Глава 24. СУД УБАРА
В Центральном Цилиндре Ара, где располагался дворец убара и проходили судебные процессы, в отведенной мне комнате я надел ярко-алую тунику воина.
Она была чистой и свежей, выглаженной горячим утюгом. Я пристегнул новые, из блестящей черной кожи, с медными чеканными украшениями ножны, но вложил в них свой старый, помнящий ещё далекие времена осады Ара верный меч. Сидя на краю каменного ложа, я нагнулся, чтобы завязать сандалии. Напротив, поджав под себя ноги и уперев в ладони подбородок, сидел Хул.
— Я агент Царствующих Жрецов в Аре, — сказал он. — С самого начала я наблюдал за всеми твоими действиями в городе.
— Ты же принадлежишь к партии Марленуса? — удивился я.
— Он мой убар, — сказал Хул. — Я счел за честь принять участие в его возвращении на трон.
— Сомневаюсь, что Царствующие Жрецы обрадованы таким поворотом событий, — заметил я.
— Они смотрят на вещи реально, — пожал плечами Хул.
— С Марленусом на троне Ар будет представлять для них опасность.
Хул усмехнулся.
— Ар всегда опасен, — он почесал за ухом. — Во всяком случае уж лучше Марленус, чем Кернус.
— Это верно, — согласился я.
— Марленусу потребовались долгие годы, чтобы вернуться, — сказал Хул. — Многое сыграло в этом свою роль. Во времена Казрака мало что можно было предпринять. Казрак, хоть и невзрачный на вид и, что ещё хуже, не являющийся уроженцем Ара, был тем не менее достойным уважения правителем, честным, разумным и смелым человеком, искавшим пользы для города.
— А Марленус? — спросил я.
— При всех своих недостатках, — ответил Хул, — он и есть сам Ар.
Я подумал о величественном Марленусе — быстром, решительном, упрямом, честолюбивом человеке, великолепно владеющем оружием, прекрасном тарнсмене, настоящем вожде, подобном богу среди людей, убару убаров. Я знал, что многие оставили Домашний Камень своего родного города, чтобы пойти за ним в изгнание, предпочитая оказаться в опале и испытать на себе все тяготы и лишения существования в горах спокойствию городской жизни. Эти люди не искали для себя ничего, кроме возможности быть рядом с убаром в трудную минуту и обнажить мечи во славу его имени. Марленус был действительно подобен богу, притягивающему окружающих, внушающему фанатичную преданность к себе и самую сильную ненависть к врагам. Кто ещё может так влиять на людей, что они станут драться друг с другом только за право умереть за него? Марленус, надменный солдат, воин с неизменной улыбкой на лице, был именно таким человеком. И вот теперь он снова вернулся в Ар.
— С уходом Казрака и назначением главой городской администрации Минуса Хинрабиуса, — продолжал Хул, — возвращение Марленуса стало целесообразным, — он потер свой нос и внимательно посмотрел на меня.
Его левый глаз, несколько больший, чем правый, был странноватого зеленого цвета. Правый же, нормального размера, в отличие от левого был голубым.
— К решающему моменту у нас уже имелась в городе целая сеть агентов как среди рабов, так и среди свободных жителей. Некоторых из них ты, вероятно, знаешь.
— Рабыня Таис и девушки с Горшечной улицы тоже принадлежали к твоим людям, — заметил я.
— Да, они оказались весьма полезными. Рабыни в отличие от свободных женщин могут беспрепятственно пройти всюду, собирая необходимые сведения или передавая сообщения. Никто не заподозрит, что девушка в ошейнике способна заниматься столь важным и ответственным делом. Даже если кто-то из них попадется, ей редко угрожает что-либо большее, чем порка. Однажды Таис таким образом пострадала от рук Вансиуса. Теперь, полагаю, Марленус отдаст Вансиуса ей в рабство.
— Остается только его пожалеть, — заметил я.
— Девушки с Горшечной улицы тоже, несомненно, получат в награду рабов, — сказал Хул.
Я бы не позавидовал этим мужчинам.
— Наиболее важные сведения поступали к нам от девушек из городских бань, — рассказывал Хул. — Большинство из событий в жизни города обсуждаются в банях, поэтому собираемая девушками информация подчас оказывалась просто бесценной. Многое сделали они и в установлении связей с нужными людьми: именно через них план восстания был передан сторонникам Марленуса.
— А не было ли среди агентов Марленуса девушки по имени Нела из бассейна Голубых Цветов? — спросил я.
— Она руководила ими, — ответил Хул.
— Я рад об этом узнать.
— Она уже освобождена, как и другие девушки из бань, работавшие на Марленуса.
— Прекрасно. А что с теми, кто на него не работал?
Хул озадаченно посмотрел на меня.
— Они все так же носят ошейники и продолжают служить в банях в качестве рабынь.
— Иначе говоря, для них все осталось по-старому, — сказал я. — И это при том, что под видом Мурмилиуса Марленусу удалось среди всеобщего разложения и преступности, когда дела в городе шли все хуже и хуже, сплотить вокруг себя верных ему людей.
— Он дал жителям Ара нечто такое, — сказал Хул, — вокруг чего они смогли объединиться и осознать свои силы, — таинственного и всесокрушающего героя, потрясшего их воображение. Он завоевал любовь города.
— А остальные? Новая команда стальных также сыграла свою роль в уменьшении влияния Кернуса, а впоследствии и его низвержении с трона убара.
— Разумеется, — согласился Хул. — В стальных мы хотели видеть партию, которая, подобно Мурмилиусу на Стадионе Клинков, потрясет воображение людей и завоюет симпатии тысяч жителей Ара. Эта будет новая отличная команда и, надеюсь, победоносная. Более того, мы рассчитываем, что она явится средством уничтожения команды желтых. Как мы и предполагаем, едва стало ясно, что стальные представляют реальную угрозу для желтых — тайной партии Кернуса, тут же проявились его скрытые интересы и цели. Предательство Кернусом зеленых, его тайная поддержка желтых, которую Кернус оказывал исключительно в корыстных, торгашеских интересах, стали ясны в ходе борьбы за трон убара.
Уже одна лишь эта закулисная возня, которую возмущенные жители Ара совершенно справедливо сочли изменой и предательством, восстановила людей против Кернуса. Его истинные планы были раскрыты, вызвав гнев всех присутствовавших на стадионе, и прежде всего стальных и зеленых, и тем более когда Марленус под именем Мурмилиуса возглавил восстание, к которому присоединились многие тысячи горожан. В результате люди, возмущенные жестокостью и предательством человека, почитаемого ими за убара, пошли на Стадионах Клинков и Тарнов против Кернуса. Все это вместе с недовольством жителей правлением города, разгулом преступности, а также воспоминаниями о величии Ара в те времена, когда Марленус носил медальон верховной власти, о незабываемом великолепии тех дней, когда Ар вызывал трепет у соседей и гордо стоял выше остальных городов Гора, — все это послужило достижению наших целей.
— Точнее, целей Марленуса, — заметил я.
— Они у нас общие, — сказал Хул. — Цели Марленуса — цели Ара. Марленус и есть Ар.
В моей памяти из прошлого снова выплыл незабываемый образ его дочери Талены. О ней так ничего и не было известно ни в Аре, ни в Ко-Ро-Ба, ни даже в Рое Царствующих Жрецов.
Хул поднялся на ноги.
— Пойдем на суд убара, — сказал он.
Я помедлил и неохотно ответил:
— Убар вполне может провести заседание своего суда и без меня. Я вскоре должен буду уехать из Ара.
Теперь у меня было мало желания разделять с Марленусом его славу или принимать какие-либо награды, которыми в щедрости своей он мог меня осыпать.
Мне было грустно.
Марленус был добр ко мне. Вчера вечером в двери моей комнаты постучал один из стражников.
— Я привел вам девушку, — сказал он. — Она будет завязывать вам сандалии и подавать вино.
Я отослал его назад, даже не взглянув на девушку. Ни яркий солнечный свет, заливавший комнату, ни нарядная алая туника, ни новая кожа ножен для меча, ни тонкая бронзовая чеканка на них — ничто не приносило мне радости. Я хотел остаться один.
Цель Царствующих Жрецов достигнута, Марленусу возвращен трон убара, но помимо этого приятного для меня было мало.
— Пожалуйста, — попросил Хул, — проводи меня в суд убара.
Я посмотрел на него и улыбнулся.
— Хорошо, мой маленький друг, — согласился я.
Наше долгое путешествие через многочисленные залы огромного Центрального Цилиндра Ара, который уже сам по себе являлся настоящим городом, заняло много времени. Нам приходилось подниматься по извилистым проходам, взбираться по широким винтовым лестницам, ведущим все выше и выше, в самую сердцевину цилиндра. Иногда мы проходили по коридорам с мраморными полами, по обеим сторонам которых тянулись ряды узких окон, слишком маленьких, чтобы через них мог проникнуть человек, но достаточных, чтобы служить бойницами для стрельбы из арбалета, сквозь которые виднелось синее небо, окрашенное лучами встающего над городом солнца. Сквозь бойницы до меня доносились звуки стального гонга, извещавшего жителей Ара о наступлении мира и спокойствия.
Потом мы проходили через широкие залы, стены которых были увешаны гобеленами, а полы устланы толстыми коврами. Залы освещались электрическими лампами, редко встречающимися в домах простых горожан, излучающими мягкий, приятный свет. На многих дверях в самом центре висели замысловатые замки, столь характерные для жителей северных городов, хотя часть дверей была заперта лишь простыми, завязанными на узел веревками — вероятно, комнаты мелких служащих или рабов.
В залах, через которые мы проходили, нам попадалось довольно много людей, при встрече с нами поднимавших по горианскому обычаю правую руку ладонью внутрь и громко восклицавших: «Тал!»; мы в свою очередь так же приветствовали их.
Теперь в Центральном Цилиндре не было таурентинов. Остатки их были с позором выдворены из города.
Перед Главными городскими воротами у них отобрали пурпурные плащи и шлемы, мечи сломали и в окружении воинов, под музыку девушек-флейтисток вывели за стены Ара и велели убираться подальше. Их капитан Сафроникус вместе с другими офицерами, включая Серемидеса из Тироса, заменившего Максимуса Хегесиуса Квинтилиуса на посту командующего вооруженными силами Ара, теперь сидели закованными в цепи в темницах Центрального Цилиндра. Дворцовая стража состояла из воинов, принадлежащих к партии Марленуса.
Их шлемы и плащи ничем не отличались от амуниции остальных солдат Ара. От Хула я узнал, что состав дворцовой охраны будет регулярно обновляться, чтобы чести служить убару удостоилось как можно большее число людей, а также, вероятно, для того, чтобы охранники не подпали под влияние какой-нибудь партии болельщиков, давно игравших роль политических партий. Жалование стражников, между прочим, было значительно уменьшено, очевидно, для того, чтобы это лишний раз доказывало всю почетность службы рядом с убаром и не вызывало чувства зависти по отношению к дворцовой охране со стороны остальных воинов.
Большинство из служащих Центрального Цилиндра принадлежали к низшим кастам, среди которых преобладали писцы. Заметил я и двух медиков. Время от времени в залах встречались девушки-рабыни. В Аре рабыня, принадлежащая государству, носит короткую серую тунику и такой же ошейник. За исключением цвета это одеяние такое же, как и у остальных рабов. На левой лодыжке у них, как правило, серая стальная полоса, к которой прикреплены пять простых колокольчиков из серого металла. Много лет назад в Аре, Ко-Ро-Ба и некоторых других северных городах туника рабыни была белой с диагональными полосами того или иного цвета, но постепенно этот стиль изменился. Современная туника теперь обычно имела разрез до самой талии; как и прежде, она была без рукавов. Эти детали, как и все, что касается покроя туник и накидок, испытали на себе капризы моды. Я усмехнулся. Один из указов Марленуса, объявленный вчера вечером на праздновании в честь его победы под крики всеобщего одобрения, постановлял укоротить подол и без того уже довольно короткой туники государственной рабыни ещё на два с половиной дюйма. Сегодня же утром, подумал я, этот указ будет претворен в жизнь и частными рабовладельцами Ара.
Судя по туникам девушек-рабынь, встречавшихся мне по пути, он уже начал выполняться.
— Филемона захватили? — спросил я у Хула, когда мы проходили через залы.
— Да, — ответил он. — Этот негодяй попытался спрятаться в доме Кернуса.
— Когда-то Филемон говорил мне, что имеет доступ в самые секретные помещения дома для снятия копии с документов.
Хул рассмеялся.
— Очевидно, он не был настолько хорошо знаком с апартаментами Кернуса, как пытался тебя уверить.
Я непонимающе взглянул на него, и он усмехнулся в ответ.
— Пытаясь войти в одну из комнат, он случайно привел в действие скрытый механизм и тут же провалился в двадцатифутовый колодец с гладкими стенами. Нам пришлось его оттуда вытаскивать. Теперь он, закованный в цепи, держит путь в Сардар вместе со всем, что было найдено в комнате зверя и перенесено с черных кораблей. На допросе у Царствующих Жрецов он, несомненно, расскажет все, что ему известно. Думаю, они многое извлекут для себя из найденных материалов. Гораздо больше, чем узнают у Филемона.
— А тот странный арбалет, — спросил я, имея в виду ружье, — тоже отправили в Сардар?
— Да, — ответил Хул.
— Что они сделают с Филемоном в Рое, когда узнают от него все, что им нужно? — поинтересовался я.
— Не знаю, — пожал плечами Хул. — Может, оставят его в качестве раба.
Теперь мы шли по устланному ковром коридору, который, однако, выглядел скромнее других. Я заметил, что двери здесь опечатаны только завязанными на узел веревками. Вероятно, они вели в жилища рабов, где вся обстановка состояла из соломенной подстилки, кувшина для умывания, ящика для хранения туник и, может быть, кое-какой не менее убогой утвари.
Вскоре мы оказались в огромном светлом зале со сводчатым потолком. В центре, на ступенчатом каменном помосте возвышался мраморный трон убара города Ар. Когда я вошел, воины приветствовали меня, обнажив мечи. Я поднял руку в ответном приветствии. Зал был заполнен множеством людей, судя по одеяниям, представителей самых различных каст как высших, так и низших. На троне в пурпурной мантии величественно восседал Марленус — убар Ара, убар убаров. По обеим сторонам трона и на ведущих к нему ступенях в простых туниках стояли воины — соратники Марленуса со времен его изгнания в 10110 году, — те, кто бежал вместе с ним в Валтай, разделив его бесчестье, а теперь делил с ним славу возвращения к власти. Я не заметил в зале представители касты посвященных и решил, что их влияние в Аре подходит к концу, по крайней мере, в суде убара.
Марленус, приветствуя меня, поднял руку.
— Тал, — сказал он.
— Тал, Марленус, убар Ара, — ответил я.
Затем мы с Хулом сели в стороне и стали наблюдать за процедурой суда убара.
Многими почестями и наградами одарил Марленус своих верных сторонников. Большинство из них получили назначения на важные посты.
Некоторые моменты в ходе суда мне запомнились лучше остальных. В ходе заседания в зал ввели закованных в цепи Сафроникуса, бывшего капитана таурентинов, и его старших офицеров, а также Серемидиса из Тироса, командира вооруженных сил Ара.
Преклонив колени у трона своего убара, они не просили о помиловании, да и не получили бы его. Решено было в кандалах отправить их в Порт-Кар и выставить на продажу на невольничьем рынке.
Затем я увидел, как к трону приблизился Фламиниус и застыл, почтительно склонив голову. Убар дал ему прощение за действия, совершенные им в интересах дома Кернуса, и по его просьбе позволил остаться в городе и продолжать свои исследования.
Далее под восторженные крики людей убара в зал суда ввели две или три сотни девушек-рабынь. Каждая из них была в серой тунике государственной рабыни Ара с разрезом до подпоясывающего тунику серого шнурка.
Они были босы и носили на левой лодыжке узкое кольцо с прикрепленными к нему пятью колокольчиками непременным атрибутом государственной рабыни. Волосы у них были коротко острижены и зачесаны назад.
Запястья каждой были стянуты за спиной наручниками из серого металла. Кроме того, рабыни были прикованы друг к другу за ошейники пятифутовыми цепями и поставлены в длинные колонны.
— Вот самый большой выбор рабынь дома Кернуса, — произнес Марленус, делая широкий жест в сторону сотен девушек.
Соратники ответили ему восторженными возгласами.
— Выбирайте себе рабынь, — сказал он.
Не тратя времени понапрасну, мужчины тут же бросились к девушкам. Отовсюду понеслись радостные и протестующие крики, смех и плач, взвизгивание рабынь, ощупываемых мужскими руками. Когда мужчина делал свой выбор, девушку освобождали из общей цепи и вручали хозяину ключ от ошейника, наручников и кандалов. Тут же, за ближайшими столами, писцы оформляли юридические свидетельства, и право владения рабыней переходило от государства к отдельному гражданину.
Внезапно в зале воцарилась тишина. Одну из девушек вывели вперед. Как и другие, она была одета в короткую тунику. Как и у остальных, руки её были скованы за спиной. Звон колокольчиков на лодыжке был единственным звуком в зале, когда она, вся дрожа, шла между двумя воинами. Каждый из них держал в руке цепь, пристегнутую к её ошейнику. Дойдя до каменного постамента, на котором возвышался трон убара, она опустилась на колени, низко склонив голову. Воины, продолжая держать в руках цепи, встали по бокам от нее.
— Рабыня, — обратился к ней Марленус.
— Да, господин, — ответила она.
— Как твое имя?
— Клаудия Тентиус Хинрабия.
— Ты последняя из рода Хинрабиусов? — спросил Марленус.
— Да, господин, — сказала она, не смея поднять голову и встретить наполненный гневом взгляд Марленуса, её убара.
— Много раз твой отец, будучи главой городской администрации Ара, тайно или открыто добивался моей гибели. Много раз посылал он в Валтай своих наемных убийц и шпионов, чтобы найти и уничтожить меня вместе с моими соратниками.
Тело девушки сотрясала крупная дрожь. Она не в силах была произнести ни слова.
— Он был моим врагом, — заключил Марленус.
— Да, господин.
— А ты — его дочь.
— Да, господин, — снова повторила она и не в силах сдержать мучительную дрожь упала на каменные плиты пола.
— Заслуживаешь ли ты пытки и публичной казни? — спросил Марленус.
— Все, чего пожелает господин, — прошептала она.
— Или, может, забавнее будет оставить тебя рабыней для наслаждения в моих Садах?
Девушка не смела поднять на него глаз.
— Все, что господину будет угодно.
— А может, мне следует освободить тебя? — поинтересовался Марленус.
Девушка ответила ему изумленным взглядом.
— Держать тебя взаперти в Центральном Цилиндре, но не рабыней, а пленницей, как подобает высокородной женщине, и в будущем подыскать тебе такого мужа, чтобы твой брак послужил в будущем на благо политических интересов Ара?
В её глазах стояли слезы.
— Таким образом, — задумчиво продолжал Марленус, — хоть один из Хинрабиусов послужит, наконец, интересам Ара.
— Тогда я буду большей рабыней, чем самая последняя из них, — едва сдерживая рыдания, пробормотала она.
— Я освобождаю тебя, — объявил Марленус. — Я дарую тебе свободу, и ты вольна делать, что хочешь, и идти, куда пожелаешь.
Она смотрела на него расширившимися от изумления глазами.
— Ты будешь получать от государства пособие, — продолжал Марленус, — достаточное для нужд женщины высшей касты.
— Убар! — воскликнула Клаудия. — Убар!
Он обратился к стоящим рядом с ней охранникам:
— Проследите, чтобы с ней во всем обращались как с дочерью бывшего главы городской администрации.
Рыдающую Клаудию вывели из зала.
Вслед за этим потянулась бесконечная цепочка рассмотрения множества других дел. Среди прочего, я помню, встал вопрос о более чем сотне экзотических рабынь из дома Кернуса — девушках в белых туниках, выращенных в неведении о существовании мужчин.
— Они ничего не знают о настоящем рабстве, — заметил Марленус. — Пусть продолжают оставаться в неведении.
Марленус распорядился, чтобы с девушками обращались мягко и посвятили в жизнь Ара со всей возможной в этом суровом мире заботой. После освобождения их должны будут направить в горианские семьи, в хозяйстве которых нет рабов.
Я получил тысячу двойных золотых монет за победу в скачках на приз убара. Встретив в зале суда Фламиниуса, я отдал восемьсот монет ему, чтобы он смог возобновить свои исследования.
— Твои сражения ещё не окончены, медик, — сказал я ему.
— Спасибо, воин, — поблагодарил он.
— Много ли найдется желающих работать с тобой? — спросил я, вспоминая об опасностях, связанных с его исследованиями, и враждебное к ним отношение посвященных.
— Кое-кто уже есть, — ответил Фламиниус. — Уже восемь очень хороших человек вызвались помогать мне. И первой из них, показавшей пример и подбодрившей остальных, была женщина из касты медиков, жившая некогда в Треве.
— Не Вика случайно её имя? — поинтересовался я.
— Да. Ты её знаешь?
— Когда-то знал, — сказал я.
— Она занимает видное место среди медиков города, — заметил он.
— Думаю, она окажется для тебя отличным сотрудником, — сказал я.
Мы обменялись рукопожатием.
Из двухсот оставшихся у меня золотых монет все, кроме одной, я отдал, чтобы освободить Мелани, служившую на кухнях Кернуса, и дать ей кое-какие средства на жизнь. Этих денег, оставшихся после её покупки, обошедшейся мне в смехотворно малую сумму, ей, некогда бывшей ткачихе, вполне должно было хватить, чтобы открыть в Аре собственную мастерскую, закупить материалы и нанять рабочих из своей касты.
Последнюю золотую монету двойного веса я вложил в ладонь Квалиуса, слепого игрока, также находившегося сейчас в зале суда убара и, как и Хул, принадлежавшего к партии Марленуса.
— Ты — Тэрл Кэбот? — спросил он.
— Да, — ответил я, — тот, кто некогда был Куурусом. А этот двойной тарн я даю тебе за ту давнишнюю победу над виноделом у главных ворот. В тот раз ты не принял от меня золота, считая его грязным.
Квалиус улыбнулся и взял золотой кружочек.
— Я знаю, что золото Тэрла Кэбота не может быть грязным, — сказал он, — и принять его от тебя считаю за честь.
— Ты заслужил его, — заверил я слепого игрока.
В зале суда мне на глаза попалась Нела, стоявшая в окружении ещё нескольких девушек из бань. Она вся светилась радостью вновь обретенной свободы. Я не удержался и поцеловал её. Была здесь и Таис, освобожденная, как и остальные сторонники убара, вместе с другими девушками с Горшечной улицы. Позднее по их просьбе им во владение передали нескольких бывших охранников дома Кернуса, включая и Вансиуса. Теперь судьба стражников едва ли могла вызвать чью-то зависть: после того как они надоедят девушкам, те вполне могут продать этих рабов по своему усмотрению.
Я уже был готов покинуть зал суда.
— Останься, — попросил Хул.
— Мне здесь больше нечего делать, мой маленький друг, — ответил я.
Выйдя из зала, я направился в свою комнату. Через час, а может, и раньше на черном тарне я покину стены Ара. Моя работа в этом городе закончена.
С тяжелым сердцем брел я в одиночестве по залам Центрального Цилиндра Ара.
В конечном счете во многом я потерпел поражение.
Я оставлял за спиной один коридор за другим, проделывая обратный путь из зала суда к своей комнате.
Мимо меня тянулись многочисленные маленькие двери с тяжелыми замысловатыми замками, чередующиеся с дверьми, запертыми только затянутыми на узел веревками.
Через час я покину этот город.
Внезапно я остановился, не в силах отвести взгляд от одной из маленьких узких деревянных дверей, ведущей, несомненно, в жилище раба. Меня словно громом поразило. Мои глаза впились в узел на веревке. Я присел рядом с дверью и непослушными, дрожащими руками прикоснулся к узлу.
Это был замысловатый, сложный, сделанный слишком по-женски узел со множеством хитроумных переплетений и петелек. У меня перехватило дыхание. На мгновение мне показалось, что пол уходит у меня из-под ног. Узел был удивительно красив.
Я дотронулся до него и, едва дыша от волнения, принялся осторожно распутывать изящное переплетение веревок. Я уже почти развязал его, как внезапно меня словно что-то подбросило на ноги, и я, вскочив как безумный, бросился назад в зал суда. Рабыни, попадавшиеся мне на пути, в страхе жались к стенам. Мужчины уступали мне дорогу. Вслед мне неслись какие-то крики, но я не замечал ничего вокруг. Я бежал, не останавливаясь, пока снова не ворвался в зал суда.
Здесь, перед троном убара, стояли в коротких туниках государственных рабынь две девушки.
Я остановился как вкопанный.
Хул схватил меня за руку, удерживая на месте.
С девушек снимали оковы, чтобы отдать их воинам.
Обе они были очень красивы, в серых туниках, с волосами, зачесанными назад, в серых ошейниках и в тон им серых ножных браслетах на щиколотках, с привязанными к ним пятью колокольчиками.
Одна из них была стройной и хрупкой, с большими серыми глазами. Волосы и глаза другой девушки были темными, а сама она, казалось, была рождена для страсти и любви.
Воинами, претендовавшими на получение девушек, оказались Ремиус и Хо-Сорл.
Я ошеломленно посмотрел на Хула. Тот ответил мне улыбкой.
— Царствующие Жрецы и их люди вовсе не так глупы, как некоторые могут подумать, — заметил он.
— Но ведь девушек приобрел Самос из Порт-Кара, удивился я.
— Естественно, — ответил Хул. — Ведь он агент Царствующих Жрецов, их представитель в Порт-Каре.
Я лишился дара речи.
— Уже несколько месяцев назад стало ясно, что Кернус попытается среди прочих варварок выставить на продажу и этих девушек на Празднике Любви в Курумане. — Хул усмехнулся. — Поэтому, чтобы Велла и другие вместе с ней не попали в плохие руки, было решено приобрести их.
— Но Филемон утверждал, что Велла должна быть куплена агентом Царствующих Жрецов, — сказал я.
— Он сам не знал, насколько это соответствует истине, — ответил Хул.
— Где Элизабет? — спросил я.
— Элизабет? — непонимающе переспросил Хул.
— Велла, — сказал я.
— Ее здесь нет, — ответил он.
Я хотел узнать у него побольше, но в этот момент я увидел стоящего перед Вирджинией Ремиуса: протянув руку, он поднял опущенную голову девушки. Ее глаза, глубокие и прекрасные, встретились с его взглядом, губы едва заметно приоткрылись.
Ремиус нагнулся и нежно поцеловал её. Вирджиния тихо склонила голову ему на плечо.
Он расстегнул надетый на неё ошейник.
— Нет, пожалуйста, не надо! — сказала она, глядя на него испуганными глазами. — Оставь меня! Оставь меня у себя!
— Согласна ли ты, — спросил её Ремиус, — стать вольной спутницей воина?
— Спутницей? — изумленно пробормотала она.
Ремиус кивнул; его руки нежно покоились у девушки на плечах. Она недоумевающе смотрела на него, не в силах вникнуть в смысл его слов.
— Ремиус надеется, — сказал он, — что свободная женщина Вирджиния не откажется обратить внимание на простого воина, который очень любит её и просит взять его в качестве своего вольного спутника.
Она не могла вымолвить ни слова; в её глазах стояли слезы, она смеялась и плакала одновременно.
— Выпей со мной Общую чашу, — предложил ей Ремиус.
— Да, хозяин! — воскликнула она. — Да!
— Я для тебя просто Ремиус.
— Я люблю тебя! — задыхаясь от счастья, воскликнула она. — Люблю, Ремиус!
— Принесите вино! — потребовал Марленус.
Вино принесли, и Ремиус с Вирджинией, не сводя друг с друга глаз, осушили чашу.
Ремиус на руках вынес из зала суда рыдающую от радости Вирджинию. Вслед им неслись возгласы всеобщего одобрения.
У Филлис от радости за Вирджинию слезы навернулись на глаза. Она повернулась спиной к Хо-Сорлу, чтобы тот также мог снять с неё ошейник, этот позорный символ рабства.
— Я люблю тебя, Хо-Сорл, — быстро проговорила она, — и принимаю тебя своим вольным спутником.
Лицо её светилось радостью; она с нетерпением ожидала, когда Хо-Сорл снимет с неё ошейник.
— Вольного спутника? — удивленно переспросил Хо-Сорл.
— Конечно, спутника, ты чудовище! — воскликнула Филлис.
Хо-Сорл выглядел озадаченным.
— Ты ведь не собираешься оставить меня рабыней?
— Именно так я и собирался поступить, — признался Хо-Сорл.
— Ах ты животное! — вне себя закричала Филлис. — Животное!
— Ты желаешь эту рабыню? — обратился к нему с трона Марленус.
— Нет, — покачал головой Хо-Сорл. — Пусть она принадлежит тому, кого сама выберет, — лениво добавил он.
— Хорошо, — сказал Марленус. — А ты, — обратился он к Филлис, — выбери себе хозяина…
— Убар! — вскрикнула Филлис.
— …или оставайся рабыней. Выбирай!
Филлис огляделась, окинув окружающих взглядом, полным ярости. Затем, едва сдерживаясь от бешенства, она опустилась на колени перед Хо-Сорлом и, низко склонив голову, протянула к нему скрещенные руки, словно предлагая ему связать их!
Мне редко приходилось видеть женщину в подобном гневе.
— Ну? — спросил Хо-Сорл.
— Рабыня Филлис покоряется воину Хо-Сорлу.
— Из Ара, — невозмутимо добавил Хо-Сорл.
— Рабыня Филлис покоряется воину Хо-Сорлу из Ара! — выделяя каждое слово, прокричала она.
Хо-Сорл не ответил.
Филлис подняла голову и окинула его гневным взглядом.
— Ты просишь, чтобы я взял тебя рабыней? — спросил Хо-Сорл.
Глаза Филлис блестели от слез.
— Да, — ответила она. — Я прошу тебя взять меня рабыней.
— Я долго ждал этого момента, — сказал Хо-Сорл.
Филлис улыбнулась ему сквозь слезы.
— Я тоже, — сказала она. — С тех пор, как я впервые увидела тебя, я только и мечтаю встать перед тобой на колени и молить тебя взять меня своей рабыней.
В зале суда раздались одобрительные возгласы.
Сияющая Филлис протянула руки к Хо-Сорлу, чтобы он мог поднять её на ноги и объявить свободной женщиной, своей спутницей и возлюбленной.
— Я люблю тебя, Хо-Сорл, — сказала она.
— Разумеется, — ответил Хо-Сорл.
— Что?! — воскликнула Филлис.
Он похлопал рукой по её цепям.
Филлис отдернула руки и посмотрела на них, словно не веря, что её запястья все ещё остаются скованными прочной сталью. Потом она перевела взгляд на Хо-Сорла.
— Дикарь! Чудовище! — крикнула Филлис.
Она вскочила на ноги и скованными руками замахнулась на Хо-Сорла, но тот ловко увернулся, сгреб её в охапку и перебросил через плечо. Она бешено извивалась и не переставая колотила его по спине своими скованными цепью кулачками.
— Я тебя ненавижу! — кричала она. — Зверь! Дикарь! Чудовище!
Под смех присутствующих Хо-Сорл вынес из зала суда свой беснующийся у него на плече приз — мисс Филлис Робертсон. Мне подумалось, что Хо-Сорл, которому и так трудно угодить, будет в данном случае самым взыскательным хозяином. После их ухода Марленус распорядился, чтобы в жилище воина принесли вино, цепи и прозрачные алые шелка для танцев.
Я вышел вперед и остановился у трона. Марленус, убар Ара, смотрел на меня сверху вниз.
— Ты пришел, чтобы потребовать причитающуюся тебе часть славы, почестей и наград? — спросил он.
Я продолжал молча стоять перед ним.
— Ар многим тебе обязан, — сказал он. — И я, Марленус, убар, также в долгу перед тобой.
С этим я не мог не согласиться.
— Мне трудно решить, — продолжал он, — какая награда будет достойна тех огромных услуг, которые оказал мне Гладиус с Коса или Тэрл из Ко-Ро-Ба, известный у нас под именем Тэрла Бристольского.
Он был прав. И Марленус, и Ар были многим обязаны мне, но желания мои были весьма скромными.
— Поэтому, — сказал Марленус, — будь готов получить то, что тебе причитается.
Я неотрывно глядел в глаза Марленуса, этого бога среди людей, убара города Ар, убара убаров. Глаза на его величественном лице отвечали мне бесстрастным взглядом.
К моему удивлению, по его сигналу в зал внесли хлеб, соль и небольшой зажженный факел. В зале раздались встревоженные голоса. Я не мог поверить своим глазам. Марленус взял хлеб в свои огромные руки и разломил его.
— Тебе отказано в хлебе, — жестко произнес он, бросая хлеб обратно на поднос.
Среди присутствующих послышались изумленные возгласы. Марленус взял солонку, поднял её и поставил обратно.
— Тебе отказано в соли, — сказал он.
— Нет! — раздались крики сотен голосов. — Не может быть!
Марленус, не сводя с меня глаз, взял факел, на конце которого плясал ярко-желтый язычок пламени, и, воткнув горящий конец факела в солонку, затушил его.
— Тебе отказано в огне, — бросил он.
В зале суда наступила полная тишина.
— Настоящим указом убара, — продолжал Марленус, — тебе предписывается покинуть город Ар до захода солнца и никогда не возвращаться сюда под страхом пытки и публичной казни.
Собравшиеся в зале, казалось, не могли поверить в реальность происходящего.
— Где девушка Велла? — в отчаянии спросил я.
— Удались с глаз моих! — вместо ответа бросил Марленус.
Я опустил ладонь на рукоять меча, не обнажая оружия, но этого простого жеста оказалось достаточно, чтобы сотни мечей вокруг меня тут же выскочили из ножен.
Я огляделся; в глазах у меня потемнело, все вокруг завертелось, казалось, стены огромного зала начали рушиться. Едва чувствуя пол под ногами, я выбрался из зала суда убара.
Вне себя от негодования я шел по переплетению коридоров. Черная ненависть переполняла все мое существо, сердце, казалось, готово было выскочить из груди от ярости.
Почему он так обошелся со мной? Такова была награда за все, что я сделал? Или Марленус, увидев Элизабет, нашел её столь прекрасной, что решил оставить её наложницей в своих Садах — одной из тех сотен рабынь для наслаждений, что могут годами дожидаться прикосновения убара или небрежного знака внимания с его стороны? Люди, подобные Марленусу, склонны, не задумываясь, брать себе то, что им нравится, — будь то человек или вещь. Могло ли случиться так, что он, воспользовавшись своим положением убара, присоединил и Элизабет к своим многочисленным рабыням? Сомнительная честь для нее!
Ненависть к убару этого города, которому я помог вернуться на трон, вздымалась во мне подобно раскаленной лаве, клокочущей в недрах вулкана.
Руки невольно сжимали рукоять меча.
Добравшись до двери своей комнаты, я ударом ноги распахнул её и остолбенел, увидев в ней девушку, которая испуганно обернулась и посмотрела на меня. Она была в короткой серой тунике государственной рабыни и в неизменном ошейнике, а на левой лодыжке у неё позвякивали прикрепленные к узкой серой полоске металла пять простых колокольчиков. В глазах девушки стояли слезы.
Я обнял Элизабет, чувствуя, что теперь уже никогда никуда не отпущу её. Мы оба плакали и осыпали друг друга поцелуями, и наши слезы смешивались на щеках и в волосах.
— Я люблю тебя, Тэрл! — сказала она.
— И я люблю тебя! — воскликнул я. — Люблю, моя Элизабет!
Не замеченный нами, в комнату вошел Хул. Он принес какие-то бумаги. В глазах его тоже стояли слезы.
Неловко потоптавшись в дверном проеме, он сказал:
— До захода солнца остался всего час.
Не выпуская Элизабет из своих рук, я оглянулся на него.
— Поблагодари от моего имени Марленуса, убара Ара.
Хул кивнул.
— Вчера вечером, — сказал он, — Марленус послал её к тебе завязывать сандалии и подавать вино, но ты даже не захотел на неё взглянуть.
Элизабет рассмеялась и прижалась к моему плечу.
— Мне отказано в хлебе, соли и огне, — повернулся я к ней.
Она кивнула.
— Да, вчера вечером Хул сказал мне, что все именно так и будет.
Я перевел взгляд на Хула.
— Почему он так поступил со мной? — спросил я. — Это недостойно великого убара.
— Ты забыл закон Домашнего Камня?
У меня перехватило дыхание.
— Изгнание лучше, чем пытки и казнь, — продолжал Хул.
— Я ничего не понимаю, — призналась Элизабет.
— В 10110 году тарнсмен из Ко-Ро-Ба похитил Домашний Камень Ара.
— Это был я, — сказал я Элизабет.
Она вздрогнула, зная, какую кару это влечет за собой.
— Будучи убаром, — продолжал Хул, — Марленус не может нарушить закон Домашнего Камня.
— Но он ничего мне не объяснил, — возразил я.
— Убар и не обязан держать перед кем-либо отчет, — ответил Хул.
— И это после того, как мы сражались вместе, — настаивал я, — плечом к плечу? Я помог вернуть ему трон, а когда-то был вольным спутником его дочери.
— Я знаю, поэтому и говорю тебе все это, хотя мои слова могут стоить мне жизни, — сказал Хул. — Марленус огорчен, что вынужден принять такое решение. Очень огорчен. Но он убар. Убар! Это больше, чем просто человек, даже такой, как Марленус. Это ко многому его обязывает.
Я посмотрел на него.
— А как бы поступил ты? — спросил Хул. — Смог бы ты нарушить закон Домашнего Камня своего города, Ко-Ро-Ба?
Я невольно стиснул рукоять меча.
Хул улыбнулся.
— Тогда не думай, что Марленус может нарушить закон Ара — чего бы это ему ни стоило, в каком бы отчаянии он ни был, Марленус не переступит закон.
— Понимаю, — сказал я.
— Если сам убар не станет соблюдать закон Домашнего Камня, чего ожидать от простого смертного?
— Да, убаром быть нелегко, — заметил я.
— До захода солнца осталось меньше часа, — напомнил Хул.
Я крепче прижал к себе Элизабет.
— Я принес бумаги на нее, — продолжал Хул. — Эта рабыня — твоя.
Элизабет посмотрела на Хула. Он был горожанином, и для него она была не более чем рабыня.
Для меня же она была всем самым лучшим, что существует на свете.
— Напиши в бумагах, — сказал я, — что в этот первый день возвращения Марленуса на трон рабыне Велле её хозяином, Тэрлом из Ко-Ро-Ба, дарована свобода.
Хул пожал плечами и написал то, что я ему велел. Я подписал бумаги, поставив свое имя и символ города Ко-Ро-Ба.
Хул отдал мне ключ от ошейника и ножных браслетов Элизабет, и я снял с неё оковы рабства.
— Я передам бумаги в Цилиндр Документов, — сказал Хул.
Я обнял свободную женщину Веллу с Гора, Элизабет Кардуэл с Земли.
Вместе мы поднялись по лестнице на крышу Центрального Цилиндра, где нашему взору предстали бесчисленные башни города, освещенные предзакатным солнцем облака и алеющий на горизонте Валтайский хребет.
На крышу уже доставили седла для тарна, но никто не решался надеть их на мое остроклювое чудовище.
Я помог Элизабет взобраться в седло и привязал её ремнями безопасности.
Здесь же, поодаль, стоял Хул; ветер разметал его косматые волосы, а его странные разного цвета и размера глаза неотрывно смотрели на нас.
Потом мы увидели Ремиуса и Вирджинию, а немного погодя, к моему изумлению, на крыше появился Хо-Сорл, за которым следовала Филлис.
На Вирджинии были одежды свободных женщин, обычно скрывающих фигуру. Но, гордая своей красотой, подчеркивающейся испытываемой ею радостью, она дерзко укоротила свое одеяние почти до длины обычной рабской туники. Легкая и прозрачная оранжевая вуаль поддерживала её прическу и обвивалась вокруг шеи.
Одежда Вирджинии, казалось бы предназначенная для того, чтобы скрывать фигуру, на самом деле лишь подчеркивала её необычайную красоту. Она открыла эту красоту для самой себя в этом суровом мире и гордилась своим телом, как самая бесстыдная из рабынь, не желая скрывать её от ветра и солнца. Ее одеяние походило скорее на тунику какой-нибудь рабыни, но тем не менее демонстрировало окружающим гордость и достоинство свободной женщины. Это сочетание было столь дразняще-привлекательным и волнующим кровь, что я бы нисколько не удивился, если бы эта мода распространилась среди свободных женщин Ара, гордящихся своим прекрасным телом, решившихся наконец отбросить веками существовавшие запреты и ограничения.
Не может быть, чтобы у этих женщин, чувственных, как рабыни, и в то же время настоящих личностей, умных, женственных, смелых, свободолюбивых и прекрасных, не родилось желания вырваться из вековой изоляции.
Да, подумалось мне, набеги в Ар с целью захвата рабынь в ближайшем будущем могут значительно участиться.
Мы с Элизабет пожелали Ремиусу и его свободной спутнице Вирджинии Кент счастья.
Филлис, стоявшая несколько позади и левее Хо-Сорла, смотрела на нас со слезами на глазах.
— Прощай, маленькая рабыня, — сказала ей Элизабет. — Счастья тебе.
— Прощайте, госпожа, — улыбнулась в ответ Филлис.
Хо-Сорл позволил ей взять себя за руку, и она стояла рядом с ним, прижавшись грудью к его локтю.
На ней были яркие алые шелка танцовщицы.
Я дерзко окинул взглядом её стройную фигуру, поскольку воину не подобает отводить глаз от красоты женщины, тем более простой рабыни.
— Твоя рабыня прекрасна, Хо-Сорл, — заметил я.
— Недурна, — согласился Хо-Сорл.
— А хозяин твой — настоящее чудовище, рабыня, — сказала Вирджиния.
— Я знаю, госпожа, — улыбнулась Филлис.
Она осторожно ухватила зубами ткань рукава Хо-Сорла и потянула на себя.
— Счастья вам, — усмехнулся Хо-Сорл.
— И мы желаем вам счастья, — сказала Элизабет.
— Я тоже желаю вам счастья, — попрощался с нами Хул.
— Счастья и тебе, мой маленький друг, — ответил я и, подняв руку, обратился к остальным: — Счастья вам всем.
Затем я натянул поводья, и тарн, плавно взмахнув широкими крыльями, легко оторвался от крыши. Мы сделали круг над цилиндром.
— Смотри! — вдруг воскликнула Элизабет.
Я посмотрел вниз и увидел, что на крыше Центрального Цилиндра появилась ещё одна величественная фигура в пурпурном одеянии убара Ара.
Марленус поднял руку в прощальном приветствии. Я ответил тем же и повернул тарна прочь от города.
Когда тарн поравнялся с внешними городскими стенами Ара, солнце уже опустилось.
Назад: Глава 23. Я ЗАКАНЧИВАЮ СВОИ ДЕЛА В ДОМЕ КЕРНУСА
На главную: Предисловие
