнью, что найду их. Так я остался у ликантиан и дослужился у них до капитана. И вновь я копил деньги, чтобы в конце концов покинуть этот город.

— Меня бы мечты не уберегли от сумасшествия, — сказал я, и сказал с большой уверенностью, поскольку даже представить себе не мог, как это я был бы у кого-то рабом.

— Ты бы удивился, друг мой, — сказал Янош, — на что способен человек ради сохранения жизни. Что же касается безумия, то, может быть, я и тронулся. Но, как я уже сказал, то, что у меня считается рассудком, сохранилось только благодаря мечте. Я изучал языки. Я изучал людей, разглядывая их со всех сторон, так что научился видеть их чуть ли не насквозь. И видимо, ты не удивишься, узнав, что я, хоть это и неподобающее занятие для воина, преуспел в искусстве воскресителей. Я ведь видел, как ты посматривал на меня, когда я практиковался в тихом уголке на этом судне. В свое время я беседовал с шаманами в глухих деревнях, изучал ритуалы варварских жрецов. Я надеюсь, ты по-прежнему будешь считать меня своим другом, несмотря на то, что я немного разбираюсь в колдовстве и понимаю древние письмена.

— Я догадался, когда ты дал мне зуб хорька, — сказал я. — И хотя мне известно, что воскресители считают грехом занятие простого человека их искусством, но, с моей точки зрения, эти сукины дети настолько мерзкая шайка, что твой грех для меня ничто.

Высказав эту дерзкую мысль, я не без трепета вспомнил о том, как Янош солгал воскресителям. Мне оставалось молиться, чтобы ложь его не была открыта.

Скрыв неловкость смехом, я вновь наполнил наши бокалы. Я провозгласил тост:

— За новых друзей и старых врагов.

Мы чокнулись.

— А что же насчет ветра? — спросил я, начиная разговор по новому кругу. — Как ты думаешь, когда он появится?

Янош пожал плечами.

— Когда мы меньше всего будем к этому готовы, — сказал он, отвернулся и уснул.

Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что судно застряло в огромном море водорослей. Они тянулись во все стороны, насколько хватало глаз. Увидев, как мы влипли, кое-кто потерял всякую надежду на спасение. Запах гниющих растений был непереносим. Но не настолько непереносим, чтобы не ощущать, что за нами наблюдают. И это ощущение превратилось в уверенность, когда какой-то моряк закричал, указывая на два огромных глаза выступающих из водорослей. Эти глаза находились на расстоянии не больше длины корабля, слева по борту. У нас было достаточно времени, чтобы хорошенько рассмотреть их. Они были желтыми и в красных жилках вен. Глаза рассматривали нас, и одновременно из-под воды доносилось какое-то бульканье и чавканье, словно чудовище питалось.

Капитан приказал одному из моряков вскарабкаться на мачту и получше разглядеть это создание. Пока моряк лез наверх, глаза явно следили за ним. И не успел он добраться до верхушки, как из воды стремительно вылетело какое-то лиловое тело. Моряк завопил, когда этот язык, а это был огромный язык, покрытый маленькими зазубринами, — подцепил его и сорвал, вопящего от ужаса, с мачты. Человек извивался и отбивался, пока язык утаскивал его под воду в пасть так и не показавшегося полностью существа. Несчастный моряк скрылся, последовала короткая возня, и по воде расплылась кровь. Глаза вновь вынырнули и продолжали наблюдать за нами.

Стремительно наступила ночь, да такая черная, какой мне еще не доводилось видеть. Мы не могли видеть глаз чудовища, даже друг друга-то не могли рассмотреть, но мы чувствовали, что за нами по-прежнему наблюдают. Я слышал, как люди плакали, испуганно перешептывались. Потом кто-то закричал:

— Этот дьявол охотится за рыжим!

Янош приказал сержанту Мэйну собрать солдат. Но, судя по их голосам, солдаты были перепуганы не меньше моряков. Мэйн успокаивал их, призывая выстоять в эту ночь. Но мы даже не знали, с какой стороны ждать опасности — то ли от этого морского чудовища, то ли от людей.

Я погрузился в беспокойный сон. Мне слышались странные голоса, громоздились непонятные образы. Слышался непрекращающийся шепот, непонятно откуда и от кого, но я знал, что речь идет о моей судьбе. И все это в каком-то призрачном освещении. Свет преобразился в голубые языки пламени, которые становились все выше и выше, словно по воле колдуна. Я хотел бежать, но ноги мои застыли, как каменные колонны. Послышался крик, от которого содрогнулась душа, и из пламени выскочили два архонта из Ликантии.

— Поднимайтесь, ветры! — выкрикнул один громовым голосом.

— С севера и с юга! — закричал второй. — С востока и с запада! Собирайтесь, ветры!

Загремел гром, засверкали молнии.

— Отыщите рыжеволосого, — приказал первый, с громовым голосом. — И того, кто зовется Серым Плащом. Найдите их в морях, где ветры не дуют.

— Задуйте бурей яростной, — сказал второй. — И пусть буря будет все сильнее. Дуйте, ветры. Дуйте!

На месте пламени взорвалась черная туча, и архонты исчезли. Темные силы гнали эту тучу, причудливо клубящуюся. И тут на туче я увидел архонтов. И они указывали на меня!

— Дуйте, ветры, дуйте! — донесся оглушительный крик.

Туча с завыванием устремилась ко мне.

Я подскочил, просыпаясь, весь в поту. Наступило утро. Я огляделся, все еще потрясенный сновидением, и увидел, что все проснулись и стоят на палубе. Все улыбались. Легкий бриз коснулся моей щеки, и я понял причину их радости. Янош хлопнул меня по спине.

— Вот и вернулась к нам удача! — воскликнул он. — И с нею ветры.

Моряки бросились выполнять приказ капитана Л'юра. Вскоре треугольный парус затрепетал в набирающем силу ветре. Я подбежал к борту и увидел, что чудовище исчезло, а ветер разогнал плавающую массу водорослей. Парус со звонким хлопком надулся, и «Киттивэйк» рванулась вперед. Я услыхал, как радостно закричали люди, но сам никакой радости не чувствовал. На горизонте маячила огромная черная туча из моего сна, если только это действительно был мой сон, а не воплощенная явь. Ответ пришел сам собой, когда туча, все больше чернея, заполнила все небо. Янош закричал, но его слова унес ветер, который из легкого бриза стремительно перерос в штормовой, поднимая волны и обрушивая их на корабль. Крики радости сменились воплями ужаса. С треском лопнул какой-то трос и как хлыстом щелкнул по палубе. Я бросился на пол, чтобы меня не смыло и не сдуло ветром. Чье-то тело пронеслось мимо, я ухватился за него и повалил человека вниз, в то время как волна пыталась вырвать его из моих рук. Когда человек наконец надежно зацепился, я разглядел, что это был Янош.

Невидимая громадная рука словно схватила корабль и швырнула его вперед. «Киттивэйк» зарылась в воду, а нас всех накрыло волной. Судно с трудом выкарабкалось наверх и вдруг легко взлетело, потеряв опору. Мы ухватились за все, что оставалось надежным, а шторм длился час за часом, не прекращаясь. Много раз мы так надолго оказывались под водой, что я молил богов даровать мне рыбьи жабры. Вопреки всем проискам колдунов нам удавалось держаться, «Киттивэйк» и не думала сдаваться ветрам архонтов. Капитан Л'юр выкрикнул мне в ухо, что мы сейчас, наверное, уже далеко от Редонда, в совершенно неизвестных водах. И впереди, должно быть, лежит проклятый Перечный берег! Никто не отваживался убрать парус, и, может быть, именно это спасло нас. А может быть кровь зарезанной Кассини свиньи умилостивила местных богов, но треугольный парус держался крепко, словно сотканный из магической ткани, и мы продолжали лететь по волнам.

В плечо меня толкнул чей-то кулак. Я обернулся и увидел, как Янош на что-то указывает. Послышался характерный звук, и я понял, что мачта треснула у самого основания. Если она рухнет, все потеряно. Янош подполз ко мне, выкрикивая слова, которых я не мог разобрать. Но я понял его намерение — сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти мачту. Мы поползли к середине судна. И тут я поверил, что Янош действительно сумасшедший, потому что он схватил толстый длинный канат и начал наматывать его на мачту. Я подумал, что это бесполезная затея, с помощью которой мачту можно удержать на секунду, на две.

На этот раз я услыхал его крик:

— Помоги мне, Амальрик!

Смирившись с тем, что это, видимо, последние мгновения моей жизни, я начал выполнять его указания, наматывая трос вокруг все дальше растущей трещины. Подобрав где-то железную скобу, Янош просунул ее сквозь витки каната. Затем полез в карман и вытащил какой-то предмет, который повесил на железяку. И тут я разглядел, что это зуб хорька, тот самый зуб, который предназначался Инзу. Янош намотал шнурок на скобу, закрыл глаза и громко заговорил, поглаживая зуб. Мачта еще раз заскрипела, а парус зловеще хлопнул. Но в тот же момент я почувствовал, как канат под моими руками твердеет, становясь таким же прочным, как железо. Мачта застыла недвижимо.

Мы рухнули на палубу, измотанные от такого напряжения. Тянулись бесконечные часы, но ветер начал слабеть. Янош и я, спотыкаясь, двинулись к корме. Там в одиночестве с бурей сражался Л'юр, пытаясь удержать руль. Мы двигались к нему, налетая на болтающиеся тросы и разлетевшийся груз. Впереди послышался какой-то звук, и я посмотрел туда, ожидая увидеть землю.

Среди белопенных штормовых волн вставали острые зубы рифов. А за ними, в серых сумерках, я различил берег, и огромные волны несли нас на эти рифы. Мы приготовить к кораблекрушению. «Киттивэйк», словно живая, дрогнула от удара. Нас накрыло волнами, и казалось, они вечность будут перекатываться через нас. Но когда мне уже не хватало дыхания, волны схлынули.

Судно крепко село на самый высокий риф. Шторм уже слабел, накатила очередная волна и безвредно разбилась о наш киль. Я торопливо поднялся. Удивительно, но крепеж мачты, придуманный Яношем, держался очень хорошо. Мэйн и все наши солдаты были живы-здоровы, да и число моряков, кажется, не уменьшилось.

— Эй, вы куда? — закричал Янош, указывая на берег.

Трое моряков, должно быть, при ударе судна о рифы вылетели за борт. И теперь по пояс в пенном прибое брели к каменистому берегу. Одним из них был Рваное Ухо. Он казался крепче других и теперь быстро продвигался вперед. Один из его товарищей, истекающий кровью и слабеющий, ухватился за него, прося помощи, но Рваное Ухо оттолкнул его и пошел дальше.

Янош внезапно застонал:

— Ах бедолаги!

И я понял причину его слов. С берега по направлению к бредущим морякам рванулись сотни темных фигур. Существа ростом доходили человеку до пояса и состояли, казалось, из твердого панциря и острых шипов. И в этот момент сквозь штормовые тучи прорвалось солнце. И оказалось, что это не животные, а люди, низкорослые дикари, вооруженные трезубцами и щитами, роль доспехов у них играли панцири каких-то животных. Два десятка туземцев кинулись в прибой к морякам. Рваное Ухо встревоженно заорал и попытался убежать от них. Но в считанные секунды они толпой навалились на него. Вскоре Рваное Ухо и остальные моряки уже лежали распластанными на берегу. Один из этих маленьких воинов наклонился и отрезал длинную полоску мяса от тела извивающегося и вопящего Рваного Уха.

Дикарь поднял вверх полоску кровоточащей плоти. Он выкрикнул что-то в сторону судна, затем запрокинул голову и проглотил отрезанный кусок целиком, как баклан глотает рыбу. Он резко повернулся и вновь склонился над Рваным Ухом. Поделать мы ничего не могли. И нам оставалось только стоять и смотреть, как наших товарищей пожирают заживо.