Глава пятая
ВОСКРЕСИТЕЛИ
Моя сестра с грохотом ворвалась в тренировочный зал, расшнуровала кирасу и сбросила ее на пол.
— Если ты любишь меня, мой дорогой брат, — взмолилась Рали, — дай мне напиться, пока я не погибла от жажды.
Я поспешил к камину, где кипел приправленный специями пунш, снял щипцами кувшин и налил дымящегося ароматного напитка в бокал. Это был любимый напиток сестры. Она усмехнулась, когда я протягивал ей бокал.
— Какой заботливый брат, — сказала она. — И какой бескорыстный. Готов исполнить любой приказ сестры, не ожидая награды. — Она припала к напитку.
— Не дразни меня, Рали, — попросил я. — Я и так плохо сплю после нашего разговора на прошлой неделе.
— О, насчет того, как ты спишь, можешь мне не жаловаться, — со смехом сказала она. — Ты наверняка подливаешь своей подружке очередную порцию любовного напитка, и она всю ночь не дает тебе спать. — Сестра прошлась по залу, сбросила со своих длинных ног сандалии и устроилась на кушетке. — Разотри-ка мне ноги, — скомандовала она, — и три, пока не скажу — хватит.
Я бросился выполнять команду. Мне не терпелось узнать, на чьей же стороне сестра. Если она не за меня, то у меня мало шансов уговорить отца согласиться с предложенным Яношем планом отправиться на поиски Далеких Королевств. Если же она «за» и берет на себя задачу уговорить отца, то появляется надежда на то, что он благословит и финансирует мою первую самостоятельную экспедицию.
Рали вздохнула, пока я терпеливо массировал ее уставшие ноги, и выпила еще.
— Эта жизнь убьет меня, — сказала она. — Каждый день одно и то же. Каждое утро надо вскакивать и гонять на занятия моих женщин. До сумерек вожусь с бумагами, и только перед сном немного вина и жареного мяса в компании с Отарой. Сил едва хватает на то, чтобы ночью лишь немного поласкаться с Отарой. Она уже начинает оплакивать меня, как покойницу.
Отара не первый год была ее любовницей. Маленькая, заботливая женщина хрупкой красоты, она до безумия была влюблена в мою сестру, и если бы потребовалось, то отдала бы за нее и жизнь. Но не потому, что Рали была такой уж беззащитной. Сестра была высокой, мускулистой женщиной с узкими бедрами. Она была старше меня на десять лет и в боевом искусстве всегда меня превосходила. Стремительная в нападении, как волк, и гораздо более его опасная. Она с одинаковым мастерством владела саблей, дротиком и мощным роговым луком.
Но еще никто, даже по ошибке, не принимал ее за мужчину, а уж сама она и подавно не копировала мужское поведение. Обладая приятными формами и изящными движениями, она лишь в разговоре позволяла себе солдатскую простоту. Когда я был еще малышом и мне позволялось находиться в ее ванной, я помню, как был изумлен, увидев молочно-белую кожу там, куда не допускалось солнце. Там, где у меня потом выросли рыжие волосы, у нее они были бледно-желтыми. А глаза голубели цветом чистого моря.
— Как бы я хотела схватиться с кем-нибудь, чтобы разогнать кровь, — продолжала Рали, пока я растирал ее натруженные ноги. — Или совершить настоящий, а не тренировочный поход. Чтобы устрашить врага. Или осадить какой-нибудь город. — Она поднесла к полным губам бокал и еще отпила. — Но что-то мне не верится, что такое может случиться в недалеком будущем, — сказала она. — Магистрат боится отпускать нас далеко от Ориссы. Боится, что в наше отсутствие налетят орды варваров.
Рали была капитаном гвардии маранонок. В те времена это войско состояло из пятисот женщин-воинов, давших клятву любимому женскому божеству войны — Маранонии. Они отрекались от замужества, от материнства и остальных нормальных функций женщины, принятых в нашей культуре. Эти женщины-охранницы были отлично вымуштрованы и занимались охраной Ориссы. Хотя среди них лишь немногие всерьез ненавидели мужчин, но зато все в качестве сексуальных партнеров предпочитали женщин.
— Еще бокал пунша? — спросил я. — Или, может быть, хочешь поесть? А хочешь, отнесу тебя в ванную. И вообще, твой брат-подхалим готов выполнить любое желание своей сестры. Сестры столь же прекрасной, как и мудрой. Такой же мужественной, как и нежной. Такой же…
— Заткнись, пока меня не вырвало, — засмеялась сестра. — Ну хорошо, Амальрик. Твоя взяла.
Я уже не массировал ее ноги, а ласково их поглаживал.
— О, поведай мне, пророчица, — запричитал я. — Поведай, что на сердце у меня.
Рали хихикнула, но не над моей остротой, а оттого, что ей стало щекотно. Это местечко я отыскал у нее на ноге, еще когда был ребенком, а она была зеленым новобранцем.
Моя сестра была одним из немногих людей, с которыми я чувствовал себя совершенно непринужденно. Не было такого секрета, который бы я ей не доверил, не было такого проступка, который бы она мне не простила. Но она никогда не злоупотребляла этим доверием и не становилась назойливо любопытной. И всегда и во всем я доверял ее советам. Может быть, именно потому, что ее не было со мной последние месяцы, я ввязался в эту историю с Мелиной и слишком уж увлекся, чтобы прислушиваться к голосу разума. Когда же я наконец обратился к Рали, она сказала примерно то же самое, что и Янош. Она сказала, что происшедшее лишь сделает меня опытнее в житейских делах.
— Я не собираюсь уговаривать тебя не поступать так впредь и больше не грешить, — сказал она. — Но я бы хотела надеяться, что в следующий раз твои грехи не обойдутся тебе так дорого и… с такой оглаской. — Затем она впилась в меня своими голубыми глазами и спросила, что я намерен предпринять дальше.
— Пора сделать собственное открытие, — отвечал я. — И помочь отцу в его деле.
— Отличные слова, дорогой брат, — оказала она. — Но я сомневаюсь, что это действительно то, что ты хочешь. Уже некоторое время я замечаю в твоем поведении нечто, имеющее причины более глубокие, нежели просто юношеское безрассудство. И видимо, тебя не прельщает скучная жизнь торговца.
Только тут я понял, насколько проницательна моя сестра-воин. Наверное, я действительно сопротивлялся унылому будущему в обществе людей, озабоченных лишь наживой.
— Как ты угадала! — вскричал я. — Если бы я и хотел быть купцом, подобно отцу, то все же желал бы совершить нечто большее, чем просто продолжать семейное дело. Я хочу найти собственный путь, а не быть только сыном богатого человека, всем обязанным деяниям старших.
— И что же ты собираешься предпринять? Ты уже что-то придумал? — спросила она.
Я рассказал ей о Далеких Королевствах и о моем желании сделать их целью моего открытия. И еще я рассказал ей о Яноше. Она слушала внимательно и не высказывала своего мнения, пока я не закончил рассказ. Затем она сказала:
— Я не скажу ни нет, ни да. Во всяком случае, пока. Однако… Для начала я хотела побольше бы узнать о твоем новом друге, Яноше Серый Плащ. Только после этого я выскажусь окончательно.
Я понял, что наступило время серьезных решений. Несмотря на веселое настроение сестры, в глубине души я с мучительным нетерпением ожидал, что она скажет что-то очень важное. Сестра подтянула ноги на кушетку и села прямо.
— Принеси-ка мне, пожалуйста, еще выпить, — сказала она, — а я расскажу тебе, что узнала.
Я мгновенно выполнил ее просьбу и сел рядом, едва дыша.
— Ты уж прости меня, дорогой Амальрик, — сказала она, — что я к твоей затее отнеслась с подозрением. Прежде чем оценить твой замысел, я принялась разнюхивать, уж не относится ли твой друг к числу негодяев. — Поднятая рука прервала мой протест. — Ты должен признать, что компании, которые ты водил в последнее время, состояли из весьма подозрительных молодых людей и девиц. А все, что я знала о нем, это только то, что Янош — новый, хоть и самый лучший друг.
Я кивнул, признавая ее правоту.
— Для начала, — сказала она, — я перемолвилась с моими знакомыми из охраны магистрата. И пришла к заключению, что Янош не только блестящий солдат, но и умелый командир, настоящий лидер. — Я с облегчением перевел дыхание. — Но не торопись, — предостерегла меня Рали. — Все не так просто. Похоже, за то короткое время, что прослужил здесь капитан Серый Плащ, у него появилось немало врагов. Я, правда, думаю, что ему просто многие завидуют. К тому же его самоуверенное поведение злит многих из этих богатых сукиных сынов, которые руководят своими солдатами, не выходя из любимых таверн.
Я вмешался:
— Не забудь о его происхождении и о том сроке, что он отслужил у ликантиан.
— Это я все знаю, — ответила сестра. — Но странным образом эти факты не сильно свидетельствуют в его пользу. Мать Яноша, ориссианка, происходила из семейства Кетер. У нее была репутация упрямой, вспыльчивой и романтичной девицы. Отец Яноша был принцем из Костромы, изредка приезжавшим с торговыми миссиями в Ориссу, где и познакомился с юной дочерью семейства Кетер. Они влюбились друг в друга. В то время это было равносильно скандалу. Разноплеменные браки не поощрялись. Особенно после того, как мать Яноша, не считаясь с желанием семьи, сбежала с юным принцем. Похоже, они оба погибли. Хотя никто и не знает, при каких обстоятельствах.
Вот этим, наверное, и объяснялось нежелание Яноша рассказывать о родителях.
— Как он оказался на службе у ликантиан, — продолжала сестра, — я на самом деле не знаю. Хотя подозреваю, что после смерти своих родителей он просто остался без средств к существованию.
— Он очень беден, — сказал я. — Я уже понял, что он экономит на всем, лишь бы как-то содержать себя, служа в гвардии.
— Это точно, — сказала сестра. — И очевидно, свою службу он рассматривает как важное дело. Чтобы в дальнейшем, вращаясь в высших кругах, иметь возможность встретить людей, способствующих его карьере.
— И именно я стал таким человеком? — встревоженно спросил я.
Сестра похлопала меня по руке.
— Не торопись, пока я не договорила, — сказала она. — Может быть, он и беден, но не думаю, чтобы именно деньги были его целью.
— Да он и сам об этом говорил, — сказал я, уже сожалея, что мгновение назад усомнился в своем друге.
— И похоже, что с того самого времени, как он объявился в Ориссе, семейство Кетер, а вернее, то, что от семейства осталось, заволновалось. Они боятся, что он нанесет им визит и потребует какой-нибудь помощи. В которой, разумеется, ему будет отказано. Считается, что у него нет никаких прав, поскольку не осталось прямых родственников по материнской линии. Отец его матери умер, не выдержав позора, когда его дочь сбежала с принцем варваров.
— Но ведь он же не обращался к Кетерам, не так ли? — спросил я.
— Не обращался. Правда, он обратился к своему дяде. Но, к величайшему облегчению для того, очень вежливо дал понять, что в родственных узах не ищет материальных интересов.
— Это похоже на Яноша, — сказал я.
— Да. Его намерения честны. К сожалению, денег от намерений в его кошельке не прибавилось. — Рали допила и поставила бокал на стол. — Чтобы укрепиться в своем впечатлении, — продолжила она, — я нанесла визит ему самому.
Я вздрогнул и застыл в напряжении.
— И что же? — не выдержал я. Сестра рассмеялась:
— Я думаю, что твой друг сумасшедший и знать его — опасно.
Я нахмурился, озадаченный такими определениями и этим смехом.
— Особенно женщинам, — сказала она. — Он знает, как обращаться с женщиной и как угодить ее уму, а не внешности. Он не отводит глаз и каждое слово взвешивает, словно оно — драгоценность. Мы прекрасно поболтали. И в конце разговора он дал мне понять — весьма изысканным и вежливым путем, — что ничего бы так не желал, как оказаться со мною в постели!
— Что? — чуть не заорал я, рассердившись на Яноша, который осмелился оскорбить мою сестру.
Рали еще сильнее рассмеялась.
— Ох, ты бы посмотрел на выражение своего лица. Да еще с этими твоими волосами ты мог бы освещать площадь в безлунную ночь. Но к чему столько страсти? Особенно когда никакой необходимости в твоем покровительстве нет. Я же сказала, что все было очень благородно, лишь намек был сделан. Очень легкий намек. И должна тебя уверить, что, если бы я решилась лечь в постель с мужчиной — о чем и думать-то противно, — у твоего друга было бы немало шансов. Он невероятно привлекателен. Если бы еще не этот шрам, он был бы просто красавец.
Я обрадовался:
— Итак, Янош тебе понравился?
— Еще бы, конечно. Он хороший воин. Грамотный. И я не сомневаюсь, что он сделает все, лишь бы вы в целости и невредимости вернулись после ваших открытий.
— А что ты скажешь о самом плане? — спросил я. — Ведь мы же собираемся отыскать Далекие Королевства.
— Я полагаю это безумием, — заявила сестра, вновь обретая серьезность. — Но в то же время я думаю, что если ты не отправишься туда, то потом будешь сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Она наклонилась ко мне, словно собираясь сказать нечто важное:
— А вообще, Амальрик, я завидую тебе. Я завидую и потому зла на всех мужчин. Ведь еще девочкой я мечтала о таких вот приключениях. Но быстро поняла, что еще с рождения я раба своего пола. И обречена рожать детей от какой-нибудь свиньи в мужском обличье, который будет командовать мною всю жизнь. Я могла бы стать и любовницей, с желаниями которой считаются, да только и это один черт. Поскольку даже это не по мне. Ведь я дочь благородного семейства. Слава богам, я родилась со склонностью всех Антеро в крови к занятиям атлетикой и у меня были понимающие отец с матерью, которые не возражали против моего поступления на службу в гвардию маранонок. И поверь, я предпочитаю эту мою скуку любой другой, которые предлагает моим сестрам этот город.
— Так ты поможешь протолкнуть этот план? — спросил я.
— Помогу. Но по причине более глубокой, чем потакание страсти юности к приключениям. Ведь в случае твоего успеха расцветет все семейство Антеро. И тогда мы сможем покончить со всеми слухами, выходящими по нашему адресу из Совета воскресителей. Конечно, Халаба не вернешь. Но, по крайней мере, он упокоится в мире.
— Мне показалось, что однажды вечером я видел его призрак в таверне, — сказал я. — Тем вечером, когда я познакомился с Яношем. И Халаб улыбался мне. И, ободряя, поднял вверх большой палец.
— Какое предзнаменование! — сказала сестра. — Должно быть, призрак Халаба предвидит, что должно произойти.
Наступила долгая тишина. Так случалось всегда, когда упоминали имя Халаба. Ему не повезло, что пути нашего семейства и воскресителей пересеклись. Ему не повезло, что он родился сам с талантом воскресителя. Еще ребенком он предсказывал нежелательные беременности нашим горничным, и это оказывалось правдой. Он заранее знал о смерти нашей матушки, и за шесть месяцев до того, как это произошло, он просто перестал с кем-либо разговаривать.
Я запомнил лишь несколько фокусов, которые он демонстрировал, чтобы развлечь или успокоить меня. У меня был любимый хорек, которого я повсюду таскал с собой. Он жил и кормился у меня в кармане, а ночью спал рядом со мной на подушке. Однажды мой любимец заболел и умер. Это случилось вскоре после смерти моей матери, и второй такой удар был просто ужасен для ребенка моих лет. Я погрузился в такую тоску, что чуть не умер от лихорадки. Халаб же выкопал хорька из могилы в саду, где я его похоронил. Я помню, как он бормотал воскрешающие заклинания, сидя у моей постели, и при этом крошечное тельце животного свешивалось в его руках над голубым дымом, струящимся из медной чаши. Я запомнил и отвратительный запах горящей плоти. Халаб бросил в огонь какой-то порошок, и внезапно отвратительная вонь сменилась удивительным ароматом. Затем он дунул на животное и покрутил его за хвост.
Он положил хорька мне на грудь и поместил мою ладонь сверху, на холодное тельце.
— Подуй на него, Амальрик, — сказал он так ласково, что этот голос я слышу и сейчас. Я подул. И ощутил, как холод сменяется теплом. Затем тельце шевельнулось. Пискнуло. И носик зверька стал тыкаться в мои пальцы. Увидев, как засверкали ожившие глазки-бусинки и ко мне приблизилась его усатая мордочка, я заорал от радости. Через час от моей хвори и следа не осталось. А через неделю я скакал так же весело, как и раньше, и в кармане сидел мой хорек.
И сейчас, когда я вспоминаю те дни, я и радуюсь и горюю одновременно. Мы все любили моего брата и с благоговением относились к его дару. Теперь я понимаю, что для отца этот его дар был источником тревоги. Мой брат собирался стать воскресителем. Халаб всей душой стремился к тем знаниям, которые могли дать ему они. Но его желание овладеть их могуществом шло вразрез с политическим положением того времени. Мой брат, будучи идеалистом и романтиком, полагал, что его дар принесет пользу жителям Ориссы. Он мечтал об исцелении больных и об облегчении участи обездоленных и порабощенных.
Совет же воскресителей был озабочен лишь усилением собственного влияния в Ориссе. Ни магистрат, ни одно семейство, независимо от его положения и древности рода, не должны были ничего предпринимать без благословения Совета. Ни один купец, ремесленник или владелец лавки, ни одна проститутка не могли заниматься своей деятельностью, не выплатив положенную десятину. Мой брат в своих стремлениях был честен и открыт. С великой неохотой воскресители принимали его в свое сообщество. И испытывали его, как рассказывала сестра, с большей тщательностью, чем любого другого. Они вели себя с ним так, словно он был сомнительного происхождения или вообще незаконнорожденный.
И воскресители отвергли его, заявив, что он не выдержал экзамена. Но Халаба это не обескуражило. Он потребовал проведения дополнительного испытания: судом божьим. Мне рассказывали, как гудел весь город, когда настал день испытания. Мой брат отверг приговор Совета и обратился за суждением напрямую к богам. Подробности испытания были неизвестны, но все знали, что в случае провала испытуемого ждала смерть. В тот день он вошел в храм — и не вернулся. Воскресители распустили слух, что он умер. Но не выдали тела, чтобы оно было захоронено по религиозному обряду. Не свершалось никаких служб, дабы облегчить ему переход в мир иной. Поэтому призрак Халаба был обречен на вечное скитание между жизнью и тем, что следует за нею.
Такой высокой ценой мы заплатили за мечты Халаба. Братья мои частенько сожалели об этом в семейном кругу. Но, будучи людьми кроткими, они старались на людях не портить отношений с воскресителями. Да и отец никогда ни с кем не обсуждал эту тему. Не из-за себя, а из-за чести семьи и будущих поколений. Но я наверняка знал, что он ненавидит воскресителей. И эту ненависть вместе с ним разделяли моя сестра и я.
Рали заерзала на кушетке. Она улыбнулась мне, но я понимал, что ее мысли сейчас бродят теми же мрачными лесами, что и мои.
— Дай мне неделю срока, — сказала она. — Ты знаешь, как отец любит меня. Но даже мне необходимо подготовить отца, чтобы он отнесся с вниманием к просьбе дочери.
— И не забудь захватить с собой Отару, когда отправишься к нему разговаривать, — посоветовал я. — Он всегда рад ее компании.
— Обязательно захвачу. Но ты, дорогой братец, должен мне обещать одну вещь, — сказала она.
— Все, что хочешь. Назови гору, и я вскарабкаюсь на нее. Или пустыню, которую я бы пересек. Сокровище, которое я украду.
— Пообещай, что не будешь вмешиваться.
— Вот это уже труднее, — сказал я. — Но я постараюсь… Обещаю.
— Я не склонен одобрить подобную экспедицию, — сказал отец.
Его слова застали меня врасплох. Рали проделала надлежащую подготовительную работу, и я был уверен в его одобрении.
— Но прошу тебя, отец, — взмолился я. — Наверняка уже в моей жизни мне никогда не представится такая возможность. Прошу тебя, благослови меня. Ты должен.
— Нет ничего такого, что я должен был бы делать, — ответил отец. — Разве что выплачивать десятину Совету воскресителей, налог магистрату и милостыню нуждающемуся, чтобы мой переход в мир иной оказался легким и безболезненным. Только это я должен. Благословлять же дурацкое путешествие сумасбродного юноши, к счастью, совершенно не входит в мои обязанности.
— Прости меня за такие слова, отец, — сказал я, потупившись. — Но прошу тебя, ради всех богов, скажи, как мне убедить тебя? Или ты считаешь саму цель путешествия ничтожной? Или сомневаешься в существовании Далеких Королевств?
Отец лишь посмотрел на меня. Не сердито, не строго, а всего лишь устало. Да и ни к чему ему были слова. Я понимал, что в то время отец был уже стар, хотя сейчас я уже намного старше, чем был он в тот день. Волосы его уже поседели, и они были прилизаны на голове, подражая форме шлема, как было модно во времена его молодости. Небольшая бородка тоже поседела. Лицо покрылось морщинами. Все многочисленные путешествия, бури и лишения наложили на него свой отпечаток. Его крупные руки покрыли старческие пятна. Теперь-то я понимаю, что только с точки зрения моего собственного юного возраста он мне казался таким старым, легендарный Пафос Карима Антеро — патриарх нашей семьи. И потому отец казался мне таким же мудрым. Наверное, я взирал на него немного как на бога. Когда он так молча посмотрел на меня, сердце мое упало вниз, и я ощутил себя маленьким и жалким. Потому что я понял, что не внушаю ему доверия. И что я сам — причина неодобрения путешествия к Далеким Королевствам.
В комнате наступила тишина, прерываемая лишь треском горящих поленьев в камине позади письменного стола отца, не по погоде мерзнувшего, как все старики. И тут я понял, что мне надо сказать.
— Я понимаю, что мое поведение вызывало твое сильное неодобрение, отец, — сказал я наконец. — Мое поведение было непростительным. И если я скажу, что глубоко и искренне раскаиваюсь, это будет слабым искуплением за мои грехи. Нет прощения, как бы унизительно я ни выпрашивал его, чтобы перевесить чашу в мою пользу.
Отец продолжал смотреть неотрывно и испытующе.
— Разумеется, нынешняя моя просьба похожа на внезапный юношеский порыв. И с точки зрения совершенных проступков я бы и сам воспротивился моему плану, если был бы отцом такого сына. Но я прошу тебя, мой господин, заглянуть в мое сердце и увидеть лежащую там правду. У меня нет иных желаний, кроме желания доставить тебе радость. И отбросить в сторону все сомнения по поводу моего будущего. И быть достойным имени Антеро, чтобы отец мог с гордостью говорить обо мне.
Я замолчал, сам не понимая, как это из меня вырвалось.
— И это все, что ты хотел сказать? — резко спросил отец.
— Нет. Я хочу, чтобы ты знал: независимо от того, что ты решишь, я приму к исполнению любое твое пожелание относительно предстоящего открытия, которого я, с твоей точки зрения, достоин. Однако перед тем, как сказать окончательное слово, прошу тебя, мой господин, подумать вот еще над чем. Для большинства мужчин моего возраста открытие — это всего лишь возможность попутешествовать без хлопот и развлечься за счет богатств своих отцов. Без открытия новых земель. И наши знания об окружающем мире не расширяются. А наши торговые пути по-прежнему натыкаются на те же препятствия, что всегда не позволяли Ориссе добиться своих высоких целей. Ваше поколение последним, отец, сделало попытку раздвинуть эти границы. Ты сам много лет назад своим открытием отважился внести поправки в географические карты. И большая часть знаний об отдаленных западных землях появилась благодаря твоим торговым экспедициям. Но ты должен признать, что традиции открытия, традиции поиска торговой удачи в наши дни превратились просто в насмешку. Этим пользуются сынки богачей, желающие потратить деньги отцов на западные предметы роскоши, женщин и вино вне глаз ориссианских пуритан. Возвращаются же они лишь с последними новостями о лучших заморских тавернах и спортивных залах.
— А ты собираешься быть непохожим на них? — сухо спросил отец.
— Да, собираюсь, отец. И по этой причине я прошу не более десятой части той суммы, которая обычно отпускается на такое путешествие. Это должно быть настоящее открытие. Мне нет нужды в приобретении модного гардероба, чтобы производить впечатление на заграничных куртизанок. Не нужны мне расходы и на большую компанию сопровождающих друзей, что уже вошло в глупую традицию. Не желаю я с собой тащить и предметы роскоши: палатки из тонкой ткани, ковры и подушки для удобства путешествия; вина и безделушки для умиротворения варваров; многочисленных рабов, а также женщин, услаждающих нас, если местные прелестницы нам откажут. Для этой экспедиции я должен быть по-настоящему подготовлен и экипирован. А с такими малыми затратами есть шанс получить и приличную прибыль, даже если мы не достигнем нашей цели. К тому же мне посчастливилось подружиться с капитаном Серый Плащ, чье присутствие в составе экспедиции удваивает возможность успеха.
— Ну, а если я одобрю твое желание совершить настоящее открытие, а цель путешествия окажется иной? — спросил отец.
— Я поступлю как обещал при любых обстоятельствах, отец, — ответил я. — Разве что не смогу с этим справиться так хорошо, как хотелось бы, если капитан Серый Плащ покинет меня. И тогда я буду сильно разочарован. Но это разочарование для меня ничто по сравнению с желанием убедить тебя, отец, в моей состоятельности!
Тут я замолчал. Больше аргументов не было. Я собрался с силами выслушать отказ. И я вознес мольбу призраку Халаба помочь достойно принять отказ.
В дверь постучали. В щель просунулась голова слуги отца, Тегри. Я увидел, как он удовлетворенно усмехнулся. Улыбка стала еще шире, когда он заметил, что я явно не в своей тарелке. Не сомневаюсь, что Тегри радовался про себя, видя, что наконец-то я несу заслуженное наказание за мое поведение.
— Что такое? — раздраженно спросил отец. Ухмылка исчезла с лица Тегри. Голос у отца был угрожающим.
— Вы просили доложить, хозяин, когда прибудет капитан Серый Плащ.
Меня охватило смятение. Стало ясно, что отец попросил присутствовать Яноша при моем окончательном унижении. Я старался сдержаться, ведь по отношению к Яношу это тоже было бесцеремонным поступком.
— Пусть пройдет сюда, — сказал отец. — И принеси нам вина. Да только не той кислятины, что продают на рынке. Достань-ка добрую бутылочку из моих погребов.
Внутри у меня все перевернулось, когда Тегри, метнув в мою сторону убийственный взгляд, исчез выполнять указание.
Отец вел себя весьма загадочно. А то, что он сказал затем, звучало еще загадочнее:
— На этот раз твоя компания не вызывает у меня сомнения. И в этом я полагаюсь не только на оценку капитана Серый Плащ твоей сестрой. Капитан, на мой взгляд, может с блеском взять на себя командование военной частью этой экспедиции… если она будет одобрена. Он произвел на меня такое впечатление, что я решил пригласить его сюда лично, чтобы сообщить, что в его характере я не нашел ни одного изъяна. Если бы я этого не сделал, то счел бы себя невоспитанным человеком.
В приемной послышались звуки шагов Яноша, и мне вдруг захотелось улизнуть, как нечистокровной лошади, затесавшейся в ряды породистых скакунов.
— Заходите, мой добрый капитан, — громко позвал отец, когда Тегри объявил о прибытии Яноша. — Благодарю вас, что так живо отозвались на мое приглашение.
Одетый со всем тщанием, Янош произвел сильное впечатление низким поклоном при входе.
— Я был так рад вашему любезному приглашению, господин Антеро, что просто не мог медлить, — ответил Янош.
— Ну да мы здесь собрались не ради церемоний, — сказал отец. — Мы должны поговорить как равные, поскольку вы возглавите экспедицию моего сына к Далеким Королевствам. И зовите меня просто Пафос, если пожелаете.
У меня челюсть отвисла до пола. В голове все перемешалось, и тут же меня охватила радость. От громадного облегчения на глаза навернулись слезы, а в горле застрял комок. Мне захотелось припасть к ногам отца, бормоча слова благодарности.
Отец улыбнулся и подмигнул мне.
— Налей-ка нам вина, которое принес Тегри, Амальрик, — сказал он. — Я хочу услышать мнение Яноша об этом напитке.
Я разлил вино и раздал бокалы. Янош кинул на меня странный взгляд, но я быстро отвернулся, чтобы не чувствовать себя полным ослом. Я едва понимал, о чем говорилось в следующий час беседы. После обмена любезностями и небольшой паузы отец предался воспоминаниям о своем самом волнующем приключении.
Я не переставал бояться — может быть, я чего-то не понял? Ведь мгновение назад мое открытие было отклонено. И вот оно уже получает полнейшее одобрение и благословение моего отца под тосты с его лучшим вином. Я не мог догадаться, что мне помогло. Что я такого сказал, что изменило намерения печально известного своим упрямством Пафоса Карима Антеро? И тут я понял, по крайней мере отчасти. Его первоначальный отказ был испытанием меня. Дело было не в моих словах, а в той искренней страсти, с которой я отстаивал свое желание. И с тех пор я не раз пользовался этой уловкой. И она служила мне верно.
— Есть одно обстоятельство, с которым мы должны разобраться прежде всего, — услыхал я, как отец говорит Яношу, и вновь прислушался к беседе.
— Какое же? — спросил Янош.
— Насколько я знаю по собственному опыту, по большей части экспедиции такого рода терпят неудачи из-за нечеткого распределения должностей и ответственности.
— Вам опыта не занимать, — сказал Янош. — Так что в этом пункте я с вами спорить не буду. Тем более что даже мой крошечный опыт подсказывает, что вы абсолютно правы.
— Вот и хорошо, — сказал отец. — Стало быть, вы не будете оспаривать и мое первое и единственное правило, на котором я буду настаивать. А именно: во всем, что касается безопасности экспедиции, руководить будете вы, Янош. И мой сын ни в коем случае не станет вмешиваться в ваше командование солдатами. Однако во всех делах, касающихся денег или торговли, слово моего сына должно быть законом. Это его открытие. Его экспедиция. И только он в ответе за успех или неудачу. Согласны?
— Без малейших колебаний, господин Антеро, — ответил Янош.
Отец обратился ко мне:
— Амальрик… Если есть возражения, то сейчас самое время. Ведь не дожидаться же того момента, когда ты окажешься посреди пустыни в окружении орды разбойников, налетевших из-за дюн. Итак… Ты с этим согласен?
Весь в плену эмоций, я смог лишь энергично кивнуть да что-то промямлить в знак согласия. И тут вмешался Янош.
— Не сочтите за дерзость, — сказал он, — но у меня есть небольшая оговорка.
Его слова потрясли меня. Да что же он делает? Ведь отец уже все благословил. Ну зачем дальше-то напирать? Я был уверен, что отец тут же отменит свое решение.
— И что же это такое, капитан? — услыхал я голос отца, удивляясь его благожелательному тону.
— Я только хотел бы услышать ваше собственное мнение о цели нашего путешествия, господин Антеро. Просто я должен предупредить вас, что ради ее достижения я рискую всем. Но если вы полагаете, что мы ищем нечто мифическое… Тогда нам самое время расстаться.
Вот и все, подумал я. Мой отец не относился к числу людей, верящих в сказки. И если он отпускал меня, то лишь в надежде на хороший барыш. Сама цель для него значения не имела, если была возможность по дороге заниматься торговлей. И сейчас все его добрые намерения с треском разлетятся об ультиматум Яноша. Тем не менее мне все же было любопытно, как он отреагирует. Я вспомнил об одном вопросе, который задал и не получил ответа. Я ожидал увидеть недовольство или скепсис на лице отца. Вместо этого он отвечал мягко, почти задумчиво:
— Что же, это справедливо. На вашем месте я хотел бы знать то же самое. — Он наполнил свой бокал и отпил. — У нас общая мечта, капитан, — сказал он наконец. — Я с детства жил под колдовскими чарами Далеких Королевств.
Должно быть, он услыхал, как я чуть не поперхнулся вином, потому что повернулся ко мне и странно улыбнулся.
— Я еще никому не рассказывал об этом, — сказал он. — Но в свое время я сидел вот на этом же самом месте, сынок, где и ты сейчас. И умолял отца послать меня в такую же экспедицию на восток. Он отказал. И с тех пор я сожалею каждый день о несбывшемся.
Я не мог отыскать слов. Всего лишь минуту назад я считал отца купцом, думающим только о прибыли, купцом с душой слишком маленькой, чтобы туда могли вместиться мечты и сказки.
— Но… Но почему же он не отпустил? — спросил я. — Все знают, что ты великий путешественник. Да ведь большинства наших торговых путей просто бы не существовало, если бы не ты.
Отец отмахнулся от похвалы.
— На это любой способен. И дело тут не в скромности, видят боги, я человек не робкий. Суть в том, что далеко не многие молодые люди осмеливались на действительно важные открытия в мое время. Немудрено было стать выдающимся в столь малочисленной компании. И я видел, как мир, известный Ориссе, совсем не расширяется. А уж после нашей победы над Ликантией дело совсем застопорилось. Теперь, чтобы стать богатым человеком, и усилий-то особых прикладывать не надо. Достаточно удерживать прекрасные безопасные порты, открытые в прошлом. Вот почему с дней моей юности произошло так мало важных открытий. И вот почему я даю свое благословение. Если Орисса перестанет искать, то вскоре прекратит и свое существование.
— Так ты действительно веришь в Далекие Королевства? — спросил я.
Отец ответил не сразу.
— Скажем так… Я предпочитаю верить. Для ищущего всегда должна существовать цель поиска. Мы все рождены со знаком проклятия — с юношеским сердцем. И если результат — лишь выхватить у своих собратьев горбушку потолще, то какой тогда вообще смысл во всем этом? И потому я даю тебе мое благословение, сын. И вам, доблестный капитан. Ищите Далекие Королевства. И найдите, если сможете. И ей-богу, если Далекие Королевства действительно существуют, то я сойду в могилу счастливым человеком, зная, что представитель семейства Антеро дышал их воздухом. — Он поднес к губам бокал и осушил его до дна. — Есть еще вопросы, капитан?
— Нет, ответ оказался более исчерпывающим, чем предполагал мой вопрос, — ответил Янош с таким уважением, какого я еще никогда не слышал от него. — Я благодарю вас.
— Благодарность не требуется, — сказал отец и обратился ко мне: — Итак, договорились. Единственное препятствие — разрешение от Совета воскресителей.
Сердце мое снова ухнуло вниз. Я совсем забыл о воскресителях. Ни одна торговая поездка не разрешалась без одобрения воскресителей, а таковое одобрение подкреплялось только деньгами да обещанием еще больших денег. Но даже и это не гарантировало, что предзнаменования будут добрыми. Особенно для такого рискованного путешествия, как это, путешествия, которое я так расхвалил перед отцом, обещая, что никто из моих ровесников в открытии не сравнится со мной. А тут воскресители, с костями, которые лягут неизвестно как. Особенно для Антеро.
Отец понял выражение моего лица и наполнил нам бокалы.
— Давайте подумаем, чем я могу вам помочь, — сказал он. — Есть у меня несколько должников, которым давно бы пора расплатиться. Так что… — он поднял бокал. — За Далекие Королевства!
— За Далекие Королевства, — эхом откликнулись мы. Когда мы пили, я поверх бокала глянул на Яноша. Он улыбался глазами, но как-то неопределенно. По крайней мере, не я один переживал из-за Совета воскресителей.
В те времена финансирование экспедиции совершалось, как говорили купцы, по Тройному правилу. Часть суммы шла на экипировку и запасы, вторая часть — на людей и третья предназначалась богам. Прибыль в случае успеха экспедиции делилась по Четверному правилу: две части шли купцу и тем, кто ссужал ему деньги; одна часть — членам экспедиции или их наследникам, а последняя часть — богам. Деньги богам собирали воскресители, и в те времена даже существовала такая шутка, что, дескать, старший воскреситель забрасывает деньги в небо. Что оставалось вверху, доставалось богам. А то, что падало на землю, забирали воскресители.
К несчастью для бухгалтерского дела, ни одно правило до конца не выполнялось. На самом деле, чтобы получить одобрение Совета, надобно было направить маленькую речушку серебра клеркам и помощникам воскресителей. И действовать надо было крайне осторожно. Ходили слухи, что многие, пытаясь подкупить одного из членов Совета напрямую, попадались и им запрещали заниматься торговлей.
И только потом начинался длительный и дорогостоящий обряд очищающих молитв. Затем один из воскресителей совершал бросание костей. Добрый знак мог ничего и не решить, даже если уже и деньги были переданы. А иногда выпадал такой могущественный дурной знак, что не обращать на него внимания было нельзя. Но надо заметить, дурной знак выпадал гарантированно, если купец скупился на дары. Мудрый же торговец, словно во исполнение Четверного правила, дополнял долю воскресителей щедрыми пригоршнями серебра. Тем самым он мог обойти другой закон Ориссы, гласивший, что каждый предмет, привезенный возвратившейся экспедицией, должен быть проверен на религиозную чистоту. Кроме того, этот закон еще и утверждал — и это стоило купцам тоже немалого количества даров, — что любой предмет, в коем подозревалось колдовское происхождение, автоматически переходил в руки воскресителей. И потому любая книга, талисман, пудра или напиток могли быть отнесены под это определение и немедленно изъяты Советом. Нарушивших этот закон ждала смерть.
Поскольку моя экспедиция явно должна была продвигаться через неизведанные территории и таинственные преграды в силу узости нашего мира в то время, то на этот закон надо было обратить самое серьезное внимание. Совет воскресителей мог даже строго очертить границы маршрута и цель нашей экспедиции.
Но мой отец имел опыт и талант разбираться в таких ситуациях. В ловкости обхаживания воскресителей Пафос Карима Антеро практически не имел себе равных. Несмотря на свою непопулярность в Совете, он настолько умело вел кулуарные переговоры в административном лабиринте аппарата воскресителей, что практически всегда добивался своей цели, да притом еще и с меньшими потерями, чем большинство. А один росчерк пера этих жрецов или отсутствие такового могли иногда иметь самые непредсказуемые последствия. И пока я, страшась за свое будущее, размышлял над теми преградами, которые могут встать у меня на пути где-то далеко, отец продолжал активно работать здесь — бросая слово здесь, кошелек там, намекая старым должникам.
И вот настал день. Это было в начале лета, когда по утрам туманно, а в полдень солнечно и тепло. В воздухе стоит аромат апельсинов и распускающихся розмаринов. Солнце кажется необычайно ярким.
Мы ожидали в саду позади дворца воскресителей. Мы были одеты в бедные белые одеяния просителей и помазаны очищающими благовониями. В наших пустых желудках урчало от трехдневного поста, необходимого для свершения молитв. Мое напряжение усилилось после напутственных слов отца, когда мы выходили из дома.
— Держи ушки на макушке, — предупредил он. — И делай в точности то, что тебе скажут… и ничего сверх того. Цель, которую ты выбрал для своего открытия, вызвала интерес у наших недругов. И они будут внимательно прислушиваться и приглядываться.
Янош был непривычно молчалив. Я глянул поверх головы чиновника, на попечении которого мы находились, и увидел, как Янош нервно теребит пальцами бороду. Он заметил мой взгляд, и озабоченность на его лице сменилась ухмылкой.
— Не переживай, — сказал он. — Худшее, что они могут нам сказать — «нет».
Я вспомнил о Халабе и ничего не ответил. По ступеням сбежал раб.
— Вас готовы принять, господа, — сказал он. Чиновник дернул меня за рукав.
— Повяжите это на глаза, господин, — сказал он, протягивая мне полоску красной материи. — Повяжите туго и не снимайте, пока не получите разрешения.
Когда он вторую повязку на глаза протянул Яношу, я выдохнул молитву богу наших сердец и честно намотал повязку на глаза так, чтобы свет не проникал. Чиновник повел нас, спотыкающихся, по широким каменным ступеням наверх, во дворец.
О том, что было внутри здания, мы могли судить по запахам и звукам: пахло духами и серой, резко позванивали колокольчики и глухо стучали какие-то деревяшки о камень. Видимо, мы переходили из помещения в помещение, поскольку воздух становился то холодным, то теплым, то вдруг опять холодным. Постоянно слышался какой-то шепот, за каждым поворотом кто-то шипел. Затем пахнуло сухим воздухом, как будто бесшумно открылась большая дверь, и мы вошли в помещение, где пахло сброшенной кожей ящера. Меня перестали тянуть за рукав.
— Можете снять повязки, благородные господа, — произнес резкий голос, принадлежащий уже не нашему спутнику. Я развязал повязку и очутился в мире серых камней и тусклого желтого света. Перед нами стояла фигура в мантии. Это был тот самый воскреситель, которого я и Янош недавно видели на улице.
— Добро пожаловать, благородные господа, — сказал он. — Меня зовут Джениндер. Я буду вашим путеводителем в этот судный день.
Я застыл в безмолвии, но тут же ощутил, как локоть Яноша врезался в мои ребра.
— Молю богов, чтобы вы были нашим светом, — нараспев произнес я и, быстро вытащив кошель из одеяния, сунул его в алчные пальцы Джениндера. Деньги исчезли так же стремительно, как морской ящер скрывается под водой с добычей.
Джениндер склонился к нам и прошептал:
— Я вас оставлю на минутку. А пока меня не будет, освежитесь вот этим. — И он передал нам небольшой узелок из промасленной ткани. — Мне приятно сообщить вам, что один из самых многообещающих наших молодых воскресителей покровительствует вашей предполагаемой экспедиции, — громко сказал он. — Он будет присутствовать при бросании. Может быть, вы его знаете. Его зовут Кассини.
Я подавил стон.
— Удача продолжает улыбаться нам, — удалось мне вымолвить в ответ.
Мы с Джениндером обменялись поклонами, и он ушел готовиться к церемонии. Я торопливо развернул, узелок и обнаружил несколько больших ломтей черного хлеба, вымоченных в вине.
— А как же наш пост? — прошептал я Яношу. — Я полагал, вся пища запрещена?
Янош засмеялся и схватил ломоть.
— Мне удалось выяснить, мой дорогой Амальрик, что в слове «пост» столько оттенков, сколько монет в хранилище богача. — Он с волчьим аппетитом набросился на хлеб. — Ешь. Я думаю, что наш новый друг более озабочен нашими умственными способностями после голодовки, нежели мелким прегрешением.
Я с жадностью набросился на еду. Тут же мое настроение улучшилось, и я начал видеть вещи в менее мрачном свете.
— Кто такой этот Кассини? — спросил Янош. — Я-то думал, что мы имеем право выбирать воскресителя для нашей экспедиции.
— Иногда имеем, — сказал я. — Иногда нет.
Янош посмотрел на меня:
— Судя по выражению твоего лица, которое ты пытаешься скрыть, у меня сложилось впечатление, что ты знаешь этого Кассини.
— Ну и ну, — сказал чей-то голос. — Всего-то полдень, а я только и слышу, как кругом склоняется мое имя.
Мы оба повернулись к говорящему. Перед нами стоял высокий мужчина приблизительно моего возраста, худощавый, с мягкой линией рта. Его мантия воскресителя была щедро расшита, что указывало на богатство семьи.
— А, это вы, Кассини, — отозвался я. — А я только что собирался описать ваш милейший характер моему компаньону… капитану Серый Плащ.
Представленные, они поклонились друг другу.
— Кассини и я некогда вместе занимались атлетикой и хаживали в таверны, — пояснил я Яношу. — Многие скорбели в тот день, когда он услыхал зов богов и покинул нас с нашими детскими забавами. — Я так помахал пальцем, чтобы Янош мог сообразить — я к скорбящим не относился. — Впрочем, мы мало знали друг друга, о чем я сожалею.
Кассини сделал шаг вперед, изобразив улыбку на полных губах.
— Так, значит, вы не разочарованы, что именно меня выбрали сопровождать вас в вашем открытии? Пожалуйста, друг мой, будьте откровенны.
— Да что вы, — солгал я. — Будь проклято мое путешествие, если я хоть на минуту подумал об этом.
Я обратился к Яношу:
— Наше путешествие благословенно с самого начала, потому что в лице Кассини ты найдешь наиученейшего и благочестивейшего из воскресителей и к тому же прекрасного товарища.
— Ну не столь благочестивого, чтобы осуждать эти лакомства в ваших руках, — сказал Кассини, изображая смех и указывая на остатки хлеба.
У нас хватило ума смутиться и быстро избавиться от позорящих нас кусков.
— Добро пожаловать в наши ряды, уважаемый господин Кассини, — сказал Янош. — Я чувствую себя так, словно уже свершилось бросание и мы уже в пути с добрыми предзнаменованиями. Позвольте поинтересоваться, что побудило вас поддержать наши усилия?
— Разумеется, ваша цель, — сказал Кассини.
— Следовательно, вы принадлежите к тем, кто не сомневается в существовании Далеких Королевств?
— Ну, так бы я не стал утверждать, — ответил Кассини. — Слишком мало для этого доказательств. Однако сами по себе усилия, направленные на их отыскание, заслуживают всяческого уважения. И неважно, как дело обернется, но для меня будет большой честью вернуться с новостями к направившим меня старшим моим собратьям.
Янош понимающе кивнул. Но, судя по блеску его глаз, я сообразил, что он видит Кассини намного глубже, чем тот думает. Кассини был еще слишком молод, и хоть имел высокое происхождение, но особыми способностями не отличался. Я серьезно сомневался, была ли у него хоть десятая часть таланта моего брата. Богатство и семейные связи привели его в число воскресителей. Но теперь его карьера застыла на месте, возможно, навсегда. Чтобы выбраться из этого состояния оцепенения, ему нужен был грандиозный успех. Свой шанс он усмотрел в Далеких Королевствах. Янош понял, что Кассини движет отчаяние, и, несмотря на деланное спокойствие, воскресителя выдавали нервные жесты.
— Вы правы, полагая, что эта экспедиция должна принести многое, — сказал Янош. — Но я оказал бы вам плохую услугу, если бы не указал и на крайнюю опасность подобного путешествия. Еще никто не добирался туда, куда мы собираемся… и не возвращался.
— Что ж, моя судьба в руках богов, как судьба судна, паруса которого они вольны наполнить ветром, а вольны и утопить, — сказал Кассини. — И познание их желаний — само по себе награда.
Неловкая тишина, воцарившаяся после этой тирады, исполненной фальшивой скромности, была нарушена возвращением Джениндера.
Он с улыбкой приветствовал Кассини.
— Вот и третий путешественник присоединился к нам. — Он приглашающе вытянул руку. — Пойдемте. Совет ждет.
Сквозь тяжелые портьеры мы вошли в длинный коридор, освещенный шариками, свисающими со скульптурных изображений божеств и зверей, им посвященных. На стенах вырисовывались жуткие тени: рога, длинные острые клыки и когти. Коридор перешел в огромное темное помещение зала. Джениндер провел нас на каменную платформу, возвышающуюся над полом на несколько футов. Ее окружали дымившие и искрившие горящие факелы. Мы долго простояли так, привыкая к полумраку и пытаясь успокоиться. Я не мог заговорить с Яношем, и в сердце моем царил трепет. И потому зазвучавший громкий голос испугал меня.
— Кто эти смертные, стоящие перед нами?
— Искатели пути из Ориссы, повелители, — отвечал Джениндер.
— А кто поручается за них?
— Я, повелители. Я, Джениндер, привел их сюда.
— Кто говорит от их лица?
Наступила тишина. И тут я почувствовал, как Янош каблуком наступил мне на ногу. Ко мне вернулось самообладание.
— Я говорю от их лица, повелители, — отвечал я. — Я, Амальрик, сын Эмили, сын Пафоса Карима Антеро.
Теперь я уже кое-что начинал видеть. Прямо перед платформой расстилался голый каменный пол. Он был покрыт магическими квадратами, треугольниками, таинственными цифрами и символами. Дальше шла во всю ширину храма огромная круглая золотая площадка. Совет воскресителей, одетых в черные мантии с золотыми поясами, во всей своей славе восседал у другого края круга. Их было десятеро, и сидели они на каменных резных тронах, украшенных изумрудами. Над ними на стене кружились и переплетались цветные пятна, дымки и тени. Говорящий сидел на центральном троне. Его морщинистое ястребиное лицо напоминало сушеное яблоко. Волосы и борода, отливавшие сединой, ниспадали вниз, не стриженные годами. Тускло-желтые глаза, казалось, пронзали меня до дна души. Это был Гэмелен, старейший из воскресителей.
— И что же ты просишь, Амальрик, сын Эмили, сын Пафоса Карима Антеро? — спросил Гэмелен.
— Я прошу вашего благословения на поиск, мой повелитель. Для процветания Ориссы и ради вящей славы богов.
Последовала пауза, во время которой воскресители шептались между собой. Я не знал, может быть, у них так было принято, но, увидев встревоженное лицо Кассини, понял, что нет. Наконец Гэмелен сказал:
— Среди вас есть чужеземец, хотя он и рожден дочерью Ориссы.
— Это, я, мои повелители, — ответил Янош. — Янош, сын ориссианки из рода Кетер; сын принца по имени Серый Плащ из Костромы.
— Мы слышали, ты интересуешься искусством воскресителей?
Страх охватил мое сердце. К чему этот вопрос? И кто разнес эти слухи о моем друге? Казалось, что невозможно ответить на этот вопрос достойно. Ведь пророки все знают, и если Янош ответит отрицательно, тем самым он усомнится в их могуществе. Если же признается, то его может ожидать участь Халаба.
— Это правда, — быстро ответил Янош. — У меня более чем скромный дар, и, разумеется, он не имеет никакого отношения к чародейству и колдовству, уверяю вас. Будучи солдатом среди варваров-ликантиан, я был вынужден полагаться на мой благословенный Ориссой разум. И мне удавалось успешно лечить моих солдат от фурункулов и других кожных заболеваний. А однажды мне даже удалось исцелить моего сержанта, получившего ранение в задницу.
Мне показалось, что я услыхал приглушенный смех среди воскресителей. Но, должно быть, это разыгравшееся воображение сыграло со мной шутку, потому что какой же может исходить смех от этих столь возвышенных людей?
— Но как только мне посчастливилось поцеловать ворота Ориссы, я тут же отбросил все свои жалкие познания, — продолжал Янош. — Я понял, что даже исцеление фурункулов может привести к негодным результатам, если не быть профессионалом в данной области. Ну а когда несколько минут назад я узнал, что с нами отправляется в путешествие один из самых искусных молодых воскресителей, я тут же пообещал жирного барашка тому богу, кто своей улыбкой так одарил нас.
Я чуть ли не ощущал, как сейчас прет из Кассини самодовольство и как он, подобно петуху в брачном танце распускает перья. Судя по одобрительным кивкам воскресителей, ответ Яноша оказался удачным.
— Ну хорошо, — сказал Гэмелен, когда стих шепот. — Пора бросить кости. Готов ли ты, Амальрик Эмили Антеро?
— Готов, повелители мои, — ответил я.
Ко мне подошел Джениндер и открыл инкрустированный ларец. Внутри было два отделения. В одном лежали два осколка бедренной, судя по всему, кости какого-то животного. А в другом — обломки человеческого черепа. С чего начать? Руки мои замерли в нерешительности, но тут словно какая-то сила повела их влево. Я достал из ларца осколки бедренной кости. Сжав их в правом кулаке, левым я пять раз ударил себя в грудь, декламируя:
— О великий владыка Тедейт — бог и покровитель всех путников, призываю тебя указать, праведны ли наши поиски Далеких Королевств? — Я бросил кости на золотой круг. Затем, вытащил осколки черепа, трижды ударил себя в грудь и завершил заклинание: — Благослови нас, великий владыка Тедейт, мудростью своей. И в этих костях предскажи наши судьбы.
Кости сухо застучали по полу, когда я их бросил к остальным.
И воцарилась тишина неслыханная. Все вокруг залила холодная тьма, оставляя видимым лишь золотой круг. Но голова моя горела огнем. Во рту пересохло, глаза жгло. Осколки бедренной кости зашевелились. Приподнимаясь над полом, они царапали по камням с неестественно громким звуком. Зависнув на мгновение, они стали сближаться, пока не сомкнулись. При этом вверх рванул красный дым, запахло серой. Меня охватил беспричинный страх, захотелось сбежать, но какая-то великая сила удержала меня. Облако дыма закружилось, постепенно обретая форму. Из облака показалось громадное животное, которое рычало и скребло когтями. Возвышаясь над нами на двух массивных задних лапах, оно мотало заостренным хвостом. У этого рогатого зверя красные глаза горели яростью, а с острых зубов длиною с мой локоть капала кровь. У чешуи был зеленый цвет кожи утопленника. Чудовище оглядывалось по сторонам, выискивая врага. И отыскало меня. Заглянув в его глаза, я понял, что еще никогда не видел такой злобы.
Оно взвизгнуло и бросилось в мою сторону. Я услышал, как в зале несколько раз эхом отразился звон, когда чудовище ударилось о невидимые стены над золотым кругом. Мне еще сильнее захотелось удрать, но я остался стоять, словно жертва, связанная для ритуального убийства. Чудовище разинуло пасть, и меня окатило горячее дыхание, в котором была вонь всей мертвечины и мерзости этого мира и других. Зверь явно целился ухватить меня зубами. И тут где-то тяжело ударил барабан. Это «бумм!» разнеслось по всему залу воскресителей. Чудовище застыло. Я был все еще рядом со своей смертью. Еще раз грянуло: «бумм!», больно отдаваясь в моих ушах.
Зверь обернулся, пригнув голову с рогом к золотому полу. Голова его дернулась, словно оно что-то заметило. Вместе с пронзительным визгом из его пасти вырвался горячий белый пар. Оно прыгнуло вперед, изготовив когти к схватке, и тут я разглядел врага чудовища. На том месте, куда я бросил осколки черепа, стоял нагой безоружный мужчина. Но человек этот был очень странный. Невысокий, но плотный, могучего телосложения, с массивными, как колонны, ногами и толстыми руками. С груди и затылка у него была содрана кожа, лицо обрамляла курчавая борода. Челюсть выступала вперед, а из-под нависших надбровных дуг свирепо сверкали темные глаза. Мужчина закричал на демона и топнул ногой о каменный пол: «бумм!» Зал содрогнулся. Он топнул другой ногой. Снова и снова звучал этот вызов. И мы, все трое, поняли, что наши надежды связаны именно с этим обнаженным и безоружным человеком.
Он прыгнул навстречу чудовищу и нанес ему такой удар кулаком, что даже каменные стены покачнулись. Чудовище, пошатнувшись, отступило, а человек обнажил желтые зубы и подпрыгнул, пытаясь вцепиться в горло врагу. Стон вырвался из моих губ, когда я увидел, как чудовище изрыгнуло из пасти огонь и дым, ослепляя нашего защитника. Человека остановило это пламя, а чудовище бросилось на него, впиваясь зубами в плоть. Держа истекающее кровью тело в пасти, зверь замотал головой, а затем швырнул его на камни. Подняв рогатую голову демон протрубил победу. И одновременно со звоном в ушах, от этого дьявольского торжества ко мне пришло ясное понимание, что нашим мечтам о Далеких Королевствах не суждено сбыться.
Сердце мое застучало у меня где-то в горле, когда я вдруг увидел, что тело нашего защитника оживает. Голый человек перевернулся и вскочил на ноги. На теле его не было и следа ранений. Он вновь топнул ногой, и от этого мы вновь покачнулись. Демон вздрогнул, от удивления разинув пасть. Но тут же пришел в себя и хлестнул по сторонам своим острым хвостом. Но наш защитник отбил этот удар и стукнул чудовище в грудь. Послышался громкий треск, и зверь завопил от боли. Человек подпрыгнул и уцепился за шею зверя. Обхватив врага толстенными руками, он сделал резкое вращательное движение. Послышались вскрик и всхлип. Человек отпрыгнул в сторону, а демон рухнул на пол. Наш защитник повернулся к нам. Подняв победно руки, он издал оглушительный рев. Все погрузилось в белый благоухающий туман… и человек исчез.
Дым рассеялся, и показалось магическое окно, из которого открывался вид на какое-то неведомое место. У меня перехватило дыхание. Я увидел зеленый лес, серебряные ручьи и раскинувшуюся равнину, покрытую цветущей горчицей. Далее, уходя за горизонт, тянулись горные цепи. Ближайшая напоминала огромную руку, сжатую в кулак. В цепи было четыре выступающих скалы, а пятая была изогнута, как прижатый большой палец. Черный вулканический камень вершин был покрыт снегом. Снежные метели слетали с каждого перста кулака. Между большим и указательным пальцами шла постепенно поднимающаяся вверх дорога — там был перевал, на этой черной горной гряде.
Перевал, ведущий к… Янош шепотом завершил мою мысль:
— … Далеким Королевствам.
Дух мой взбодрился. Я ощущал в себе легкость бумажного змея, рвущегося нетерпеливо в полет, чтобы своими глазами увидеть эти отдаленные земли. Земли, до которых не доходил еще ни один из живущих в нашем мире. Пронзительный крик разорвал это видение, и оно исчезло. Я задохнулся, увидев, что демон поднимается, невредный и могучий, как и до схватки. Перед ним вновь встал обнаженный человек. Он топнул, вызывая соперника на бой, чудовище взревело, и они закружили, следя друг за другом, однако, не успев схватиться, исчезли. Золотой круг опустел.
Тут же рассеялась окружающая все тьма. Я заморгал и повернулся к Яношу. В его лице не было ни кровиночки, но глаза горели внутренним огнем. Он посмотрел на меня, желая что-то сказать, но только покачал головой. Рядом шевельнулся Кассини. Я повернулся к нему, и наши взгляды встретились. И у него глаза возбужденно сверкали. Но только алчностью и тщеславием. Впрочем, я не уверен, что понял тогда именно это. Возможно, это память моя так теперь расцвечивает события. Но я помню, как меня охватили радость и… смущение.
— Хвала тебе, Тедейт, — провозгласил на весь зал Гэмелен, — защитник усталого путника.
— Хвала тебе, Тедейт, — отозвались мы хором.
— Предзнаменование ясно, — сказал Гэмелен. — У вашей экспедиции равные шансы на успех и неудачу.
— Но, по крайней мере, мы знаем, что цель стоит того, она священна, — сказал Кассини. Как наш воскреситель он имел право возражать. — Предзнаменование подсказывает, что Далекие Королевства лежат за черными горами, похожими на сжатый кулак.
— Не позволяйте своим желаниям править вашим умом, юный брат, — предостерег Гэмелен. — Видны были только горы, а не то, что за ними.
Кассини смутился, а я испугался, что в затянувшейся паузе мы теряем последний шанс. Предзнаменование не сказало ни «да» ни «нет». И окончательное решение по-прежнему оставалось за Советом воскресителей.
— Позвольте мне сказать, повелители? — спросил Янош.
Гэмелен кивнул, разрешая.
— Вы говорите, что впереди ждет опасность, а исход экспедиции внушает сомнения?
— Так говорит предзнаменование, — сказал Гэмелен.
— Но разве опасность грозит Ориссе? Кому-нибудь что-либо будет грозить или кто-то пострадает, если мы потерпим неудачу?
— Только ваши семьи, — сказал Гэмелен. — Поскольку неудача означает смерть. Тут предзнаменование толкуется совершенно ясно.
— Но каждый из нас, стоящих здесь, желает рискнуть, повелители мои, — вмешался я. — Мы сердцем чувствуем, что это может принести славу великую. Славу нашей дорогой Ориссе — цветку цивилизованного мира.
Воскресители надолго задумались, затем пошептались. Наконец Гэмелен обратился к нам.
— Разрешение дано, — сказал он. — Восхвалим Тедейта.
— Восхвалим Тедейта! — вскричали мы. Перед моим мысленным взором встали сжатые в кулак горы и черный перевал на них. На мгновение мне показалось, что это видение поблескивает. Словно золотая вспышка мелькнула там, где смыкались «большой» и «указательный пальцы». Там, где ждали нас Далекие Королевства.
