ГЛАВА 6

Я в который раз пытался вдохнуть и опять заходился в неком подобии «приступа астмы». И снова и снова твердил аксиому: «Тебе не нужен кислород. Тело, находящееся сейчас в Санатории в окружении дорогостоящей аппаратуры, дышит за вас обоих. Тебе же остается „расслабиться и получать удовольствие“.

Шла вторая неделя подготовки «черепашки-ниндзя». Я, успешно освоив курс «прохождения сквозь стену» и овладев, как выразился Сергей, «детской шалостью» по сотворению портала, добрался-таки до «взаимодействия с жидкой средой». Должен вам сказать — та еще задачка. Если в «эфире» всё проходило более-менее нормально, то при «погружении» в воду в сознании что-то начинало сбоить, приводя к поистине плачевным последствиям и заставляя лицо моего наставника каменеть. Неужели и впрямь всё так плохо?

В изящной теории Шрёдингера, к сожалению, ничего не говорилось про то, что будет с бедной кошкой, если ее вкупе со всеми расчудесными предметами поместить не в ящик, а в аквариум. Но, как всегда, движимые стремлением «догнать и перегнать» ненаглядные соотечественники шли напролом. Дескать, раз уж родные Российские Вооруженные силы имеют подводный флот, то Отдел Химер, дабы не утратить статус «всемогущего и вездесущего», должен оставаться на высоте. На глубине то есть.

К сожалению, в отличие от атмосферы, пронизываемой тысячами и миллионами различной длины радиосигналов, летящих во всех мыслимых направлениях, акватория планеты ими, если можно так выразиться, небогата. И для того, чтобы «волновой двойник» мог «существовать» в иной среде, в районе операции заранее затапливались радиомаяки. Бывало, правда, что сотрудник Отдела Химер «привязывался» к частотам какой-нибудь субмарины, но, как я понял, случалось это нечасто. Магистр, как средневековые иезуиты, свято хранил «тайны ордена» и старался как можно реже контактировать с другими ведомствами.

Так что мы с Сергеем сейчас находились на дне Москвы-реки, в замкнутом периметре, образованном четырьмя притопленными маяками. И я, покрываясь холодным потом и сгорая от стыда, в двадцатый, наверное, раз оказывался беспомощным, едва войдя в портал, открытый Сергеем на глубину чуть более семи метров. О том, чтобы «отворить дверь» самому, даже и думать не хотелось.

Наставник устало вздохнул:

— Пожалуй, хватит на сегодня.

Отдав команду «службе наземного наблюдения» свернуть аппаратуру, он открыл портал в Санаторий и сделал приглашающий жест.

Мы «проявились» в одной из гостиных. На паркетном полу лежал ковер, шторы были задернуты, а в камине горел огонь. Два сдвинутых кресла располагали к задушевному разговору.

Разлив по бокалам портвейн и закурив ароматные сигары, о стоимости перевода которых в «волнообразное состояние» не хотелось даже думать, начали разговор.

— Специалист Отдела Химер должен быть универсалом. — Сергей смотрел в огонь, выпуская клубы дыма. — Иначе просто невозможно. Мы не окупим затрат даже на вот эти маленькие радости.

Я понуро молчал, внутренне содрогаясь от страха. «Это конец, — глухо бухало в голове. — Меня рассчитают за профнепригодность…» О том, что последует за увольнением, и думать не хотелось.

Но, как оказалось, Сергей был более высокого мнения о моих скромных способностях. И, глотнув вина, мягко повернул беседу в иное русло.

— Магистр советует вам попрактиковаться в искусстве Самадхи. Это особое состояние, похожее на «мнимую смерть». Ученые не раз присутствовали при демонстрации феномена, но так и не пришли к сколь-нибудь однозначному выводу. В тысяча девятьсот пятидесятом году йог Бабашри Рамдажи Джирнари на глазах десятитысячной толпы забрался в ящик, утыканный гвоздями. Ящик опустили в глубокую яму и забетонировали. Спустя пятьдесят шесть часов с помощью специальных шлангов пространство вдобавок ко всему заполнили водой. Еще через шесть с половиной часов, вскрыв ящик, врачи извлекли закоченевшее тело Бабашри, растерли, и он ожил. Зафиксировано, что в состоянии самадхи у человека резко замедляется обмен веществ, замирает дыхание, практически исчезает пульс. Йоги утверждают, что вот так, балансируя между жизнью и смертью, человек может сохраняться тысячелетиями. Существуют легенды, согласно которым в Тибете есть пещеры, где в состоянии самадхи уже много лет спят тибетские ламы.

От радости, что на мне не поставили крест, я был согласен не то что позволить зацементировать себя в гробу, утыканном гвоздями, но даже выйти в открытый космос без скафандра.

— Я готов, — глядя в глаза наставнику, отчеканил я.

— В том-то и дело, что нет. — Сергей вздохнул. — В итоге к овладению самадхи приходят все работники Отдела. Необходимость в аппаратуре отпадает, да и, согласитесь, гораздо комфортнее чувствуешь себя, зная, что впереди вечность. Но в вашем случае, по-видимому, нет другого выхода. — Он выпустил особо длинную череду колец и продолжил: — Вообще-то ученые относятся к подобным рассказам скептически. Хотя при этом и не отрицают, что человек способен на короткое время замедлить сердцебиение. Но обойтись в течение пятидесяти шести часов без воздуха — это, по мнению физиологов, не заслуживающий пристального внимания фокус. Они приводят в качестве аргумента то, что подобный трюк в свое время исполнял Кио, которого при большом скоплении народа запирали в сундук, бросали в Останкинский пруд, а он затем подъезжал в лимузине.

Сергей посмотрел на меня, и я снова твердо кивнул.

— Согласен. — И, слегка улыбнувшись добавил: — Я так понимаю, репликой про Кио вы намекаете на то, что всё зависит непосредственно от веры в собственные силы.

— Совершенно верно, Андрей. В конце концов, мы все — Химеры. И, с точки зрения официальной науки, нас просто нет. А деньги налогоплательщиков разворовываются генералитетом на строительство особняков.

Следующие две недели превратились в форменный кошмар. Честное слово, язык не поворачивается описывать все мысли (по большей части нецензурные) и ощущения, что пережил мой бедный рассудок. Само собой, всё проходило под гипнозом. Как иначе в столь короткий срок овладеть искусством, на постижение которого у мастеров Востока уходят годы и годы?

Перед началом обучения мне опять предложили расписаться на сканирующем планшете. Как понимаю, на случай, если что-то всё же пойдет не так. Формалисты хреновы.

Но, назвавшись груздем, я споро запрыгнул в кузов, стараясь не думать о последствиях. Ведь человеческий разум очень сложен и многогранен и не терпит принуждения. Любая установка, проникнув в сознание, начинает войну за обладание всей полнотой власти. Это ведет к более или менее длительной борьбе, в процессе которой человек заметно меняется. И победителем выходит не совсем тот, кто согласился на эксперимент. За любым внушением, как правило, стоит чей-то более сильно организованный интеллект. Пусть мягко и ненавязчиво, но достаточно настойчиво повторяющий: «Мне всё равно, что вы думаете и чего хотите. Я считаю, что должно быть вот так».

Удивительное дело… Пройдя «интенсивный курс самоанабиоза», я вдруг почувствовал, что тело готово выйти из комы. Никаких объективных причин для этого вроде бы не существовало, но ощущение тем не менее прочно поселилось в раскрепощенном сознании. И сразу же подумалось о таких сотрудниках Отдела, как Ольга. Ей в любом случае лучше оставаться «раздвоенной».

Но поэкспериментировать я так и не решился. В конце концов, неизвестно, чем это чревато для моего как ни крути, а стариковского организма. К тому же, если вдуматься, я находился при исполнении. И подобные шалости в недавнем прошлом расценил бы как самовольное оставление места службы. Такие тенденции надо давить в зародыше, в противном случае весь Отдел разбредется кто куда. А установка-то — одна на всех, как я понимаю.

Снова выехав на берег Москвы-реки, я самостоятельно открыл портал прямо в воду. Всё прошло как по маслу, и Сергей с улыбкой пожал мне руку, от души поздравив с присвоением «второй категории». Что это за «вторая» и чем она отличается от «первой», я спросить постеснялся, решив, что всему свой черед. Меня «реального» тем временем переместили в специальное хранилище с более низкой температурой. Вообще-то оно не могло не вызвать определенных ассоциаций, но, рассудив, что «наверху виднее», я подавил возникшие было отрицательные эмоции. К тому же замедление жизненных функций снимало массу проблем по уходу, освобождая кого-то из «наземной службы» для более важных дел.

Мы снова сидели у камина. Забавляясь и спеша насладиться недавнополученным умением, я жонглировал шариками для пинг-понга. Сергей с Магистром, пуская клубы дыма, снисходительно посмеивались над детскими забавами. Внезапно Магистр включил телевизор и, улыбнувшись, направил в мою сторону цифровую видеокамеру.

— Вот так и множатся слухи о всевозможных полтергейстах.

Видеоряд, демонстрируемый на экране, и впрямь оказался не совсем обычным. Три белых шарика сами собой плясали в воздухе. Спеша поддержать шутку, мой наставник снял с настенного ковра два кинжала, и рядом с невинно порхающими светлыми кружочками начался «танец с саблями».

Взглядом спросив у Магистра разрешение, он перехватил оружие за лезвие и метнул в отороченный мехом щит. Зрелище, доложу я вам… Клинок, сам собой повисший в воздухе, медленно описывает полукруглую траекторию и вдруг, выброшенный невидимой пружиной, стрелой устремляется к цели.

Этот нож так и остался торчать там на многие годы. Впоследствии, заходя в гостиную, я часто вспоминал тот вечер. Вечер, когда стал полноправным членом команды и настоящим сотрудником Отдела Химер.

— Наша роль — негласное наблюдение и разведка. Обо всём необычном немедленно докладывать в Центр. И заруби себе на носу: вероятность обнаружения должна быть сведена к нулю. — Сергей, автоматически ставший моим непосредственным начальником, инструктировал меня перед первым «боевым выходом». — Лишняя реклама нам ни к чему. Да и практика показывает, что дополнительные факторы отрицательно сказываются на психологическом состоянии спецназовцев. — Я кивнул, соглашаясь, а он продолжил: — Из группы ФСБ о твоем участии в операции не осведомлен никто. Так что, повторяю, по возможности постарайся не светиться.

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте. — И, подойдя, командир хлопнул меня по плечу. — Ни пуха!

— К черту! — традиционно послал я его.

— А мы кто, по-вашему?

Я развернулся и, как в былые времена, строевым шагом прошел сквозь стену. В приемную открывались сразу четыре двери. Одна вела в кабинет Магистра, две соответственно к Сергею и его молчаливому коллеге, чьего имени я до сих пор не знал. Что или кто скрывался за четвертой — приходилось только гадать.

Ольга приветливо улыбнулась.

— Поздравляю!

— Служу России! — Я изобразил молодцеватый щелчок каблуками. — Можно, уйду прямо отсюда?

— Конечно, — кивнула она. — Удачи!

— Спасибо! — поблагодарил я и, прислушавшись к сонму всевозможных радио— и телефонных переговоров, открыл портал.

Группа соблюдала полное радиомолчание. «Проявившись» в горах, я оказался в туманном мареве, полностью меня дезориентировавшем и заставившем немного запаниковать.

Тоже мне Химера. Это ж надо, первый выход — и так опозориться. Заблудился, словно Красная Шапочка. Хотя та вроде не плутала. Шла себе и шла по дорожке, прямо волку в зубы.

Подавив растерянность, я поднялся немного выше и, найдя взглядом один из ориентиров, устремился к долине, в которой, по прикидкам Магистра, должен находиться взвод спецназа.

Ребята, видимо, только что позавтракали сухим пайком и готовились к выходу. Как известно, ночью в горах гуляют только самоубийцы. И поэтому, даже имея надежного проводника, как наши, так и деятели, воюющие неизвестно за что, предпочитали в темное время суток разбивать бивак и, выставив караулы, отдыхать.

Сделав пасс рукой, я «пробил» узкий канал, именуемый сотрудниками штреком, и доложил оператору:

— Я на месте. Вижу подопечных.

— Понял вас, Асмодей, — подтвердил тот и «отключился».

Диспетчеры — одна из самых престижнейших и сложных профессий в отделе. Люди, занимающиеся этой работой, как правило, имеют железные нервы и IQ не ниже ста пятидесяти. Как-то читал, что те, у кого показатели интеллекта «зашкаливают» за сто сорок восемь, объединились в своеобразный «клуб избранных». Самовлюбленные и спесивые дураки. По-настоящему одаренный человек никогда не станет хвастаться умом. И уж тем более причислять себя к каким-то особым кругам истеблишмента.

Так вот, операторы были вполне нормальными людьми. И в то же время, неся боевое дежурство, все они находились в «раздвоенном состоянии». То есть одновременно как «внутри» своего собственного тела, так и снаружи. В общем, работенка — врагу не пожелаешь.

Пролетев километров десять по пути следования группы и не обнаружив ничего подозрительного, я стал описывать концентрические круги. Где-то на третьем витке увидел человек двадцать боевиков, трое из которых были негры.

Никогда не был расистом, но тут меня охватила жуткая злоба.

— Что вам, собаки, надо на нашей земле?! — стиснув зубы, прорычал я.

Кровавая пелена застлала мне глаза, и, подлетев вплотную, я молниеносным движением выхватил у одного негра нож и полоснул другого наемника по горлу.

События покатились подобно лавине. Еще один кадр, по-видимому, бывший в приятельских отношениях с покойным, ударил прикладом автомата в основание черепа того, чьим ножом я отправил к праотцам незваного гостя.

Остальные что-то гортанно завопили и, попрятавшись за валуны, стали оглядываться.

Вот тебе и «не вмешиваться». Но меня, в прошлом кадрового офицера, вдруг понесла нелегкая. Словно мстя этим недочеловекам за годы бессильной ярости, что нарастала при просмотре телерепортажей из Чечни, я, подобно Аватару из древних индуистских мифов, взялся восстанавливать попранную справедливость.

Собственно, много ума для этого не потребовалось. Плавно и неторопливо я приближался к очередной жертве и, нашарив одну из гранат, коими подобно рождественским елкам были щедро увешаны горе-завоеватели, нежно выдергивал кольцо. В конце концов, «пехотинец» я или где?

В своей «прошлой» жизни не убивший, несмотря на то что большую часть жизни провел в армии, ни одного человека, я получал какое-то садистское удовольствие от вида кровавых ошметков, разлетавшихся по камням. И радостной музыкой звучали разрывы гранат, уносимые гулким эхом за многие километры.

«Вас никто не звал сюда, сволочи», — бормотал я, выписывая путевку на тот свет очередному приговоренному. И не испытывал ни капли жалости или раскаяния, глядя в обезумевшие глаза на искаженных ужасом лицах и слыша тоскливое и безнадежное: «Шайтан! Шайтан!»