ГЛАВА 21

Он шел к выходу, а я, не зная, что предпринять, замерла, словно кролик перед удавом. Взявшись за ручку, юноша, вызвавший смятение в моей душе, потянул дверь на себя, и я взмыла ввысь, приклеившись к потолку. Наткнувшись на Игорька, у которого, к счастью, хватило ума не смотреть вверх, виновник всех моих — и, как выяснилось, не только моих — несчастий чертыхнулся и пошел прочь.

Из палаты доносились сдавленные рыдания. Рассудив, что для того, чтобы спуститься с седьмого этажа и добраться до машины, ему понадобится какое-то время, я вошла в палату. Закрыв лицо руками, дрожащая девушка покачивалась из стороны в сторону. Всхлипывания прекратились, уступив место обреченному вою. Расспрашивать о чем-либо казалось бесполезным, но ясно, что визит сработал подобно выключателю, подняв застилающую разум спасительную завесу и вернув оказавшиеся столь ужасными воспоминания.

Боясь, как бы девчонка опять не наложила на себя руки, я дотронулась до ее хрупкой шеи, погружая в сон.

— Побудь с ней, — попросила Игоря.

И, открыв окно, прыгнула вниз.

Молодой человек, которого и язык-то не поворачивается назвать человеком, тем временем вышел из больницы и уселся за руль автомобиля.

— Ну как, всё путем? — поинтересовался один из двоих, развалившихся на заднем сиденье.

— Нормально, — небрежно ответил вновь прибывший. — Я объяснил малышке что к чему, и, надеюсь, она всё прекрасно поняла.

Достав из бардачка видеокамеру, подобную той, что я разбила год назад, они уставились в мини-экран, весело хохоча и смакуя особо пикантные кадры.

Древние греки различали четыре вида любви — эрос, агапе, филия и сторге.

Эрос — любовь плотская, то есть то, что сегодня называют сексом.

Агапе — любовь духовная, возвышенная. Любовь к Богу, а также к людям, близким тебе по духу, единомышленникам. Недаром апостолы Иисуса, встречавшиеся друг с другом регулярно после Его смерти, называли эти встречи агапами.

Филия — любовь к детям, к друзьям, к домашним животным, вообще чему-то конкретному, хоть к собиранию марок — филателия. Она предполагает заботу и покровительство.

Сторге — любовь уважения: ее мы испытываем к родителям, к родине, к солидной фирме, продукцию или услуги которой предпочитаем всем прочим.

Но это не разные вещи, это всего лишь различные стороны одной и той же эмоции, которую мы и называем Любовью, разные ее виды, а в любви к партнеру всегда присутствуют все четыре, только в различные периоды какой-то один преобладает.

Однако то, что случилось со мной и с Ирой, не попадало ни под одно из определений, поскольку больше всего для этого подходило слово «скотство». Но и подобное сравнение оскорбительно для братьев наших меньших, ибо ни одно животное не позволяет себе вытворять со своей самкой такое.

Собственно, с этой минуты все трое были уже мертвы. И, хотя их физическое существование продлилось еще несколько дней, они были вычеркнуты мной из списков живых. Не претворятся в жизнь радужные планы. Дипломы, свидетельствующие о «незаурядных способностях элитарной молодежи», не будут получены, а связи, столь заботливо лелеемые отцами, никогда не откроют перед ними двери в мир большого бизнеса.

Ибо у мертвых лишь один путь.

Родителям, подарившим миру столь «неординарное» потомство, не нянчить внуков, и, что самое главное, наивным влюбленным дурочкам не придется лить слезы и пытаться наложить на себя руки.

Искушение уделать подонков прямо сейчас было очень велико. Но, как гласит народная мудрость, «сразу можно стать только мертвым». Я ждала целый год и почти простила, так что несколько дней ничего не решат. Из скабрезных реплик, бросаемых во время просмотра, поняла, что Иру, как в свое время и меня, опоили какой-то гадостью. Вообще-то я подозревала нечто подобное, так как шампанское пробовала не впервые, но до того случая провалов в памяти не случалось.

Желая убедиться, что на примете у негодяев нет очередной жертвы, увязалась следом. Но, видимо, на охмуреж требовалось некоторое время, и, основательно нагрузившись в каком-то кабаке, человеческие оболочки, не имеющие будущего, отправились по домам.

Попойка молодых идиотов заняла приличное время, и до рассвета оставалось не так уж и много. Вернувшись в больницу, я застала там идиллическую картину: мирно спящую Иру и Игорька, кое-как примостившегося на стуле и положившего голову на тумбочку. Собственно, одной из причин, по которой я подарила этим скотам несколько дополнительных дней, была Ира. Ведь убей я их сегодня, и родственники во главе со стервозной маман затерроризировали бы бедную девочку. Не говоря уже о том, что легко могли выйти на нас с Игорьком. Оставлять малышку без присмотра я боялась и, бесцеремонно растолкав спящего, подхватила его под мышки, снова десантировавшись через окно.

— Заводи машину.

— А? Что?

— Мы забираем девочку к тебе.

— Что происходит, Майя? — возбухнул было он, но я одним поцелуем поставила всё на свои места.

Вернувшись за Ирой, таким же макаром доставила ее к автомобилю, и через пару минут мы мчались по ночной Москве.

— Почему ко мне? — вдруг вскинулся Игорь.

— Ты только представь, что произойдет, когда малышка проснется и обнаружит, что делит квартиру со спящей красавицей. — Я усмехнулась. — Да и сам понимаешь, в ее состоянии всякое может случиться.

— Думаешь, она решится снова?

— Кто ее знает. — Я вздохнула. — Береженого Бог бережет.

Наутро, которым, если помните, для меня является ранний вечер, едва открыв глаза, я обнаружила, что у моей постели сидит Игорь. С довольным видом протягивая мне завтрак, он улыбался.

— Сделал? — Он кивнул:

— А то. Оплатил лечение и зарезервировал палату на полгода.

Я облегченно вздохнула, ибо состояние неудавшейся самоубийцы волновало меня куда больше, чем я признавалась самой себе. Но теперь, помещенная Игорем в одну из частных клиник в дальнем Подмосковье, Ира оказалась в надежных руках, а самое главное — под круглосуточным наблюдением. С помощью психологов она пройдет реабилитационный курс и, надеюсь, навсегда забудет пережитый кошмар. Или, по крайней мере, научится жить, не обвиняя в происшедшем себя.

— Что ты задумала, Майя? — Игорь внимательно смотрел на меня, словно видел впервые.

Я отмахнулась.

— Не бери в голову. В конце концов, недаром же философы утверждают, что «у каждого свой путь, причем не мы движемся по дороге жизни, а она проходит через нас». — И, тяжко вздохнув, добавила: — Наверное, судьба такая.

— Как знаешь, — в свою очередь вздохнул он.

— Папу предупредил?

— Да. Сказал, что ты вынуждена срочно уехать и вернешься не раньше чем через неделю.

— Вот и славно.

— Пойдем куда-нибудь?

Я покачала головой. То, что я задумала и столько раз проделывала в мыслях, требовало моральной подготовки и, если хотите, «настройки». Так как впитанное с молоком матери «не убий» держало гораздо крепче, чем я предполагала.

— Извини. — Наклонившись, я легонько поцеловала его в щеку. — Мне надо побыть одной.

Акцию я назначила на следующую ночь, видя в этом символичность и знак свыше. Ведь завтрашний день, абсолютно ничем не примечательный для большинства людей, был годовщиной выпускного бала. И ровно год назад при совершенно диких и немыслимых обстоятельствах я стала женщиной.

Извинившись перед Игорем, выпроводила его и, облачившись в один из своих бойцовских костюмов, отправилась на ночную охоту. Мне просто необходимо было совершить что-то ужасное или, на худой конец, героическое. Но так и не встретив какой-нибудь шпаны, которую удалось бы как следует проучить, и не обнаружив нуждающихся в спасении детей и котят, я, как частенько в начале своей карьеры, принялась летать возле домов, выискивая что-нибудь любопытное.

В одном из окон горел свет. Разглядев крошечный силуэт, я подлетела ближе. Маленькая девочка стояла на стуле и, прижавшись расплющенным носиком к стеклу, смотрела на улицу. Точнее, на двор, заросший липами. Один из старых московских дворов с детской площадкой и непременной голубятней.

Она не казалась слишком привлекательной: узкий лоб, редкие белесые волосы. Девчушка была довольно полной, с пухлыми губами, и по ее некрасивым щекам текли слезы. Пожалуй, единственное, что по-настоящему завораживало, так это ее глаза. Не очень правильной формы и не слишком выразительные, они казались чистыми и бездонными. Нужно просто внимательно и долго вглядываться в два маленьких озера, застывших на лице и теперь вытекавших легкими каплями. Но мало кто, небрежно мазнув взглядом по нескладной фигуре, даст себе труд заглянуть в зеркало детской души. Хотя, быть может, так даже и лучше. Судьба некоторых прелестниц далеко не завидна, но отсутствие красивой внешности, ставшее причиной огорчения несчастного ребенка, для кое-кого является настоящим бедствием. Ломающим судьбы и приводящим на грань самоубийства.

Я висела в нескольких метрах от маленького человечка, только-только вступающего в жизнь, и думала о том, что ждет ее в этом мире. Мысленно желая ей избежать несчастий, выпавших на долю Иры, и предостерегая от ошибок, совершенных мной. Безмолвно советуя проводить дни, ощущая радость жизни. Счастье дышать и жить. Просто дышать и жить.

Вернувшись под утро домой, я легла спать, мысленно повторяя изречение Оскара Уайльда: «Если бы женщины не любили вас, мужчин, за ваши недостатки, то что было бы с вами?» Потому что несовершенство людей, свидание с которыми предстояло завтра, переполнило чашу женского терпения.

— Отдай диск, майор! — В голосе говорившего звучала откровенная ненависть. — А то, клянусь всеми святыми, никогда не быть тебе подполковником.

Милиционер усмехнулся и, вынув сверкающий кругляш из дисковода, протянул посетителю:

— Пожалуйста.

— Почему не сообщил сразу?

— Оперативные мероприятия, сами понимаете. Да и что для вас важнее: прикрытая фиговым листочком репутация или пойманный убийца?

Гость вздохнул и несколько мягче произнес:

— Но поставить-то в известность ты мог. — Хозяин кабинета отмахнулся:

— Мог, не мог. Какая теперь разница. Главное вот. — Он потряс сжатым кулаком. — Вот они у нас где.

— Это хорошо, майор. — На губах высокого седого человека заиграла дьявольская улыбка. — Молодец, сверли дырку под звездочку.

Потенциальный подполковник осклабился, а обещавший повышение несколько смущенно протянул:

— Ты это… постарайся, чтоб твои сыскари поменьше языками трепали.

— Обижаете. — Начальник следственного отдела притворно всплеснул руками. — У нас здесь, как на исповеди.

— Вот-вот, — обрадовался гость. — Меня пригласи. Хочу послушать, как наш Рэмбо исповедуется.

И, пожав протянутую через стол руку, положил компакт-диск в карман и вышел из кабинета.

Самолет приземлился в Шереметьево около трех утра, и, взяв такси, мы помчались ко мне. Уставшая после перелета и одновременно возбужденная, я распаковывала чемодан, а Игорь отправился в душ. Тихонько напевая, я ждала, пока он освободит ванную, и, как только Игорь вышел, заняла его место. Тугие струи ласкали тело, ожесточенно натираясь мочалкой, я тихонько насвистывала, под разными углами рассматривая мысль «а что, если?». Против имелись тысячи причин, и та часть моего «я», которой управлял разум, увещевала, приводя неоспоримые доводы. И только неистребимая женская сущность голосовала «за».

Включив воду, горячую до такой степени, что обжигало кожу, я терпела, пока не стала красной, как вареный рак. И, повернув кран, тут же оказалась под ледяными струями. И в этот раз ждала до посинения. Так ничего и не решив, выбралась из ванны и, вытирая голову полотенцем, услышала удар, от которого, судя по звуку, должна была проломиться стена.

Высунув голову в приоткрытую дверь, увидела, что в прихожей толпятся какие-то люди, вооруженные автоматами и в черных масках. Игорь, выступивший было вперед, вдруг схватился руками за голову, а на ударившего его человека опустился кто-то страшный. То есть настолько, что от одного вида этого существа меня охватила противная дрожь.

Игорь лежал на полу, а возле его головы, все увеличиваясь, собиралась кровавая лужа. Не в силах поверить в происходящее, я опустилась возле моего так и не состоявшегося любовника на колени, подхватила его на руки и рванула в спальню.

— Не стрелять! — каким-то деревянным голосом закричал человек, накрытый, словно прозрачным покрывалом, ужасной сущностью.

Но мне было всё равно, поскольку, проломив фальшивую стену, я, крепко держа моего парня, прыгнула в канал вентиляционной шахты. Опасаясь выстрелов или, что еще хуже, осколочной гранаты, взлетела вверх и, выбравшись на техэтаж, положила Игоря на грязный пол. Ощупав пальцами разбитую голову, поняла, что у него проломлен череп. Пульс еле слышен. В отчаянии я тихонько заскулила. Не так. Всё должно было произойти совершенно по-другому и привести к более приятным последствиям.

— Майя! — Он открыл глаза и попытался улыбнуться. — Какая ты красивая.

Обнаружив, что стою перед ним на коленях совершенно голая, я невольно покраснела.

— Налюбуешься еще, — смущенно буркнула я. — Зажмурься.

Он еще раз улыбнулся и испустил последний вздох. Не веря в происходящее и помня, что даже у нормальных людей состояние клинической смерти длится около шести минут, я растерянно завыла и впилась клыками ему в шею. Его кровь капала мне на грудь, и, спеша успеть, я разорвала себе вены и приложила запястье к его губам.