4
Шли всю ночь и шли молча. Я вначале пытался пару раз завести разговор о том о сем, но Серега был непробиваем. На мои вопросы отвечал односложно и невпопад. Он себя считал виноватым в том, что мы потеряли Гошку, и загрузился по полной. Это черта характера такая — считать себя виноватым во всех бедах мира. Ничего не попишешь. Горбатого могила исправит.
Или Великое Делание.
Наверх о происшествии он не стал докладывать. Посчитал, что не всё еще проиграно, и я его в этом поддержал. Ведь еще были варианты. Например, три карты угадать. Тем более одну я знал — подсмотрел случайно. Когда Железный Дорожник второй раз метал, сползла на край семерка червей.
Короче, мы шли с уверенностью, что надежда еще не потеряна. Что Элли сумеет возвратиться с Тотошкою домой. И это придавало нам сил. Хотя, честно говоря, мы были уже здорово измотаны многодневным марш-броском. Однако, как говорил Че Гевара, уставший имеет право на отдых, но не имеет права считать себя младшим богом.
Часа в четыре разыгрался сильный ветер — метров двадцать пять в секунду при порывах, — причем встречный. Он настойчиво, с каким-то кабацким азартом, пытался изрезать наши лица битым стеклом. В кровь. Пластический хирург хренов. Хорошо еще, что три дня не брились, щетина прикрывала кожу, и можно было жить.
К утру ветер всё про нас понял и стих.
Часов в семь вышли на дорогу, выложенную бетонными плитами. Она была в приличном состоянии, хотя в стыках уже пророс вездесущий бурьян. Но сами плиты еще держались. Я подумал, что из таких удобно мостить прифронтовые аэродромы подскока — дешево и сердито.
Километра через три — я от нечего делать насчитал шестьсот четыре плиты — дорога привела к шлагбауму. Полосатая палка с прибитым посередине «кирпичом» была поднята и привязана за хвост к торчащему из суглинка газовому баллону. Потом, слева-справа от дороги, появились многочисленные предупреждающие плакаты типа: «Запретная зона!» и «Стой! Назад!» Краска на табличках облупилась, столбы, к которым они были приколочены, заросли мхом, и от такой их ветхости сильно снижался пафос кричащих запретов. И мы их проигнорировали.
Затем дорога нырнула в жидкий пролесок, где, как грибы, проклюнулись заброшенные огневые сооружения. Эти по шею врытые в землю железобетонные конструкции равнодушно глядели на нас своими пустыми бойницами. Руслану было страшнее — голова, которую он встретил, была живой и говорящей.
Вскоре пошел резкий подъем, и когда мы взобрались наверх, то увидели на широком каменистом плато конечный пункт нашего похода: заботливо укутанный в несколько рядов колючей проволоки секретный объект — законсервированную военную базу.
За колючкой, на несколько сот метров вглубь, виднелись элементы насыщенной и глубоко эшелонированной системы охраны и обороны: разнообразные компоненты схем контроля и оповещения о вторжении; противотанковые рвы и «ежи», сваренные из обрезков рельс; растянутая по всему периметру сетка электрозаграждения; доты, нацеленные на перекрестный охват всех секторов обстрела; сторожевые вышки, с которых хорошо прикрывались дальние подступы; караульное помещение с мощным пулеметным гнездом у въездных ворот; ну и прочая фортификационная прелесть. И мы знали, что где-то там, на промежуточных рубежах, затаились на новенького еще и участки неуправляемых минных полей.
А на самой боевой зоне были разбросаны раскрашенные в буро-зеленые пятна здания и объекты специального — потому как не знаю достоверно какого — назначения.
Слева от ворот виднелся бетонный вход в потерну. Возле входа, закрытого стальной дверью, внешний вид которой говорил сам за себя, стояло с десяток крутых тачек и дюжина не менее крутых мотоциклов. Нас уже ждали. Парни из бригады во главе с Тапером, выделяющимся из толпы ярким цветом своего кашемирового пальто.
Их было человек сорок. Сорок хорошо вооруженных и обученных бойцов. И было понятно, что по-нахальному, в открытом бою, взять их не представлялось возможным. У нас просто боеприпасов на всех не хватило бы. А потом, мы же не знали, где наш американец.
Мы решили: будь что будет.
— Поговорим? — спросил Тапер, когда мы подошли.
— Поговорим, — согласился Серега, не сводя глаз со своей «тойоты».
Среди других тачек там действительно стояла и его серебристая «Корона», госномер Эн ноль сорок восемь Ка эС. Живая и невредимая.
— Предлагаю так, — сказал Тапер. — Вы нам код, а мы вам вашего парня.
— Не так, — отверг вариант Серега.
— А как?
— Вы нам нашего парня и нашу тачку, а мы вам код.
Тапер отследил Серегин взгляд, подумал и согласился:
— Хорошо, пусть так.
И дал команду. Один из его шкафообразных телохранителей неспешным шагом побрел к стоящему в стороне от остальных машин «Нисан-Патролю».
За это время я успел заметить, что на входе в потерну шла интенсивная работа по взлому пароля: к висящему на соплях кодовому устройству был подключен какой-то блок, и над ним колдовал худой очкарик. Видимо, парни шли к своей цели конкретно — разными путями.
Потом привели Гошку. На вид он был в порядке, но Серега всё же спросил:
— Били?
— Нет, — ответил Гошка и гордо добавил: — Всё равно бы я ничего им не сказал.
— Ну-ну, — скептически протянул Серега. — Тсинакан ты наш.
И он еще хотел что-то спросить у американца, но Тапер поторопил:
— Потом расцелуетесь, давайте код.
И свистнул ботанику, чтобы приготовился к вводу. Тот отключил свой прибор и махнул рукой, мол, готов.
— Говори, Дрон, — приказал мне Серега.
Мне всё это определенно не нравилось — не люблю я, знаете ли, когда мне руки выкручивают. Поэтому у меня созрело особое мнение. И я его от честной компании не стал скрывать:
— Серега, если даже отдадим код, они нас всё равно загасят.
— У нас есть выбор? — спросил Серега.
— Есть, — ответил я. — Не сдавать код.
— И сдохнуть? — спросил Гошка.
— И сдохнуть, — ответил я.
— Не дури, Дрон, — попросил Серега. Но я уперся:
— Серега, они уничтожат передатчик. И тогда у Адепта не останется никаких шансов.
— А если нас убьют, то останется? — спросил Гошка.
— Останется, — кивнул я. — Он пришлет сюда других.
Тут Таперу наш междусобойчик надоел, он зачем-то поаплодировал и сказал:
— Всё это очень занимательно, только замечу, это пустой базар. Пустейший.
Несколько секунд все молчали. Потом Гошка нашелся и не очень дипломатично, с наездом, потребовал:
— Слышь, Хоакина, нам нужны гарантии.
— Моего честного слова хватит? — спросил Тапер.
— Хватит, — отрезал Серега.
— Так я его вам даю.
Услышав это «честное слово», я огляделся — мир не рухнул. Видимо, у него был еще какой-то запас прочности.
— Дрон, давай, — попросил Гошка.
Я помотал головой — нет. Русские не сдаются. Особенно если они на одну восьмую хохлы.
Тапер взмахнул рукой. Банда тут же ощерилась стволами. Сорок дырок слились в одну дыру. В черную. Я подумал, что Инструктор поторопился, заявив, что их теперь во Вселенной нет.
Не сказал бы, что умирать так уж хотелось, но это была бы, как ни крути, приличная смерть.
— Дрон, посмотри на меня, — попросил Серега. Я посмотрел. И увидел то, что тысячи раз уже видел — честные голубые глаза положительного во всех отношениях героя вестерна-спагетти. Правда, играла в них на этот раз какая-то плутовская искорка.
— Ты мне веришь? — спросил Серега.
— Верю, — сказал я.
— Тогда отдай им код.
И я как-то так сразу понял, что Серега знает что-то, чего я пока не знаю. Поэтому наконец решился и сказал:
— Черт с вами. Шесть, семь, два.
— Шесть, семь, два! — крикнул Тапер ботанику, а тот немедленно ввел цифры в устройство.
— Теперь ты, Магоша, — приказал Серега. Гошка не стал медлить:
— Три, семь, одиннадцать.
— Не понял, — сказал Тапер.
— Чего ты, Хоакина, не понял? — спросил Гошка.
Тут до меня тоже дошло. Цифр должно быть три, а Гошка выдал четыре.
— Магоша, не гони лажу, — потребовал Серега.
— Какого черта! — вскинулся Гошка. — Он вытащил тройку бубей, семерку червей и туза крестового!
Я ему верил. Серега, похоже, тоже. А Тапер не поверил.
— Мы так не договаривались, — сказал он и собрался отдать своим бойцам команду «пли».
— Подождите! — крикнул я. — Введите три, семь и четыре.
— Почему — четыре? — не понял Тапер. Я отмахнулся:
— Долго объяснять.
— Хорошо, — не стал выяснять путь моих логических выкладок Тапер и крикнул ботанику: — Вводи три, семь, четыре!
Ботаник нажал нужные кнопки и показал Таперу, что всё океюшки и что он готов работать дальше. Тапер повернулся к Сереге:
— Теперь ты.
— Сначала машину, — сказал Серега.
— И борсетку, — добавил Гошка.
Тапер подозвал одного из охранников и шепнул ему пару заветных слов. Тот отошел к нашей — в определенном, конечно, смысле — «Короне» и стал выкидывать из нее всякое барахло. Потом сел за руль и подогнал машину.
— Теперь довольны? — спросил Тапер.
— А борсетка? — настаивал Гошка.
Тапер обвел взглядом свое войско и спросил:
— У кого шмотка?
Из толпы вышел кривоногий крепыш, похожий на чудесным образом помолодевшего лет на сорок Семеныча Дубль-Дубль-Рыба из второго подъезда (жалко, что вы его не знаете), и швырнул сумку. Гошка поймал и, особо никуда не торопясь, принялся демонстративно проверять ее содержимое. Тапера это развеселило:
— Что-нибудь пропало?
— Витамины, блин, — обнаружил Гошка. Улыбка слезла с красивого лица атамана, и он с нескрываемой злобой зыркнул на крепыша. Тот побледнел и засуетился. С трудом — рука застряла — достал из кармана кожанки пилюли и кинул Гошке. Они еще летели, когда грянул выстрел.
Парень отлетел метра на четыре в сторону — Тапер засадил ему пулю между глаз.
— Шакалье, — процедил он и вернул ствол телохранителю.
Мы загрузились в тачку. Серега сел за руль, я слева — штурманом, а Гошка распластался на задних, как король на именинах.
Но ехать мы не могли — через переднее стекло в нас целились из шести стволов.
— Три, один, четыре, — сказал Серега, высунувшись в окно.
— Три, один, четыре! — крикнул Тапер ботанику. Тот ввел последние цифры, нажал на «ввод» и подошел к огромному штурвалу, торчащему из двери. Штурвал поддался — код совпал. Тапер что-то крикнул, бойцы расступились, и Серега дал по газам.
Вдогонку нам не стреляли. Я тогда не понял почему. Подумал, что, может быть, Тапер придерживается бандитского кодекса чести и держит слово. Мелькнула у меня такая дурная мысль.
Когда стали съезжать с плато вниз, тогда и обнаружилось, насколько она была дурна. Серега не только движком притормаживал, но и нажал на педаль тормоза. И по его побледневшему лицу я понял: что-то не так.
— Что? — спросил я.
— Тормоз не топится, — сказал он.
— Не отпускай, — посоветовал я.
— Держу, — сказал Серега.
И я полез изучать проблему на месте.
— Эй, что там у вас? — заволновался Гошка. И я уже мог доложить:
— Там под педалью, парни, какая-то серая фигня. Вроде мыльницы. Похоже — мина.
— Типа отпущу — взорвется? — предположил Серега.
— Похоже, — согласился я.
— Вот же сука! — обиделся Гошка на Тапера.
— Что делать будем? — спросил я.
— Затормозим, встанем, вы уйдете, а я как смогу, — решил Серега.
— Так не пойдет, — не согласился я.
— Не пойдет так, — согласился со мной Гошка. Ну, Серега тут, конечно, задал риторический вопрос:
— Что, всем вместе грохнуться — это лучше? — Гошка промолчал. И я промолчал — думал. И к тому моменту, когда машина, пробежав по инерции еще метров двести, окончательно встала, у меня появилась идея.
Я отстегнул магазин от своего «калаша», откинул приклад и полез примерять. Получилось нормально. Пришлось лишь чуть-чуть — на пяток сантиметров — аккуратно двинуть вперед кресло, и педаль оказалась прижатой.
Мы вылезали из машины не торопясь, как и положено мужчинам, бравируя друг перед другом дурной смелостью.
Серега приказал залечь в кювет и швырнул в салон гранату.
Когда эхо взрыва, отразившись от запада, затихло на востоке, Серега объяснил:
— Пусть думают, что нас больше нет.
— Зачем это нам? — спросил Гошка.
— Затем, что мы пойдем сейчас назад, — ответил Серега и добавил: — Правда, огородами.
— А что нам там делать? — спросил я, достал сигареты и закурил.
— То, что и планировали.
— Но они уже там, — предположил Гошка. — Хрен они нас туда теперь пустят.
— Их там нет, — уверенно сказал Серега.
— Как это? — удивился Гошка.
И Серега ошарашил нас своим ответом:
— Потерна затоплена.
— Что?! — воскликнул Гошка.
— Потерна затоплена, — повторил Серега. — Инструктор предупредил.
— А что же ты молчал? — спросил Гошка. Серега пожал плечами, а Гошка принялся возмущаться:
— А какого черта мы код собирали?
— Наверное, ритуал, — предположил я.
— Ритуал? — переспросил Гошка и официально заявил: — Серый, я на тебя обиделся.
— Как хочешь, — сказал Серега. — Переживу.
Нет, всё-таки друзья у меня еще те ребята, чуть что — так сразу: «ты не писай в мой горшок». А вот меня в тот момент действительно важный вопрос занимал. Я даже не представлял, как к нему и подступиться, поэтому спросил у Сереги:
— Слушай, а как мы по минам-то пойдем?
— Мне дали схему, — ответил он. И всё встало на свои места.
Шли действительно огородами: сделали большой крюк вдоль огибающей плато каменной гряды, миновали свалку истлевшего вещевого имущества, продрались сквозь изрядные заросли багульника, чуть не утонули в болоте мазута, но вышли-таки к базе с другой стороны.
Мне идти было проще — я теперь был без оружия. На плече болтался только вещмешок, да и тот почти пустой — на дне шуршали две плитки авиационного шоколада (всё, что осталось от сух-пая), фильтры для очистки воды да индивидуальный медицинский комплект. Впрочем, вскоре и Гошка лишился своего автомата. Это когда электрозаграждение преодолевали.
Колючую-то проволоку мы просто перегрызли и не заметили, а тут ведь от пяти до — кто его знает, в каком боевом режиме ее, уходя, оставили — десяти тысяч полновесных вольт пропущено, просто так не подступишься. Не то что не подступишься, а и ближе чем на десять метров не подойдешь — шаговым напряжением долбанет. Вот Серега Гошкин «калаш» и швырнул издалека на эту смертоносную сетку.
Удачно получилось: замкнуло, заискрило, золотые детали автомата в местах контакта оплавились, ремень просто сгорел. Короче, обесточили — ломать не строить. И проползли.
Всякие там препятствия тоже благополучно миновали — лихим слаломом. Благо никто по нам огонь не вел, можно было аккуратненько.
Потом по схеме минные поля пошли.
Тут уже оно конечно!
Серега первым шел — двадцать пять метров пройдет, остановится. За ним я — след в след. За мною — Гошка.
Ощущение, доложу вам, было не очень абрикосовым.
Купались когда-нибудь ранней весной в Байкале где-нибудь у Листвянки? Или осенью на Рижском взморье в районе Саулкраст? Ну или где-нибудь типа того? Помните, как яйца к горлу подступают и пиписька становится на сушеный финик похожей, когда в эту холодную воду медленно заходишь? А хотя бы и резко. Вот так и тут, на минном поле. У кого хозяйства нет, тому не знаю, как это ощущение передать. Я не автор мадам Бовари.
Одно плохо было — на июльском снегу оставались следы. Я подумал: когда уроды место вычислят, спокойно за нами по этой ниточке Ариадны в лабиринт проберутся.
С этим я угадал.
Вышли мы на боевую зону в районе автопарка. Пересекли его скачками — боксы, мойка, ремонтная яма, заправка, площадка осмотра и — КаПэПэ. Крутанули вертушку, как буддийские монахи заветный барабан, выбежали на центральную полосу и направо, мимо плаца, в сторону зоны командного пункта.
Опять КаПэПэ и вертушка. Правда, эта вертушка зафиксирована была. Пришлось перелазить.
А там уже и трехэтажное здание с невероятным количеством передающих и принимающих антенн на крыше — искомый стационарный КаПэ. Так и на табличке — «МО Затонувшей Атлантиды. Командный Пукт ВэЧэ Куча Цифр».
Ну и бронированная дверь.
И эта была закрыта на кодовый замок.
Но мы с ней не стали париться — Серега глянул мельком на схему и дальше нас погнал, за угол. Там — напротив линейки агрегатов подвижного командного пункта, накрытых летней маскировочной сетью цвета хаки-каки, — пристройка. Дверь выбили и — туда.
Склад не склад, но: какие-то ящики с ЗИПами, бухты кабельные, неизвестного назначения чугунки, припрятанное от врага навесное оборудование, убитые аккумуляторы, системные стойки с изъятыми блоками, прочая дребедень, вплоть до разбитого фаянсового унитаза, — в общем реальный остров сокровищ главного инженера или зампотеха. И в углу, за бочками, неприметная дверка. Фиг найдешь, если заранее не знаешь. Сбили навесной замок и вышли в бойлерную. И дверь на засов. Был изнутри засов.
Из бойлерной темными коридорчиками вышли на центральную лестницу. КаПэ как КаПэ. Всё как у людей: первый этаж — вентиляционная, щитовая, дизельная, второй — узел связи, третий — аппаратные, шифрорган, главный зал. Кругом тихо и темно, как в хижине у дяди Тома. Только откуда-то — у-у-у-у — сигнал идет об отсутствии штатного напряжения. Рубильники подергали — ни хрена. Держи вялого, называется. Видимо, когда сетку ЭЗэ корежили, защитные автоматы на подстанции повыбивало. Дежурное освещение еще кое-где на аварийных аккумуляторах держится, но уже как-то так совсем безрадостно и обреченно. А нам ведь передатчик нужно запитать — шутка ли?
Распределились так: парни пошли наверх осматривать помещение и нужный нам аппарат искать, а я, типа специалист по нештатным ситуациям, — в дизельную. Судьбу за сиськи дергать.
Агрегат стоял как новенький. Стартовые батареи были и на месте и подключены. Топливо проверил — полный бак. Масла, правда, оказалось по нижнюю риску, но нам больше и не надо было. Подкачал слегка соляру, ну и погнал: ключ в первое положение, потом во второе — дрык-дрык-дрык, хоп — ни фига. Второй раз — аналогично. Репу почесал, сообразил воздушную заслонку проверить. Точно — захлопнута. Привел в исходное, повернул ключ, агрегат чихнул и — тук-тук-тук — пошел, родной, влет генерировать.
Автоматика выпендриваться не стала, через пару секунд релюхи защелкали, лампочки вспыхнули — системы перешли на автономное питание.
И я уже при свете побежал на второй этаж.
Парней нашел на боевом посту номер шестьсот двадцать два. Они уже, ума хватило, запитали помеченный крестиком на схеме передатчик (эР двести двенадцать, судя по надписи на шильдике) и стоят, типа пытаются разобраться, что в нем к чему. То есть просто уставились на него тупо и смотрят — гуманитарии-естественники.
Я протиснулся и вижу, что всё в порядке, только горит какая-то красная «не норма». Проверил по мнемосхеме, оказалось, антенна не подключена. Разъем проверил — торчит «папа» в «маме». Пошел искать по стенам. Обнаружил обрыв в коридоре: снаружи коробки разъемов висел пучок разорванных коаксиальных кабелей. Как будто кто-то топором маханул.
Начал перебирать, заставив парней наблюдать за сигнальным светодиодом. Нашел нужный — парни заорали. Но найти-то нашел, да, блин, он так прокроссирован был, что внутренний проводник никак не подтянешь для грубой перекрутки. Внешнюю оплетку я еще кое-как слепил, а внутреннюю медь — фиг. Только встык. И донорский кусок, главное, не вклинишь — из коробки такая пиндюлька торчала, что не зацепишь. Значит, решил, кому-то просто держать придется, паяльник-то не додумались с собой прихватить. Так и сказал, вернувшись, Сереге:
— Там держать кому-то придется.
— Ну, раз нужно, значит, будем.
Я опять к передатчику и спрашиваю:
— Какую частоту выставлять? — Серега отвечает, как научили:
— Четвертую фиксированную.
— Что, так он и сказал?
— Ну.
Откидываю крышку с индикаторами набора частоты, жму на пульте управления кнопку запроса четвертой фиксированной, смотрю на десять зелененьких окошек, где значение должно высветиться, а там ху… — нули. Проверяю первую, вторую, пятую, шестую, от отчаяния еще и наугад тридцать четвертую частоту — на все запросы сегменты дули рисуют. Руки развожу, мол, приплыли, сливай воду, и осведомляюсь вежливо:
— Ну и что будем делать, командир?
— Не знаю, — впервые за последние тридцать лет таким образом отвечает Серега.
Тут я, конечно, крепко задумываюсь и предлагаю напрашивающийся вариант:
— А если на Аню выйти?
— Она не знает.
— Точно?
— Точнее не бывает.
— А Инструктор?
— Этот абонент для нас больше не доступен.
— Жопа.
Это я не выругался, это я, не вдаваясь в глубокий анализ, оценил текущее состояние наших дел.
Оценил и начал шарить по столешницам. Серега присоединился.
Но никакой документации не нашли. Ни технической, ни специальной, ни боевой. Ни листочка, ни обрывочка. Всё подмели, уходя, ребята. А что они не подмели, особисты подобрали. И придали жертвенному огню.
Смотрим с Серегой друг на друга и тупим. Столько пройти и испытать — и всё без толку?
Оставалось только одно — встать на веник и убиться. Встать и убиться. С горя.
Но тут вдруг Гошка, который до этого скромно помалкивал в сторонке, кидает тему:
— А не для этой ли фигни нас цифры заставили собрать?
Мы с Серегой переглядываемся — типа, может, устами младенца истина дает о себе знать?
— Что, Дрон, попробуем? — предлагает Серега. Я ничего не стал отвечать, а, щелкая тумблерами, принялся вводить цифры. Шесть, семь, два, три, семь, один… И тут понимаю: что-то тут не так. Слишком просто. Смотрю на Серегу — он тоже весь такой из себя задумчивый стоит. И бормочет вслух:
— Шесть семьдесят два, очко, число «пи». Так… Шесть семьдесят два…
— Ты чего? — спрашиваю.
Он мне рукой так, подожди, не мешай. И опять:
— Шесть семьдесят два, двадцать один, три и четырнадцать.
А потом спрашивает у Гошки:
— Калькулятор есть?
— В органайзере, — кивает Гошка и лезет в мешок за борсеткой.
— Что надумал-то, Серега? — спрашиваю, ведь вижу, что его пробило.
А он мне издалека так:
— Про частоту Маковецкого знаешь?
Кое-что я, конечно, знал. Из статей в некогда популярном журнале «Техника — молодежи». Ну и спрашиваю:
— Это на которой в свое время засылали послания внеземным цивилизациям?
— Ну. Помнишь ее значение?
— Откуда? Сроду не знал. А ты что, помнишь?
— Нет.
— Ну и?
— Зато знаю, как там волна задана. Там это без затей сделано. Ну, чтобы понятно было инопланетянам.
— Ну и как?
— Просто. Радиоволну межзвездного водорода надо разделить на число «пи». И всё.
— Ты знаешь волну водорода?
— Знаю. Очко.
— Что «очко»? — не понял я.
— Двадцать один, — пояснил Серега и тут же выдал задание Гошке: — Магоша, ну-ка раздели двадцать один на три целых четырнадцать сотых.
Гошка на своей машинке щелк-щелк-щелк и выдает ответ, как в кассе:
— Шесть целых, семьдесят две сотых.
— Ну ни хрена себе! — не стал я скрывать, что восхищен полученным результатом.
Гошка, гордый тем, что это именно он идею подкинул, тупо спрашивает:
— А как из этого частоту найти?
Чем, конечно, рассмешил Серегу, который не преминул поиздеваться:
— Ну ты, блин, в своей Америке совсем одичал.
— Дели, двоечник, длину волны на скорость света, — напомнил я Гошке школьный курс физики.
Гошка, само собой разумеется, на нас хотел сначала обидеться, но сообразил, что это делать некогда. И оставил на потом. Но сразу к вычислению не приступил — значение скорости света не помнил. Серега его пожалел и пришел на помощь:
— Вот это вот, что у тебя на экране, раздели на два девять восемь и еще шесть нулей. Ага?
— Сейчас, — кивнул Гошка и скалькулировал.
— Ну и что вышло? — спросил я.
— Четыре четыре шесть один три… ну и там еще.
— Давай сюда машинку. Забью.
Он отдал калькулятор, я начал вводить цифры, и в этот момент послышался шум за окном. Гошка подлетел к решетке, глянул вниз и «обрадовал»:
— Они уже здесь!
— Отвали от окна! — Серега рванулся к американцу, оттолкнул его, за что и получил пулю.
Засадил длинной очередью кто-то из Таперовых бойцов. Угол был острый, стреляли, не особо целясь, но каким-то хитрым рикошетом всё же Серегу зацепило. Он грохнулся на пол и потерял сознание. И Гошка, весь такой на измене, запричитал:
— Серега! Серега! Ты это чего, Серега?!
— Не ори ты! — осадил я его, подбежал и стал осматривать рану.
Пуля вошла под левой ключицей и вышла над лопаткой. По мякоти прошлась — не смертельно. Но кровь нужно было, конечно, останавливать. И как можно скорее. Я полез в мешок за медпакетом, а Гошка стал сообщать отключившемуся Сереге всякую первостатейную фигню:
— Серега! Ты меня слышишь, Серега? Я же хотел те деньги быстро отбить! Понимаешь? Я их вам с процентами отдать хотел! Слышишь, Серега?!
Хоть убейте, не понимаю, на фиг он это орал? Ведь давно уже перетерли и проехали.
Правда, потом кое-чего он и умного выдал, теребя Серегу и мешая мне накладывать повязку:
— Серега! Слышишь, Серега! Не умирай! Серега, ты слышишь меня? Я тебе сказать должен. Монтана только тебя любит. Сама однажды призналась. Слышишь, Серега? Только тебя одного!
— Не тренди, — сказал Серега, открыв глаза. — Дуй на лестницу. Проверь, чего там.
— Понял, — кивнул Гошка и выскочил из комнаты
— Дрон, засади укол, — попросил Серега.
— Уже, — сказал я. — Ты как?
— Как с трамваем столкнулся. Помоги встать.
Я помог. Серега облокотился на меня, и мы вышли на лестницу. Укол начал действовать, и, когда спустились, Серега уже выглядел женихом.
Обстановка была рабочей: Гошка, повалив поперек коридора, ведущего в дизельную, технологический стол, упал за него и целился из Серегиного «калаша» в дверь, которую долбили бойцы Тапера.
Оценив обстановку, наш командир обвязанный, кровь на рукаве, стал выдавать последний приказ:
— Работаем так. Я остаюсь здесь, прикрывать дизель. Ты, Гошка, становись на кабель антенны. И как хочешь, хоть зубами, но держи его. А ты, Дрон, свяжись с Аней и сиди на передатчике. Приказ получишь — врубишь.
— А чего его ждать? — возразил я. — Выдам прямо сейчас на излучение и вернусь.
— Ни фига, — сказал Серега. — Врубишь только по приказу.
— Они чего там, думают, что кто-то запеленгует и будет глушить? — не понимал я.
— Я, Дрон, не спрашивал, — ответил Серега. — Давай работать, как приказано.
— Ладно, — согласился я, — как скажешь.
Удары в дверь стали сильнее, видать, парни придумали что-то стенобойное или стенобитное. Но и дверь там, извините, тоже стояла не из простых.
— Идите оба сюда, — сказал Серега и наклонил голову.
Мы подошли, ткнулись ему в лоб и положили руки друг другу на плечи. Был у нас в детстве такой обязательный ритуал перед началом всякого серьезного дела — вот так, встав в круг, упереться лбами. Ну и там еще, согласно церемонии, Серега должен был одну вещь у нас спросить. Он и спросил:
— Без Бэ?
— Без Бэ, — ответил, как было положено, Гошка.
— Без Бэ, — ответил, как было положено, я. Правда, на этот раз добавил: — И без Вэ.
— Всё будет нормально, парни, и мы еще встретимся, — пообещал Серега и приказал: — К бою! Нас ждет Монтана.
И мы с Гошкой, оставив Сереге все свои магазины, рванули наверх.
Пока поднимались, Гошка спросил:
— Андрюха, а какую это ты рифму знаешь на слово «любовь»?
— Нелюбовь, — ответил я.
— И всё? — удивился Гошка.
— Тебе мало? — удивился я.
Люди только то и делают, что постоянно друг друга удивляют.
Связался я с Аней быстро и, не имея сигнально-кодовой таблицы, сообщил открытым текстом, что у нас всё на мази, что мы готовы, что всё такое. И еще передал ей привет от Сереги и воздушный поцелуй от Гошки. Она отшутилась, попросила оставаться на постоянном приеме и ждать приказа.
Вот, собственно, и всё.
Серега держит вход, и он его удержит. Там никому и ничего не светит. Это дело принципа.
Гошка стоит в коридоре и — фиг его знает, сколько уже времени — держит этот чертов кабель. И он его не отпустит — у него четыре руки. Да если б даже было и две. По-любому.
А я…
Я притащил себе из главного зала летное кресло командира дежурных сил (комбат Елдахов учил меня, что воевать нужно с комфортом) и, надев гарнитуру от эР сто сорок седьмой, сижу возле передатчика и жду команды.
Вот так вот.
А-а, ну да — еще я тут на химпосту нашел живую сто пятьдесят девятую. Врубил какую-то, фиг знает какую, частоту и, зажав в руке тангету, стал — с чувством так, с толком, с расстановкой — рассказывать всю эту историю, которая началась с того, что американец Гошка выпил в ресторане «Сорвейн» восьмую рюмку русской водки.
И я уже так долго ее рассказываю, что если бы кто-нибудь догадался застенографировать трансляцию, то могла бы, пожалуй, выйти целая книга. Которую, в память о той, что сгорела, я предложил бы назвать «Дороги младших богов».
Только кто запишет? Белый Адепт сейчас спит, а значит, и вы все тоже спите. Спите и видите свои обычные кошмары, старательно отражающие уродливую явь.
Что поделать.
Такие дела.
Впрочем, может, кто-то и слышит меня.
Сквозь сон.
Чего только не бывает.
И надеясь на это, вот что хочу сказать напоследок.
Я знаю, что вам осталось потерпеть совсем немного — меня уже вызывают на связь.
Я знаю, что сейчас мне отдадут приказ и я утоплю вон ту вон черную кнопку.
Я знаю, что неисчислимые муки, бедствия и страдания, которыми вы расплачивались за свое бытие, прекратятся.
Я знаю, что мы спасем вас.
Через мгновение.
Я знаю всё это.
Я только одного не знаю.
Я не знаю, сколько вечностей продлится это мгновение.
Я…
Назад: 3
На главную: Предисловие
