Глава 2
Виктория Ковалевская, дитя звёзд

Мой сосед за карточным столом собирался меня убить. Просто так, не ради дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась – а в глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства. Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания, отчего Оганесян почувствовал себя оскорблённым и решил, что я должна быть наказана.

Впрочем, он пытался убедить себя в том, что моё поведение крайне подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвлённой гордостью. Однако же, при всей необоснованности и надуманности своих подозрений Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него серьёзную опасность, и то гораздо большую, чем он мог себе вообразить...

Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна – две шестёрки. Четвёртый игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестёрку и заиметь «стрит», но он не знал, что у него нет никаких шансов – все эти карты уже были на руках.

В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавёлась третьим тузом. У Геворкяна как было, так и осталось две шестёрки; Майсурян по-прежнему располагал недоделанным «стритом»; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у него трём дамам, подобрал ещё одну.

Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала «пас». Обычно я играю наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдёт; эта бесхитростная тактика обеспечивает мне как правило небольшой, но стабильный выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не ограничивалось: здешние правила предусматривали ещё и второй, который объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвёртый туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм – если, конечно, Геворкян со своей парой шестёрок не затеет долгий торг.

Геворкян не стал рисковать и сказал «пас» вслед за Майсуряном. Оганесян подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две – и одной из них оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего рта чуть заметно дёрнулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить меня, что у него карта тоже не блеск.

Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла её, предлагая открыть карты. Он отверг моё предложение и подвинул к центру стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот арцахский покер!

Третьей возможности обойтись «малой кровью» я ему не предоставила, так как не была полностью уверена, что он отвергнет её. Мы принялись поочерёдно повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых порах особо не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец занервничал и предложил открыть карты.

Я отказалась – и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил задавить меня финансово, в расчёте на то, что рано или поздно я окажусь неплатёжеспособной и буду вынуждена спасовать. Он не знал, что ещё две недели назад я открыла в Объединённом банке Арцаха, который обслуживал все местные игровые заведения, кредит под обеспечение своей космической яхты. Оный кредит, разумеется, был ограничен оценочной стоимостью моего изрядно устаревшего «Звёздного Скитальца», но это меня мало волновало: по правилам казино размер ставки был ограничен ста тысячами, и когда торг дойдёт до этой суммы, мы будем вынуждены открыть свои карты.

Как раз к этому всё и шло. Оганесян не сдавался, потому что был уверен в моём блефе, а я не собиралась упускать верный выигрыш и неизменно отвергал его предложения открыться. И только выложив более полумиллиона, мой противник начал опасаться, что я не блефую, но тем не менее продолжал надеяться, что его карта сильнее. Он уже отбросил всю свою невозмутимость, его пальцы дрожали, шею заливал пот, а налитые кровью близко посаженные глаза словно пытались пробуравить меня насквозь. Теперь он горько сожалел, что блестящая идея прикончить меня не пришла ему в голову днём раньше.

К тому времени в зале, кроме нас двоих, больше никто не играл. Остальные посетители возбуждённо переговариваясь, следили за нами издали, и только строгие правила казино не позволяли им столпиться вокруг нашего стола. Обалдевший Геворкян страстно благодарил небеса, что не ввязался в этот сумасшедший торг, а Майсурян безнадёжно мечтал о том, как бы здорово он зажил, если бы все эти деньги оказались у него в кармане.

Когда сумма на кону достигла трёх миллионов драхм (это порядка девятисот тысяч в пересчёте на земные марки), а ставка выросла до восьмидесяти тысяч, к нам приблизился менеджер в сопровождении двух сотрудников службы безопасности. Он не вмешивался в игру, а молча встал позади крупье, как бы предостерегая своим присутствием от всевозможных эксцессов с чьей бы то ни было стороны.

После некоторых раздумий Оганесян поставил на кон ровно сто тысяч. Превысить эту сумму я не могла и в ответ выложила столько же. В арцахском покере это было равнозначно предложению открыться. Оганесян, разумеется, принял его и предъявил мне свои четыре дамы. Ну а я под изумлённые вздохи присутствующих высветила четыре туза.

Оганесян стоически принял своё поражение, даже нашёл в себе силы поздравить меня с выигрышем и выразил надежду, что завтра я предоставлю ему возможность отыграться, после чего с притворно-невозмутимым видом покинул казино, утешая себя тем, что «эта сучка» (в смысле я) не успеет потратить его деньги.

Признаться, он меня здорово разочаровал. Я была уверена, что теперь Оганесян передумает убивать меня. В конце концов, он ведь не «бескрышный» бандит, а деловой человек, который прежде всего радеет об интересах своего бизнеса – пусть и преступного. Он прекрасно понимал, что после сегодняшней игры моё имя будет прочно связано с ним, и в случае моей смерти у полиции появится достаточно оснований, чтобы считать его главным подозреваемым. Разумеется, ему не составит большого труда «отмазаться», воспользовавшись своими связями в правительстве, однако расследование, независимо от своего исхода, нанесёт его делам ощутимый урон – как в финансовом плане, так и в политическом. Оганесян был отнюдь не дурак и сразу просчитал все негативные последствия своего решения, но всё же не отказался от мысли расправиться со мной. Уж больно я ему не нравилась...

В казино я задержалась ровно настолько, чтобы оформить выигрыш и перечислить его на свой банковский счёт. Вежливый менеджер, чьему заведению досталось пятнадцать процентов денег Оганесяна, самолично провёл меня до стоянки флайеров на крыше здания и предупредительно распахнул передо мной дверцу лимузина. Мы распрощались, весьма довольные друг другом, менеджер вернулся к исполнению своих непосредственных обязанностей, а я приказала водителю лететь в космопорт. Как и на всех других планетах, на Арцахе я избегала пользоваться транспортом с автоматическим управлением – в людях я разбиралась гораздо лучше, чем в компьютерах, и чувствовала себя спокойнее, когда моя жизнь зависела от них, а не от бездушных машин.

Шофёр моего лимузина никаким образом не был связан с Оганесяном, поэтому в ближайшие полчаса мне ничего не угрожало. К тому же мой противник рассчитывал, что из казино я вернусь в свой гостиничный номер, и собирался послать туда парочку киллеров с поручением инсценировать убийство при ограблении.

Воспользовавшись своим комлогом, я связалась с администрацией отеля, сообщила, что выселяюсь из номера, поскольку завтра покидаю планету, и попросила доставить мои вещи в порт. Если и теперь Оганесян не откажется от своей идеи прикончить меня, он будет трижды идиотом. Ведь одно дело устраивать разборки в гостинице, а совсем другое – в космопорту, где так и кишит вооружёнными охранниками и всевозможными следящими устройствами.

Лимузин доставил меня к ангару, где стояли на приколе небольшие частные корабли. Я прошла через контрольный пункт, где полдюжины вооружённых охранников внимательно изучили мой пропуск, сравнили отпечаток большого пальца и рисунок сетчатки глаза с записями в базе данных, а затем пропустили меня через детектор, настроенный на выявление всевозможных видов оружия, взрывчатки, наркотиков и радиоактивных материалов. Такая тщательная процедура проверки подействовала на меня успокаивающе, я позволила себе немного расслабиться и уже без всякой опаски направилась в дальний конец ангара, к своей яхте «Звёздный Скиталец».

Это была почтенная старушка, способная развивать скорость лишь немногим более полутора парсек в час, что составляло почти половину от предельной скорости современных пассажирских лайнеров. Зато «Скиталец» целиком принадлежал мне, на нём я могла лететь, куда хотела, а надёжный и простой в обращении автопилот позволял мне путешествовать в одиночку – благо ещё с детства я увлекалась космическими кораблями, в школьные годы изучала азы астронавигации и неплохо разбиралась в технике. Яхту я приобрела через отцовскую фирму восемь лет назад, в день своего совершеннолетия, а спустя неделю покинула родную планету и всё это время странствовала по обитаемой части Галактики. Мой папаша, у которого я «позаимствовала» деньги на покупку «Скитальца», в силу определённых причин не посмел обвинить меня в краже и объявить в межпланетный розыск. Ему пришлось смириться и с потерей семи миллионов марок, и с бегством дочери; правда, ещё некоторое время он пытался установить со мной контакт, но потом понял, что это безнадёжно...

Поднимаясь по трапу, я размышляла о том, как поступить с выигранными на Арцахе деньгами. Как правило, я не держу при себе таких крупных сумм, обычно в моём корабельном сейфе лежит порядка пятидесяти тысяч европейских марок и примерно столько же североамериканских долларов – двух самых стабильных валют в Галактике, и этого мне вполне хватает на все предвиденные и непредвиденные расходы, связанные с эксплуатацией яхты. А на пропитание, отдых, развлечения, покупку шмоток и тому подобное я всегда зарабатываю на месте: ведь там, где в ходу деньги, всегда есть азартные игры, а значит, от голода я не умру.

Я, конечно, думала о старости (хотя в двадцать шесть лет в её наступление слабо верится) и думала о том дне, когда я перестану выигрывать (а вот это могло случиться в любой момент), поэтому взяла себе за правило переводить не менее половины выигранных сумм на свои счета в нескольких земных банках – ввиду отсутствия электронных средств межзвёздной связи, таковые переводы осуществлялись либо путём транспортировки наличности специальными курьерами, либо с помощью межбанковских зачётов. За восемь лет я скопила достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедное существование до конца своих дней, и сейчас испытывала сильный соблазн направить весь сегодняшний выигрыш на модернизацию ходовой части яхты. Четыре месяца назад на Земле Санникова, где я сорвала солидный куш в полмиллиона марок, мне предлагали усовершенствовать ц-привод «Скитальца», что позволило бы увеличить его скорость почти до трёх парсек в час, но после недолгих раздумий я предпочла переслать триста тысяч на Материнскую Землю, а оставшиеся двести потратила на капитальный ремонт внешней обшивки, обновление корабельного интерьера и замену некоторых устаревших узлов в системе жизнеобеспечения. Теперь и снаружи и внутри яхта выглядела как новенькая, так что впору было подумать и об улучшении её скоростных качеств.

Задраив за собой люк и поставив его на сигнализацию, я прошла в кают-компанию, где был установлен широкоэкранный видеофон, подключённый к планетарной сети. Я решила не медля ни минуты связаться со Степанакертским отделением Объединённого банка Арцаха (которое ещё работало, поскольку находилось в другом часовом поясе) и распорядиться, чтобы весь мой выигрыш перевели в наличные марки или доллары и к утру доставили на таможню космопорта. Мне, конечно, попытаются всучить чеки – Арцах вёл весьма оживлённую торговлю с остальной Ойкуменой, и на всех соседних планетах у Объединённого банка имелись корреспондентские счета. Однако я и сама ещё не знала, куда полечу, а кроме того, не в моих привычках было сообщать посторонним о своём маршруте, посему я предпочитала иметь дело исключительно с «живыми» деньгами, хотя при этом теряла от одного до трёх процентов суммы в качестве таможенной пошлины за вывоз наличности.

Прокручивая в мыслях предстоящий разговор с представителями банка, я вошла в освещённую кают-компанию, сделала несколько шагов по направлению к видеофону... и вдруг настороженно замерла, уловив краем глаза какое-то движение. В следующую секунду я резко повернулась и увидела широкоплечего русобородого и рыжеусого мужчину лет сорока, который сидел развалясь на мягком диване и глядел на меня с самодовольной ухмылкой, словно подтрунивая над моей беспечностью.

«Проклятый Оганесян! – с быстротой молнии промелькнуло у меня в голове. – Он всё-таки перехитрил меня...»

– Здравствуйте, мисс, – произнёс незваный гость почему-то по-английски. – Я вас давно жду.

Преодолев оцепенение, я тотчас выхватила из своей сумочки парализатор. Незнакомец среагировал на это мгновенно: вскочил с дивана, будто подброшенный пружиной, проворно уклонился от выстрела и резким взмахом ноги выбил из моей руки оружие. Затем перешёл от каратэ к вольной борьбе, повалил меня на пол лицом вниз, а сам уселся сверху, не позволяя мне подняться.

– Вот чёрт! – несколько растерянно пробормотал он всё на том же английском. – Надо же, как нехорошо получилось... Что с вами, мисс? Разве вы не поняли, кто я?

– А как я могла понять? – ответила я, повернув голову вбок, чтобы в рот не забивался пушистый ворс ковра. – Вы же не представились.

– Но ведь... – Незнакомец осёкся. – Ага! Значит, Лайонел был прав!

Я понятия не имела, кто такой Лайонел и насчёт чего он был прав. Я не знала даже такой элементарной вещи, как имя человека, который ткнул меня лицом в ковёр. Ясно было только одно – он не киллер. Во-первых, незнакомец говорил по-английски с отчётливым британским акцентом, а киллер Оганесяна, если бы ему взбрело в голову заговорить на этом языке, наверняка говорил бы с акцентом армянским. Во-вторых же, киллер вообще не стал бы балясничать со мной, а выстрелил бы сразу, как только я вошла. И в-третьих, в-последних, с Оганесяном я рассталась меньше часа назад, и тогда у него даже в мыслях не было посылать своего человека в космопорт. А чтобы пробраться в ангар, минуя бдительную охрану, и проникнуть в поставленную на сигнализацию яхту, требовалось достаточно много времени.

Так что мой таинственный посетитель не был посланцем Оганесяна. Кем он был и что здесь делал – оставалось загадкой. Но убивать меня он не собирался, иначе уже убил бы. Да и насиловать тоже – это я поняла и по его репликам, и по тому, как мягко, чуть ли не нежно, он сделал мне подсечку, а сейчас прижимал к полу очень бережно, стараясь не причинять лишнюю боль.

Убедившись, что моей жизни и чести ничего не угрожает, я почувствовала громадное облегчение. Хотя до полного спокойствия мне было далеко: ведь я по-прежнему находилась во власти незнакомца, который (и это было хуже всего) принадлежал к числу тех редких представителей рода человеческого, которых я не могла «прочитать», чьи мысли и намерения были для меня тайной за семью печатями. Таких людей я старалась избегать, ибо в их обществе чувствовала себя слепой и беспомощной. Лишь один-единственный раз я сумела близко сойтись с «нечитаемым» – но это было исключение, лишь подтверждающее общее правило.

– Сейчас я отпущу вас, и мы спокойно поговорим, – сказал незнакомец. – Прошу вас, не выкидывайте никаких фортелей. Ведь если бы я хотел причинить вам зло, то уже давно это сделал бы. Вы согласны?

– Да, – ответила я.

Его рука положила на ковёр рядом с моим лицом прямоугольную пластиковую карточку, затем он встал с меня, отступил на несколько шагов в сторону и подобрал с пола мой парализатор.

Я приподнялась на локтях и первым делом посмотрела на оставленную им карточку. Это было служебное удостоверение Интерпола, выданное на имя специального агента Генри Д. Янга, сотрудника Управления по борьбе с организованной преступностью. Бородатое лицо на фотографии в общих чертах совпадало с лицом стоявшего передо мной человека.

Первое, что пришло мне в голову при виде удостоверения, была мысль, что мой отец наконец-то решился обвинить меня в краже. Однако я сразу отбросила эту версию как несостоятельную. Я вовсе не хочу сказать, что мой родитель неспособен засадить свою единственную дочь за решётку, ещё как способен – хотя бы для того, чтобы наказать меня за «непослушание», заставить унижаться перед ним, просить прощения, клятвенно обещать ему, что я стану хорошей девочкой и больше не буду огорчать папочку. Но вряд ли ради этого он стал бы рисковать собственной свободой – а в своём прощальном письме я ясно дала ему понять, что его ожидает, если он вздумает преследовать меня. И он прекрасно знал, что это не пустые угрозы.

Впрочем, если даже допустить, что речь всё-таки идёт о тех семи похищенных миллионах, то в этом случае меня бы просто арестовали местные копы по ордеру Интерпола. Я слишком мелкая рыбёшка, чтобы за мной посылали специального агента, тем более из Управления по борьбе с организованной преступностью. Скорее всего, я интересовала их как возможный источник информации о моём отце – уж он-то вполне отвечал профилю Управления и заслуживал внимания даже не одного, а целого десятка специальных агентов.

Я медленно встала на ноги и убедилась, что со мной всё в порядке, разве что немного побаливало запястье, куда пришёлся удар ногой.

– Рада с вами познакомиться, сэр, – сказала я, возвращая Янгу удостоверение. – Ну, не то чтобы я готова кувыркаться от радости, но всё же меня успокаивает, что вы не грабитель и не убийца.

Он что-то невнятно пробормотал в ответ, взял левой рукой удостоверение и неловко сунул его во внутренний карман своего пиджака. Только тогда я заметила, что его правая рука безвольно свисает вдоль туловища.

– Ах! Так я всё же задела вас?

Янг утвердительно кивнул:

– К счастью, у вас был не пистолет, а всего лишь парализатор.

– На Арцахе ношение смертельного оружия для частных лиц запрещено, – объяснила я, направляясь в угол кают-компании, где находилась аптечка экстренной помощи. – А я привыкла уважать законы.

Ясное дело, я не стала говорить, что с некоторых пор, вне зависимости от местных законов, не ношу при себе оружия, способного убить человека. Пять лет назад я попала в одну переделку и едва не погибла из-за того, что у меня был плазменный пистолет, которым я никак не решалась воспользоваться. А из парализатора я стреляю без всяких колебаний.

Достав из аптечки инъекционную ампулу с синергином, я вернулась к Янгу и сделала ему укол в парализованную руку. Секунд через десять лекарство начало действовать, он пошевелил пальцами, а затем принялся энергично чесать зудевшее предплечье.

– Благодарю вас. Я уже в норме.

– Отрадно слышать, – с некоторым сарказмом промолвила я и опустилась в кресло. – Надеюсь, теперь вы поведаете мне о цели вашего визита?

– Да, разумеется, – ответил Янг, усаживаясь обратно на диван. – Не буду с вами юлить, мисс Ковалевски...

– Не «Ковалевски», а «Ковалевская», – поправила я. – В отличие от бесполого английского, в моём родном языке существуют родовые формы прилагательных. А поскольку я женщина, то извольте произносить мою фамилию соответственно.

– Воля ваша, мисс Ковалевская, – уступил Янг; на окончании он слегка запнулся. – А может, вы позволите называть вас просто по имени – Викторией?

Я безразлично пожала плечами:

– Как хотите. Мне-то что.

– Значит, договорились. Так вот, мисс Виктория, я не стану с вами хитрить, а скажу прямо: мы нуждаемся в вашей помощи.

Вообще-то я ожидала чего-то подобного. Я даже была уверена, что прозвучит слово «помощь». Моя догадка оказалась верна: Янг рассчитывал получить от меня информацию. Возможно, с помощью шантажа.

Ах чёрт! И надо же было такому случиться, что он оказался «нечитаемым»...

– Вы – это Интерпол? – на всякий случай уточнила я.

– Нет, не совсем. Сейчас я выступаю не как официальный представитель организации, в которой имею честь состоять, а как частное лицо – от своего собственного имени и от имени моего брата Лайонела. Мы хотим предложить вам неформальное участие в одном очень важном расследовании.

«Вот здорово! – подумала я с невольным восхищением. – Как лихо он загнул: „принять участие в расследовании”. Причём не как-нибудь, а неформально. Заложи своего папашу, анонимность мы гарантируем, и считай, что ты никого не закладывала, а просто „участвовала в расследовании”. Может, они ещё и почётную грамоту мне выдадут, чтобы я могла повесить её в рамочке...»

Я решительно покачала головой:

– Извините, мистер Янг, но мой ответ будет отрицательным. То, что я не питаю никаких тёплых чувств к отцу, ещё не значит, что мне не терпится увидеть его в тюрьме. Если он угодит в ваши сети, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ему, но и топить его не стану. Мне ни к чему лавры Павлика Морозова – был такой персонаж в истории двадцатого века, и его судьба весьма поучительна. Очень сожалею, что вам пришлось напрасно проделать такой долгий путь.

Несколько секунд Янг смотрел на меня с откровенным недоумением, затем его лицо расплылось в широкой улыбке:

– Вот теперь-то я верю, что вы не читаете мои мысли!

Между нами повисло молчание. Я смотрела на Янга широко распахнутыми глазами, не в силах выдавить из себя ни единого слова. Меня охватила паника. Я не знала, что на уме у моего собеседника, не знала, как реагировать на его реплику – была ли это шутка, просто констатация очевидного факта, или же он что-то подозревал, о чём-то догадывался. По выражению его лица мне трудно было судить, насколько серьёзно он говорит. Я вообще плохо разбиралась в мимике, жестах, интонациях и других внешних проявлениях человеческих эмоций. Для меня такое умение было столь же бесполезным, как для городского жителя способность ориентироваться по следам и добывать огонь с помощью трения. Овладеть подобными навыками, в принципе, нетрудно; вся проблема в том, что при отсутствии постоянной практики они быстро теряются. А за свою жизнь я лишь однажды тесно общалась с «нечитаемым» – но это было недолго, и с тех пор прошло уже три года.

– Что... о чём вы говорите? – сбивчиво спросила я, когда ко мне вернулся дар речи.

– Вы знаете, о чём, мисс Виктория. Нам – мне и Лайонелу – известна ваша тайна.

– Какая?

– Что вы умеете читать мысли.

И снова воцарилось молчание. Моё сердце сжал ледяными тисками страх. Я потрясённо смотрела на Янга, а он смотрел на меня со спокойным, даже каким-то отстранённым любопытством. Я понимала, что он не блефует. Он действительно знал мой секрет. Во всяком случае, подозревал, а теперь убедился, что его догадка верна. Столкнувшись с «нечитаемым», я совершенно растерялась и не смогла надлежащим образом прореагировать на его слова о чтении мыслей. Я с головой выдала себя своим поведением – уж он-то, в отличие от меня, прекрасно разбирался во всех внешних проявлениях чувств и эмоций. Будь разум Янга открыт для меня, этого ни за что не случилось бы. Я бы сразу узнала о его подозрениях и отыскала бы способ развеять их. Ведь даже в самой твёрдой уверенности всегда кроется зёрнышко сомнения – нужно только найти его и дать ему прорасти. Однако мне не повезло: меня заподозрил человек, чьи мысли были для меня тайной за семью печатями...

Наконец Янг сунул руку в карман, достал оттуда конфету в яркой обёртке, развернул её и отправил себе в рот. Затем, спохватившись, спросил:

– Вас угостить? У меня много.

Сделав над собой усилие, я натянуто улыбнулась:

– Нет, спасибо. Я не ем сладкого, боюсь пополнеть.

– А я вот пристрастился. Годами пытался бросить курить, но ничего не получалось – чувствовал какой-то дискомфорт. В конце концов жена предложила мне сосать леденцы, чтобы было чем занять рот. Я попробовал – и с тех пор поедаю их тоннами.

– И как, помогает?

– Да вроде бы. – Янг с хрустом разжевал леденец и проглотил его. – Но не всегда. Сейчас, например, я... Ай, ладно! Вы не против, если я закурю?

– Пожалуйста. – Я вскочила с кресла и принесла пепельницу.

Тем временем он достал сигарету, раскурил её и с явным наслаждением вдохнул дым.

– Сегодня, я полагаю, можно отступить от правил. У нас складывается очень нелёгкий разговор. Я ведь не ожидал, что мне придётся что-то доказывать вам, объяснять. Думал, что вы просто прочитаете мои мысли и всё поймёте.

– И вам не было страшно? – спросила я, решив, что возражать бессмысленно. Судя по всему, вопрос о самом наличии у меня телепатических способностей Янг считал закрытым и возвращаться к нему не собирался. – Вы не боялись явиться предо мной во всей наготе ваших помыслов?

– Конечно, боялся, – откровенно признался он. – Но наши с Лайонелом намерения в отношении вас честны и искренни, в них нет никакого подвоха, мы просто хотим предложить вам использовать свои уникальные способности во благо мира и человечества. А что касается глубоко личного – интимных переживаний, всяких там скелетов в шкафах, кучи грязного белья... – Он непроизвольно поёжился. – Вы же давно к этому привыкли, так ведь? И вряд ли я хуже большинства людей, с которыми вам приходилось сталкиваться.

Честное слово, я была поражена его хладнокровием. На свете найдётся мало людей, которые добровольно предстанут перед телепатом, образно выражаясь, сунут голову в пасть льва, даже если за это им посулят золотые горы. А Янг, к тому же, дал мне понять, что его визит не преследует никаких личных целей, что он делает это не корысти ради, а «во благо мира и человечества»... Как мне хотелось хоть на секунду заглянуть в его мысли и убедиться, что он не лукавит. Оставалось лишь надеяться, что его брат Лайонел не принадлежит к породе «нечитаемых».

– Кстати, – сказала я, – а где же тогда ваш брат?

– До недавнего времени поджидал вас в гостинице, а минут за десять до вашего появления связался со мной и сообщил, что вы выселились из номера. Сейчас он едет сюда, чтобы присоединиться к нашей милой беседе. Вообще-то именно Лайонел, как старший из нас, должен был первым встретиться с вами. Меня же он отправил сторожить вашу яхту, чтобы вы, случаем, не ускользнули. И, как видите, правильно сделал. Ведь мы уже дважды упускали вас: на Иллирию прибыли через два дня после вашего отлёта оттуда, а с Килиманджаро вы улетели прямо перед нашим носом, пока мы выясняли через справочную службу, где вы в данный момент находитесь. Так что на сей раз мы решили подстраховаться.

– Понятно. Значит, вы действуете в одиночку? То есть, вдвоём?

– Да, мисс. Как я уже говорил, ваша тайна известна только мне и Лайонелу. И мы не собираемся разглашать её, так как прекрасно понимаем, что за сим последует.

Я тоже это понимала. Даже слишком хорошо понимала. Время от времени мне снились сны, в которых за мной охотилась вся Галактика. Одни, и таких было большинство, стремились просто убить меня, другие – посадить в клетку и проводить надо мной опыты, чтобы раскрыть секрет моей телепатии, третьи хотели использовать меня в политических, коммерческих и тому подобных целях, а четвёртым – и это было самое кошмарное – требовался мой генетический материал для выращивания клонов, из которых они собирались сделать покорных рабов-телепатов, годных для промышленного, военного и политического шпионажа. Когда я поняла, что Генри Янг знает о моих способностях, меня, наряду со страхом, охватило чувство обречённости, слепой покорности судьбе. В глубине души я уже давно смирилась с тем, что моя игра не может продолжаться до бесконечности; рано или поздно я потеряю бдительность и допущу ошибку, которая приведёт к моему разоблачению. Правда, я не ожидала, что это произойдёт так скоро...

– А как вы вообще меня вычислили? – поинтересовалась я.

– О, по чистой случайности. Всё началось с Тамерлана Литвина по кличке Классик, арестованного на Рутении два с половиной года назад благодаря информации, полученной из анонимного источника. Сведения были настолько подробны и убедительны, что местной полиции удалось без труда собрать все необходимые улики. Вот связи с этим делом вы и попали в поле моего зрения

– Ага, – кивнула я. – У меня было такое впечатление, что на Рутении я сработала не совсем чисто. И на чём же конкретно я погорела?

– Главным образом на том, что недооценили последствий ареста Литвина. Он был крупной фигурой в преступном сообществе Галактики, имел разветвлённые межпланетные связи, поэтому к расследованию был подключён Интерпол в лице вашего покорного слуги. Помимо всего прочего, меня заинтересовал этот анонимный источник информации. Я не верил, что Литвина «сдал» один из его приближённых; по самой форме подачи сведений чувствовалось, что их автор – человек посторонний, далёкий от криминального мира, хоть и хорошо знакомый с ним. Я принялся изучать список лиц, которые в последнее время контактировали с Литвином и его окружением. Там было также и ваше имя: за три вечера вы выиграли у него в карты около тридцати тысяч в пересчёте на земные марки. Но поскольку в более тесных связях с ним вы замечены не были, полиция сразу исключила вас из числа подозреваемых. К тому же вы провели на Рутении лишь одиннадцать дней, чего явно было недостаточно для сбора такой подробной информации. Ради проформы был сделан запрос на пару ближайших планет, указанных в вашем путевом листе, и полученные ответы полностью подтверждали версию о том, что вы профессиональный игрок, странствующий по Ойкумене и походя облегчающий кошельки состоятельных завсегдатаев казино. Однако я заинтересовался вами – сам не знаю почему. Можете назвать это интуицией, она у меня хорошо развита. Вернувшись на Землю, я сделал запрос в базу данных Интерпола и получил о вас весьма любопытные сведения. Прежде всего, вы оказались урождённой Викторией Глебовой, дочерью Николая Глебова, видного бизнесмена и политика с Аркадии, за которым уже много лет безуспешно охотится наша организация. В день своего восемнадцатилетия вы официально взяли себе девичью фамилию матери, а вскоре после этого улетели с родной планеты на яхте «Звёздный Скиталец», якобы подаренной вам отцом. На самом же деле вы украли у него семь миллионов на покупку «Скитальца», но он – то ли из сентиментальности, то ли по каким-то другим причинам, – не стал заявлять на вас, а наоборот – подтвердил, что всё делалось с его ведома и согласия.

Генри Янг ненадолго умолк, чтобы погасить в пепельнице окурок, затем продолжил:

– И вот тут-то начинается самое интересное. За неполные шесть лет со времени вашего бегства с Аркадии и до появления на Рутении вы посетили сорок девять разных планет, и по весьма странному стечению обстоятельств на каждой из них вскоре после вашего отбытия полиция получала массу сведений об уже совершённых или только готовившихся преступлениях. Информация приходила по разным каналам, но всегда анонимным, и обнаружить её источник ни в одном из случаев не удавалось. Непосредственно по этим наводкам было арестовано и отдано под суд свыше девятисот преступников – а я уж не говорю о тех, кого разоблачали при дальнейшей «раскрутке» дел! Более трети из этих девяти сотен, как было установлено, захаживали в те самые казино, которые посещали вы, а сто восемьдесят семь человек были вашими партнёрами за карточным столом. Тут уж, сами понимаете, ни о каком совпадении речи быть не могло. Тогда я привлёк к делу Лайонела...

– Погодите! – удивлённо перебила я. – С какой это стати в архиве Интерпола оказались такие подробные данные обо мне – о всех моих передвижениях между планетами, о посещениях казино, даже о том, с кем я играла? За мной что, следили?

– Нет, конечно. Если бы мы вели слежку за родственниками всех подозреваемых, у нас не хватило бы людей на другие дела. По правде говоря, после бегства с Аркадии вы исчезли из поля нашего зрения, а мы даже не стали вас искать. Следователь, который вёл дело Николая Глебова, решил, что вы просто сбежали от деспота-отца, как бегут многие другие молодые девушки, и благополучно забыл о вашем существовании. Ну а вы, надо отдать вам должное, все эти годы старались излишне не «светиться», тщательно соизмеряя свои выигрыши с размахом игрового бизнеса на той или иной планете. Так, скажем, с богатой и блестящей Эльдорадо-II вы позволили себе увезти целых два с половиной миллиона, зато на скромной Аттике удовольствовались несколькими тысячами, которых вам едва хватило на дорожные расходы.

– Однако вы не ответили на мой вопрос, – сказала я. – Откуда у вас эти сведения?

– Всё очень просто: хотя за вами специально не следили, ваше имя было внесено в наши списки в качестве объекта потенциального интереса. В частности это значит, что в инфосетях всех сотрудничающих с Интерполом планет полицейские поисковые роботы запрограммированы фиксировать любую информацию, связанную с Викторией Ковалевской и яхтой «Звёздный Скиталец», серийный номер DLS-47200579-GY по Галактическому реестру. Все собранные таким путём данные накапливаются в специальных банках памяти, копии которых регулярно доставляются сначала в региональные штаб-квартиры, а оттуда – в главный архив на Земле. Ежедневно к нам поступают терабайты подобной информации; её, разумеется, никто предварительно не изучает и не обрабатывает, она просто хранится в архиве в ожидании того часа, когда какой-нибудь из объектов потенциального интереса не привлечёт к себе нашего внимания. А поскольку вы посещали мирные, цивилизованные и в основном демократичные планеты, держась подальше от очагов военных конфликтов и откровенно диктаторских режимов, то нет ничего удивительного в том, что вы ни разу не выпали из поля нашего зрения. Таким образом я, не покидая пределов Земли, смог собрать довольно подробную информацию о вашем пребывании на каждой планете: где вы проживали, куда ездили, к каким докторам обращались, сколько денег тратили, сколько выигрывали – и у кого выигрывали.

– И на основании этих сведений вы сделали вывод, что я телепат?

– К такому выводу пришёл мой брат Лайонел, которого я подключил к расследованию. Он – логик до мозга костей, его дедуктивным способностям позавидовал бы даже легендарный Шерлок Холмс. А я со своей интуицией отлично дополняю его аналитические способности. Вдвоём мы грозная команда. – Генри Янг смущённо прокашлялся. – Короче, Лайонел изучил всю имевшуюся в наличии информацию и на её основании заключил, что вы – телепат. Поначалу я принял его выводы скептически, но он аргументировано доказал мне, что это – единственное возможное объяснение. В конце концов я вынужден был согласиться с ним.

– Гм-м. В чём, в чём, а в узости взглядов и в косности мышления вас не обвинишь. Я бы на вашем месте... Да, пожалуй, я бы отвергла эту идею как безумную.

– Я тоже долго сопротивлялся. Но ведь и в самом деле – другого объяснения быть не может. Если вы беспристрастно ознакомитесь со всеми выводами Лайонела, то признаете что... – Янг тряхнул головой и рассмеялся. – Господи, что я несу! Вам же не нужно доказывать, что вы способны читать чужие мысли.

– Зато ещё нужно доказать, что вы всерьёз верите в мои способности, – заметила я. – Впрочем, с выяснением этого вопроса обождём до прибытия вашего брата. Надеюсь, его, в отличие от вас, я смогу «читать». Кстати, если я правильно поняла, Лайонел предвидел, что вы окажетесь «нечитаемым»... то есть, что ваши мысли будут для меня недоступны. В самом начале нашей беседы – ну, когда вы уложили меня на пол, – вы вроде бы сказали: «Значит, Лайонел был прав!»

– Совершенно верно. Среди прочих материалов в архиве было несколько ваших ментограмм, снятых ещё на Аркадии. Лайонел изучил их и высказал предположение, что люди с определённым набором мозговых ритмов «непрозрачны» для вас – или, как вы сами говорите, «нечитаемые». Согласно его гипотезе, у вас с ними возникает нечто вроде отрицательной обратной связи, резонанса со знаком минус. Как вот в случае со мной.

– А нельзя ли об этом подробнее?

Генри Янг покачал головой:

– К сожалению, я в этих материях не разбираюсь. У меня другой конёк – космические корабли, информационные технологии, оружие, взрывчатки. А медицина, биология – это по части Лайонела. Он пытался мне что-то объяснить, но в виду отсутствия надлежащей подготовки я ничего не понял. Так что мне трудно было судить, насколько сильны его доводы, пока я сам не убедился, что... – Вдруг он умолк и настороженно уставился на меня. – Если, конечно, это правда. Где гарантия, что вы всё это время не ломали передо мной комедию? Ведь вовсе не исключено, что вы ещё в дверях «прочитали» меня, выудили из моих мыслей гипотезу Лайонела и стали разыгрывать спектакль. А я, как дурачок, попался на вашу удочку. Что вы на это скажете?

Я небрежно пожала плечами:

– Тут я ничем помочь вам не могу. Вы сами должны решить для себя, притворяюсь я или нет.

Ещё некоторое время Янг пристально смотрел на меня, затем откинулся на спинку дивана и сказал:

– Думаю, вы всё-таки не лукавите. Если бы вы знали мои мысли, то не вели бы себя так беспомощно. Хотя, конечно, и это может быть какой-то хитрой игрой. – Он явно собирался снова закурить, но потом слегка качнул головой и достал леденец. – А интересно, на что похоже чтение мыслей? Вы просто слышите, о чём в данный момент думает человек, или проникаете в его разум, роетесь в памяти и находите там то, что вам нужно?

– Ну, такие глубины человеческого «эго», как постоянная память и подсознание, мне недоступны. В основном я воспринимаю те мысли, которые человек сам осознаёт. Они достаточно чётко сформулированы и упорядочены, их чтение даётся мне без труда – можно сказать, что я просто их слышу. Гораздо сложнее с мыслями, которые мелькают на заднем плане: они как правило сумбурны, отрывочны, беспорядочны, их очень трудно воспринять, а ещё труднее понять. Среди таких мыслей я выделяю особую группу, которую называю личными константами. Это даже не мысли, а скорее некий вид повседневной памяти... нет, скажем так: это то, о чём мы почти никогда специально не думаем, но что постоянно находится на поверхности нашего сознания. Константы несут в себе важнейшую информацию о личности их обладателя – кто он такой, чем занимается, чего хочет от жизни, какие у него интересы, привычки, кого он любит, а кого ненавидит. Чем больше констант мне удаётся выловить и прочитать, тем лучше я узнаю человека.

– Звучит внушительно. И давно вы это умеете?

– Эмоции я воспринимаю с раннего детства. Сколько себя помню, я всегда могла определить, что у человека на душе, радуется он или грустит, лжёт или говорит правду, нравлюсь я ему или нет. Окружающие считали меня просто чутким и восприимчивым ребёнком, никому даже в голову не приходило, что я обладаю какими-то необычными способностями. А первые мысли я прочла лишь в четырнадцать лет, вскоре после смерти матери. В то время я уже была взрослой девочкой и понимала, что об этом никому рассказывать не стоит.

– Именно тогда вы узнали, чем занимается ваш отец?

– Нет, это произошло позже, когда мне было шестнадцать. Я долго не решалась заглянуть в мысли отца, боялась обнаружить там что-то нехорошее. Ведь я постоянно чувствовала его лживость, неискренность, уже годам к десяти я поняла, что он занимается не совсем законными делами... но действительность превзошла самые мрачные ожидания. Полтора года я прожила в настоящем аду, еле дождалась, когда стану совершеннолетней, а потом убежала.

Янг сочувственно кивнул:

– Н-да, вам не позавидуешь. Вы не могли выдать его, так как он ваш отец, и из-за этого чувствовали себя в ответе за все его тёмные делишки. Последние восемь лет вы только тем и занимались, что пытались очистить свою совесть, искупить вину перед обществом.

– Я предпочитаю думать об этом, как о содействии правосудию, – сдержанно произнесла я.

Тем не менее я понимала, что мой собеседник совершенно прав: прежде всего мною двигало чувство вины. Не в силах остановить отца, я находила себе отраду в том, что помогала разоблачать других преступников, предотвращая их дальнейшие злодеяния и, возможно, спасая чьи-то невинные жизни. Это немного успокаивало мою совесть – правда, не так чтобы очень...

Откуда-то послышался тихий писк. Я машинально потянулась к своей сумочке, но оказалось, что звонят не мне. Генри Янг достал из кармана свой комлог и быстро пробежал взглядом текстовое сообщение.

– Лайонел уже явился, – сказал он мне. – Спрашивает, не пригласите ли вы его на чашку чаю.

– Конечно, приглашу. Где же мне деваться! Сейчас я позвоню начальнику охраны и закажу пропуск.

– В этом нет нужды, мисс Виктория. Лайонел уже возле трапа вашей яхты.

Я рассмеялась:

– Это у вас такая семейная традиция, приходить в гости без спросу? Гораздо проще было получить пропуск.

Он ухмыльнулся в ответ и пригладил свои рыжие усы.

– Но ведь нужно же нам хоть время от времени практиковаться, чтобы не терять полезных навыков. – Улыбка исчезла с его лица. – А если серьёзно, то мы не хотим, чтобы вас связывали с нами. Это может вам сильно навредить.

– Спасибо за заботу, – искренне сказала я, поднимаясь с кресла. – Ладно, впускайте Лайонела, а я тем временем позабочусь о чае. Надеюсь, вы сумеете открыть люк и с этой стороны?

– Да уж как-нибудь справлюсь.

Уже через несколько минут Лайонел Янг сидел на диване рядом с Генри и не спеша попивал горячий ароматный чай. Внешне он был очень похож на своего младшего брата: примерно такого же телосложения, с теми же чертами лица и проницательным взглядом широко расставленных глаз, даже бороды они носили одинаковые, разве что у Лайонела она была потемнее и местами в ней виднелись серебряные нити ранней седины. Главное же отличие между ними состояло в том, что разум старшего из братьев был для меня открыт.

Пока мы знакомились и обменивались любезностями, я из вежливости воздерживалась от чтения его мыслей, довольствуясь лишь восприятием эмоций. Лайонел был слегка напуган и напряжён, что, впрочем, естественно, но страха как такового он не испытывал. В конце концов, он сам пришёл ко мне, зная, чем это чревато, и у него было достаточно времени, чтобы подготовиться к нашей встрече. Ни враждебности, ни зависти, ни отвращения с его стороны я не чувствовала – то ли их действительно не было, то ли он умело подавлял свои негативные эмоции.

Когда со вступительными речами было покончено и для разрядки напряжения Генри Янг принялся рассказывать брату о том, как состоялось наше знакомство, я поняла, что Лайонел уже немного успокоился и привёл свои мысли в порядок. По всей видимости, он думал, что я с самой первой секунды «читаю» его, и, убедившись, что ничего страшного не происходит, почувствовал себя более уверенно.

Оставив пока без внимания текущие мысли, я занялась его личными константами. Как и у всех людей, обладавших ярко выраженной индивидуальностью, у Лайонела было много содержательных и «читабельных» констант, так что мне не приходилось по крохам собирать о нём информацию.

Его действительно звали Лайонел Янг – со средним инициалом «О». Как и Генри, он был сотрудником Интерпола, работал в Управлении по борьбе с организованной преступностью, правда, был не агентом, а инспектором. Два университетских образования, учёные степени магистра искусств и доктора медицины. Пятый дан по каратэ; владеет и другими видами боевых единоборств, отлично стреляет, но применять силу избегает, предпочитая действовать умом и хитростью. Женат, имеет взрослую дочь. Внуков пока нет, но он надеется, что скоро будут. Родители. Тесть и тёща. Сестра с зятем. Брат с невесткой и племянником. Другие родственники. Старые друзья. Коллеги по работе. Книги, которые он много раз перечитывал. Музыка, которую он любит слушать. Места, где часто бывал...

Имена, события, впечатления, взгляды, вкусы, интересы – область личных констант у Лайонела О. Янга была поистине необъятна! Там нашлось даже местечко для меня: в последние два года он много обо мне думал и очень сожалел, что я так неэффективно использую свой уникальный дар. По его мнению, охота за преступниками, в принципе, достойное занятие, он и сам посвятил этому жизнь; однако мне с моей телепатией были по плечу куда более серьёзные дела, чем ловля мелких рыбёшек в мутной планетарной воде. Мощные наркосиндикаты, опутавшие своей паутиной всю Ойкумену, межпланетный терроризм, коррумпированные чиновники высочайшего ранга, торговцы оружием и людьми, информационные диверсанты – вот настоящее поле для моей деятельности!

Лайонел Янг страшно завидовал мне, но в этой зависти не было ни капли злобы. Я была для него не чудовищем, не уродом, не опасным мутантом, которого следует изолировать от общества или, на худой конец, стерилизовать. Прежде всего он видел во мне человека, молодую двадцатишестилетнюю женщину, обладающую исключительными, невероятными способностями, но ещё не нашедшую им достойного применения. И он искренне хотел помочь мне – впрочем, не без выгоды для себя...

Удовлетворившись осмотром констант, я перешла к текущим мыслям. Кое-что я отмела сразу – у всех без исключения мужчин, старых и молодых, женатых и холостых, моя внешность (осмелюсь утверждать, более чем просто привлекательная) вызывала вполне однозначную реакцию на уровне чистых рефлексов, и я давно научилась это игнорировать. В общем мысленном потоке я выделила две главные составляющие: мысли по существу дела с примесью нетерпеливого ожидания («Когда же она, чёрт побери, заговорит?») и беспорядочный каскад воспоминаний, приправленных сильным смущением и боязнью, что я эти воспоминания прочту. Последнее меня немного позабавило: во-первых, он сам выдавал мне свои сокровенные тайны и, понимая это, всё же не в силах был остановиться; а во-вторых, все его ошибки, проступки и грешки казались такими невинными по сравнению с той грязью, которую мне довелось повидать на своём веку, что, будь это в моей власти, я бы без колебаний наградила его нимбом и крылышками.

Впрочем, ладно, эмоции в сторону. Посмотрим, что он хочет мне предложить.

Так, понятно. Дело и впрямь серьёзное, галактического масштаба. И отнюдь не криминальное, а скорее военно-политическое, что в общем-то довольно странно для Интерпола. Терра-Сицилия, Корпус, сицилианские Семьи, Микеле Трапани, Фабио Сантини, Ева Монтанари... А вот это плохо, очень плохо. Мне совсем не улыбалось возобновлять своё знакомство с Евой, тем более при таких обстоятельствах. Впрочем, я не собиралась с ходу отвергать предложение Лайонела только из-за Евы, но и использовать нашу былую дружбу в расследовании я не хотела...

– Мне одно непонятно, – наконец произнесла я. – С какой стати Интерпол занялся этим делом? Ведь политические заговоры, насколько я понимаю, не в вашей компетенции.

Братья обменялись быстрыми взглядами. Прежде чем Лайонел начал отвечать, я уже прочла в его мыслях чётко сформулированный ответ, но решила не перебивать.

– Так-то оно так, мисс, и если бы речь шла о попытке государственного переворота на какой-нибудь другой планете, мы бы не стали вмешиваться. Однако проблема в том, что правящая на Терре-Сицилии олигархия, называемая Семьями, в самой своей основе криминальна. Эта планета была заселена ещё во времена первой волны освоения Галактики, а одним из главных инвесторов её колонизации выступала сицилийская мафия – к вашему сведению, именно на земном острове Сицилия итальянское слово mafia, изначально переводившееся как «группа», «команда», «организация», приобрело тот смыл, который мы вкладываем в него сейчас. Впоследствии Семьи прибрали к своим рукам всю гражданскую власть на Терре-Сицилии и превратились во внешне респектабельный правящий класс, но по организационной структуре, идеологии, традициям, взаимоотношениям между их членами они так и остались мафиозными кланами. У нас есть сведения, что некоторые из Семей до сих пор участвуют в незаконном межпланетном бизнесе, в первую очередь это касается наркоторговли и контрабанды оружия. Вывести их на чистую воду практически невозможно, ведь они располагают самой надёжной в мире «крышей» – собственным государством.

Я покачала головой:

– Лично у меня Терра-Сицилия всегда ассоциировалась с Сицилианским Экспедиционным Корпусом и Протекторатом. Почему-то мне казалось, что Корпус главенствует в своём симбиозе с Семьями.

– На международной арене так оно и есть, – заметил Генри Янг. – Но во внутренних делах планеты доминируют Семьи. Своего рода разделение труда. Это вообще беспрецедентный в истории случай, когда две такие разные политические и морально-этические системы мирно сосуществуют в рамках одного интегрированного общества. Семьи обеспечивают Корпусу надёжный тыл и, кроме того, выполняют функции социального фильтра, который активно вбирает в себя потенциальных коррупционеров, беспринципных карьеристов, скрытых психопатов, патологических насильников и прочую мразь всех мастей и оттенков, оставляя в распоряжение военных человеческий материал с нравственным уровнем выше среднего. Три столетия назад СЭК был создан сицилианскими Семьями в качестве инструмента проведения агрессивной межзвёздной политики, но в результате последовавшей за тем гражданской войны между кланами, вошедшей в историю планеты под названием Больших Разборок, Корпус обрёл самостоятельность и с тех пор не подчиняется никому, кроме своего Генерального Штаба. Со временем СЭК, сохраняя своё прежнее, неадекватное нынешним реалиям название, превратился в одну из мощнейших военных машин Галактики, а для сицилианских Семей стал сильным сдерживающим фактором, надёжным противовесом их криминальной природе, и во многом благодаря ему Терра-Сицилия не превратилась в один огромный бандитский притон.

– Поэтому, – подытожил Лайонел, – нас не может не беспокоить перспектива сговора некоторых представителей высшего руководства СЭК с одной из Семей. Утрата Корпусом своей самостоятельности приведёт к неизбежному распаду Протектората, а это повлечёт за собой новый передел сфер влияния между галактическими преступными группировками. Короче говоря, начнётся кровавая криминальная война в масштабах всей Ойкумены.

– Теперь ясно, – сказала я. – И мне это тоже не нравится. Я склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение и помочь вам в расследовании. Однако идея использовать в этих целях моё знакомство с Евой Монтанари не кажется мне удачной.

– Почему? Что-то личное?

– В некотором роде да. Как вам известно, я познакомилась с Евой года три назад на курортной планете Эль-Парайсо, где она отдыхала перед своей учёбой в университете. Мы с ней даже подружились, но потом, если можно так выразиться, раздружились и расстались далеко не в лучших отношениях. Просто не сошлись характерами. – Я сделала короткую паузу, почувствовав в мыслях Янга-старшего разочарование. – Так что ваши надежды на то, что благодаря знакомству с Евой я буду вхожа в дом её дяди, дона Трапани, были напрасны.

– Это плохо, – задумчиво произнёс Лайонел. – И хуже всего то, что при таких обстоятельствах любые ваши попытки проникнуть в Семью Трапани, минуя Еву Монтанари, будут выглядеть крайне подозрительно. Гм. А вы не могли бы... ну, реанимировать вашу дружбу?

– Боюсь, что нет. И дело вовсе не в том, что мне неприятна мысль о притворстве. Просто с Евой такой номер не пройдёт. Как и ваш брат Генри, она тоже «нечитаемая», а с такими людьми я совершенно не умею правильно себя вести, тем более – убедительно притворяться. Собственно поэтому наша дружба не состоялась – ведь в человеческих взаимоотношениях притворство играет немаловажную роль.

– Да, понимаю, – кивнул Лайонел. Он понял даже больше, чем я сказала, и спокойно отнёсся к моему нежеланию втягивать в это дело Еву. – Значит, план с поездкой на Терру-Сицилию не годится. А как насчёт Дамограна?

– Это уже лучше, – сказала я. – Мне думается, что на Дамогране я гораздо быстрее раздобуду нужную вам информацию, чем на Терре-Сицилии. Судя по тому, что рассказывала мне Ева, её отчим – человек простой, общительный и гостеприимный, я уверена, что с ним особых проблем не возникнет.

Лайонел Янг пристально посмотрел на меня:

– Так вы согласны сотрудничать с нами? Я имею в виду, не только в этом деле, но и вообще, на постоянной основе.

– Конечно, согласна, – ответила я. – Мне подходит эта работа. И в любом случае, я не смогла бы отказаться. Вы просто не оставили мне выбора.

Оба брата мигом смутились. Не знаю, что творилось на душе у младшего, но старший принялся лихорадочно перебирать свои мысли в поисках той, что могла бы привести меня к такому заключению.

– Вы считаете, – осторожно произнёс он, – что мы стали бы вас принуждать, шантажировать?

– Вполне возможно. По крайней мере, такой соблазн у вас был. А вот поддались бы вы ему или нет – этого я не знаю. Вы, Лайонел, скорее всего, устояли бы, хотя наверняка утверждать не берусь. Насчёт вас, Генри, ничего определённого сказать не могу – ведь о вас я сужу лишь по мыслям вашего брата... Впрочем, теперь этот вопрос носит чисто умозрительный характер. Мне нравится ваша идея, и я согласна сотрудничать с вами без всякого принуждения. И хватит об этом. – Я решительно поднялась с кресла, подошла к бару и достала оттуда бутылку вина. – Лучше отпразднуем наше знакомство.

Братья охотно согласились.

*

Лайонел и Генри ушли только в четвёртом часу утра, оставив после себя наполовину опустошённый бар. Оба были изрядно навеселе, но отказались от моего любезного предложения заночевать на борту яхты, уверяя меня, что в любом состоянии смогут перехитрить охранные системы и незамеченными выбраться из ангара. Это было похоже на правду: несмотря на внушительное количество выпитого спиртного (и не только вина, а и кое-чего покрепче), братья сохраняли ясность мыслей и до самого конца совершенно трезво обсуждали со мной детали предстоящей операции.

Что же касается меня, то я была пьяна в стельку, даром что выпила совсем немного. Наверное, из-за особенного устройства моего мозга мне порой достаточно лишь понюхать пробку, чтобы меня ударило в голову. К счастью, даже при сильном опьянении я не теряю над собой контроль, а похмельный синдром переношу довольно легко, поэтому иногда позволяю себе хорошенько напиться – как говорится, для очистки регистров. Чтение мыслей весьма изматывающее занятие, а алкоголь действует расслабляюще и быстро снимает нервное напряжение. Но я стараюсь не злоупотреблять подобной «терапией», обычно отдавая предпочтение менее эффективным, но не таким опасным для здоровья транквилизаторам.

Уходя, Янги прихватили с собой файлы с информацией, которую я собрала на нескольких здешних «авторитетов», включая Оганесяна, и пообещали передать их в полицию. Они собирались представить это как сведения, полученные ими от своего местного осведомителя, чьего имени называть не вправе. Мы договорились, что в дальнейшем для передачи подобной информации я буду пользоваться лишь шифрованными каналами Интерпола, которые исключают малейший риск обнаружения. Да и местная полиция, получая из этого источника «наводки», как правило не особо любопытствует, кто их прислал.

Когда мы прощались, я сердечно пожала обоим руки и сказала:

– Кстати, чуть не забыла поблагодарить вас.

– За что? – спросил Генри Янг.

– За то, что не собираетесь использовать меня против отца.

Лайонел кивнул:

– Этот вопрос для нас закрыт, мисс. Раз и навсегда.

Задраив за ними люк, я, не в силах дальше сдерживаться, опустилась на пол, прикрыла лицо ладонями и расплакалась. Я много раз представляла встречу с людьми, которые тем или иным образом вычислят мои телепатические способности, прорабатывала различные варианты своего поведения, прикидывала, чем от них можно будет откупиться или как их перехитрить. Но никогда, ни при каких обстоятельствах я даже мысли не допускала, что они могут отнестись ко мне так... так по-человечески! Я ожидала угроз, ожидала шантажа, мне представлялось совершенно естественным, что с меня станут требовать плату за молчание; и только одного я совсем не ожидала – что со мной поступят честно и порядочно.

В мыслях Лайонела я прочла, что если сейчас я убегу, сменю своё имя и затеряюсь среди шестисот миллиардов людей, населяющих Галактику, они не станут меня искать и постараются забыть о моём существовании. Ещё три месяца назад, отправляясь в погоню за мной, братья Янги уничтожили все данные обо мне в архиве Интерпола и исключили моё имя из списка лиц, представляющих потенциальный интерес. Тем самым они совершили служебное преступление, и если это когда-нибудь всплывёт (хотя они тщательно замели за собой следы), им не поздоровится. Правда, в случае моего согласия сотрудничать с ними такие их действия становились вполне законными: Интерпол не следил за своими людьми, а после вербовки тайного агента все материалы о нём изымались из архива. В некотором роде это и был шантаж – мол, мы оказали тебе услугу, а теперь ждём ответной любезности, – но против такой формы шантажа я никаких возражений не имела. Формула «ты мне – я тебе», как принцип человеческих взаимоотношений, меня удовлетворяла.

К тому же мне действительно нравилось их предложение. С тех пор как я узнала, чем занимается отец, самым заветным моим желанием было стать полицейским и избавлять общество от подобных субъектов. Восемь лет я охотилась в одиночку, используя свои необыкновенные способности, и достигла неплохих результатов. Вместе с тем я прекрасно понимала, что работаю слишком неэффективно и реализую лишь малую часть своего огромного потенциала. Мне по силам было разоблачать и куда более серьёзных преступников, вроде моего отца, – тех, которые никогда собственноручно не убивают и даже крайне редко отдают приказы кого-то убить, но по чьей вине ежедневно льётся кровь и страдают невинные люди. Братья Янги предоставляли мне такой шанс – и я просто не могла позволить себе роскошь пренебречь им...

Наконец успокоившись, но всё ещё всхлипывая, я поднялась с пола, прошла в каюту, которая служила мне спальней, и присела на пуфик перед туалетным столиком. С зеркала на меня смотрело несчастное, заплаканное, испачканное потёками туши личико в обрамлении растрёпанных каштановых волос. От этого зрелища я чуть снова не разревелась, но усилием воли подавила слёзы, взяла салфетку и принялась вытирать лицо. Потом обозвала себя дурой, швырнула салфетку на стол, сходила в ванную и смыла весь макияж.

Вернувшись в спальню, я сняла одежду, облачилась в цветастую пижаму и легла в постель между моей любимой куклой Машей и плюшевым медвежонком Мишей.

– Ну вот мы снова вместе, дорогие мои, – сказала я, крепко обняв обоих. – Я так за вами соскучилась! Пожалуйста, не обижайтесь, что я никогда не беру вас с собой на планету. Таким славным ребяткам не место в гостиницах. Там вас запросто могут обидеть, пока я буду шляться по казино. – Я сделала паузу, чтобы снять с Маши платьице и надеть вместо него ночнушку. Потом взъерошила её белокурые волосы и поцеловала в лоб. – Кстати, у меня для вас отличные новости: мы начинаем новую жизнь. Теперь мы будем работать по-крупному... Нет, Мишенька, я имею в виду не выигрыши в карты, денег нам и так хватает. Мы не жадные. Зато на свете есть плохие дяди и тёти, которые ворочают многими миллиардами, но им этого мало, и они... Впрочем, ладно, поговорим об этом с утра. А сейчас давайте спать. – Я щёлкнула пальцами, и свет в комнате погас. – Спокойной ночи, малыши.

Уткнувшись лицом в мягкий плюш медвежонка, а куклу прижав к груди, я погрузилась в сладкую дрёму. Уже засыпая, я подумала о том, что если девушка в двадцать шесть лет на полном серьёзе разговаривает с игрушками, а тем более – кладёт их с собой в постель, то ей надо обратиться к врачу. И чем скорее, тем лучше.